Шел дождь. Без зонта, в легком плаще, Евгения вымокла и продрогла и уже была не рада, что в такую погоду поехала в центр города - трамваи стояли по всей линии, мокрые и безжизненные. А дождь шел, и больше всего на свете хотелось быть в тепле.
Отчаявшись дождаться, когда пустят трамваи, она пошла на автобусную остановку. Едва повернула за угол, на фоне однотонного серого неба вырос величественный собор. Завороженно глядя на его мощные контуры, девушка подумала, что никогда не была в соборе, и ей захотелось войти в незнакомый двор, подняться по высоким крутым ступеням.
В центральной части храма стояли леса - шла реставрация. В открытом боковом зале было тихо и пусто. Горели свечи, источая сладковатый запах. Шум дождя был далеким, шелестящим, и показалось вдруг, что это иная эпоха открыла ей двери в какой-то неизвестный мир. Не решаясь пройти вглубь, она робко остановилась у входа. С мокрого плаща капала вода, собираясь в лужицы. Не двигаясь, девушка разглядывала иконы, разглядывала внимательно, но отстраненно, не чувствуя себя здесь своей..
У образа Богородицы, догорев дотла, погасла свеча. Дым от нее потянулся тоненькой струйкой. И тотчас откуда-то сбоку появилась худая старуха, она согнутыми костлявыми пальцами придавила затухшую свечку. И стало отчего-то жутко - то ли от непривычной тишины, то ли от внезапного появления незнакомой старухи. И Женя, испугавшись,быстро вышла из бокового придела и сбежала вниз по ступеням. Никогда раньша она не связывала себя с миром прошлого, а сейчас, еще не поняв этого, не обозначив мыслью, ощутила неожиданно свою связь с миллионами живших до нее, будто это ее душа, тайная и бессмертная, откликнулась вдруг на чей-то зов, идущий свыше, и незримо протянула ниточку в мир веков. Сознание ее еще было далеко от понимания этой связи, но душа, создание Божие, почувствовала эту нить. Душа откликнулась и удивилась безмерности этого мира, его сопричастности миру невидимому, И теперь уже девушка шла, не замечая ни дождя, ни холода, не чувствуя усталости, вся уйдя в эти новые неизведанные ощущения.
Начинало темнеть, в окнах зажигались огни. Женя, пройдя километра четыре пешком , добралась, наконец, до своего общежития. Поднявшись на четвертый этаж, зашла к подруге, потому что ей безотчетно сейчас хотелось поделиться тем, что открылось.
Анюта сидела на кровати и курила, а курила она очень редко. На коленях у нее лежала раскрытая книга, но она не читала. Вся ее поза, взгляд, устремленный в себя, таили нечто тревожное, напряженное. И это напряжение передалось и Жене, и она сразу спросила, что случилось.
Анюта слышала, что кто-то вошел, чувствовала, что на нее смотрят и что-то спрашивают, но не отвечала.
- Аня, что случилось?
Но она ответила не сразу.
- На меня докладную написали, и уже сказали, что завтра из общежития выселят.
- Совсем?
И опять она ответила не тотчас, а как бы раздумывая над чем-то.
- Виктор Савельич взялся помочь. Говорит, сделает все, что в его силах. Не за так просто, конечно.
Он и в первый раз ей помог, после первого предупреждения. Женя помнила это, но тогда он не ставил никаких условий, хотя Анютиного внимания домогался давно.
Теперь долго молчала Женя, не зная, что решила подруга, а Анюту это молчание задело, подхлестнуло - она почувствовала в нем осуждение, несогласие, и, резко поднявшись, бросила на стол книгу.
- Куда я без общежития денусь? Я - не ты, мне помогать некому. Опять идти ночной нянечкой? И вообще, хватит об этом, он скоро придет.
Девушка долго рылась в шкафу, что-то искала в нем, и, не найдя, спросила:
- Ты не видела мой халат?.
Халат висел на спинке стула, мимо которого Анюта ходила, и когда она спросила о нем, обе на него посмотрели.
- Ты думаешь, это страшно?. Это не так страшно, как ты думаешь.
И она вдруг громко запела свое любимое "Утро туманное" и пошла в душевую.
Женя продолжала машинально листать журнал.
"Конечно, Виктор Савельич помочь ей может. Это не наш философ, который ходит в допотопном плаще. Виктор Савельич носит дорогие костюмы, а в кармане ключи от машины"
За окном на подоконнике прыгал воробей. От сырости он нахохлился, но все равно был ужасно маленьким и голодным.
Она закрыла журнал и придавила пальцем тлеющую сигарету. Взглянула на стену. Над Анютиной кроватью висела большая фотография: она в поле ромашек, смеется, рядом с нею Ласло. И Женя отчетливо вспомнила, как Анюта в белой длинной рубашке бегала к нему через коридор, а он ждал ее за дверью, а потом, по утрам, возвращаясь, она забиралась к ней в постель и смеялась, не давая спать. И Жене казалось, что это у них - на всю жизнь. Но летняя поездка Анюты в Будапешт многое изменила.
- Это ведь надо навсегда, НАВСЕГДА - остаться там. Чужой язык, чужие люди... Нет, я не сумею так. А он сюда никогда не приедет.
Анюта мылась ужасно долго. Женя уже устала листать журнал, смотреть в окно и думать о том, нельзя ли ее отговорить как-то. О Викторе Савельиче старалась не вспоминать, но он так и стоял перед глазами - маленький, тщедушный, грозный, как скорпион. Богатый и нищий - нищий, просящий подаяния, нищий, способный ограбить.
Женя снова взглянула на фотографию, и вдруг представила себя идущей по длинному пустому коридору. Коридор вел к большой дубовой двери, а за дверью было чудище страшное. Вот возьмет меня чудище в лапы, мерзкое чудище, и возьмет меня чудище в лапы и скажет:
- Быть тебе рабой моей!
- Не хочу быть рабой!
И тут вышла из душа Анюта, чистенькая, гладко причесанная. Когда-то в "Науке и жизни" Женя видела портрет Кайи, соперницы Нефертити - Анюта была на нее очень похожа.
Подруга присела на край кровати.
- Мне сегодня приснился Ласло. Мы плыли с ним по одной реке, но на разных лодках. И когда лодки наши соприкасались, я видела, какие у него глаза - синие-синие.
- А у него какие глаза?
- Синие.
Стук в дверь был тихим и неожиданным.
---------------------------------
В маленькой двухместной комнате было темно. Женя, не включая света, долго смотрела на ночной город. Где-то там, вдали, теряясь в огнях центра, темнел собор. И вспомнились горящие свечи, их сладковатый запах, и то неповторимое чувство безмерности мира и своей сопричастности к чему-то вечному, не имеющему конца, бесконечному. А совсем близко - беззащитность, беспомощность, зависимость. Что же значит в этом мире человек? просто человек? Ведь совсем он не царь природы, а всего лишь - ее клеточка, ее тонкая нервная клеточка. Разве может она быть всесильной? Такая ранимая, такая маленькая?.Человек не может не ошибаться, и вся история человечества - это путь преодоления ошибок. Но что такое вера в Бога? Это вера в себя? В то, что с помощью Бога человек все может? Как нервная клетка посылает в мозг сигнал, и мозг реагирует, так, возможно, и человек посылает свой сигнал - молитву к Богу, и Бог слышит его и реагирует, ведь Бог - это необъятный мозг, где хранится память всей планеты, память живших когда- то и,быть может, память о том, что только будет. Получается, что в нас есть нечто, что никогда не умирает, и оно остается навсегда в памяти, и кто-то другой, живущий уже после нас, может с этим соприкоснуться.
В соседней комнате часы пробили девять. Этот бой всегда так пугал ее! Женя поднялась, включила проигрыватель, поставила диск... и зазвучал Бах. Глухие тихие звуки постепенно нарастали, крепли, и вот уже орган звенел, трепетал и пела каждая его струна. И столько в этой музыке было силы, столько жизни, столько стремления к необъятному.
Анюта пришла к полуночи. Не зажигая света, села на соседнюю кровать, и совсем неожиданно заговорила о Сибири, она была родом из Томска. Она говорила о том, что там теперь лежит снег и давно морозы, и можно стать на лыжи и бежать, бежать, бежать... пока не устанешь.
Прогромыхал вдали последний трамвай. Завыла где-то сирена скорой помощи, разрывая ночь. А в соседней комнате вновь забили часы - уходил день, перетекая в новый, и было трепетно и страшно от неизвестности, неизведанности, необъяснимости.