Сатанаил Романов был человеком весьма необычным. Это сразу бросалось в глаза. Не то, чтобы в его облике было что-то уродливое или обаятельное или нечто такое, что резко выделяло бы его из толпы - ничего этого не было. И тем не менее, присутствовало в нем нечто, что настораживало и напрягало всех, кто с ним общался.
Бывало приедет молочник, поговорит с ним 5 минут у калитки его дачи и уйдёт то ли обиженным, то ли напуганным, то ли сильно растревоженным. Словно досада какая начинает в нем ворочаться. А с чего досада - черт его знает. Чужой человек. Вроде даже приличный, а воротит от него. Вроде лебезит и спасибо говорит, а словно в рожу плюет.
"Чертовщина какая-то с этим вашим соседом, - сказал он раз Марине, живущей рядом с дачей Сатанаила. - Не пойму, что он за человек и как-то стремно рядом с ним становится". "Есть немного, - хмуро пробормотала Марина, косясь на соседний участок, где прямой, как гвоздь расхаживал Сатанаил с полированной дощечкой в руках. Его птичий профиль мелькал поверх высокой травы, которую он принципиально не косил.
"Чегой-то он там в руках носит?" - прошипел молочник, наклоняя белесую голову к уху Марины. Та встряхнула буйными русыми кудрями, стоявшими с утра дыбом, и фыркнула: "Баллюстраду на своём крыльце делает. Дощечку сегодня ночью из города привёз и теперь с утра бегает с ней".
"А чего бегает? Привинтил бы!" - презрительно усмехнулся молочник. "Насчёт этого даже не сомневайтесь - обязательно к вечеру привинтит", - Марина дружески хлопнула молочника по плечу и ушла в дом дописывать очередную повесть, которую давным давно пора было отдать издателю.
Как только дверь за Мариной захлопнулась, Сатанаил остановился, покосился на её крыльцо, выпустил из напряженной груди воздух и поплелся в свой новый дом, волоча по траве полированную доску.
Марина одновременно и будоражила его и вызывала в нем какую-то странную тёмную ненависть. Часто он ловил себя на том, что ждёт её появления на крыльце и, в то же время, посылает её к черту, желая ей всяческих неприятностей. Не раз он задавался вопросом, почему он так сильно её ненавидит? Да не просто НЕНАВИДИТ, а ненавидит как-то СТРАШНО-ЛЮБОВНО. То есть, пестует эту свою ненависть и скучает, когда она утихает.
Если такое случалось и в душе его наступало что-то похожее на гармонию, то ему начинало казаться, что привычная энергетическая подпитка его закончилась и он начинает зарастать тиной. Тогда почти тотчас же им овладевало зудящее и совершенно непереносимое беспокойство, которое толкало его на мелкие провокации.
И тогда он, словно шкодливый кот подбирался к марининому забору и начинал снимать пластиковые стаканчики на столбиках. Он знал, что Марина заметит пропажу и назло ему, Сатанаилу, наденет новые. Эта молчаливая странная и глупая игра двух взрослых людей продолжалась уже 2 года и Сатанаил не собирался её прекращать.
Собственно говоря, настоящее его имя было Лев Сергеевич, а именем Сатанаил назвала его как-то в сердцах Марина. И уже дальше, когда памятный скандал между ними остался далеко в прошлом, она так и продолжала его называть в глаза и за глаза. А с её лёгкой руки и весь дачный посёлок звал его исключительно этим именем. Такого Сатанаил Марине простить никак не мог.
Эта хмурая, неприветливая и слишком независимая молодая женщина бесила его. Однако без неё он скучал, лицо его стиралось, бледнело и когда она приезжала на своём стареньком потрепанном ниссане в нем что-то просыпалось, крепло, утверждалось и жизнь казалась уже не такой обыденно-унылой. Заслышав хлопанье дверцы её автомобиля, он подкрадывался к окну и, затаив дыхание, наблюдал из-за шторы, как бледная, измученная рабочими дрязгами, и, увешанная сумками, Марина, раздраженно проходит по двору, поднимается на свое крутое крыльцо с верандой и исчезает за стеклянной дверью, пнув ее напоследок ногой, затянутой в кожаную лосину. Тогда страстотерпец Сатанаил вздыхал и начинал мурлыкать себе под нос странный набор звуков, не имеющий никакого отношения к музыке, но зато хорошо сочетающийся с его вечно мерзнущей душой.
Сатанаил Романов был мужчиной хоть куда - высокий, статный, с прекрасной и даже горделивой осанкой. Однако походка его была скована какой-то непреходящей настороженностью, которая делала его движения резкими и угловатыми.
Он никогда не поворачивал головы и не смотрел по сторонам. Ему казалось, что изо всех окон за ним наблюдают, критикующие его, люди. И, конечно же, она - Марина. Мерзавка и ненавистница, у которой при виде его, на лице всегда появлялась кривая саркастическая улыбочка. Поэтому, выходя на улицу, заложив руки за спину, он незаметно косился по сторонам, прощупывая пространство, и, делая вид, что окружающие ему глубоко безразличны.
В какой-то степени так оно и было. Обладая туннельным зрением, какое бывает у всякого человека, занятого исключительно собой, он видел впереди лишь сугубо личные, а потому и наиважнейшие для него дела. Одно дело - каждодневное и болезненное, было наблюдение за Мариной. Другое, приятное, называлось "новый дом", который он лелеял и оглаживал, словно молодую любовницу, выдумывая для него все новые и новые украшения. Макияж дома был для Сатанаила постоянной и неизбывной радостью - утешением во дни душевного раздрызга и разочарований. Совсем недавно он покрыл белые бревна лаком и теперь дом сверкал под лучами яркого летнего солнца, словно хрустальный дворец.
Много сил и усердия положил Сатанаил на то, чтобы в его образцово-показательном доме были все мыслимые удобства. Откуда-то приволок он кедровую баню в виде бочки, которую также заново покрасил, облил лаком и соединил с огромной ёмкостью, в которую накачивал воду для "помыва". Все эти мелкие дела и составляли его маленькое человеческое счастье.
На даче он занимался исключительно новым домом и больше ничем. Все остальное хозяйство тянула на себе его безотказная и работящая жена Ирина. Когда она приезжала на дачу, то с лёту врезалась в массив неприделанных дел. И пока её супруг разглядывал винт в стене, она мыла дом, готовила еду, полола сорняки, поливала грядки, таскала воду в баню, мыла посуду, копала, рыхлила, окучивала, удобряла и прокашивала тропки в траве. Справившись с делами, не изведав света божьего, она уезжала убираться в город до следующей уборки на даче.
"О, женщины, почему вы так легко соглашаетесь быть рабынями идиотов?" - бормотала Марина, видя как тихая и покорная воле бессовестного Сатанаила, жена, безмолвно тянет на себе всю, даже мужскую работу.
Марине, изо дня в день наблюдавшей из кухонного окна, как Сатанаил, преисполнившись фетишистского безумия, увивался за домом, - казалось, что новостройка для него стала объектом эротических упражнений. Сама же она в этой райский дачной картине представляла собой элемент зла, оттеняющей прелесть его райка.
"Да какого черта я думаю об этом? - спохватывалась Марина с досадой, обрывая свои размышления. - пусть себе живет как хочет". Но нормальной жизни ни у того, ни у другой не получалось. И временами Марине казалось, что Сатанаил нарочно маячит перед её окнами, упорно демонстрируя ей свой картонный профиль.
И действительно, в последнее время он все чаще начал прогуливаться по лужайке перед её окнами, внимательно осматривая траву под ногами, словно что-то искал или проверял. Марину это напрягало. А то завёл он вдруг идиотскую привычку, разогнавшись на своей "Волге", останавливаться прямо перед её калиткой, а потом делать круг и выезжать на дорогу, отчаянно сигналя.
Марина заметила, что этим летом он специально скривил свою трассу так, чтобы непременно проезжать по цветам под её окнами. При этом, отваливая, он дудел ровно 18 раз. "Черт знает что, - думала Марина, досадуя на то, что гудки отрывали её от работы. - Клоун, блин".
Вся эта катавасия между ними началась ровно три года назад, когда Марина решила отгородиться от соседей забором. Вот тогда-то с Сатанаилом и приключилось некоторое помешательство. Он вдруг разобиделся. Забор? А его спросили? А с ним посоветовались? А о том, что его лишили удовольствия созерцать дальние березы подумали? Самоуправством занялись? СНИП не читали? Но я найду на вас окорот!
После нудного монолога, обращенного к презрительно молчащей Марине, Сатанаил подошел к строящемуся забору, постучал длинным стерильным ногтем по железному столбу и угрожающе произнес: "Все равно вам придётся его ломать!"
Такое нахальство поразило Марину в самое сердце. Сначала она долго смотрела на незначительное птичье лицо строптивого соседа, поражаясь его бесцветности и неоформленности, а потом её прорвало и она громко расхохоталась. Резко остановившись, Марина угрожающе произнесла: "Сначала я ТЕБЯ сломаю, мерзавец".
Шуму после этого было, криков. Прибежала всклокоченная жена Ирина в ночнушке, приковыляла, держась за спину, бабушка Нина, а из окна старого дома свесился глухой дед, прижав ладонь к уху.
Пока все друг с другом разбирались, Сатанаил незаметно ретировался за угол нового дома. Там он, ошалев от марининых оскорблений, трусливо трясся и машинально заправлял дрожащими пальцами, выбившуюся ленту утеплителя.
А Марина не стеснялась - выложила его жене и теще всю правду-матку об их драгоценном Сатанаиле, который, по её мнению, был бОльшей бабой, чем все они вместе взятые.
С этого мелкого происшествия, собственно, и пошёл большой сыр-бор. Сатанаил с тех пор словно помешался на Марине, которая даже не подозревала, какое разрушение она учинила в маленьком мирке соседа.
"Значит, не мужчина я для тебя? Значит баба? Ну, покажу я тебе, какой я мужчина!" - надсадно стучало у него в висках. И ведь показывал! Ещё как показывал. Третий уж год как наблюдала она стриптиз напряженной внутренней жизнедеятельности модифицированного двуногого комара, пищащего с каждым днем все громче, надсаднее, и целющего в нее своим микроскопическим жалом.
Глядя на такие сверхусилия, Марина вспоминала смешной диалог Марии Мироновой с артисткой Егоровой: "Ты видела фуй у комара?" - спрашивала Миронова. "Нет". - отвечала Егорова. "Это потому, - говорила Миронова, - что его фуй - дело тонкое".
И действительно, надсадная обида Сатанаила и его месть носили характер чрезвычайной тонкости. Поэтому поначалу Марина относилась к происходяму легко, с юмором и даже забыла о случившемся. Тем более, что с семьей Сатанаила отношения остались дружескими и приятными. Однако со временем стала она себя ловить на том, что старается не замечать ту систему последовательных действий, с какой Сатанаил упорно вторгался в её жизнь. Ей порой даже казалось, что он задался целью извести её отвращением к себе.
Стоило ей выйти в огород, как он тут же резво сбегал со своего крыльца с какой-нибудь дощечкой, демонструя отличную физическую подготовку. А потом, бывало, прислонит доску к дому, отойдет в сторону и смотрит на нее задумчиво, словно художник на свое полотно. Подойдет, поправит и снова смотрит. А то начнет мотаться, заложив руки за спину, вдоль клятого забора в двух шагах от Марины. Дескать, моя земля - где хочу, там и хожу.
На открытый конфликт Сатанаил не шел, но зато зло, которое его переполняло, успешно находило в нем разные микроскопические дырочки, через которые оно и сочилось наружу, понемногу отравляя прежде спокойную маринину жизнь.
Теперь этот нелепый самовлюбленный тип вызывал в ней не только презрительную досаду, но и постоянное раздражение из-за того, что то и дело натыкалась она взглядом на его, надоевший до икоты, птичий профиль с вывороченным в её сторону застывшим глазом. Сколько бы она ни смотрела из окна на своего утомительного соседа, всегда было одно и то же - картонный профиль и никогда фас. Он ей даже начал сниться в кошмарны снах. Когда она ощущала, что нечто тёмное, бесформенное и длинношее надвигается на неё, она с криком просыпалась.
И, каждый день видя Сатанаила, тупо движущегося по другую сторону полупрозрачного забора, ей представлялось, будто там ездит по воздуху какой-то древний, застывший в вечности, египтяннин с погребальных египетских фресок. "На какого бога он похож? - спрашивала себя Марина, грызя карандаш и отвечала, - Конечно же на лысого ибиса!"
И действительно, Сатанаил удивительно походил на эту птицу. И статью своей и пронзительно-тонким, почти женским птичьим голосом. "А, может, все-таки на пищащего комара с выпущенным жалом?" - задумывалась Марина, вслушиваясь в тонкий, монотонной, без оттенков голос соседа, учившего тещу хождению по прокошенным тропкам.
Увы, Сатанаил любил поговорить. И темы его речей были весьма банальны. Сначала он долго и нудно поучал жизни двух своих сыновей, а когда те покинули родительский кров, принялся за молчаливых стариков. Его монотонный женский голос слышался с утра до вечера, заполняя собою все близлежащее пространство.
Много лет назад, когда Сатанаил ещё ходил в женихах соседской дочки, явился он впервые в дом её родителей, поразив их своим непонятным высокомерием. И соседка Нина Александровна, сокрушаясь о том, что её дочь не смогла найти никого получше, сетовала: "У него только внешность хорошая, да и то - на любителя. А человек - так себе. Он к Ирке сколько лет присматривался - всё рассчитывал, примеривался. Да что ж теперь делать - девке замуж пора. Поздно привередничать".
То, что Сатанаил был неумен, мнителен и замкнут на страстной любви к себе, Марина поняла сразу. И как-то изначально сложились между им и всеми окружающими его людьми в поселке странные и неестественные отношения, которые Марина охарактеризовала как "Сатанаил и его враги".
Самую яркую черту характера Сатанаила Марина определила как, бьющую в глаза, неестественность, прикрываемую нелепым и насмешливым менторским тоном разговора. Казалось, что более всего этот человек боится быть самим собой. Боится выставить на вид себя настоящего. Впрочем, вполне возможно, что настоящего-то Сатанаила как раз и не было. А потому и приходилось ему чем-то прикидываться, камуфлируя зияющую пустоту.
Работал он в детской больнице анестезиологом и о своей работе обычно пренебрежительно говорил так: "В работе врача абсолютно нет ничего сложного". Наверное, эта его простота была как-то связана с его незамысловатой натурой и внутренней пустотой.
Когда Марина осознала, что "это ничтожество микробом проникло в её жизнь", она, сказав себе, что "с паршивой овцы хоть шерсти клок", решила извлечь из этой неприятности пользу и стала писать про него рассказ. Начала она его так...
"Сатанаил был человеком микроскопического диапазона с мелодией из двух нот. Это и обусловило его приверженность к детализации жизни. Детали он любил какой-то подробной ледяной любовью. Причем, самые мелкие и бледные, которыми лучше было бы пренебречь вовсе. Такими же были и его чувства - мелкие, застывшие, словно сотканные в паутину безжизненных теней. Все крупное, яркое, сильное, бьющее через край пугало его, раздражало и выглядело в его глазах возмутительно незаконным".
"Как, например, я и мой забор", - хмыкнула Марина. Но писать этого не стала, ибо понимала, что излишняя прозаичность убила бы общий настрой рассказа.
"Имея комариную натуру, - продолжала она, - Сатанаил большого не видел вообще. Вернее, крупное он воспринимал исключительно как бесплатный объект для сосания крови.
Примитивный, приученный с детства жить механическими привычками, он всю свою жизнь ходил по одним и тем же тропам, боясь свернуть в сторону и попасть в неизведанное. Сатанаил был человеком-циркулем, который не уставал каждодневно очерчивать вокруг себя одну и ту же окружность".
"Да, - подумала Марина. - Именно, человек-циркуль, умеющий лишь механически очерчивать привычное. То есть, меня и те самые березы, по которым он теперь так скорбит. А ведь эти березы 20 лет назад были посаженны моими родителями. Что мешает ему посадить свои деревья? Нет. Только не это. Ведь он - не созидатель. Он - охранитель с главным принципом: "Не тобой установлено - не тебе и изменять".
"Если бы все люди были такие, как он, - размышляла Марина, - жизнь давно бы остановилась, заросла тиной и провоняла болотным газом. Ведь, по сути, этому человеку не нужно ничего, кроме мелких взбалтываний его маленькой жизни для того, чтобы ощущать себя живым".
Люди, которые знали Сатанаила по работе, уже доложили ей, что в больнице его называют "мелким сплетником" и "интриганом". "Марина, - говорили они, - опишите его в своем рассказе. Ведь это такой типаж - любо-дорого".
Но Марине было скучно писать о человеке-с-которым-никогда-ничего-не-случается. Она предпочитала натуры сильные, горячие, чреватые поступками. Однако, жизнь приказала ей спуститься с гор в низины и потому ее буйной голове ничего больше не осталось, кроме как изучать нудную бытовую жизнь жителя лощин, ползающего в своей темноте.
"Вот возьму, да и сожгу его хрустальный дворец! - буйствовала Марина в тишине своего кабинета. - Я - не Сатанаил. Я способна на большой и безумный поступок. Я вообще способна черт-знает-на-что. Особенно, если меня довести до этого мелкими житейскими ковыряниями".
А Сатанаил в это время думал исключительно о баллюстраде на своём крыльце. Очередную дощечку он долго обхаживал, любовно шлифуя её, и, оглаживая, словно готовя невесту к брачной ночи. Потом привинчивал к перилам и удовлетворенно уезжал в город. Возвращался он на другой день после дежурства с новой дощечкой и все повторялось сначала.
Рядом с новым домом Сатанаила возвышался мрачным массивом темный и старый дом стариков - тещи и тестя. Сарай и баня возле него давно рухнули. Забор повалился и только скособочившаяся калитка осталась стоять укором, безжалостно обнажая безысходную ситуацию отсутствия в семье мужских рук.
Крыша в старом доме протекала и в дождливую пору с потолка лило. Нина Александровна, кряхтя и охая, таскала тазики с водой и переливала их в ведра.
- Ох, нет у нас мужика в доме, нету", - плакалась она в злую минуту и махала в досаде рукой.
- А Сатанаил... То есть, этот Лев ваш Сергевич - кто? Не мужик? - спрашивала Марина.
- Ох, Мариночка, - качала головой соседка, - он говорит, что у него столько дел в новом доме...
- Сволочь он, этот ваш Лёва! Только о своей заднице и думает! - сплевывала Марина.
- Так ведь семья у него... Он... все для семьи. Не до нас ему. Вот и забор по фасаду построил...Марина не стала говорить старушке, во что обошлась их семье скромная видимость скобки-забора перед домом, а также о том, что построена она была на, скопленные Ириной за год, деньги, и о том, что, в действительности, Сатанаил уворовал из этих денег ровно две трети на свои личные нужды. Ирина знала об всем этом, но почему-то молчала. Изо дня в день терпела рядом с собой мелкого гаденыша, плюющего в собственный суп.
- Так ведь сколько уж живут вместе, милая моя, - жалостливо говорила Нина Александровна. - Что уж теперь... Пусть живут, как знают...
Сатанаил же ни о чем не печалился. Каждый день заводил он косилку и в очередной раз выкашивал в высокой траве ровный четырехугольник возле своего дома. Дальше он не косил принципиально и потому весь его участок утопал в крапиве, переросшем пырее и гигантской, цветущей широкими белыми зонтиками, сныти.
Когда дела в доме кончились, он начал в третий раз переделывать в своем доме наличники и шлифовать дощечки для баллюстрады.
Застонав, Марина охватила руками голову и закрыла глаза. "Боже мой, - тоскливо подумалось ей, - что со мной происходит? Почему этот человек так занимает меня? Почему я, буквально насилуя себя, слежу за каждым его шагом? Нет, это ненормально! Это совершенно возмутительно!"
Однажды, проснувшись поутру, Марина поняла, что не хочет больше жить. Спустив ноги на пол, она задала себе резонный вопрос "почему?" Ответ был неубедительным и странным: из-за Сатанаила. Из-за того, что вся ткань её жизни вдруг оказалась пропитанной чуждым и мелочным духом этого ничтожного человека.
"Поразительно, - пробормотала Марина. - Неужели этому заморышу таки удалось ужалить меня в глаз и впрыснуть туда свой яд?"
И, действительно, ей казалось, что всё вокруг неё будто подернулось серой мутной пеленой, в которой только и видны были мелкие пляшущие отражения Сатанаила.
"Он меня одолел, - пробормотала Марина, кипятя кофе. - Кто бы думал, что я паду так низко?" В памяти всплыла фраза, вычитанная у какого-то гностика: "Он явился, словно маленький, но сверхтяжелый и злой демиург, который набросил пелену тлена на всю божественную геометрию".
Одурение, сковывавшее Марину последнее время, уже не казалось ей недоразумением, от которого можно было избавиться своевольным движением плеча. И теперь уже она вполне осознавала себя одурманенной, обессиленной и связанной какими-то магическими путами со зловещим соседом. Отныне, где бы она теперь ни была, что бы ни делала - в её мыслях главное место занимала фигура Сатанаила, вытесняющая из поля её зрения все остальное. Он плотно засел в её мире и царил в нем.
"Поэтому, - сказала себе Марина, - я допишу свой последний рассказ и назову его "Победа Сатанаила". А потом буду думать, что делать дальше".
Сатанаил не отпустил её даже после того, как рассказ был благополучно завершен. И тогда она принялась размышлять о том, как могло произойти то невозможное, что он проник в её святая святых - в её голову? Как удалось ему завладеть её мыслями и даже начать определять её поступки? Как смог он опутать и околдовать её свободолюбивую натуру? Просто магия какая-то...
Поняв, что ни на чем не может сосредоточиться, Марина решила, что имеет дело с "лунным вампиром", промышляющим потреблением грязной энергии. Думать об этом дальше не имело смысла, но и уезжать с дачи не хотелось. Тем более, что бегать от проблем было не в ее характере. Да и случай был очень уж неординарный. Можно даже сказать, совершенно запредельный. И тогда она решила обратиться за советом к своему давнему другу - сибирскому шаману Якубу.Увидев на экране исхудавшее маринино лицо с тенями под глазами и курчавую шапку волос, обвисшую по плечам, тот понял, что она, действительно, попала в серьезную передрягу.
- Я не могу ни есть, ни спать и ни работать, - жаловалась она. - Я постоянно думаю о нём, я вижу перед собой и слышу его невыносимый голос. Что это такое? Может быть этот негодяй заколдовал меня? Сделал приворот?
- Определенно сделал, - твёрдо сказал Якуб, вперив в Марину пронзительный взгляд чёрных длинных глаз с набухшими веками. - И, если ты не хочешь покидать этого места, то у тебя есть только один выход - принять на себя зло, идущее от него.
- А зло есть? - переспросила Марина.
- Есть, - жёстко ответил Якуб.
- И другого выхода нет? - голос её дрогнул.
- Другой выход - уехать и забыть.
- Нет, - Марина упрямо тряхнула кудрями, - я не хочу уезжать из-за такого ничтожества.
- Тогда тебе придётся выпить чашу с ядом, - шаман смотрел на Марину исподлобья. Его гладкие чёрные волосы, забранные в пучок, лоснились, словно намазанные маслом.
- Якуб, - взмолилась Марина. - Но ты же маг. Помнишь, как ты снимал однажды порчу, наведенную на меня? Помоги и сейчас. Сделай так, чтобы он уехал или заболел. Чтобы он отвлекся от меня. Для тебя же это раз плюнуть!
- Я мог бы сделать это, - угрюмо проговорил шаман, - но не буду. Ты сама должна справиться с этой неприятностью. Подобных людей ты ещё много встретишь на своём пути. И каждый из них будет пытаться пить твою кровь.
- Так ты считаешь, что будет лучше, если я сама начну пить их яд? - возмутилась Марина.
- Да, - отозвался Якуб. - Чтобы выработать в себе противоядие. Такая практика называется "смирением". Ее использовал известный психиатр, доктор Пёрлз - автор гештальт-терапии.
Он сажал группу пациентов, находящихся в состоянии депрессии, перед собой и спрашивал каждого о том, КАК ОН ДЕЛАЕТ СВОЮ ЛИЧНУЮ ДЕПРЕССИЮ.
Поначалу больных это ошарашивало. Ведь им казалось, что их депрессия - результат враждебного влияния извне. Какие-то происки врагов, которые оскорбили, унизили, лишили... Однако Пёрлз сразу же останавливал мысли людей, движущиеся в направлении поиска врагов и перенаправлял их внутрь человека. Так он изменял положение дел на острове, именуемом "человек".
Ты ведь знаешь, что на этом острове ничего нельзя уничтожать, а можно лишь "передвигать вещи", заменяя одну другой. Иначе говоря, переносить акценты, делая одни смыслы пассивными, а другие активными.
Итак, ПЕРЕНОСЯ АКЦЕНТ с ВНЕШНЕЙ СТОРОНЫ НА ВНУТРЕННЮЮ, ОН, ТЕМ САМЫМ, ПРЕВРАЩАЛ ЧЕЛОВЕКА ИЗ ЖЕРТВЫ ВНЕШНИХ СИЛ - В ТВОРЦА СОБСТВЕННОЙ ЖИЗНИ. ИЗ ОБЪЕКТА ДЛЯ НАСИЛИЯ - В СУБЪЕКТА СОБСТВЕННОЙ ВОЛИ.
Это было гениальным решением, направленным на спасение человека от демонических сил, пробужденных в нем чужим влиянием.
- До этого места все понятно, - сказала Марина. - Ты теперь поясни как и в каких количествах надо принимать яд, чтобы окончательно не склеить ласты.
- Пёрлз, - продолжил Якуб, - спрашивал пациентов о том, КАК ОНИ ДЕЛАЮТ СВОЮ ДЕПРЕССИЮ. Когда люди принимались жаловаться на житейские невзгоды, доктор их тут же останавливал словами: "Видите ли. Мне не интересна ваша личная история. МЕНЯ ИНТЕРЕСУЮТ ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО ВАШИ ЛИЧНЫЕ ОЩУЩЕНИЯ, КОТОРЫЕ ВОЗНИКАЮТ в ТОТ МОМЕНТ, КОГДА ВЫ ВХОДИТЕ В ПРИСТУП ДЕПРЕССИИ. Не ваши воображаемые чувства, а ваши физические ощущения. Что с вами происходит в момент, когда вас охватывает ярость, ипохондрия, разочарование, скорбь?
"Чувствуете ли вы ваше сердце в этот момент?" - спросил он первого и тот ответил: "Сердце учащенно бьется". "Что ещё происходит с вашим телом?" - поинтересовался доктор. "Слабеют колени", - добавил второй. "Меня охватывает дрожь", - отметил третий. "Я ни за что не могу приняться", - сказал четвёртый. "Почему?" - задал встречный вопрос Пёрлз. "Мысли путаются", - поправился пациент.
"Как вы это чувствуете? Болит голова? " - снова спросил доктор. "Нет, - ответил пациент. - Охватывает лихорадка. Ухудшается зрение. Кружится голова". Ну, и дальше в том же духе... -
"Ты хочешь сказать, - сообразила Марина, - что ПЕРЕНЕСЕНИЕ АКЦЕНТА с ВНЕШНЕГО НА ВНУТРЕННЕЕ ЭТО и ЕСТЬ СИМВОЛИЧЕСКИЙ "ПРИЁМ ЯДА"?
- Именно это я и хочу сказать, - кивнул Якуб. - Когда человек таким образом анализирует свое состояние - он переключается на внутреннее, а внешнее как бы перестаёт существовать. Займись-ка этим и через месяц будешь как новенькая. При этом, ты сама поймёшь, что многие болезни человек культивирует в себе сам, делая себя неуравновешенным, взволнованным и раздраженным. Особенно, когда стресс длится долго. Тогда аура его разлетается в клочья, кокон трескается и он становится уязвимым для всех внешних влияний.
- Значит, - сказала Марина, - как только я увижу человека, раздражающего меня, я должна буду спросить себя, как я делаю раздражение?
- Ну да, - сказал Якуб. - Ты должна спросить себя: что ты чувствуешь, видя его. При этом, ни в каком случае, не следует давать ему никаких оценок. Иначе этот вихрь унесет тебя на периферию. А находиться там долго - опасно.
- А то, что я сравниваю этого типа со злобным демиургом...
- Не называй его ни "типом", ни "демиургом", потому что тогда он будет в тебе и тем, и другим. Лучше скажи себе: "Всё, что во мне происходит - это лично моё. Потому что ежедневно и ежечасно я сама произвожу в себе этот "продукт". В действительности, его нет. Но я материализую его, каждодневно обновляю в себе его картинку, наделяю его, не свойственными ему, плотью и кровью, а потом сама же страдаю от этого". Скажи себе: "Всю эту глупость для себя делаю я сама". Это называется "над вымыслом слезами обольюсь..."
- Гм.., - хмыкнула Марина, теребя обеими руками, копну густых курчавых волос, перетянутых лентой.
- В этом и только в этом заключается практика смирения, практикуемая всеми религиями и религиозными школами, - продолжал шаман. - В этом и только в этом заключается смысл принятия зла в себя. А также смысл того, что называется созерцанием зла. "Останови свой бег, продиктованный страхом, - говорят мудрые, - и посмотри в лицо опасности". У тебя есть этот шанс...
Якуб замолчал. Молчала и Марина, глядя в сторону остановившимися прозрачными глазами.
- Эй, страдалица! - окликнул её шаман. - Услышала ли ты меня?
Марина нехотя перевела на него взгляд.
- О, да, - ответила она, улыбнувшись. - Я поняла и с завтрашнего же дня начну новую жизнь. А остаток сегодняшнего я посвящу всем грязным ругательствам, какие существуют в мире и все их вылью на чертову башку этого членистоногого.
- Нет, - сказал шаман. - Начни новую жизнь прямо с этого момента. Я все сказал!
И изображение пропало.
- Что ж, - вздохнула Марина. - Делать всё равно больше нечего...
С этого дня, действительно, потекла её совсем новая жизнь. ЭТО БЫЛА ЖИЗНЬ В СМИРЕНИИ. И как же много узнала Марина за эти дни о себе. О том, какая она была распущенная и расточительная. Как разбрасывала свою энергию направо и налево. Особенно много её в последнее время было брошено под ноги, разрумянившемуся на её харчах, этому...
"Впрочем, - останавливала она свои мысли, - как это чудо в перьях ни назови, а чувства-то были мои, раздражение-то моё, ярость, тоска, лихорадка, сердцебиение, слабые колени - мои. Все это было моё, которое я назвала именем "Сатанаил". А, в действительности, я боролась сама с собой. И именно я сама довела себя до полного истощения.
Марина вдруг осознала причину своей нелюбви к одним людям и симпатии к другим. Все из-за того, что одни заставляли её сердце трепетать, руки холодеть, а другие способствовали потеплению сердца, и успокоению внутренней лихорадки.
"Все люди, - говорила Марина себе, - это я сама. Вернее, моя реакция на них, о которой они даже не подозревают".
Через месяц Марина была другим человеком. Исчезла настороженность и подозрительность, появилось доверие к людям и к себе самой, раскрылась, наконец, кастанедовская тайна сталкинга.
Практика смирения сделала её более неуязвимой в практической жизни. Она больше не заморачивалась житейским иллюзионом с его образами, понимая, что весь этот театр есть всего лишь отражение её собственных эмоций. Что, В ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ, НЕТ НИЧЕГО, КРОМЕ ИГРЫ ЭНЕРГИЙ. И ПОБЕДИТЕЛЕМ В ЭТОЙ игре СТАНОВИТСЯ ТОТ, КТО УМЕЕТ ЕЮ УПРАВЛЯТЬ, ПОНИМАЯ, ЧТО КЛЮЧ УПРАВЛЕНИЯ СПРЯТАН В СОБСТВЕННЫХ ГЛУБИНАХ.
Сатанаил больше не раздражал Марину. Он ушел на второй план и там благополучно полинял и обесцветился. Практика смирения вытеснила его на периферию и теперь, даже видя его у себя под окнами, бродящего с загнутыми за спину руками, - она больше не чувствовала себя несчастной. Даже каждодневно обнаруживая с утра свою калитку распахнутой "заботливыми руками" Сатанаила, Марина не ощущала его больше "внутри себя".
ОНА не то, чтобы отпустила ЕГО на свободу, позволив ему жить так, как он хочет; и не то, чтобы ОН её отпустил ЕЁ на свободу, а просто вдруг ИЗМЕНИЛИСЬ ВСЕ ЖИЗНЕННЫЕ ДЕКОРАЦИИ, ВЕСЬ КОНТЕКСТ ПРОИСХОДЯЩЕГО. А ВСЛЕД ЗА ЭТИМ ИЗМЕНИЛОСЬ И СОДЕРЖАНИЕ ПЬЕСЫ ПОД НАЗВАНИЕМ "Жизнь Марины".
"А с этим-то теперь что делать? - пробормотала Марина, вертя в руках рукопись длинного и нудного рассказа под названием "Победа Сатанаила". - Выбросить что ли?"
Но потом она все-таки решила довести историю своего мученического существования до благополучного разрешительного конца, назвав сие "житие" "Страстями по Сатанаилу".
Дописав последние слова, Марина, не торопясь, поставила жирную точку, окончательно завершив этим простым действием длинный и страдательный период своей жизни.