Стою на пешеходном мосту над Днепром, смотрю на Владимирскую набережную. И на фига тут памятник Владимиру - Крестителю. Что-то не помню я упоминаний о его пребывании в Смоленске. Лучше бы Мстиславу Романовичу Старому памятник поставили, как никак основатель ветви смоленских князей Мстиславичей. Вот против Владимира Мономаха на Соборном дворе я ничего не имею. Правил и в Смоленске тож.
Смоленск, мой родной город, любимый город. Осенью 95 не было ни Владимирской набережной, ни этого пешеходного моста. Но также по холмам над днепровским водами высились башни крепостной стены. Эй, дядько Днепр, куда несешь ты свои зеленоватые воды? До восемнадцати с половиной лет жил я в стольном граде Смоленске, больше чем на неделю не выезжая из него никуда. И уйдя в армию, я и не думал, что так скоро вернусь в родной город. А «был обычный серый творческий вечер, я лабал собачий вальс по заказу». Тьфу ты, блин, вот ведь КВН, привяжется, хрен из головы выкинешь.
А было-таки обычное сентябрьское утро. Первый месяц осени доживал в Москве последние денёчки, желтели листья на деревьях, холодные уже ночи сменялись всё ещё тёплыми солнечными деньками. Через пятое КПП туда-сюда сновали машины, прошли на работу мужики из автопарка и девчата из ближайших отделений. Как всегда сижу, нажимаю кнопки, проверяю пропуска на транспорт. Обычная рутинная работа. И тут прибегает мой напарник Санька. С чего бы вдруг, ещё и одиннадцати нет.
- Иди, - говорит, - в роту. Ротный вызывает. Меня с продсклада сняли и тебе на смену отправили.
- О как. И что там на продскладе?
-Молоко шоколадное привезли, вместо кефира теперь будет. На вот, - и Санёк протягивает мне маленькую картонную коробочку. О, к ней ещё и трубочка приклеена. А вкусно-то как.
-Спасибо, Сань. Порадовал.
Иду в роту не спеша. А куда спешить-то? Озадачат какой-нибудь фигнёй, блин.
-Товарищ старший лейтенант, рядовой…
-Иди вон к Приёмко, он тебе всё расскажет, - а чего идти-то, вот он писарь Андрюха в двух шагах. Наша канцелярия это комнатушка три на три перед кабинетом ротного. Шкаф, сейф да два письменных стола. За одним писарь, за другим должен бы сидеть замполит. Но наш заместитель командира по борьбе с личным составом, Алексей свет Николаевич, перевёлся в миротворческие силы и куда-то укатил. Соскучился мужик по десанту, похоже. Так что, не считая Рассказова в кабинете, Андрюха Приёмко в канцелярии совсем один. И тут он меня ошарашил:
-Я в отпуск со 2 октября иду, ты тут вместо меня будешь.
-Ну ни уя себе струя. Я ж и не знаю ничего, да и печатать не умею,- сказать, что я озадачен, это ничего не сказать. Я, мягко говоря, в ахуе. Нашли, такую мать, канцеляриста.
- Раз Сергей Николаевич приказал, то научишься, - ну да, тут всё правильно. Приказы не обсуждают. Но как мне за три дня выучиться тому, что Вася Пищиков Андрюхе три месяца втолковывал. «Приёмник» досадливо машет рукой, ничего, мол, сложного, всё объясню, если не дурак, то во всём разберёшься. Спасибо, блин, на добром слове. Хотя как оказалось ничего такого запредельно страшного в этой должности не было. Печатать мне пришлось только одну рапортичку в день, расклад для бухгалтерии ГВКГ о больных, отпускных и прочих разных в роте. Ну и какие-никакие рапорты, что начальство прикажет. «Портянку», лист ватмана со списком роты, на октябрь Андрюха уже напечатал, мне в ней только по дням отмечать кто в каких нарядах. К обеду ближе сходили мы с Приёмко в управление, показал он мне в какие кабинеты нужно зайти обязательно, и какие бумаги в них оставить, а что забрать. Ничего вроде сложного, но не люблю я рядом с начальством находиться.
- Главная задача солдата какая? – спрашиваю у Андрюхи, проходя мимо фонтана в малом парке, - оказаться подальше от начальства, да поближе к кухне. А тут две недели сидеть, имея Рассказова за спиной.
- Да нет, Сергей Николаевич тоже в отпуск уходит, - ни хрена себе информашка.
-И кто ж за него? Замполита-то нет.
-А Мелимук будет, - у меня упало вообще всё. Вот так так. Мук-старший, он же «страшный прапорщик» Мелимук Игорь Иванович прозвище своё заслужил не зря. Десантный прапор до мозга костей, резкий на язык, да и на руку, требовательный до придирчивости, он держал в страхе уже не одно поколение солдат в РМО. Для тех, кто понимает, ему, как и ротному, дневальные орали «Рота смирно!», и Рассказов не имел ничего против. Помнится как-то сразу после присяги старшина повёл нас шестерых «молодых» на собачник. Там были выгружены штук тридцать листов ДСП, огромных, 2 на 4 метра, или около того. Вот их надо было затащить в одну из собачьих клеток. А высота двери в той самой клетке что-то около метра восьмидесяти, да и клетка сама узкая. Вот и мучайся. Часа за три, матерясь, на чём свет стоит, мы с десяток листов в клетку запихали. Но ведь ещё два раза постольку. Ужас. И тут появляется Мелимук. Для начала обматерил старшину, что ты мол творишь, чудак на букву «М». В клетке ДСП всё равно воды наберётся и разбухнет, надо закрытый склад искать. Выволакивайте всё обратно, это он уже нам. Мы аж взвыли. Но под чутким руководством Мука, узнав про себя массу нового и интересного, да не только про себя, но и про предков своих в пятом поколении, понукаемые трёхэтажным матом и разнообразными весёлыми эпитетами, типа «тараканов беременных» и прочая и прочая и прочая, наша шестёрка выволокла из клетки всё туда загруженное за полчаса. Старшина только тихо матерился, смотря на это безобразие. Когда он вёл нас в расположение, тоже много чего про нас наговорил, но и по лексикону, а главное и по экспрессии он явно Мелимуку уступал.
Любил Игорь свет Иванович и внезапные тревоги нам устраивать. Обычно роту поднимали по тревоге в двух случаях, когда была «внезапная» проверка запланирована вышестоящим начальством, или же когда реально что-то произошло на КПП или в общаге. В первом случае мы, предупреждённые заранее, спали одетыми, только разувшись, либо будились дежурным по роте часов около пяти и ждали команды. Ну а во втором случае неслись толпой к месту происшествия, сотрясая топотом сапог окна в древних госпитальных корпусах. Но бывало, что поутру роту по тревоге поднимал именно Мелимук. Один раз его не устроило быстрота нашего выбегания на плац, и он, сволочь такая, устроил нам «Пожарную тревогу». А при таком раскладе всё имущество вплоть до кроватей и тумбочек выносится из казармы и размещается на плацу, да ещё и по-взводно. В другой раз мы были отчитаны «страшным прапорщиком» за то, что по «боевой тревоге» выскочили без головных уборов и ремней. А ведь возможно, витийствовал на плацу перед строем Мук, что сразу после подъёма по тревоге вам предстоит погрузиться в автомашины и убыть куда-нибудь на задание. А вы, рас****яи, в каком виде? В этот раз больше всего досталось дежурному по роте младшему сержанту Ларионову. Отпустив роту по кубрикам, Мелимук высказал своё отношение к выполнению Лариком его служебных обязанностей кратко и весомо. «Младший сержант Ларионов, боеготовность нуль!», заявил Иваныч и коротким левым отправил Ларика в нокдаун.
Да уж, подвезло так подвезло. Андрюха только разводил руками. А ему что, он уже практически дома. А у меня бумажки, управление и Мелимук в непосредственной близости. Во попал-то. До самого отбоя учился печатать. Вроде получается. Андрюха в машинку вставил новую ленту, так что лазить лишний раз в неё не придётся. Разбирался с заполнением тетрадки ротного для утреннего развода. Вот тут ошибаться нельзя. Всё чётко по «портянке».
Три дня в новых заморочках пролетели незаметно, отпускники разъехались, а я впервые остался в канцелярии один на один с Мелимуком. Но вот ведь парадокс, усевшись на место ротного Игорь Иваныч как-то сразу успокоился, не орал, не материл никого, тихо-спокойно руководил ротой. Как будто только это ему и надо было для улучшения характера. Так вот тихо-мирно мы с ним просуществовали первую неделю. У меня только бумажки, рапорта да походы в управление. Хотя оказалось, что можно спокойно затеряться на территории после похода с бумажками к начальству. Что я периодически и делал, забегая на пару-тройку минут к Насте, то в отделение, то в общагу. Везде можно найти свои плюсы.
В конце первой недели Мелимук выдал мне список людей, которых он собирался отправить в отпуск после возвращения первой партии. И как бы невзначай добавил, уже выходя из канцелярии, ну и себя, мол, в рапорте пропиши. Ни фига себе. Ураааааааа. Этот рапорт я печатал с особенной тщательностью и усердием. Апшибков и очепятков быть не должно. А вот Настя, вместо того чтоб за меня порадоваться, надулась. Будешь там голливудить со своими бывшими, меня совсем забудешь. Обнял, прижал к себе, нежно поцеловал в маленькое нежное розовое ушко. Потом, правда, туда же и дунул.
-Наська, Наська, ну нет у меня в Смоленске никого, нет от слова сапсем, - вообще-то соврал. Хотя всё там сложно. Влюблён я был ещё с шестого класса в одноклассницу. Но она всех своих воздыхателей держала на расстоянии, со всеми общалась ровно и никому надежд не давала. К ней можно было придти в гости, попить чаю, поболтать обо всём на свете, но не более того. Иногда мы с ней на телефоне по два часа висели, болтая. Сразу после присяги я Ольге даже письмо написал. Самое интересное, что перепутал всё что мог, и индекс, и букву в номере дома, а оно дошло. О чём она мне в ответе и сообщала. Но кроме общих фраз и рассказов об одноклассниках в её письмах не было ничего. Да, приходили в мою глупую голову всякие «очень умные» мысли о том, как вернусь из армии, позвоню в заветную дверь, и, открывши её, она всё поймёт и бросится мне на шею. Но тут же в нутрии, где-то в районе души, появлялся совсем другой я, злой, циничный и всё понимающий. И с холодной уверенностью разбивал мои мечты, в дребезги и напополам. Ага, мол, мечтай, вот прямо сидит девка и ждёт одного тебя. А появишься у дверей, то сразу на неё снизойдёт просветление. Ну и идиот ты, Лёха. И всё сразу становилось на свои места, успокаивалась мятущаяся душа.
Ну, вот и рапорт подписан, отпускные билеты и деньги получены, ждём возвращения первой партии отпускников, чтобы 16 октября сорваться по домам. И тут, забирая письма на почтовом отделении госпиталя, получаю телеграмму от военного комиссара Шумячского района. Младший сержант Приёмко находится на излечении в Шумячской ЦРБ, посему вернуться из отпуска сможет только 26 октября. Что и заверяется подписями военного комиссара и главного врача. Вот тебе бабушка, и Юрьев день. Докладываю Мелимуку. Тот досадливо машет рукой, отвечает, мол. Приедет Приёмко, накажем, как положено. Не фиг болеть.
-Игорь Иванович, так у меня же отпускной билет оформлен с 16 октября.
-Ну перепечатаешь на 26, во проблема, - снова машет руками «страшный прапорщик», - пока что тебя заменить некем.
И вот вечером того же дня, сижу за печатной машинкой, разглядываю свой отпускной. Ладно хотя бы все даты цифрами проставлены, затирать и менять не так уж и много. Главное, чтобы поменьше видно было, что затирались даты. Аккуратно бритвенным лезвием убираю первую единицу. Сейчас сделаем из неё двойку. О, ты смотри, получается. Так теперь что? Ага, из 27 октября, 27.10., надо сделать 07.11. Делаем, стучит печатная машинка. О, как будто, так и было. Всё, можно выдохнуть. Осталось только дождаться возвращения Андрюхи, гада такого.
В пятницу тринадцатого вернулись отпускники, в понедельник шестнадцатого уехала новая партия, все окромя меня. Мне ещё десять дней ждать. Как же они долго тянулись. ХОЧУ В ОТПУСК!!!! Но вот оно, свершилось. Андрюха появился около четырёх часов дня, очень даже комильфотно.
- Игорь Иванович, разрешите в отпуск убыть?
-Сдавай дела и после 18-00 можешь уезжать, - а чего их сдавать-то? Андрюха всё и так знает, сейчас обскажу кто где, да и всё. И тут мне этот чёрт шепчет:
- Лёха, мне надо в приёмное отделение. Я трепак привёз.
- Иди-ка ты в баню, дорогой товарищ, - тут уж я взорвался окончательно и бесповоротно, - после шести я уйду, и вали куда хочешь. Я и так уже десять дней должен был быть в Смоленске.
Андрюха притих. А я в 18-00 уведомил дежурного по роте, что уматываю, и отправился на 5 КПП переодеваться. Через час я уже протянул документы в окошко кассы на Белорусском вокзале. Меня тут же послали… да нет, не туда, ну что вы, к коменданту вокзала. Тот посмотрел на меня в гражданке крайне осуждающе, но ничего не сказал. Поставил свой штампик, расписался и уже через пять минут я был счастливым обладателем плацкартного билета на смоленский поезд. Пусть верхняя полка, зато хоть не боковушка возле туалета, посреди вагона всё-таки. А ждать то ещё сколько, мама моя, аж до одиннадцати. Хотя хорошо, засну в Москве, а проснусь в любимом городе. Можно и подождать.
Так оно и вышло. Скрипя как несмазанная телега новыми неразношенными берцами, я прошёл по вагону и залез на свою верхнюю полку. Да и вырубился почти сразу, как поезд тронулся. Уже привык организм в десять вечера засыпать, великое дело распорядок дня. А где-то на Сортировочной перед Смоленском я проснулся. Вышел в тамбур и смотрел, как появляются огни ещё спящего города. А вот и на холмах контуры башен крепостной стены видны. Жёлтый лунный свет отражается от свинцовой воды Днепра каким-то мерцающим жемчужным сиянием. Показались главы Успенского собора на Соборном холме, значит скоро уже вокзал. Поезд остановился, грохнув буферами, и я одним из первых выскочил из вагона на перрон. Я дома!
В трамвай «тройку» и до остановки «Кинотеатр «Юбилейный»», а там до моего дома десять минут ходу. И вот я с удивлением разглядываю свой двор. Во дела, зимой, когда я в армию уходил, возле каждого подъезда стояло по две скамьи с ажурными чугунного литья ножками. А теперь и нету ни одной. Что за чудо такое? Да и бог с ними. Открыла мне мама, а я во всю глотку заорал:
- Квартира, подъём! Я приехал.
Брательник как ужаленный слетел с дивана, появился и заспанный батя. Вот его реакция меня просто убила.
-Ты что сбежал что ли? – здрасти, приехали.
-Нет, - говорю, - я в отпуск. Тебе документы показать? – и ведь заставил показать, блин. Очуметь. Только ему можно, видите ли, в отпуск из армии на родину приезжать. Ну да ладно, документы-то у меня в порядке, сам переделывал. После завтрака семья разбрелась кто на работу, кто в школу, а я взялся собираться в комендатуру. Чёрные узкие джинсы заправлены в берцы, белоснежная водолазка и чёрная кожаная куртка закончили мой гардероб. Короче, когда меня увидел дежурный по комендатуре капитан, протягивающего ему в окошко документы, челюсть офицера с явно слышимым стуком улеглась на столешницу. Только и смог он произнести:
- Ты откуда такой… красивый?
-ГВКГ Бурденко, - весело доложил я. Но судя по изумлённой роже капитана что ГВКГ, что НКВД, что ЦПКиО, ему один чёрт.
-А почему в таком виде? Тебя что в гражданке из части отправили?
-Так точно, товарищ капитан. Статья 236 устава внутренней службы. С разрешения командира подразделения, - тут надо говорить уверенно и чётко. В роте никто никогда и не знал, что такое статья 236 устава и что в ней прописано. Но отмазка работала. Всё дело в том, что патрули в Москве совсем оборзели и стали отлавливать солдат в увольнении в метро. Встанут рядом с контролёром и ждут, когда пассажир предъявит военный билет. А по нему в то время во всём общественном транспорте проезд бесплатный. Ну и сразу, иди сюда воин. А почему в гражданке? И вот тут чётко и уверенно отвечаешь, статья, мол, 236, с разрешения командира подразделения. И прокатывало ведь. Прокатывало в Москве, прокатило и в смоленской комендатуре.
- Иди отсюда, а то если комендант тебя такого увидит, будешь весь отпуск у нас тут плац мести, - капитан поставил мне на отпускной билет печать, расписался и протянул документы в окошко.
- Понял, исчез, - и вот она свобода. Аж на одиннадцать дней. Ура. И куда ж мне податься? Вышел я из комендатуры, и весь задумался. Вариантов масса, что выбрать-то. О, а ведь до СТЭПа пять минут по-пластунски. Туда и направим стопы свои. Три года как-никак учился.
Надо сказать, что в Смоленский техникум электронных приборов имени Ленинского комсомола поступил я совершенно случайно. В техникуме связи, что заканчивал мой отец, не оказалось подготовительных курсов, а вот в СТЭПе были. Туда я и записался. Но вот ведь какая петрушка, давали там всю туже математику, что и в школе. У меня с ней всё было хорошо, и вскоре вместо курсов я стал проводить время в «Тихом дворике», в сорок седьмых домах по Николаева, где в здании старой котельной открыт был видеосалон. И вместо скучных формул и увольнений смотрел два раза в неделю фильмы с Брюсом, Ваней Даммом, Шварцем и прочими звёздами иностранного кино. Школьный аттестат у меня был на четыре и пять, так что совершенно неожиданно на электротехническое отделения я поступил без экзаменов, просто после собеседования. Целую группу тогда набрали из таких вот людей с красивыми школьными аттестатами. Думали, будет образцовая по учебе, а после первого же семестра стало понятно, что совсем нет. Большинство народу поступило из области, а там как оказалось большая часть аттестатов «натянута за уши». Да уж, было время.
Вот погуляв по широким коридорам старого корпуса, пью чай в лаборатории теоретических основ электротехники и болтаю за жизнь с Ириной Ивановной, моим руководителем дипломного проекта. За год всё изменилось, уже не гонят студентов галопом по европам, четвёртый курс учится, как положено до марта. Это только нас гнали, непонятно куда. Долго посидеть не удалось, на лабораторную работу заявилось новое поколение электриков, а я пошагал до дому знакомым маршрутом. Оказывается приятно, когда есть что вспомнить. Три года так домой ходил, по Ленина, через Блонье , по тенистым аллеям улицы Октябрьской Революции и на Николаева. Вот тут, около магазина «Мелодия», на уличном книжном лотке я с первой своей стипендии купил свою первую книжку Роберта Ирвина Говарда. Проглотив её за одну ночь, я влюбился в могучего варвара Конана, в мрачные туманные холмы придуманной автором Киммерии. С тех пор в многочисленных книжных магазинах Смоленска выискивались мною пёстрые обложки «Кононианы» питерского издательства «Северо-Запад» или тёмно-синие с серебром корешки четырёхтомника собрания сочинений Роберта Говарда от минского «Эридана». И после новелл Говарда фильм со Шварценеггером мне не зашёл от слова совсем. «Австрийский Дуб» конечно крутой мужичина, но так издеваться над оригинальными рассказами «Боба Два Ствола» ну точно не стоило. После просмотра я ещё больше уверился, что книга намного лучше любой экранизации, особливо книги Говарда с их специфической атмосферой.
Эх, как же руки тянулись к телефону, чтобы набрать Ольгин номер. Но я взял себя в руки. Не, ну совсем неудобно, надо как-то по-другому. Ноги в руки? Тоже как-то не так. А вот как, телефонную трубку в руки и… И позвонил. Правда, другому однокласснику. У меня ж их целых двадцать пять. И вот с Димкой договорился о небольшом сабантуе. Вот ведь правильный человек, всё смог организовать буквально за полдня. Мы шагаем по Кутузова в компании двух девчонок, в пакетах звенят бутылки и ждёт своего часа закусь. Димон служит по контракту на аэродроме «Северный», и уверяет, что есть там пара-тройка мест, где нам никто не помешает загудеть. У меня ведь дома вся семья, да и у него на квартире как-то не очень «комильфо». Там помимо него ещё и полковник авиации проживает, служащий в должности заместителя командира дивизии военно-транспортной авиации по воспитательной работе. Так что двум рядовым там будет не особо комфортно, хотя дядя Ваня замечательный мужик и очень компанейский. Но не сегодня. А сегодня мы по-партизански проникаем на военный аэродром. Оказалось, ничего сложного. Всего-то надо знать, где можно снять со столба пару линий колючки.
В конце взлётно-посадочной полосы стоит небольшой кирпичный домик – радиолокационный пункт. Вот в нём-то нам обрадовались как родным. Не, ну больше конечно тому, что звенело у нас в пакетах. Но наряд, состоявший из одного контрактника и срочника Миши, нас принял и разместил со всем возможным комфортом. Да нам многого и не надо. После первых тостов, Мишка, узнав, что я служу в Москве, прилип как банный лист к заднице. Вот скажи мне, нудит, будем мы служить два года, или нет. Ты ж там поближе к большому начальству. Слушай, я хоть и видел министра обороны, ну вот как тебя (что, кстати, чистая правда. Паша-Мерседес не раз в ГВКГ приезжал. То новый кардиологический корпус открывать, то звания с регалиями раздавать)но про сроки службы как-то не спрашивал. Всякие-разные генералы вокруг министра вились, мешали подойти.
Хорошо посидели, душевно и весело. И как всегда по молодости и переоценке своих сил, нас свалило количество, а не качество спиртного. Проснулся я посреди ночи от того, что телефон на столе аж разрывался. Вскочил с кровати, от ничего себе, я ещё и на кровати, да с девчонкой, и на рефлексах поднял трубку. Да уж, за две с лишним недели в канцелярии, это уже в кровь вошло, отвечать на телефонные звонки.
-Рота обеспечения, - звонившего мой ответ крайне озадачил и разозлил.
- Кой хрен, какая рота обеспечения? Вы там перепились что ли все? - орёт мне в ухо кто-то на другом конце провода.
-Слышь ты, голос в ночи, тебе какого хрена надо? Чего голосишь? – связь плохая, помехи какие-то. Так что, похоже, звонивший и не понял, кто с ним разговаривает.
-Заберите своего мудака со стоянки самолётов. Он транспортник «ото винта» запустить пытается, - требует ночной звонящий.
-Понял. Принял, порешаем, - я кладу трубку и осматриваю место нашего сабантуя. Контрактника Славку сморило прямо на рабочем месте, дрыхнет прямо за столом, положив голову на сложенные руки. Во даёт, телефон у него под ухом разрывается, а ему хот бы хны. На двухъярусной койке у стены спят девчата. Одна с Димоном наверху, а вторая, маленькая брюнетка, на нижнем ярусе. Со мной, наверное. Я ж, вроде, оттуда подскочил. В блин, водяра, сволочь такая.
Растолкал Славку, и попытался втолковать требования звонившего. Тот только рукой махнул, мол, это нормально. У Мишки закидон такой, как нажрётся, так идёт самолёт заводить, лётчик хренов. Скоро поймёт, что дело это бесперспективное, и сам вернётся. Делать больше нечего, как за ним на самолётную стоянку шляться. Это ж пара километров, когда не больше. И контрактник продолжил нести свою нелёгкую службу, похрапывая на столе. А время-то, очуметь, начало третьего ночи. Расталкиваю Димона, а не пора ли нам пора? Тот со мной согласился, что пора. Разбудили девчонок, и вышли в холодную темень октябрьской ночи. Порешили промеж себя, что снова лезть через забор не хочется, да и темно. Идём по взлётке в сторону центрального КПП.
Те бойцы, что несли службу на КПП, в три часа ночи такого не ожидали. Из темноты октябрьской ночи, со стороны охраняемого объекта вываливают две пьяные в лоскуты парочки, голося (надо сказать очень даже музыкально, у нас с Димоном по музыке в школе одни пятёрки) хит дискотек в 26 школе «спит, спит, спит, спит Оля с кем попало». Репертуар я выбирал, так как мой замечательный одноклассник ещё по пути на аэродром «осчастливил» меня информацией, что Ольга замуж вышла. Увела какого-то майора из академии ПВО, разбила семью с двумя детьми. Да и хрен с ними со всеми, лишний повод напиться.
Пропустили нас без проблем, Димона-то здесь знают. И вот стоим мы на окраине ночного города «автобусы не ходють, метро закрыто, в такси не содють». Так, стоп, почему это не содють? На дворе конец октября одна тысяча девятьсот девяносто пятого года, Союза уже четыре года как нет. Пошли искать такси. И вот на перекрёстке Фрунзе и Кутузова обрели таки искомое. Раритетные «Жигули» второй модели, натужно взревев и гремя подвеской, развезли нас по домам. Родители попытались устроить маленький скандал, что, мол, позвонить не мог. Не мог, телефона там не было, вру, да и вообще, спать, спать, спать.
Ну и что, что поздняя осень в Смоленске. Очень даже приятная погода, солнечно холодно и сухо. Никаких тебе дождей, слякоти и прочих безобразий. То что я люблю. Съездил в Хохлово, показался бабуле и другим родственникам. Да и брожу теперь по родному городу. Сколько оказывается воспоминаний у меня. Вот эта улица, вот этот дом. Черняховка, здесь в жёлтой сталинской четырёхэтажке прошли восемь лет моей жизни, с четырёх до двенадцати. Здесь я научился ездить на велосипеде, отсюда пошёл в первый класс школы имени Пушкина. Отсюда с соседскими пацанами мы совершали набеги на свалку электролампового завода, в поисках глазков, разноцветных стеклянных капель. Отходов лампового производства. А потом на переменах в школе у каждого подоконника играли на них в аналог «расшибалочки». Больше всего ценились жёлтые, синие и чёрные глазки. Красные, зелёные и коричневые не очень. Но ведь ещё многое от формы зависело, Всякие разны «бочонки» и «розочки» стоили по нескольку попаданий зелёными или красными тоненькими.
Реадовский парк. Уж тебя-то я знаю наизусть, каждую тропинку, каждую горку и ложбинку, каждый овраг. Сколько здесь избегано, изъезжено на лыжах и на старом снегоходе «Буран». Знаю как, разогнавшись по склонам «Змейки», выехать по инерции на верхушку «Черепахи». Куда можно уехать, спустившись по длинной «солдатской» горке, и какой потом длинный и нудный подъём назад по параллельной трассе. Занимаясь спортивным ориентированием, на всех соревнованиях, проходивших в Реадовке, я бегал с одной картой, без компаса. А на кой ляд он нужен, если я и так вижу по карте, в каком овражке установлен тот или другой контрольный пункт. На всех тренировках, только тут и бегаем. Хотя чудно получилось, ушёл я с ориентирование, после четырёх лет занятий, со стойкой нелюбовью к бегу «на результат». Всё что вынес, это пара полупластиковых лыж «Тундра» с ботиночным креплением и навороченными «графитовыми» палками. Занимаюсь спортом с первого класса, а вот никаких особых достижений нет. С вольной борьбы остался только значок «Юный трудовец» да грамота за третье место в первенстве ДСО «Труд» в моей весовой категории. А был я в восемь лет большим и толстым, поэтому и бороться пришлось с пацанами, которым было лет по десять-двенадцать.
После года занятий саньда, осталось только чёткое убеждение, что я ничего не умею, хотя и мог уже с ноги в голову зарядить, и надо учиться и учиться. И если уж заниматься боевыми искусствами, то с полной отдачей, забив на всё вокруг. Вся моя уверенность в своих силах здорового пятнадцатилетнего парня разбивалась о спарринги со студентами последних курсов медицинского университета из нашей группы. Ну, вот ничего я не мог с ними поделать. Я уж молчу, когда в круг выходил наш шифу, Игорь Алексеевич Тё. Маленький тщедушный кореец раз за разом «запинывал» любого из своих самых продвинутых учеников. А потом рассказывал, как его обучали в Китае. Вы там, орлы, все попередохли бы в первые же дни. Да уж, есть что вспомнить. Хожу-брожу, отпуск ведь. Хорошо дома.
Одним тёмным-тёмным ноябрьским вечером отправился я на Верхнеясенный водозабор. Улица так называется, неподалеку от моего дома. А на той улице конвойный полк внутренних войск. А в полку том уже больше года служит мой двоюродный брат Ромка. Вот к нему я и пришёл, подгадав к личному времени. Дай бог, чтобы Ромка не в наряде был. С КПП меня направили в штаб полка. Здоровенные дежурный майор долго и плотоядно меня рассматривал, только что не облизываясь.
-Водка есть? – ни чего себе вопросики.
-Нет, - отвечаю, - я ж сам срочку служу в Москве, сейчас вот в отпуске, брата навестить пришёл.
Майор, потеряв ко мне интерес, махнул рукой в сторону казарм. Вали, мол, через плац, в первую дверь от угла зайдёшь, дневальный тебе брата и вызовет. Так оно и получилось. А ребятки-то, нутряных войск, в ментовскую форму обмундированы. Есть над чем постебаться. Почти два часа бродили мы по плацу и вокруг казармы, рассказывая друг другу о службе. И договорились, что приду я в субботу ближе к обеду, да и попробую вытащить Ромку в увольнение на сутки. На том и разошлись. А дома мне говорят, что Димон звонил, всё меня домогался. Перезваниваю, и узнаю о себе много интересного. В том числе, что я по пьяни с радиолокационного пункта, практически не приходя в сознание, таки позвонил Ольге. И теперь она просит меня ей перезвонить. Во дела. А я ведь реально ни хрена не помню. Ладно, уже поздний вечер, нечего замужнюю женщину беспокоить. Завтра поутру позвоню.
Звонил я в одиннадцатом часу, в надежде, что нет дома моей одноклассницы. Ну, там, на работу ушла, или гулять, или ещё чего. Но трубку сняли и знакомый голос произнёс:
-Слушаю.
-Ну, здравствуй. Это я.
-А, полуночник.
-Так, чего я не помню, того не было. А так мне очень приятно тебя снова услышать.
-Взаимно, – мне отвечают, - а можешь ещё и увидеть. Приходи в пятницу вечером. Андрей хочет с тобой познакомиться. Он кроме Ольги С. никого из наших одноклассников и не видел. А ты ещё и в армии служишь. Ему очень интересно. Он, как-никак, замполит в академии ПВО.
-Ну, хорошо. Зайду, раз так сильно просишь. В пятницу, часам к шести?
-Ага, будем ждать.
Зря я, конечно, туда попёрся. Андрей оказался высоким усатым симпатичным мужиком немного за тридцать. Весёлым и компанейским. Он и майор, и тамада, и на баяне играет. И всё бы ничего, но как Ольга на него смотрела. Сколько обожания, любви и нежности было в её взгляде. Я отдал бы полжизни, чтобы она на меня так смотрела. Но это всё мои глупые мечты. Посему пришлось утопиться в стакане. С Андреем мы быстренько распили принесённую мной бутылку черносмородиновой водки «Барен» и догонялись уже абрикосовым ликёром той же марки, благо наши дамы, мои замечательные одноклассницы, выпили его совсем по чуть-чуть. Очень зря мы это сделали. Одно хорошо, мой мозг начал выключаться. Это вечер помнится такими небольшими урывками. Вот Андрей, наяривая на баяне, поёт какие-то очень пошлые частушки, вот дышим воздухом на балконе, вот снова майор с баяном перепевает на пошлый лад «Ты ж мене пидманула».
Более-менее в башке прояснилось на улице. О, да ведь это я вторую Ольгу домой провожаю. Хотя чего там провожать, через дорогу перейти. И вот мы уже целуемся, вроде как на прощание, в подъезде её дома. От ё-моё, что ж это я творю? Руки живут сами по себе, прижимая к груди жаркое молодое тело, а в голове образ совсем другой Ольги. Она поняла к чему всё идёт, вырвалась и выбежала из подъезда, оставив у меня в руках только белую куртку. За ней и я вышел. В голове вроде прояснилось. Уселся рядом на скамейку, и тут меня прорвало. Оказалось, что андо было высказать всё, что в душе накопилось. И о моей школьной любви, и о замечательном мужике Андрюхе, бросившем ради Ольги двоих детей, и о том какой я идиот, что припёрся на эту вечеринку. Ну и у Ольги оказалось своё видение вопроса. Ей, видите ли, тоже тяжело видеть семейное счастье на фоне того, что её любимый человек, кстати коллега Андрея по военной академии, разводиться как раз не спешит. Так и просидели больше часа, взывая к тёмному ноябрьскому небу. Отчего и почему. И только промёрзнув до костей, разбрелись по домам.
Утро субботы было страшным. Да и не совсем утро, часов около двенадцати я глаза смог раскрыть. В голове стучат африканские там-тамы, во рту пустыня Сахара, и, по ощущениям, пара тонн песка оттуда же. Какой там на фиг конвойный полк, я с кровати встать не могу. На преложение бати лечить подобное подобным я не повёлся. Не прельстили ни стопка водки. Ни холоднющая банка «Лидского». Ох, голова моя голова. Люди, не понижайте градус. Никогда!!!
Проумирал я целый день. Только к вечеру дополз до кухни, зоблазнившись маменькины драниками. Вот их «Лидским» и запил. А после снова в кровать. И крепкий здоровый сон до утра. Да,конечно, с Ромкой нехорошо получилось. Но куда-то ходить для меня в тот день было пыткой. А в понедельник отправился я снова в комендатуру, ставить отметку об убытии. Мой гражданский вид дежурного старлея не смутил, но вот отсутствие моей фамилии в каком-то из журналов его очень озадачило. Бубнел минут пять. Я стоял, возде очи горе, ждал когда же он заткнётся да и поставит мне штамп в отпускной. Отметка о прибытии же есть? Есть. Не я же эти чёртовы журналы заполняю. Мой скучающий вид, похоже, и его навёл на те же мысли, так что свои документы я получил назад со всеми нужными отметками.
И вот вечерний смоленский поезд везёт меня в Москву. Хотя весь вторник в моём распоряжении, в роту можно появляться только часам к шести. Ну да перед смертью не надышатся.