ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
ДЕРЕВНЯ
Георгий остановил машину возле первой закусочной.
– Подожди, я загляну на минутку.
Гольд вернулся не пустой, в руках он держал небольшой свёрток с едой, литровую бутылку воды и два пластиковых стакана.
– Угощайся пирожками. Перекусим немного. Чая не было, взял минералку, да и она лучше утоляет жажду. Нам придётся в городе затратить часа два.
Еду мужчины проглотили быстро, минералка действительно утолила жажду. А вот за сыпучей продукцией Георгию пришлось покататься по городу больше двух часов. Николай безучастно смотрел в окно, но из вежливости поддерживал разговором водителя.
– Большой и красивый город, как Петербург.
– Да, разросся и растянулся по побережью, 600 тысяч населения, – гордо ответил гольд.
Георгий всё-таки решил показать часть города, показал Набережную Амура, памятник Муравьеву-Амурскому, С утеса было видно величавый мост, соединяющий левый берег с правым.
Николай вроде немного ожил, только глаза оставались грустными. Возле памятника первого губернатора, он немного задержался.
«Ну что, Николай Николаевич, моё почтение вам! Хотел я вас увидеть наяву, рвался в Хабаровку – вот и свиделись» …
Обратная дорога показалась короткой. Местность, где жил гольд. Николаю почему-то почудилась знакомой. За огородами простирался Амур, вот только растительность другая – много хвойных деревьев и кустарников.
Вместо тропы тянулась осыпанная галькой широкая дорога. Старых, кособоких избушек и сараев на ножках не было и в помине, стояли крепкие дома с палисадниками и гаражами. Вдоль улицы вытягивались высокие столбы с проводами и фонарями. Возле некоторых домов стоял транспорт.
Выйдя из машины, Бородин почувствовал, что ноги его потеряли устойчивость, ведь он просидел почти три часа, не считая небольшую прогулку возле памятника.
Неожиданно волной накатилась головная боль ещё сильней, чем возникшая поначалу от падения на плато, стали мелькать тёмные круги перед глазами. Не хотелось никуда идти, было одно желание лечь на траву, где-нибудь в тени под забором, или на берегу возле ракиты.
Но Бородин все же заставил себя следовать за Григорием. Во дворе добротного крестьянского дома суетился старый приземистый гольд. На нём свободно сидел лёгкий сатиновый национальный халат. Вышитый орнамент тянулся по борту и рукавам.
Слабо завязанный пояс подчёркивал старческую худобу и сутулость, а седую голову прикрывала современная соломенная шляпа.
Двор оказался широким, обрамлённый по периметру цветочными клумбами. К удивлению гостя собаки не было, только кот сидел на пороге и умывался.
Посреди широкого двора, под асбестоцементным шифером, который выполнял роль навеса, стояла большая печь из красного калёного кирпича, труба которой тянулась высоко вверх.
На печи стоял старый закопчённый сажей котёл. Он занимал почти две конфорки. Воду кипятили для хозяйственных нужд.
Раскалённое жерло печи было раскрыто, без заслонки и напоминало раскалённую пасть дракона, изрыгающего пламя. Огонь своим красным языком жадно пожирал дрова и гудел, стреляя во все стороны искрами, как бы показывая свою мощь и величие.
Тепло растекалось не только возле печи, но и вокруг радужной волной, через которую было видно, как она искажала возле себя контуры предметов. Пламя в ярости гудело и билось о чёрные стенки топки, как беспощадное жадное или жестокое божество.Оно требовало всё новой, и новой жертвы – любой порции топлива.
Григорий стал знакомить Николая с отцом.
– Поручик Николай Бородин.
Прищурив и так узкие глаза, старик улыбнулся – это был хороший знак для гостя.
– Самар, я самый старший в семье, однако. Отец всего семейства.
Шаман оказался шустрым и добрым стариком, говорил он прибаутками, да шутками, и даже успел украдкой рассмотреть гостя.
– Я вижу у тебя рана на голове, в ней сидит маленький камешек, сейчас мы его вытащим.
Дед направился в летнюю кухню, вернулся через несколько минут с мокрым от спирта лоскутом, пинцетом и бинтом. Самар ловко вытащил маленький осколок из кровоточащей ранки. Затем принёс банку с травяным отваром.
– Приложи-ка к шишке отвар тысячелистника, он уберёт боль и отёк. Стараюсь чаще заваривать, иногда крутимся по делам и получаем ссадины.
Затем дед ловко обмотал голову Бородина бинтом, приговаривая:
– Рана небольшая, заживёт быстро, Острый осколок мешал.
Георгий пригласил поручика пройти в дом. Доносившийся с открытого окна громкий мужской голос и музыка, вперемежку со стрельбой, насторожили странного гостя. Он остановился, не решаясь идти дальше.
– Григорий, а что, у вас ещё кто-то есть? Ты меня, не забудь, представь.
– Нет никого – это телевизор болтает. Матушка плохо слышит, включила на всю громкость – любит смотреть сериалы.
Григорий взглянул на оторопевшего гостя, по которому было видно, что тот ничего не понял. Гольд убедился второй раз в своих догадках:
«Да, скорей всего он старовер! Далеки они от мира сего – замкнуто живут, ушёл он от своих, однако. Техника для них новинка».
– Телевизор? А что это такое? – спросил удивлённо Николай.
– Увидишь, это такой плоский ящик, напоминает широкий противень, только с экраном. Тебе он понравиться, – успокоил Григорий внезапно оторопевшего гостя.
Не только во дворе дома, но и по всей улице, разносился запах жареной рыбы. В это время на Амуре шла путина летней кеты. Всё население посёлка занималось выловом сезонной рыбы.
Горячая пора была короткой, около трёх недель. Сельчане старались сделать из кеты юколу, а также посолить и закоптить. Как и полтора века назад, гольды заготавливали кету на зимне-осенний период.
Бородин проглотил слюну, представляя еду, перекус в дороге ненадолго погасил аппетит. Ища глазами умывальник, поручик обратился к Григорию:
– Прошу прощения, где можно помыть руки?
– Рядом с печкой стоит умывальник, там и полотенце висит, – ответил Григорий, направляясь к отцу.
Раскаленное жерло печи, как будто поджидало Николая. Оно притягивало к себе и в тоже время гипнотизировало грозной мистикой и торжеством, своими красно-жёлтыми языками ритуального жаркого танца.
Пламя заставляло подойти к себе поближе, и неожиданно вызвало у Николая желание сжечь пакет с документами. Своим открытым раскалённым зевом оно, как бы говорило:
– Что тянешь? Ты в плену! Это пустые бумажки.
Ни минуты не медля, Николай выбросил пакет в печь, какая-то внутренняя сила, сидящая в нём, заставила это сделать, и он подчинился ей, не прислушиваясь к разуму.
Огонь, как будто ждал этот порыв, и с невероятной жадностью обхватил связанный бечёвкой свёрток своим языком, при этом выбросил на лицо поручика небольшую волну жара и пепла.
«Никому они не нужны, да и не поверят мне – засмеют, увидев старые документы, да и Григорий всё меня обсматривает, будто я отшельник. Видел я, какой красивый город стоит вместо поста! Столько лет прошло, посчитают больным на голову», – с иронией подумал Бородин, в знак этого потёр слегка припухший затылок.
Поручик ни капли не жалел о содеянном. Ему даже стало легче на душе, да и перестала кружиться голова, похоже, примочка Самара помогла. Пока Бородин мыл руки, отец и сын успели переговорить.
– Потерянный он, ищет поддержку, но вижу хороший человек, и какая-то сила меня тянет к нему. А ведь такая фамилия, как у него, была у моего прадеда. Пусть Николай у нас остаётся, однако. Камлать надо этой ночью, до восхода солнца, а там духи подскажут, что делать, – тихо шепнул шаман сыну.
В прихожей над дверью висели большие в круглой оправе часы, они сразу бросились поручику в глаза. От неожиданности он вздрогнул. Стрелки показывали половину второго, как половину прожитой жизни.
Время Николай не чувствовал, но больше не хотел – сейчас, оно для него заклятый враг. Его тело и душа были протестовали, обстоятельства педантично указывали – ты бессилен! Ты мелок и ничтожен, будет то, что я хочу …
Оно уносило его в непонятное скоротечное будущее.
Николай быстро переступил порог, зал дышал уютом, но роскоши не было. Практически обстановка не отличалась от той, где он с Осипом квартировал в Благовещенске. Но мебель отличалась светлым тоном и своей простотой, чувствовалось, что она была удобна. А вот – узорчатая резьба отсутствовала, да и ковёр был расстелен на полу.
На стене висело три небольшие копии картин. Одна было знакома поручику – известный портрет Александра Пушкина, написанный Кипренским, смотрел вопросительно на него, как бы спрашивая: «Откуда ты здесь?»
Сами стены дома были отштукатурены и побелены известью, что придавало больше света, не так как у Марьи Петровны.
Григорий задержался во дворе, сняв футболку, он обмылся по пояс под умывальником. Из окна было слышно, как он что-то весёлое напевал. Осматривая незнакомую обстановку зала, Николай увидел стоящий на тумбе чудный плоский, чёрного цвета ящик.
Эта конструкция светилась цветным экраном, что подтвердило слова Григория. Но свечей, которые делали бы ей подсветку, поручик не обнаружил, да и других приборов, приводящих картинки в движение, не оказалось.
Из этого непонятного предмета раздавались голоса, и при этом ящик постоянно воспроизводил самих людей – они двигались за стеклом и исчезали, а то вдруг увеличивались в объёме и сразу уменьшались. Явление на экране походило на кукольный театр.
Поручик стоял, как вкопанный и смотрел на волшебную светящуюся живую картину. Перед ним раскрывалась волшебная книга – мозг это не воспринимал.
«Сколько мне пришлось нового увидеть, даже в толк не возьму. Но, это чудо из чудес, как в сказке «о наливном яблочке и голубом блюдечке», за короткий срок такой прогресс!», – удивлялся Бородин .
Жена Самара, маленькая шустрая женщина, одетая в таком же национальном халате, как у шамана, суетилась на кухне и в тоже время, поспевала в зал, чтобы накрыть тарелками стол. С морщинистого старого лица не сходила добрая улыбка.
Николай сразу вспомнил свою мать, её мягкие руки и ласковый голос. Он почувствовал тепло и уют в этом незнакомом доме.
– Присаживайтесь, дорогой гость! Чем богаты, тем и рады, угощайтесь! – обратилась женщина к поручику, стоящему у телевизора.
На столе стояло большое блюдо с жареной кетой, рядом присоседились две тарелки красной икры. Но самое главное, что больше всего украшало гостеприимный стол, так это нарезанный чёрный хлеб, лежащий горкой в хлебнице.
С хлеба Николай не сводил голодных глаз, даже у казаков были только сухари, а вот в доме Чоло хлеба и в помине не было, иногда варили рис, обмененный у китайца на мех.
«Как давно, я не ел свежего хлеба, разве только в Благовещенске, да в первые дни путешествия. Сухари не дают настоящего вкуса!» – глотая слюну, подумал он.
Дед принёс бутылку водки, налил Григорию и гостю, а себе не стал.
– Тебе можно, даже нужно, слабость вижу в теле и духе – силы почти все ушли, а вот холод земной зашёл, однако, – обратился дед к оробевшему поручику.
Выпив стопку спиртного, а затем ещё две и хорошо закусив, Николай немного повеселел, щёки его порозовели, глаза засияли. Ел он много и с аппетитом.
– Вижу, гость пойдёт на поправку, однако. Не все силы отдал, молодой, – тихо произнёс старый хозяин сыну.
К удивлению поручика, голова совсем перестала болеть, как будто и не было ушиба, а назойливые мысли перестали беспокоить.
Насытившись, Николай, поблагодарив хозяйку за еду, и только, хотел было выйти из-за стола, как вдруг его взгляд остановился на фотографии. Цветное фото стояло на комоде, напротив стола, за которым все обедали.
На фото была девушка с большими голубыми глазами, очень похожая на Неликэ. Но, что удивительно, бусы на шеи были тоже голубыми из мелкого бисера, как у его любимой женщины. Поручик подошёл к комоду, чтобы лучше разглядеть черты лица на портрете.
– Это же Неликэ, моя Неликэ! – неожиданно вырвалось у гостя, жадно смотревшего на фотографию.
– Нет, ошибаешься, эта моя дочь Галина! Согласись, красавица, однако, – сказал, расплываясь в улыбке, Григорий.
– Искусно художник написал портрет, гладко, да на такой тонкой бумаге – изящная работа! – удивился Бородин, обводя указательным пальцем силуэт на фотографии.
– Только, вот глаза почему-то изобразил голубыми.
– Николай, это фотография и сделать её можно за пятнадцать минут в ателье, а глаза у моей дочери вопреки природы, другие.
Старик Самар услышав имя сказанное Николаем, вытащил трубку из кармана халата и вышел во двор, чтобы всё переварить сказанное гостем. Поручик отправился за ним.
– Под утро, после трёх часов пойдёшь со мной на берег, я буду камлать, хотел было один идти, но надо с тобой, – обратился старик к гостю, ничего не говоря о своей догадке …
После сытого обеда, Николая потянуло на берег Амура, который хорошо был виден за огородами. Он решил прогуляться, чтобы всё хорошенько обдумать – надо решать, как дальше жить, да и руки свои не опускать, хотя восприятия увиденного притуплялось, и удавалось с трудом.
Григорий показал гостю тропу, ведущую к берегу Амура, а сам направился к машине, чтобы отвезти товар в магазин, там уже толпились сельчане, ожидая продавца.
По хорошо протоптанной узкой дорожке, похожей больше на тропу, мимо огородов, впереди Бородина, шла с громким разговором и смехом местная босоногая детвора, а за ней семенили собаки, высунув языки.
– Что не изменился, так это вид собаки. – с иронией усмехнулся Бородин.
Шерсть четвероногих друзей линяла и свисала клочьями с торса. Агрессию к незнакомцу добродушные животные не проявляли. Духота собрала деревенскую ребятню купаться.
Поручику показалось, что это место ему знакомо, только на берегу появилась густая поросль и причаленные лодки. Возле этих судёнышек возились рыбаки.
Одни закидывали невод, другие освобождали сети от пойманного лосося, а третьи выезжали на середину реки без вёсел, как малые пароходы, только без трубы.
Бородин движению моторок не удивлялся. Георгий объяснил, что причина движения автомобиля и моторной лодки, является двигатель внутреннего сгорания, в действии которого он мало, что понимал.
Но ещё возле причаленных судёнышек суетилась молодёжь, который почти нагишом загорала на песке и слушала музыку из своих саквояжей. Бородин уже не удивлялся чудо-технике.
Напротив берега Николай увидел тот самый островок, которым восхищался Осип. Кусочек земли зарос густой травой, только уток на нём не было, да и деревьев почти не осталось. А вот очертания противоположного берега совсем не изменились.
Посредине окаймлённой водами тверди, стояла небольшая постройка из белого кирпича. К ней, со стороны берега, тянулись провода, и стояло два катера.
Да, это место он узнал. Но, как больно было находиться ему сейчас здесь! Всё напомнило ему о недавней трагедии, и в тоже время о Неликэ, сердце его забилось чаще.
«Надо найти могилу Осипа», – сразу решил Николай. Осмотревшись, он стал тщательно искать захоронение на травянистой части берега, осматривая каждый бугорок, но так и не нашёл.
Огорчённый неудачей, поручик повернул назад и вдруг увидел возле кустарника чуть заметную выпуклость приподнятой земли, заросшей осокой. Из-под земли торчал небольшой кусок сгнившего, как он сообразил, деревянного креста.
«Да, время беспощадно!» – подумал с грустью Николай. Покидать место ему не хотелось. Ведь по сути, прошло чуть больше десяти дней, как он потерял близкого человека. Ножом, подаренным Чоло, Бородин, как мог, поправил могилу.
На берегу Николай пробыл до заката. Возвращаться к Григорию не хотелось, хотя он осознавал, что идти ему больше некуда. Люди, принявшие его, оказались гостеприимные, но их радушие Бородин не в силах был принять.
Он, здоровый мужчина, офицер, в расцвете сил и вдруг раскис, растерялся. Конечно, ситуация неисправимая, а ведь на Кавказе он встречал смерть в лицо и был тяжело ранен, и сейчас показывать свою слабость и неуверенность было зазорно. Безусловно, надо взять себя в руки и найти любую работу, и как можно скорее. На шее Григория сидеть не будет, в конечном счёте, возьмёт лопату и станет землекопом.
Но всё же, после колебаний в душе, поручик решил вернуться к ужину, ему хотелось узнать, что скажет шаман после камлания, пусть, даже маленькая зацепочка даст надежду на возвращение, или какую-то связь.
И только сейчас, после посещения берега, когда он нашёл могилу Осипа, Николай осознал всю серьёзность предстоящего ритуала. Ведь всё сказанное шаманом Чоло, совпадало с действительностью
И опять, сидя за столом, Бородин не сводил глаз со снимка девушки. Мужчины его не тревожили – они понимали, что у парня душевная травма. Николай так и не заснул, события дня надломили его, ранили, казалось, крепкую психику. Фотография девушки растревожила его до глубины души. Уж очень похожа дочь Григория на его Неликэ, только вот глаза почему-то голубые. Прошлое и внезапно возникшее будущее, столкнулись крепко лбами.
Сердце его сжималось от нахлынувших воспоминаний. Поручик страдал от того, что больше не увидит свою любовь, и что он потерял сам себя. Да и на самом деле, никому он здесь не нужен. К совсем непонятному прогрессу он не мог проникнуться, понять его суть, в конечном счёте, разобраться в простых вещах.
Время, в которое он попал по своей глупости, и в которое он не вписывался со своим багажом знаний и интеллекта, было новое, незнакомое, шумное и быстротекущее. Оно пугало его одиночеством и глубокой тоской, яркостью и шумом. Время давило на него тяжким грузом несовместимости его душевному состоянию, его мышлению, оно тормозило его действиям …
Не сомкнул глаз и старый шаман – неспроста этот человек оказался именно у них, что-то их крепко связывает и давно. Ведь его предок в начале девятнадцатого века был русский каторжанин, а прадед русский офицер, да и фамилию носил Бородин.
Возможно, духи его подослали неспроста, а ведь его семья где-то рядом живёт. Похож гость на старообрядца да, что говорить, они одни из первых заселяли берега.