Грязный рассказ
---------------------------------
- Ты по-русски понимаешь? – спросил у араба громко, как у глухого санитар Лабецкий.
Араб покачал головой.
- А на каком понимаешь?
- Никакой, - сказал араб.
- Пи3дит, - сказал фельдшер Петя, - третий курс технологического, должен по-русски говорить. Мы в армии своих ч...ok учили русскому, так они ко второму году дикторами могли работать на беларуском радио и телевидении. А этот не понимает.
- Как тебя зовут? – спросил у араба санитар Рабинович.
- Ахмед, - сказал араб.
- Хорошее имя, - сказал санитар Рабинович. - Всегда первый в списке. Это палестинец.
- Откуда ты знаешь? – спросил санитар Лабецкий.
- По флажку на майке.
- Ты флаги всех стран знаешь? - удивился санитар Лабецкий.
- Всех не знаю, но палестинский знаю точно.
- Прошмонайте его, - сказал фельдшер Петя.
- Мне противно к нему в карманы лазить, - сказал санитар Лабецкий.
- У него ничего нет. Из всех арабов это самая голота. Некоторые из них даже на каникулы не ездят, - сказал санитар Рабинович.
- А кто из арабов хороший? - спросил санитар Лабецкий.
- Алжирцы хорошие, - сказал Рабинович.
- Нужно будет в следующий раз алжирца прошмонать, - сказал Лабецкий.
- У него суицид, его нужно обыскать на острые и режущие, - сказал Петя.
- Он вешался, - сказал Рабинович.
- Откуда ты знаешь? - спросил Петя.
- Вот, странгуляционная борозда , - он показал на красные следы вокруг шеи палестинца.
Фельдшер Петя надел на правую руку одноразовую гигиеническую перчатку потрогал шрам и брезгливо сказал:
- Никогда не поймешь, он черный или грязный.
- Так пусть бы bлядь повесился! - вдруг чему-то обрадовался Лабецкий. - Вот объясни мне, я уже двадцать лет в психбригаде работаю. Этому самому, который не хочет жить, ну зачем ему мешать, его спасать, тратить бинты, лекарства, кровь ему переливать. Все люди до последнего вдоха хотят жить, любая тварь хочет жить, ты бы видел, как свинья, когда ее режешь, хочет жить, корова хочет жить, собака хочет жить, а этот не хочет. Еб твою мать! Не хочет жить.
Он подошел, присел на корточки возле сидевшего на полу араба и сказал:
- Зачем ты тварь мурзатая живешь на свете? Посмотри сколько людей возятся с тобой. Ты что, думаешь, можешь в нашей стране такие вещи себе позволять. Видишь мой белый халат, я - главврач, сейчас сделаю тебе укол, ты умрешь и никто ничего не докажет.
У Ефима Михайловича Ангеловича был старый плащ с теплой подкладкой, который он брал на работу. Просто набрасывал на плечи, так чтобы из под плаща был виден халат. На одном из погончиков оборвалась пуговица и потерялась. Мама доктора Ангеловича похожую пуговицу не нашла, пришила две парные от офицерского мундира, которые у нее были в пуговичном запасе. В этом плаще с золотыми помпонами на погонах поверх халата врач-психиатр скорой помощи Ангелович и ездил на визиты. Может быть ему было все равно, а может в этом был момент психиатрической провокации для психопатов и шизофреников.
У араба была неудобная позиция - сидя на полу. Увидев офицера с выразительными иудейскими чертами, с криком "Аллах Акбар", он бросился на врача, но Рабинович принял его, как вратарь футбольный мяч, и даже прокатился в захвате по полу к ногам Ангеловича, удерживая замком ногами корпус, взял удущающим воротник. Спросил: "Что с ним делать, Михалыч?"
- Петя, сказал Ангелович. Сделай промедол ноль пять внутривенно и ноль пять внутримышечно. И везите его без перевозки сразу в стационар.
Сладко уснувшего араба погрузили на инвалидное кресло с колесами и покатили по длинному коридору больницы. Вдоль коридора сидели ожидавшие чего-то люди, и Рабинович, который толкал перед собой кресло, громко на все помещение спросил:
- Чей родственник?!
Простые советские граждане, которые сидели по обе стороны коридора на скреплённых планками стульях, тревожно вглядывались в печальное смуглое семитское лицо с закрытыми глазами и качали головами.
- Что? Нет родственников! - наслаждаясь комизмом и театральностью ситуации крикнул обернувшись на выходе Рабинович.
- У нас таких не бывае, - сказал кто-то.
- Тогда кремировать, - сказал Рабинович, и они с Лабецким принялись перегружать тело палестинского араба с безжизненно болтавшейся, словно у бройлерного цыпленка, головой, на носилки.