Фельдфебель морской службы Яков Шорин зябко поёживался на своём посту. Самое мерзкое время — перед рассветом, когда шхеры наполняются сырым туманом, ветер пронизывает, а конца вахты ждать не дождаться. Место на полубаке, где он прохаживается, самое противное: укрыться негде, ещё и на виду, стоит дежурному офицеру выйти на палубу, сразу увидит, что вдруг не так. Увесистый мушкет оттянул плечо, в добавок тесак бьёт по ляжке. Но это ладно, а вот курить смерть как хочется!
Яков вплотную подошёл к фок-мачте, надеясь незаметно слиться с нею, и нащупывает в кармане кисет. "Была не была, — решает про себя. — Скручу цигарку, авось пронесёт!" Быстро, но аккуратно работает пальцами, наполняя табаком полоску бумаги, и вот уже готово, но... Странный глухой звук доносится неиздалека, да совсем рядом! Словно тяжко гружёные сани по весне цепляют каменную мостовую сквозь снег...
Фельдфебель без раздумий суёт курительные манатки в карман и бросается к фальшборту. Пристально вглядывается в серую стену сумерек, скинув ружьё с плеча, весь ушки на макушке. И вдруг различает явно, словно чудом прозревший, контур приближающегося корабля. Мать честная! Кому и быть, как не шведам? Идут отмелью, оттого киль цепляет дно!
Немедленно бить тревогу! Яков не заметил, как оказался подле судовой рынды, и начал бешено колотить в неё железным языком. Первым появился вахтенный лейтенант, спросонья заорал, в чём дело?
— Ваше Благородие, с левого борта неизвестное судно, нешто враг, подкрадывается, без огней и сигналов!
Уже и много людей на палубе, все столпились, высматривают...
— Точно, два-три кабельтова слева по борту шведская шнява, заходит в нос! Прислуга — к орудиям! Свистать всех на верх!
Ночная тишина взорвалась шумом и гамом десятков людей, их подошвами, коленями, локтями, и даже лбами (кому особенно не повезло). Пронзительно засвистели дудки боцманов, заглушая хриплую брань бомбардиров. Единый, дремавший до времени организм боевого корабля получил встряску и пришёл в действие.
Яков Шорин, действуя согласно расписанию, построил свой взвод на шканцах, затем расположил стрелков вдоль правого борта, дабы обеспечить тыл. Сам же вернулся на полубак, откуда открывается лучший обзор. Шведский корабль чётко виден: то ли туман рассеялся, то ли достаточно сблизились. На борту шнявы так же кипит суета, идёт подготовка к бою.
Вдруг блеснули вспышки, и через миг донёсся тяжкий гром — шведы дали полный залп. Но глазомер их подвёл, видать, ещё не проснулись как надо. Ядра взметнули столбцы воды с изрядным недолётом. Наша братва приветствовала вражью оплошность улюлюканьем и смехом. Тут последовал ответный беглый огонь. Но, увы, тоже не слишком удачный. Снаряды ушли в молоко, лишь один сумел зацепить бушприт, обломив его наполовину. Прислуга двух крайних орудий заспорила, чей выстрел. Яков хмыкнул, ещё чего доброго передерутся на глазах супостата!
Вновь полымя, грохот, засвистела картечь — похоже, бьют по рангоуту и парусам. Ну-ка, братцы, врежьте трёхкоронникам по самое не хочу! Но результатов дружественной канонады Яков так и не дождался. Что-то тупое и твёрдое (почудилось, артиллерист банником) ударило ему в голову, всё закружилось, понеслось каруселью, ухнуло, как в колодец. И сознание исчезло.
* * *
Приходить в себя так легко, приятно... Не хочется открывать глаза, прерывать грёзу. Нежная прохлада овевает тело, никакой боли, немочи, устатка. Яков нежится покоем, не спеша возвращаться во внешний мир. Кажется, там солдатская лямка, страх смерти, ещё пуще — тяжкого ранения, увечья. Вроде, его зацепило в том бою, но он явно жив, если ещё не в раю, но стоит ли торопиться узнать?
Тут резкий визгливый крик нарушает безмолвие. Разбудит хоть кого! Яков поднимает веки. Над ним непонятный полог, по виду собранный из тростника, или камыша, какие он видел в детстве, на селе. Где он? Перенесён на сушу, в походном лазарете? Ничего не беспокоит, и вообще, словно обновили тело. Может, лишился чего, ампутировали фельшера-коновалы? Руками ощупывает себя. Почему он голый? Да не просто голый, но и...
Как ужаленный, фельдфебель резко садится, в ужасе от результатов проверки. Там, где должно быть самое что ни на есть причинное место, там... ничего нет! Вернее, кое-что есть, но это ещё хуже! Там...
Яков смотрит, цепенея, не в силах поверить очам. То, что имеется у любой бабы, и никак не должное быть там у него, тридцатилетнего морского солдата с серебряной медалью за храбрость! Как тут не выругаться по всем статьям в святых и зелёного чёрта! Неужто столь подло вражий снаряд изувечил?
Но это ещё не все открытия! Он дивится, как чужим, гладким смуглым ногам без единого волоска, шевелит маленькими ступнями, каждым их пальчиком, потом видит округлый живот. ещё и с рисунком-татуировкой в виде невиданного зверя, с крыльями и чешуёй, вылитый Змей-Горыныч! А выше... Как говорится, там убыло — тут прибыло. Яков всё в том же недоумении трогает небольшие, но явно женские груди с тёмными, будто смородина, сосками, мнёт их, надеясь, что напасть сгинет, и всё вернётся на круги своя. Пусть инвалидом, жалким попрошайкой на паперти, но в прежнем виде — мужика!..
Он падает на ложе, обессиленный от избытка чувств. Вдобавок ощущает густую волну волос, рассыпанную вокруг головы. Молиться или браниться, или что делать, в каком уставе прочитать? Кому доложить по службе, дабы вынесли вердикт? Послать рапорт на имя Государя-Императора, али в священный Синод?
Вновь накатывает нечаянная нега. Забыться, ни о чём не думать, не тревожиться... Яков подчиняется властной слабости, теряет контроль над волей. Не всё ли равно, кто он и как выглядит, лишь бы не срывала с места сигнальная труба или крик дневального. Странное состояние полусна, похожее на взгляд со стороны, овладевает им. Кто-то другой приказывает телу подняться, потянуться в удовольствие, обойти помещение. Оно похоже на большую беседку, или палатку, собранную из подручных материалов. Плетёные занавески, половики прямо на земляном полу, вместо мебели изрядные короба. Ни икон тебе, ничего другого из цивильного мира. Всё так же отдаваясь неясной силе, Яков оборачивает бёдра полосой грубо тканной, но яркой материи, затем выходит наружу.
Вокруг хижины (а это настоящая туземная хижина, какие рисуют в географических альманахах) простирается тропический лес. Не столь дремучий, как на Брянщине, откуда Яков родом, но достойный уважения. Высокие пальмы и другие диковинные деревья образуют сверху густую кровлю, почти не пропускающую солнце. Оттого внизу прохладно, и совсем нет подлеска. И повсюду плотный белый песок, похожий на войлочный ковёр, кое-где тронутый зеленью травы.
Опять сверху раздаётся душераздирающий крик. Но Яков почему-то знает, что это местная порода попугаев, и подобный звук им полагается. Он идёт дальше, неведомо куда, но уверенно. Босые плюсны, девически узкие, ступают легко, дорогу знают. Поэтому фельдфебель (уже, пожалуй, бывший) не препятствует движению. Вот и цель впереди.
На относительно свободном от стволов пространстве, подобии поляны, но столь же прикрытом кронами, расположилась целая компания. Две почтенные, хотя полуголые матроны, в окружении не менее дюжины совершенно раздетых ребятишек разного возраста и пола. В руках дам внушительные деревянные песты, которыми они толкут что-то в обширных колодах-ступах. Собственно, понятно, что. На расстеленных дерюгах высятся кучи зерна неких злаков, которое детвора периодически добавляет в растирку. Готовую муку ссыпают в большой кувшин, встроенный в подобие носилок, очевидно, для удобства переноски.
Одна из женщин улыбается Якову, как родному. Так и есть. Пускай где-то в дальней русской деревне обитает Марфа Григорьевна Шорина, когда-то родившая и выкормившая его, но и здесь люди не чужие. Он обращается к улыбнувшейся даме, не разбирая собственных слов, но понимая смысл;
— Здравствуй, мама Кармис!
На это приветствие почему-то отвечает другая матрона, более пожилая и строгая:
— Ты не забыла, Нури, что сегодня с промысла возвращается Балис? Возьми корзины для улова, и встреть её в лагуне, да не задерживайся!
— Да, мама Тартат, я помню и уже спешу! — Яков всё же постоял несколько секунд, наблюдая, как похожий на головастика годовалый младенец пытается высосать ещё каплю молока из поникших грудей Тартат, будучи привязанным к ней обширным лоскутом материи. Нури так Нури, почему нет?
Он взял из кучи хозяйственного добра изогнутый шест, наподобие коромысла, с засечками на концах, и навесив туда пустые корзины, отправился в путь. Идти было не столь споро, но весело. Корзины болтались в ритме шагов, и Яков-Нури временами то замедлял, то ускорял движение, забавляясь придуманной игрой. При этом бывалому солдату кажется слегка досадным, что он поселился в теле столь несурьёзной девицы, но с другой стороны, подобная участь навсегда избавляла его от чести влачить “собачьи вахты” и отдавать честь любому юнцу-подпрапорщику.
Хорошо знакомая, пусть и неизвестная тропинка вывела его к берегу моря. Ну, не совсем моря — это был обширный залив внутри острова-атолла, соединённый узкой протокой с океаном. Там уже собралась изрядная толпа ожидающих женщин, все тоже с корзинами, некоторые с малыми детьми. Встречались мальчики-подростки, но никого старше 12 лет. Конечно, Якову известно, отчего это так. Год назад вплотную к острову подплыл огромный кит. Был ли он болен, или стар, или по иной причине, но великан почти не двигался, и представлялся лёгкой добычей.
Сначала на промысел вышла одна лодка, в которой старшим был Батерго, вождь островного племени, отец Нури. Они подошли вплотную к животному, и Батерго метнул тяжёлый гарпун, мгновенно убив кита. Дело оставалось за малым — доставить эту гору мяса в лагуну, чтобы спокойно разделать. Для этого снарядили десять лодок, снабжённых канатами, усадив за вёсла всех мужчин с двенадцати лет, без исключения. Всё шло прекрасно, и на берегу толпа зрительниц поддерживала моряков громкими криками. И тут случилось непредставимое...
Откуда ни возьмись появилась целая стая китов, по видимому, сородичей, или даже родственников убитого, и набросилась на людей. В течении считанных минут всё было кончено: лодки перевёрнуты, разбиты в щепы, и никто с них, ни один человек не спасся. Даже тела не выбросило на берег, чтобы похоронить. И всё это на виду онемевших матерей, жён, детей...
Но жизнь требовала своё. Основное пропитание островитян составляли рыба и морепродукты, а их не наловишь в мелкой лагуне. Надо выходить в океан. Собрались самые смелые, отчаянные из женщин, худо-бедно починили сохранившиеся на суше лодки, связали снасти, изготовили необходимый инвентарь, и наладили промысел. У кого лучше получалось, у кого хуже, главное, угроза голода миновала. Постепенно, само собой, решилась и другая проблема. Не во всех семьях имелись добытчицы рыбы, поэтому сложились подобия браков, где одному рыбаку приходились как бы жёнами несколько женщин, как правило многодетных матерей. Некоторые просто соединялись для выживания. Так сошлись вместе Кармис и Тартат, отчего Нури и Балис стали сводными сёстрами. Восемнадцатилетняя Балис мастерски освоила рыбный промысел, став лучшей в этом деле, и снабжала не только родных, но многих по соседству. Нури, в свои четырнадцать, могла бы помогать сестре по работе. но после пережитого год назад не могла себя заставить даже посмотреть в сторону открытого моря, не то чтобы сесть в лодку!
Ну хоть улов есть кому носить...
Из протоки одна за другой показались судёнышки. Все присутствующие начали судорожно считать их. Бывало так, что некоторые экипажи опаздывали, заблудившись в дальних просторах, но потом находили дорогу, а случалось и худшее, когда лодка исчезала навек. О таком не хотелось думать, и в этот раз пронесло — число вернувшихся совпало с количеством вышедших накануне. Общее оживление усилилось. Детвора, особенно мальчишки, залезли даже в воду. Яков оглядывался, несколько смущённый. Привыкшему к европейскому засилью платья, когда открытыми дозволялось держать только лицо и руки (и то не всем и не всегда), ему было странно и соблазнительно окружающее обилие голой плоти. Множество молодых женщин, совершенно не озабоченных своим вызывающим видом, вгоняли в краску фельдфебеля. Одно утешало, что юной барышне Нури никакие явные признаки восставшей похоти не грозят.
Вот лодки ткнулись форштевнями в берег. Тут же им кинули концы, подтянули поближе, закрепили на стволах пальм, как на кнехтах. У каждого прибывшего экипажа выстроилась своя очередь вожделевших улова. Яков-Нури безошибочно нашёл своё плавсредство (он не мог определить его класс, поскольку ни он, ни девочка не разбирались в местном судостроении). Встав позади всех, он со спокойным любопытством наблюдал за происходящим. Женщины-рыбаки раздавали серебряное богатство, руководствуясь определённых правил. Кому отвешивали сполна, сыпали щедро, а другим отсчитывали поштучно, ещё и меряя длину рыбин. Всё зависело от числа иждивенцев, и состояния здоровья глав семейств. Некоторые и сами могли бы себя обеспечить, не боги горшки обжигают, и море открыто для всех.
Наконец толпа желающих рассеялась. Нури, со своими корзинами, вошла в воду по бёдра, оказавшись напротив миделя лодки. Сверху над ней возвышается Балис, со смехом упёршая руки в бока, образуя букву "Ферт". Яков Шверин никогда ещё не видел подобной красоты, отчего замер в восхищении. Высокая статная девушка, облачённая в полотняные кюлоты, обтягивающие лядвия, как вторая кожа; остальное тело, цвета светлой бронзы, открыто для взора. Весьма тонкая без всякого корсета талия, грудь, украшенная ниткой простеньких бус, могла бы послужить моделью для носовой фигуры корабля. Шея, длинная, как у благородных дам, но заметно мощнее. Лицо вполне милое, хотя по-туземному смуглое, только выделяются сахарные зубы и белки глаз.
Бывший фельдфебель не был неотёсанным деревенщиной, за время службы повидал разной живописи-скульптуры в офицерских каютах, на страницах прочитанных книг и газет, так что мог составить трезвое суждение. Но взгляд поневоле окрашивался более страстным чувством. Это заметила даже Балис. Нарушив вальяжную позу, рассмеялась в адрес сестры:
— Ну что застыла, неженка? Забыла, как я выгляжу, или вместо меня дракон с моря вернулся? Подставляй корзины, улов принимай, нынче удача с нами!
Опомнившись, Нури взгромоздила плетёные ёмкости на борт лодки. Их быстро заполнили рыбой, отчего вес ноши ощутимо прибавился. Яков в очередной раз посетовал на щуплую конституцию девчонки. Вот достался подарок, так достался! Пришлось тащить корзины к берегу, едва не сгибаясь от тяжести. Балис крикнула вслед:
— Не надрывайся, сестрёнка, поставь на песок, я помогу дальше!
Впрочем, Нури и так не смогла бы далеко унести поклажу. Едва добравшись до суши, устроила корзины в тени деревьев, сама уселась рядом. На лодках ещё кипела бурная деятельность, связанная с наведением порядка. Ещё бы, каждая посудина являет собой не просто орудие лова, но воистину средство выживания, поэтому требует тщательного ухода, ничего спустя рукава! Разумеется, начальство и здесь имеет привилегии, так что вскоре Балис, как старшая экипажа, отдав последние указания подчинённым, оказалась на берегу.
Вновь рассмеялась, хотя не обидно:
— Что, заморыш, не по плечам добыча? Зато живот будет сытым, а сердце весёлым, так что давай потрудимся!..
Она взялась за коромысло, достаточно длинное, чтобы нести вдвоём. Нури пристроилась рядом, и они тронулись. Путь назад естественно казался более долгим, но Яков не роптал, к тому же ему нравилась близость с красивой девушкой. Правда, от неё исходил крепкий морской запах, то есть рыбы, водорослей, просоленной кожи, но сам фельдфебель привык и не к таким ароматам. К тому же по дороге они свернули на едва заметную тропинку, и вышли к ручью, образующему словно купель среди мшистых валунов. Не долго думая Балис стянула кюлоты и сверкнув ладными ягодицами, весело обрушилась в воду. Пришлось и Нури последовать примеру сестры, хотя у Якова дух захватило от зрелища. Старшая девушка, пошарив в камнях, извлекла пластину древесной коры с комком золы, смешанной с глиной. Этим импровизированным мылом она тщательно натёрла себя, включая волосы, распущенные из первоначального пучка на затылке. За процедурой невольно следил бывший морской солдат, то отводя глаза, то снова пожирая взглядом бронзовокожую наяду. В довершение бед ему пришлось поучаствовать в процессе, работая, как мочалом, корой на спине Балис, а так же в некоторых неудободоступных местах её тела.
К домашнему очагу, который развели "мамаши", они поспели около полудня. Тот час одна хозяйка взялась за приготовление насущной пиши, все остальные занялись обработкой рыбы впрок, то есть засолкой её и вялением. Между пальм уже висели солидные гирлянды прежде заготовленной снеди, что не могло не радовать рачительный взор. Приятно пахло свежеиспечённым хлебом, так же варевом из котла, вокруг которого терпеливо расположились самые младшие. Балис сменила мужские штаны на ярко-красную юбку, впрочем, не особо остепенив образ, скорее, сделав его ещё более дразнящим (для изнывающего в девичьем теле Якова).
Трапеза прошла скорее в спартанском стиле, без всяких политесов-приборов, только пальмовые листья и руки, а уху хлебали из простейших глиняных чаш. Зато всем хватило, голодным никто не остался. Взрослые дамы, включая Нури, ещё отведали медовой браги, настоянной на цветах и фруктах. В итоге Кармис и Тартат устроились почивать прямо там, на поляне, среди раннее уснувшей детворы, а сёстры направились в хижину (с которой, как мы знаем, и началась метаморфоза нашего фельдфебеля).
Оказавшись внутри, Балис лишила себя и красной тряпицы, со стоном наслаждения опускаясь на лежанку лицом вниз. Стараясь не смотреть на приятные округлости её фигуры, Яков под видом Нури устроился на ложе напротив, размышляя, не оголиться ли вслед, благо никого подобное обстоятельство, похоже, не шокирует. К тому же принятая порция вина приятно затуманила юный мозг, отчего и бывалый солдат подзабыл прошлые принципы. Поэтому скинул ничтоже сумняшеся набедренную повязку, ещё и уселся в самой вольготной позе.
Старшая девица чуть поворачивает голову, произносит томно:
— Нури, детка, сделай мне массаж, как ты умеешь, тело просто ломит от усталости, два дня боролись с западным ветром!..
Яков поднимается с места, подходит к соседнему ложу. Разумеется, он знать ничего не знает про массаж, зато Нури сей премудростью владеет мастерски, потому ей все карты в руки! Она вскарабкивается на лежанку сестры, льёт на свои ладони по капле цветочного масла, затем принимается неспешно растирать спину Балис, начиная сверху, от шеи и плеч, и всё ниже. Поначалу движения плавные, будто игра волн во время штиля. Зато каждая жилка под кожей отзывается, отдаёт напряжение, нервы звучат гармонично, посылая в голову радостный импульс. Всего приятнее разминать поясницу и подступающие к ней лядвия. Тут мни в общее удовольствие, вкладывая силу в упругое преодоление объёмных мышц. Нури старается, даже вспотела немного, и под ней нешуточно разогрелась Балис. Порой девочка скользит грудью по гладкой, уже влажной спине сводной сестры, отчего сладкие токи пронизывают едва сформировавшиеся соски, отражаются во всём теле смутным желанием. Однако для Якова Шорина ничего смутного нет. Первоначальная равнодушная дрёма сменилась предвкушающим вниманием, всё больше переходящим в откровенную похоть.
Движения Нури поневоле становятся энергичнее, смелее, концентрируясь на самых важных местах. Балис уже постанывает жалобно, непроизвольно вздрагивает. Это заводит внутреннего переселенца Якова ещё больше, а с ним и персону-хозяйку.
Тут происходит небольшой антракт. Массируемая девушка решительно зашевелилась и перевалилась на спину, причём взгляд её сквозь полусомкнутые веки не блистал высокой мыслью, но тускло сиял из грота наслаждения. Выждав несколько мгновений, похожих на часы, Нури плотно усаживается на бёдра прекрасной добытчицы, сильно сжимая их своими, и возобновляет трение-скольжение пальцами уже с фронта. Право, тут есть за что взяться! Радуются руки, вкушает пиршество взгляд! Яков, вознесённый эйфорией действа в предрайские области, теряет нить реальности. Вновь непонятно, где он, а где эта отроковица Нури, кто ведёт их сладкую рискованную игру, чтобы в конце ответить за всё?
Не в силах больше совладать с клокочущей страстью, Нури наклоняется, фактически ложится на подругу и охватывает губами сосок её груди. Балис невнятно ахает, приоткрывает на миг глаза, но лишь вытягивает из-под себя руку, чтобы прижать голову дерзкой сластолюбицы ещё теснее. Та окончательно сдаётся нежному потоку, простирается во всю длину тела, при этом властным усилием раздвигает сомкнутые колени сводной сестры. Откуда-то всплывает грубость, ставшая ожидаемой лаской, движения сливаются, толчки совпадают с принятием, и обрушение скреп вызывает взрыв пороховых камер...
Кажется, смеркалось (или навсегда потемнело в глазах?), когда Нури очнулась. Они лежали с Балис на одном ложе, обвившись прихотливым образом, словно гордиев узел, развязанный ненароком. Было страннее странного, но испуг или сожаление не приходили. Девочка скорее удивлённо вспоминала недавние события в этой хижине, поражаясь и гордясь своей сумасшедшей отвагой. Эта восхитительная девушка, взрослая женщина, покорилась порыву её страсти, пусть не понятно откуда взявшемуся.
Так складывались мысли в голове Нури, пришедшие словно со стороны, пока новая дрёма не сковала их.
Окончательно проснулась она наутро. Балис рядом не было, но слышался её голос снаружи, отдающий кому-то властные приказы. Наверное, экипажу своего судна, отчего-то заявившемуся ни свет ни заря. Скоро появилась сестра, как обычно деловитая, полная энергии. Увидев Нури, сразу замедлила темп, но глаза полны весёлого недоверия.
— Ну, значит, доброе утро, сестра... Может расскажешь, что это вчера такое... было?
— Тебе не понравилось? Если честно?
— Если честно, это самое прекрасное, о чём я даже подумать не могла в жизни! Но всё-таки, Нури, как это могло произойти с нами? Ты же, по существу, изнасиловала меня, а я просила просто массаж!
— Так тебе понравилось или нет?
Балис расхохоталась громко и открыто:
— Ладно, дорогуша, продолжим наш разговор после промысла. Только что приходили мои товарки, стало известно, что вблизи острова появился косяк макрели, нельзя упускать случай. Мы выходим в море через час...
Нури соскочила с постели, полная уверенности:
— Балис, я отправлюсь с тобой! Не сомневайся и не бойся за меня!
Сводная сестра уставилась на младшую в полном изумлении:
— Что за чушь ты несёшь? А как же твой страх открытого моря?
— Клянусь, во мне его больше нет, и полно новых сил!
Балис улыбнулась со странным выражением глаз:
— Знаешь, я тебе верю... Судя по вчерашнему, внутри тебя столько затаённого огня, что не старичку-океану его задуть! Быстро собирайся, новый матрос моей лодки, выходим сейчас же!