“Маки, маки на Монтекассино
Как мы падали в эти маки”.
(А.Галич)
Польский язык я, можно сказать, не выучила, а вспомнила. Как-то начальница отдела информации, где я тогда работала, великолепная Вера Александровна, задумчиво глядя на меня, сказала:
- Людочка, Крылова от нас уволилась и некому обрабатывать польские журналы, А что если вы выучите польский? Заниматься можете последние два часа на работе.
Я радостно согласилась. В тот же день в магазине “Дружба” на улице Горького купила учебник в веселой зеленой обложке, очень удобно набранный из отдельных тетрадок, а заодно и несколько детективов. Первые уроки я прочла взахлеб, потому что в отличие от традиционных тогдашних учебников с казенными текстами о “семье, квартире, майских и октябрьских праздниках”, этот был сделан легко и увлекательно. Через десять дней я взяла журнал (тот, что прежде обрабатывала Крылова) и со словарем, призвав на помощь все имеющиеся знания, а главное - воображение, перевела оглавление и даже небольшую статью по хорошо знакомой мне теме. А потом я упоенно читала детективы неведомых тогда у нас авторов и занимательные исторические романы. У меня свой метод изучения языка: сначала я стараюсь просто понять содержание прочитанной страницы, по возможности меньше лазая в словарь. При этом какие-то слова настолько завязают в памяти, что узнав их перевод в словаре, я уже запоминаю их навсегда. Постепенно у меня накапливалось все больше и больше слов. И запоминались они удивительно просто. Казалось, что я их просто вспоминала. Странно, но у меня, со всех сторон русской, никаких польских корней не виделось. Разве что когда Лжедмитрий с поляками гуляли по верховьям Дона, кто-то задел одну из моих прародительниц.
В общем, увидев объявление о туристической поездке в Польшу, я решила, что это знак судьбы. Через год я съездила туда второй раз по приглашению подруги на целых сорок дней, и настолько вжилась в польский язык, что, сев в поезд Варшава-Москва, никак не могла перейти на русский. И в Москве мне еще долго чудилось, что в толпе говорят по-польски.
А потом было опьянение итальянским языком и многолетнее пребывание в стране, которую я полюбила с одержимостью и постоянством однолюба. Но всякий раз, встречаясь с поляками и разговаривая по-польски, я испытывала странное чувство возвращения домой и неловкости перед этим несколько забытым домом. Однажды мне даже приснилось, что я выхожу из поезда на краковском вокзале и, найдя на платформе кусочек земли у подножия тощего привокзального деревца, опускаюсь вроде папы римского на колени и целую землю. Короче, Польша продолжает жить во мне, как двор, в котором мы выросли, как бабушкина деревня на Дону, как Коктебель с незабываемыми весенними прогулками и интересными людьми. Нет уже нашего двора, мало что осталось от бабушкиной деревни, много лет я не бывала в Коктебеле, истончается пласт польского языка в моей памяти. Но все они пробуждают схожие ностальгические чувства в душе, какое-то светло-печальное сознание невозвратности. Впрочем, в невозвратности есть некая утрата, а тут нет ощущения утраты, исчезновения. Все это продолжает жить во мне: и многолюдный двор моего детства, и прогретая солнцем степная казачья станица, и Польша. Тяготение к этим местам и воспоминаниям я называю для себя чувством родины. Они - моя родина на этой земле. И вот что странно: я несколько раз бывала в Париже и чувствовала себя там, как нигде свободно и уютно. Я жила в комфортабельной Бельгии, бывала в Германии, Испании, на Кубе, в Африке. Но нигде больше не возникало у меня этого особого чувства родины, чего-то своего, близкого. Через много лет в этот список безоговорочно и естественно вошли Рим, Италия.
Мы очень много ездили по стране, но в основном по центральной и северной части. Меня же, отчаянно любившую жару и пальмы, на юг тянуло неудержимо, и потому я радостно встрепенулась, когда Лаурочка предложила съездить с ней на денёк в Неаполь.
- У меня там небольшие дела. Так что ты сможешь походить по городу. Сначала одна, а потом вместе.
Рано утром по пустынной еще автостраде Дель Соле мы отправились в путь. Солнце заливало прямую и гладкую дорогу, то слева, то справа появлялись холмы и взгорки, традиционно украшенные, словно короной, небольшими селениями с вознесенными к небесам крестами соборов. С переливающим через край счастливым восторгом я оглядывала все вокруг, пела и старалась захватить в водоворот бурлящих чувств Лаурочку, которая, садясь за руль, становилась серьезной и сосредоточенной. А мне хотелось, чтобы она разделила со мной удовольствие от свежего утра, свободной, без машин дороги и путешествия. В конце концов, мне это удалось. Мы вместе пели и радовались всему, что дарила нам в тот момент жизнь.
Возникшая по левую руку высокая гора поначалу просто приковала мое внимание, потом почему-то насторожила, а когда я увидела указатель “Монтекассино”, тихо пропев Галичевское “Маки, маки на Монтекассино, как мы падали в эти маки”, я разом смолкла, а потом заплакала. Непонятная тоска, которая и прежде теснила сердце, когда я слушала эту песню, теперь придавила меня.
- Ты что, Люда? - озабоченно обернулась ко мне Лаура.
А я ничего не могла объяснить. Не поднимая глаз, я прошептала:
- Лаурочка, давай поедем в Монтекассино.
- Ну не сейчас же. Улажу дела в Неаполе и на обратном пути заедем.
Потом был поглотивший меня Неаполь, шумный, радостный, искрящийся морем, красками соборов, улыбающимися лицами. А через несколько часов началась озаренная не зашедшим еще солнцем обратная дорога. И снова у Монтекассино словно черные крыла завесились надо мной.
- Лаура, а что там было под Монтекассино?
- Немцы во время войны засели в монастыре, и их никак не могли оттуда выбить. Потом был отчаянный штурм, и на склонах этой горы полегло много поляков. Вон на том склоне видно польское кладбище. Ну, что, хочешь туда поехать?
Я, молча, кивнула. Уже на подъеме стали встречаться машины с польскими номерами и гуляющие по обочинам кровно узнаваемые “лица славянской национальности”. Оставив машину на парковке, мы сначала зашли в собор, но он показался мне каким-то холодным, необжитым. Ненамоленным, как говорят у нас, в России. А главное, меня неодолимо тянуло на кладбище. И когда мы пошли к кладбищенским воротам, мне показалось, что не в Италии я вовсе, а в Польше. Кругом звучала только польская речь, и люди были так неуловимо, но безошибочно отличны от итальянцев.
Миновав ворота, я увидела поднимающиеся по склону аккуратные ряды могил. Забыв обо всем, я отпустила руку идущей рядом Лауры, и, пряча от неё залитое слезами лицо, побрела между надгробий, напряженно читая имена и даты, словно отыскивая “свою” могилу. Лаура ходила за мной, сначала молча, потом недоуменно стала упрашивать:
- Людочка, ну что ты ищешь? Хватит. Идем.
- Ну, подожди. Еще немного,- умоляла я, продолжая проглядывать каменный мартиролог.
- Нельзя же все могилы обойти. Ты ищешь кого-то?
- Не знаю. Но у меня, знаешь, такое ощущение, что здесь кто-то лежит, зовет. И никто к нему не ходит! - зарыдала я
- Ну ладно, ладно, давай еще походим.
Лишь когда солнце стало клониться к закату, Лаура насильно увела меня с кладбища, урезонивая тем, что не хочет возвращаться в Рим в потемках, и обещая привезти еще раз.
Но больше в Монтекассино мы не попали. И по сию пору, вспоминая то польское кладбище, я не могу избавиться от саднящего, неискупленного чувства вины перед тем, кто звал меня из-под неузнанной каменной глыбы, которую я так и не отыскала, или не узнала. Не протянула руки и не коснулась камня, откуда исходил ко мне этот невнятный зов. И это остается на душе как неясная вина, как непрощенный грех.
********
- Я не так много могу тебе рассказать о Монтекассино, - сказала Лаура, садясь в машину, - но вот что мне известно еще со школы. В далекие времена небольшой южный итальянский городок Кассино ютился у подножия холма, на котором возвышался храм Аполлона. В 530 году с проповедью христианства сюда пришел Бенедикт Нурсийский. Уничтожив языческий алтарь, Бенедикт решил основать на горе монастырь Монтекассино, посвященный Иоанну Крестителю. Так возник один из старейших монашеских орденов – бенедектинский. Девиз этого ордена «Ora et Labora» - Молись и работай.
- Хороший девиз!
- Да, монахи достойно ему следовали. В трудах и молитвах небольшое монашеское поселение постепенно разрослось до огромного аббатства. При нем было несколько школ, в библиотеках хранились и переписывались рукописи, был богатый архив. Среди монахов-бенедиктинцев были видные богословы и философы (Беда Достопочтенный, Ансельм Кентерберийский, Петр Дамиан и др. Побывал здесь и Фома Аквинский). Строились и расширялись приюты для паломников, появились дома для страждущих и больницы.
За долгие годы монастырь не раз подвергался нападениям варваров, сарацинов, норманнов. Разрушался и отстраивался заново. В 1349 году он сильно пострадал от землетрясения, но вскоре был восстановлен. К XIV веку Монтекассино стал одним из крупнейших европейских центров культуры и науки. Богомольцы и путешественники восторгались великолепными строениями аббатства в духе неаполитанского барокко. Над фресками здесь работали как итальянские, так и фламандские известные художники, например, Брейгель.
- Но копии какие-то неживые.
- Копии – они и есть копии. Даже самые хорошие. Но вернемся к нашей истории. Шли века, год за годом. При Наполеоне тут французы побывали, но без особых последствий. А вот когда началась вторая мировая… Господи, что за время! У власти бесноватый Муссолини. То он Гитлера презирал, то вдруг союзником сделался. Фашизм в Италии?! У многих это в голове не укладывалось. Но Италия-то воюет на стороне Гитлера. А против нее и Америка, и Англия. Многие тогда ушли в партизаны. Итальянская компартия была сильна в те времена. Мы тогда следили за продвижением союзных войск. Радио тайком слушали, листовки печатали.
- А ты листовки развозила.
- Было дело. Вот по радиоприёмнику мы и узнали, что 10 июля 1943 года англо-американские войска высадились в Сицилии. Многие радовались, тайком. А война продвигалась с юга к Риму. Но на пути аббатство Монтекассино. В сентябре в аббатство пришли первые беженцы, которые искренне верили, что никто не посмеет бомбить такую святыню.
Надо сказать, что немцы не заняли аббатство, они устроили оборонительную линию Густав вокруг, по склону высокого холма. Понимая, какие сокровища хранятся в монастыре, итальянское правительство, надо признать, с немецкой помощью, подготовило к эвакуации все движимые ценности Монтекассино. Я слышала, что в ноябре целый караван из 120 грузовиков вывез в Рим картины, архивы, древние книги из библиотеки. Там были манускрипты Цицерона, Горация, Вергилия и Сенеки. Полотна и рисунки Тициана, Тинторетто, Гирландайо и Леонардо. Все это разместили в Ватикане и замке Сант Анджело.
- Лаурочка, а откуда ты все эти подробности знаешь?
- В университете изучала, и сама много материалов прочитала. Интересно ведь знать подробности своей истории.
- История вообще – самое интересное.
- Так вот. Справедливости ради надо сказать, что немецкое руководство объявило монастырь нейтральной территорией с радиусом в триста метров. Командующий линией укрепления Фрид фон Сенгер, уроженец южных земель Германии, сам католик, выросший поблизости от бенедиктинского монастыря, похоже, хотел спасти аббатство, основанное святым Бенедиктом. Аббат монастыря и представитель Третьего Рейха даже подписали договор, где говорилось, что в стенах Монтекассино не будет ни одного немца: ни офицера, ни солдата.
Впрочем, и союзники знали, что территория аббатства - нейтральная, что нет там ни одного военного. Только памятник архитектуры, монахи да мирные беженцы. Однако, первая бомбежка города Кассино началась уже через 2 дня после того, как первые союзные войска высадились в Италии. Однако наступающая армия освободителей потерпела поражение от фашистов на линии укрепления Густава. И в американской прессе начались выступления под девизом: «Нам нужна победа, а не Микеланджело на стенах».
- Но были же культурные люди среди американцев?
- Видимо не среди военных. К тому же на них давило руководство из Вашингтона. И генерал Кларк отдал приказ уничтожить аббатство. Впоследствии в своей книге «Неоправданный риск» генерал Кларк назвал это решение «самой большой, трагической ошибкой».
- Вот все-таки осознал.
- Слишком поздно. Понимаешь, тогда в аббатстве находились почти 1500 мирных жителей и монахи. Двое из них, настоятель - восьмидесятилетний Грегорио Диамате и его секретарь, Мартино Матронала, выжили и опубликовали свои дневники. Они же потомственные архивариусы. Всё записали: и когда началась бомбёжка, и что первым летел бомбардировщик под номером 666. Всего было четыре волны налетов, больше 200 самолетов, тонны бомб. В общем после этой атаки 15 февраля 1944 года Монтекассино превратился в руины. Уцелевшие беженцы и монахи
покинули аббатство. Тогда немецкие парашютисты немедленно заняли развалины монастыря, превратив их в мощное оборонительное укрепление и наблюдательный пост.
- Ну да, гора. И хоть какие-то развалины стен остались.
- Немцы продержались в руинах аббатства пять месяцев, с января по май. Четыре кровопролитных штурма выдержали: британцы, американцы, а потом уже поляки.
- Я читала про польский корпус Владислава Андерса.
- Ты не его там искала?
- Да нет. Я помню, что его войско сформировали у нас, в СССР, затем почему-то перебросили в Иран. А потом они уже попали сюда.
- Бедные поляки оказались на самом ужасном участке фронта. Почти месяц под постоянным огнем, в ужасных условиях. Когда 18 мая первые поляки вошли в аббатство, оказалось, что немецкие парашютисты ночью ушли, оставив 30 своих раненых солдат. Поляки подняли польский и британский флаги над руинами монастыря.
- А почему британский?
- Они входили в состав британских войск. Путь на Рим был открыт. Вечный Город был освобожден 4 июня 1944 года. Вот мы и подъезжаем к нему.
*******
На военном кладбище стран Содружества наций в Монтекассино покоятся павшие в боях британские, новозеландские, канадские, индийские и южноафриканские солдаты. Французское и итальянское кладбища расположены на шоссе, в долине Лири, американское - в Анцио. Немецкое военное кладбище находится примерно в 3 км к северу от Кассино, в долине Рапидо. Всего союзники потеряли сто тысяч солдат убитыми, ранеными и пропавшими без вести. Немцы потеряли около двадцати тысяч человек.
Музей, увековечивающий участие поляков в этом сражении, находится на польском военном кладбище в Монтекассино, где покоятся почти 1000 польских солдат. А были ещё более трёх тысяч раненых и пропавших без вести. На польском мемориале есть надпись: "Мы, польские солдаты, отдали наши тела Италии, наши сердца Польше, и наши души Богу за свободу для нас и других людей».
В 1964 году на деньги государства и по благословению Папы Римского восстановлена точная копия монастыря. Но копия эта воспринимается уже как мемориал военного безумства на святом месте.