Артемис в наступающих густых сумерках шагал по дороге, засунув руки в карманы. Мерно постукивал под плащом по локтю арбалет. Он исполнил своё обещание. Он сказал Дэннеру, что уходит, и действительно ушёл. Ему стало вдруг ясно, что так будет лучше всего. Нечего ему делать в армии. Дэннер всегда был с ним, всегда помогал, спасал, подсказывал. Всегда они были как братья. Но теперь… теперь южанин вдруг отчётливо осознал, что больше он Дэннеру не нужен. Здесь, в столице, нет от него никакой пользы. Он будет только мешаться брату. Да, он всегда был рядом, всегда как будто бы держал его за руку. Но пора бы и ему, наконец, повзрослеть.
Арбалетчик зло сплюнул на обочину и вздёрнул ворот плаща – было холодно. Снег перестал. Поле вокруг светлело белым покровом. Впереди маячили домики – город так разросся, что места внутри Тир-Катаротских стен всем не хватало. Впрочем, сейчас, ввиду вставшей под столицей армии, наверное, все жители перебрались за черту города. Южанин понятия не имел, куда он шёл, и что он там будет делать. Где-то в вышине тонко прокричала какая-то птица.
Отдалились и отступили огоньки лагеря. Жалко было расставаться с названным братом, но ведь Рыжий не маленький. Как-нибудь без него справится. Он сейчас, наверное, занят делами… Артемис всё шагал. Вдоль дороги росли частые раскидистые кусты ирги, тонкие рябинки, они ютились прямо на краю припорошённой снегом придорожной канавы. Там что-то шелестнуло, но южанин не обратил внимания. Может, собака или кошка.
Навстречу Артемису показалась какая-то фигура. Интересно, кого это ещё носит ночью, да в сторону от города. Арбалетчик прищурился, на всякий случай, незаметно перекинув арбалет вперёд под плащом. Человек подходил всё ближе и ближе.
Наконец, он поравнялся с южанином, не спеша оправил чёрный длиннополый плащ. Он был очень высок ростом, даже выше самого Артемиса. И у него были очень светлые холодные неприятные глаза – он прищурил их, разглядывая арбалетчика.
— Высокий, чернявый, узкоглазый. Всё совпадает, – сказал он, казалось, обращаясь сам к себе. Потом сообщил Артемису: – Тебя-то мне и надо.
— Ты обознался, – сквозь зубы ответил Артемис.
— Вряд ли. Я обычно не ошибаюсь, – уведомил светлоглазый. И прибавил: – Я должен тебя убить.
— Прощаю долг, – живо отозвался арбалетчик.
Рука его проворно и незаметно скользнула к спуску арбалета.
— Даже не думай, – раздался ещё один голос позади него.
Артемис обернулся и увидел ещё одну фигуру, невысокую и грациозно-ловкую. Фигура была плотно закутана в плащ.
— Совсем не думать не выходит. Уж извини.
— Видишь ли, – охотно и почти по-дружески пояснила закутанная фигура. – Нам тебя заказали. И сейчас ты умрёшь. Так что не дёргайся. Тогда умрёшь быстро и почти безболезненно.
— Бежать тебе некуда, – уведомил светлоглазый. – Сопротивляться тоже смысла нет.
Вверху снова прокричала птица.
— Вы меня с кем-то спутали, – уведомил Артемис. – Заказывать меня некому. Так что лучше поищите-ка получше предмет своего заказа.
— Некому заказывать, говоришь? – сладко потянулась маленькая фигура в плаще. – А detra hiklos помнишь? Так нам сказали. Detra hiklos.
Южанин вздрогнул при этих словах. Светлоглазый приподнял вверх уголок губ, что, видимо, означало у него улыбку.
— Что, так память лучше работает?
Артемис не ответил. Он выжидал. И когда рука светлоглазого молниеносно скользнула к рукояти клинка, южанин не менее стремительно вскинул арбалет и спустил тетиву.
Но светлоглазый, проявляя нечеловеческую реакцию, пригнулся, и болт только прошил полу его плаща. Он рванул клинок из ножен.
Низкая фигура, воспользовавшись моментом, рванула с себя плащ и, как сеть, кинула его в сторону Артемиса. Южанин вскинул руку, отведя его в сторону, и отступил.
Клинок светловолосого, яростно свистнув, вспорол воздух возле самого уха арбалетчика. Он неминуемо раскроил бы ему череп, если бы южанин не отклонился назад. У низкой фигуры тоже сверкнул в руке клинок. Снова резко и хохочуще крикнула, как будто рассмеялась, птица. Это же голос коршуна, подумал Артемис. Откуда здесь коршуны?
Светлоглазый снова замахнулся, пружинисто разворачиваясь и направляя удар от бедра.
Но удар у него не получился. Ему помешал кто-то, кто накинулся на него со спины. Он отшатнулся, выворачиваясь и сбрасывая нападающего.
— Рыжая! – ахнул Артемис.
Эндра по-кошачьи уцепилась за плечи светлоглазого. Он, коротко взмахнув клинком, отбил нацеленный ему в горло нож эльфки.
Маленькая фигура взвизгнула, издав боевой клич, и кинулась на Артемиса, и арбалетчик спешно выхватил нож.
Тем временем, светлоглазый одним движением смёл Эндру и вернулся к Артемису. Второй нападающий снова взвизгнул, на этот раз, от неожиданности. Он летяще развернулся – на него напала рыжая.
— Дура!! – рявкнул Артемис. – Не лезь!
Но долго отвлекаться на эльфку он не смог – светлоглазый не давал ему спуску. Артемис всегда считал себя неспособным к ближнему бою, а тут он убедился в собственной правоте окончательно. Пока что южанина спасала только быстрота реакции.
— Что ты там возишься?! – взвизгнул напарник светлоглазого.
Второй наёмник сражался с рыжей, эльфка вертелась, не позволяя задеть себя клинком. Пока успешно.
Дальнейшие несколько минут слились в одну бесконечную бешеную пляску. Противника Артемис не видел. Зато видел кончик его клинка.
А Эндра не видела вообще ничего. Зато почувствовала. Дёрнулась, пропустив резкий удар по плечу.
— Артемис!
Южанин покачнулся, чувствуя, как острие клинка мягко проходит в грудь, и машинально ухватился за рану.
— Артемис!!
Светлоглазый улыбнулся, но тут же обернулся на резкое болезненное взвизгивание своего напарника. Тот упал на колени, зажимая руками горло. Из-под пальцев побежали, потекли тёмные струи, пятная снег. Раненый захлебнулся, ткнулся головой вперёд. Эндра отступила, опуская нож, с которого на землю падали тяжёлые капли.
Светлоглазый выругался и отшвырнул эльфку. Шагнул вперёд, подцепил её за подбородок и вдёрнул ей голову.
— Ого! Да ты, никак, слепая? Я не люблю оставлять свидетелей, – уведомил он. – Тем более, тех, которые убивают моих напарников. Это непрофессионально. Поэтому, сейчас ты умрёшь.
— Обернись.
Эндре в нос ударил запах черники и солнечного лета, перебиваемый железным запахом крови. Раздался какой-то звук, похожий на треск, стон, и на Эндру сверху упало что-то тяжёлое. Она инстинктивно заслонилась руками. Запах крови усилился, на рыжую хлынуло горячее. Звякнул клинок, выпускаемый из рук.
Эндру вдруг охватил ужас. Она столкнула с себя бьющееся в агонии тело и вскочила на ноги. Покачнулась и снова опустилась на землю.
— Артемис…
Молчание.
— Ты где? Скажи что-нибудь…
Молчание.
— Артемис!
Тишина.
Когда южанин нанёс светлоглазому удар, силы у него кончились. Он не помнил последнего взгляда светлоглазого. Не знал, зачем позвал его обернуться, когда надёжнее было прикончить его в спину. Не видел, как светлоглазый, хватаясь за торчащий из груди клинок, упал на рыжую.
Уже лёжа на земле, арбалетчик слышал сквозь тягучий, горячий туман, как эльфка звала его, но ответить не мог. Не было сил. Руки перепачкала в стынущая кровь, в груди как будто раскалился толстый железный прут. Сознание уплыло куда-то, потерялось, всё вокруг сделалось нечётким, зыбким.
Очнулся Артемис от того, что кто-то тронул его за плечо. Он не знал, сколько прошло времени – может, минута, а может, час. Или день.
— Артемис, ты живой? – спросил знакомый голос совсем близко.
Рыжая, сообразил южанин.
— Живой… – пробормотал он. – Рыжая, уходи…
— Ты не волнуйся.
Эндра осторожно перевернула арбалетчика и ощупала его грудь. Рубаха спереди взмокла, ткань потяжелела.
— Погоди… Я сейчас. Очень больно?
— Рыжая, уходи… – прохрипел Артемис.
— Никуда я не уйду. И тебя не брошу. Потерпи.
Спорить у арбалетчика не было сил. Он чувствовал, как эльфка перевязывает ему рану прямо поверх рубахи, чтобы остановить кровь. Потом осторожно положила голову южанина к себе на колени и, нащупав у него же на поясе флягу, напоила раненого Артемиса самогоном.
Арбалетчик закашлялся, поперхнулся. Рана полыхнула острой болью. Но зато он несколько пришёл в себя. И сумел проговорить вполне связно:
— Рыжая, вали отсюда… Пока ещё кто-нибудь не вернулся…
— Я тебя не брошу, – упрямо тряхнула кудряшками эльфка. – Ты встать сможешь? Нам надо в лагерь.
— Никуда мне уже не надо…
— Что-о?! – Эндра распахнула глаза и обхватила Артемиса за плечи, ткнувшись лицом ему в волосы. – Ты так не говори!
Снова пошёл снег. Он покрывал пушистым нетронуто-чистым одеялом следы драки – грязь и лужи густой тёмной крови, натёкшей из разрезанного горла маленького наёмника. И из раны на груди светлоглазого, лежащего навзничь с торчащей в небо рукоятью ножа. И из раны южанина. Эндра не видела всего этого. Артемис видел.
— Вставай, – эльфка подтолкнула арбалетчика вперёд и вверх, усаживая его. – Мы пойдём в лагерь. Я тебе помогу… Ты только не бойся. Мы что-нибудь сейчас придумаем. Вставай…
Артемис был уверен, что встать не сможет. Он скрипел зубами, терял сознание, снова приходил в себя. Но, тем не менее, приподнялся, цепляясь за эльфку. Эндра буквально взвалила его на себя. Впереди мерцали, подрагивая огоньки лагеря.
— Ты только держись… Всё хорошо будет… Ты держись…
— Рыжая…
— А?
— Так ты на самом деле… не слепая…
— Слепая. Я не вижу… Но ты не волнуйся. Я и так чувствую, в какой стороне лагерь… У дороги всего два направления. Так что ты не бойся… Мы обязательно дойдём. Знаешь, почему?
— Ну…
— Потому что хоть что-то в мире должно быть справедливым. Тебя просто немножко ранили… Но ты дойдёшь… Ты сможешь… Я тебе помогу, и ты дойдёшь… Всё будет хорошо. Вот, вернёмся, целители тебя вылечат. Нам недалеко…
— Чушь. Мне конец.
— Ещё чего… Мы вместе дойдём… Я тебе помогу…
— Упрямая… рыжая девка…
— Называй, как хочешь... Только держись.
Казалось, что лагерь не приближался. Огоньки всё так же плясали впереди сквозь кисею снегопада. Артемис тяжело опирался о плечо Эндры и почти падал. Но, всё-таки, передвигал ноги, взрывая снег. Эндра что-то говорила ему, тараторила на ходу, задыхаясь и ни на минуту не умолкая. Иногда он отвечал. Правда, с паузами, тяжело и хрипло. А снег всё шёл, покрывая остающуюся за ними кровавую дорожку.
— Артемис?
— Да…
— Ты как? Ты держишься?
— Да… Рыжая…
— Что?
— Откуда ты… взялась…
— Ты только не ругайся… Хорошо?
— Ругаться я точно не буду… не в силах…
— Мне опять приснился сон… Я поняла, что тебе плохо. Я всё время шла за тобой. Только пряталась… Ты не сердишься?
— Не… нет… мне всё равно.
Снег разошёлся совсем, совершенно скрыв лагерь от глаз. Где-то далеко-далеко плыли в тумане сигнальные фонари.
Сил больше не было. Плечо, на которое опирался Артемис, совсем занемело, а колени налились тяжестью и дрожали.
Вдруг эльфка почувствовала, как Артемис резко дёрнул её вниз, и сама упала на колени.
— Ты держись… – пробормотала она, упрямо пытаясь подняться. – Мы сейчас… Скоро дойдём.
— Рыжая… – неожиданно внятно произнёс Артемис. – Да никуда мы не дойдём, рыжая… всё…
— Чего всё? Как всё?
— А так… Хана. – Южанин пошевелился, стиснул зубы. – Ты… проваливай… Иди в лагерь, а то замёрзнешь…
Эльфка обхватила его за плечи и прижала к себе, прижавшись губами к тёмным волосам. Снег таял на них, и мокрые пряди падали Артемису на глаза.
— Ты молчи… Тебе нельзя терять силы. Мы дойдём… обязательно…
Снег падал на лицо, тая на щеках и мешаясь со слезами, ложась на голову, плечи и руки маленькими сугробчиками. Эльфка тряхнула головой, сбрасывая его с волос. И вдруг поняла, что, если они не будут двигаться, не будут идти вперёд, их просто укроет снегом, как покрывалом, и они замёрзнут. Она всхлипнула и крепче прижала к себе арбалетчика, инстинктивно укачивая его, как ребёнка.
— Ты знаешь, чего… Нам нужно идти… – проговорила она, осторожно встряхивая Артемиса.
Он не ответил.
— Артемис!
Молчание.
— Артемис… пожалуйста, не умирай… а то и мне умереть придётся…
Тишина. Не прерываемая ничем, даже шелестом ветра.
— Артемис!!
Шёл снег.
Монах вышел из города затемно. Да ещё и снегопад разошёлся, застилая обозрение белым, непрерывно падающим покрывалом. Погода была крайне неподходящая для путешествия, но монах всё же отправился в путь. Он размеренно шагал по забелённой дороге, время от времени стряхивая снежные сугробики с плеч и островерхого капюшона. Его посох мягко ступал в снег, оставляя круглые следы, которые сразу же исчезали под пушистыми снежинками.
Шёл снег.
Где-то впереди справа от дороги тускло посверкивали огоньки лагеря иррилинцев. Неведомо откуда взявшись, прокричал коршун. И откуда зимой коршуны? Монах поправил на плече тощий дорожный мешок, на ходу размышляя над этим вопросом.
И вдруг остановился. Посреди дороги, уже сильно припорошённые снегом, лежали двое людей. А под ними темнели кровавые пятна. Монах склонился, но тут же выпрямился. Помогать тут было поздно – тела успели остыть. Разбойники, что ли, куражились? Да нет, кажись – ценного ничего не взяли. Он окрылился. Трогать тела не стал. Завтра, посветлу, кто-нибудь найдёт, и схоронят, как надо.
Монах двинулся дальше.
Шёл снег.
Огоньки лагеря приблизились, замерцали ярче, хоть и виделись размыто сквозь пелену. Монах не боялся. Не боялся он ни того, кто зарезал двух человек на дороге, ни мятежников, от лагеря которых он был так близко. Хотя в городе говорили, что если к мятежникам в руки попадает священник, то Дэннер Менестрель тотчас же сажает его на кол. Без разговоров. Он не верил ни единому слову.
Не испугался монах и тогда, когда увидел на дроге ещё две фигуры. На сей раз, живые. Или почти живые. Один держал второго, обхватив за плечи.
Монах поспешил вперёд.
— Вы чего это сидите посередь пути?
Человек вздрогнул и вскинул широко распахнутые глаза.
Шёл снег.
Эндра дёрнулась и машинально схватилась за нож, спрятанный за голенищем сапога. Вернее, попыталась схватиться, потому что руки замёрзли, онемели и совсем не желали слушаться.
— Да не бойся, девка, – успокаивающе произнёс голос. Он был не страшный. Глубокий, мягкий. Видимо, принадлежавший уже пожилому человеку.
— Ты, гляжу, незрячая. А с другом что? Ох, святые угодники… – Эльфка почувствовала, как незнакомец, приподняв полу плаща Артемиса, оглядел его рану. – Дай-ка, помогу. Отцепись-ка. Ну, давай, давай. Худого не сделаю.
Эндра, наконец, выпустила плечи южанина. Почувствовала, как незнакомец поднял его.
— Ну, вот. Пошли-ка. А ты, давай, за пояс мой хватайся.
Артемис пришёл в себя не сразу. Сперва к нему вернулось обоняние.
Пахло теплом, травами, лекарствами. И хвойным лесом. А ещё – летними ягодами.
Потом он почувствовал боль. Она сидела в груди, справа, и протяжными волнами прокатывалась по телу.
Одновременно с этим южанин обнаружил, что лежит на чистом полотне, на чём-то жёстком.
Где-то вдалеке слышались голоса, ржание лошадей и мирное потрескивание костра. Ближе кто-то шумно дышал. А совсем рядом ещё кто-то сопел во сне.
Артемис открыл глаза. Сперва окружающий мир никак не хотел показываться ему единой картинкой. Он расплывался, качался и вертелся. Но постепенно стены перестали отплясывать рил, а туман прояснился. Арбалетчик обнаружил себя в лагерном лазарете. Дышал за перегородкой, видимо, Путник. Артемис повернул голову и обнаружил, кто это сопит.
Рядом с его постелью, сидя на стуле, уютно положив голову ему на подушку и касаясь рыжими кудряшками его плеча, мирно дремала Эндра. Впрочем, стоило южанину пошевелиться, ресницы у неё сразу же дрогнули, и Рыжая открыла глаза. По привычке провела по ним ладонями, приподнялась.
— Артемис? – негромко позвала она. – Ты очнулся, да?
— Очнулся, – подтвердил южанин, постепенно вспоминая последние события. – Рыжая…
— Да?
— Мы в лагере?
— В лагере.
— Ты сама там как, живая?
— Живая.
Под потолком времянки неровно, но уютно мигал светильник. По стене плавно извивались тени. Эндра нащупала на столике кружку с водой и напоила Артемиса, помогая ему приподняться. Очень кстати, поскольку в горле у него пересохло. Арбалетчик недовольно отметил, что чувствует себя слабым, как котёнок.
— А те двое… Точно мертвы?
— Точнее некуда. Ну, я пошла?
— Погоди…
Артемис приподнялся и уселся поудобнее. Голова немедленно закружилась, сообщая о том, что вставать не следует. Наверно, он потерял много крови. Эндра поправила ему подушку.
— Рыжая, какой сегодня день?
— Уже завтра.
Артемис выругался. Потом вспомнил про нападавших и выругался снова. Осторожно потрогал повязку, поморщился.
— Рыжая.
— Да? – эльфка вскинула невидящие глаза.
— Это же ты меня сюда притащила? Чего возилась?
— Ты же притащил меня тогда в обоз.
— Ради Дэннера.
Они снова замолчали. Молчали долго. Поскрипывала под потолком лампочка. Эндре сделалось не по себе. Ей нужно было держаться за того, кто рядом, особенно, когда этот кто-то молчал. Прикосновение заменяло ей взгляды. Но трогать Артемиса она не решалась.
— Слушай, ты ведь меня тоже спас. Этот, страшный, хотел меня убить.
— Фигня.
Они снова замолчали. А Эндра просто сидела рядом и думала, что это такой редкий случай, когда он на неё не кричит и не прогоняет, и надо его запомнить.
— Рыжая, – наконец подал голос Артемис. В горле у него пересохло, и эльфка снова напоила его.
— Рыжая, – повторил южанин. – Я знал, что рано или поздно меня найдут.
Эндра распахнула глаза.
— Правда, до меня это только сейчас дошло, – дополнил Артемис, повернулся на бок, спиной к Эндре. Силы у него кончились, и тянуло в сон.
Эндра поправила ему одеяло.
— Ты отдыхай, – сказала она. – Если что, я здесь. Не бойся, я с тобой.
— Спасибо, – скривился при этих словах арбалетчик. – Знаешь, из тебя несносная баба, но... надёжный товарищ. Но ты лучше вали, не надо мне тут этих твоих соплей. Мне и без них хреново.
Дэннер глядел на полупрозрачный в неярком свете зимней луны полог над головой и машинально отсчитывал секунды, ориентируясь по ударам сердца. Снова разболелись зажившие раны, и он уже знал, что завтра погода изменится, и будет теплее. Старался не шевелиться и посильнее стискивать зубы, чтобы не разбудить уютно свернувшуюся под боком Ласточку. Но спала она всё равно недолго. Потянулась, приоткрыла глаза и принялась его разглядывать.
— Ты чего не спишь? – наконец выдала Крылатая.
— Я? Очень даже сплю. Тебе показалось.
— Мне тревожно. Значит, что-то с тобой случилось.
— Почему это обязательно со мной? – Каждое слово отдавалось в голове волной пульсирующей боли. Дэннер на всякий случай отвернулся. – Это не со мной, а с Артемисом.
— М-да. – Ласточка подтянула ноги и уселась. – С ним же всё в порядке, не переживай. Интересно, кто их дотащил?
— Не знаю. Часовые сказали, что он убежал. И закрыл лицо. Впрочем, в метели даже захоти он им показаться – не разглядели бы. Похоже, наш таинственный доброжелатель предпочёл остаться инкогнито.
Ласточка повозилась, неуютно оглядевшись. Полумрак палатки ничего нового ей не показал. Кровать (по мнению Дэннера, в военном походе – чистейшей воды идиотизм), вещи у брезентовой стенки (так и не разобраны – да и зачем), одежда на полу (каждый раз одно и то же), вот и собственно, всё. Но стало как-то неуютно.
Она перебралась к Дэннеру поближе и скользнула ему под руку.
— Не нравится мне это, – пробормотала Ласточка. – То Путник, то Артемис…
— Да ну? А я-то уж было подумал, что ты любишь приключения.
— Дэннер... ты чего опять?
— Прости. Больше не буду.
Но Ласточка уже поднялась.
— Тебе плохо, да?
— Нет.
— Врёшь.
— Верно. Слушай... – Дэннер увернулся от поцелуя. – Давай не сейчас, а?
— Почему? – удивилась Ласточка. – Погода?
— Погода.
— Ой... знаешь, это ничего... больно больше не будет...
— Ласточка!.. Не надо, я... не могу сейчас...
— Всё хорошо... я всё сделаю... боль уйдёт...
Боль и, правда, ушла.
После очередного ухода Эндры Артемис почувствовал облегчение. Всё же, ощущение, что за ним постоянно наблюдают и намереваются в любой момент влезть в его дела, порядком измотало.
— Это лучший подарок, который она могла бы для меня сделать, – пробормотал арбалетчик, откидываясь на шершавый дощатый тележный бок. Рана дёрнула болью, но это ничего. Пройдёт. Ласточка хорошо накладывает швы. Впрочем, если бы его убили, боли бы не было вообще. Тоже плюс... Артемис осторожно достал из чехольчика на поясе трубку и яблочный табак, наслаждаясь каждой секундой долгожданного одиночества. Курил он редко и, скорее, для удовольствия. Но сейчас особый случай – он, наконец, свободен. И это надо отметить.
Растягивать было тяжело, боль в тревожимых при каждом вдохе швах сильно отвлекала. Но дело того стоило, и арбалетчик не сдавался. Вспыхнула мерцающей россыпью чашечка трубки, потянуло ароматным дымом.
— О! – послышался знакомый голос. – Ты уже и сам ходишь?
— Ага, – согласился южанин. – Я уже очень давно всеми фибрами своей души мечтаю ходить сам!! Как хорошо, ты не представляешь.
— Представляю. – Рыжая Пелга присела рядом. На этот раз она перетаскивала лагерную почту, но сейчас срочных посланий у неё не было, и травница была не прочь передохнуть и поболтать. Артемиса ей было жалко – действительно, невыносимо непрерывно чувствовать, что за тобой следят.
Артемис снова затянулся, поплыл терпкий дым. Он предпочитал пока не думать о том, как будет добираться до лазарета.
Пелга устроилась поудобнее, наблюдая, как за приоткрытым пологом кружат редкие снежинки.
— Как рана, болит? – спросила она.
Артемис удивлённо повернул голову. Вопрос был целиком в духе рыжей.
— Немного, – неохотно буркнул он. Говорить не хотелось.
В кармане что-то стукнуло об доски сквозь ткань. Арбалетчик сунул туда руку и извлёк на свет простенькую тростниковую флейту, некогда подаренную ему рыжей. А он о ней и думать забыл. И был уверен, что она потерялась. Ему казалось, что она лежала в рюкзаке, который отобрали «чёрные». Пелга распахнула глаза, увидев аккуратно вырезанную дудочку, которую Артемис зажал в руке.
— Ой… А я не знала, что ты играешь…
— А я и не играю. – Артемис повертел флейту в руках и сунул обратно в карман. – Это подарок.
— А зачем тогда подарили, если ты не играешь? – ещё больше удивилась Пелга. Артемис честно задумался.
— Ну... наверное, это оттого, что рыжая всё делает для себя. Ей наплевать, чего хотят или не хотят другие... и меня она спасла для себя. Потому что ей не хотелось, наверное, меня терять. И флейту она подарила как бы себе. Она не задумалась, понадобится ли мне флейта. В общем, она о других никогда не думает.
— Ну и что? А Дэннер меня от костра спас.
Артемис помотал головой.
— Дэннер помог тебе потому, что тебе нужна была помощь. А не из корыстных побуждений. Попроси ты его тебя добить – так бы и сделал. Исходя из твоих интересов. А рыжая... ну, она всё делает так, как надо ей. Понимаешь?
— Угу. Обидно тебе, наверное.
— Ещё как. – Артемис затянулся. – В самом деле, паскудно, когда тебя спасают не ради тебя.
— Давай провожу до палатки, – предложила Пелга. – А то ты сам не дойдёшь, замёрзнешь поди тут сидеть.
— Спасибо.
Пелга помогла ему подняться, и они вместе направились в сторону лагеря. С ней арбалетчику было хорошо, поэтому он впервые за несколько дней не злился на весь свет – чувство напряжения исчезло.
Но вскоре Пелга ушла. Жалко. Артемис немного повозился, осторожно свернулся калачиком и потихоньку уснул, радуясь, что на этот раз ему никто не навязывается. Правда, от общества Пелги он бы не отказался. Пелга не навязывалась. Просто всегда появлялась и уходила вовремя.
В подвале башни было холодно. Подвал был студёный. Утро было студёное. Гранитные блоки покрыла морось конденсата. Зубы отстукивали чечётку, а пол холодил даже сквозь ботинки. Но Ворон был необычайно доволен, казалось, он даже холода не замечал. И облачка пара от дыхания у него казались намного оптимистичнее, чем у Дайре.
— Пришли, – нерешительно сообщила адептка, остановившись перед заросшей паутиной литой чугунной дверью. Факел в высоко поднятой руке осветил узоры на металле. Узоры изображали какие-то мрачные рожи, щупальца, пасти и прочую малоприятную живность. Живность, покрытая изрядным слоем слежавшейся пыли, смотрелась печально и удручающе. Ворон принял факел.
— Ну, – сказал он, – я пошёл. Счастливо.
— А ты уверен? – опасливо уточнила Дайре, косясь на головоного-зубастую фауну, которая в неверном вспыхивающем свете факела виделась какой-то особенно зловещей.
— Уверен, – жизнерадостно заверил Ворон. – Давай, вали уже.
— Не очень-то вежливо, – обиделась Дайре.
— О тебе же, подруга, забочусь. Давай, поторопись.
— Угу. – Дайре нерешительно потопталась на месте. – Ну... это... прощай.
— Прощай.
— Ну... удачи тебе, и всё такое...
— Благодарю, – нетерпеливо отозвался Ворон. Дайре заслышала в голосе раздражение человека, которого задерживают по пустякам в минуте от желаемой цели, и поспешила ретироваться.
Звонко простучали, отдаваясь эхом, девичьи шаги – и всё стихло. Только где-то вдалеке капала в лужицу вода, да потрескивал, прогорая, факел. Ворон решительно выпрямился и встряхнул головой.
— Ну, здравствуй, – произнёс он, на шаг отступая от двери, в щель между створками которой только что вложил неприметную травинку. Получить осколочное ранение не хотелось. В щели тихонько хлопнуло – и вся многотонная махина медленно, словно нехотя, подалась вглубь. Изнутри, из тёмного влажного провала, тянуло плесенью и сквозняком. Ворон дождался, пока дверь приоткроется достаточно, и скользнул в образовавшуюся щель.
Здесь он остановился и огляделся. Собственно, зря, ибо факел внезапно погас безо всяких на то видимых причин, и вокруг воцарилась густая, непроницаемая тьма. Ворон протянул руку вбок, сделал два осторожных шага, и пальцы, наконец, упёрлись в стену. Стена была склизкая и холодная. Ворон осторожно, тщательно выверяя каждый шаг, двинулся вдоль стены.
Без факела сделалось жутковато, ну да и ладно, хоть не чадит. Шаги плюхали, отдаваясь гулким эхом, он шёл по неглубокому слою воды и скользкой тины, время от времени сверяясь со стеной.
И вдруг вспыхнул свет. Точнее, весь коридор озарило тусклое зеленоватое свечение – слабенькое, будто кто-то занавесил окно плотной зелёной шторой, и теперь свет тускнеет, пробиваясь сквозь ткань.
Ворон усмехнулся и зашагал увереннее.
Он знал, куда он выйдет. И знал, от чего происходит это свечение.
Прошуршала по песку крыса. Голодно пискнула, обнюхала сапог Ворона.
Мимолётно вспомнилась Мери-Энн, которая боялась крыс. Перепуганная, совершенно не знающая жизни девица. А ведь он обещал её навестить. Интересно, как она там. Наверное, вернулась домой, не найдя ничего лучше.
Тем временем, свечение усилилось. Песок под ногами стал ещё сырее. Откуда-то слышалось уже не капание, а журчание воды. Ворон ускорил шаг.
На этот раз – снег.
Снег густой, мягкий, горные вершины скрывают кружащиеся белые хлопья.
И на белом фоне чернеют обгоревшие остовы дымоходов, прожёгшие сугробы лужи крови и гладкие перья ворон. Пахнет гарью. И кровью.
Чёрный отряд двигался дальше, продолжая оставлять за собой кровавую дорогу.
Слепая смерть не щадила никого.
Даже ворон.
Подстреленная птица с хриплым, жалобным криком рухнула на землю.
— Ладно, – сказал Дэннер. – Дам я им отряд. Правда, существует одна небольшая загвоздка.
В голове изрядно шумело, но боль не ушла – она забилась, вытесненная делами и самогоном, в уголки сознания, мешала думать и принимать решения, топила разбегающиеся мысли вязким дёгтем. Зато солнце светило, не успев толком подняться, мириадами переливчатых искорок играя в снежном покрывале. В довершение ко всему, ранним утром после бессонной ночи всегда плохо соображается.
Дэннер прошёлся по шатру, стараясь выровнять походку. Суставы скрутил болезненный спазм, и походка не выравнивалась.
— Если эти отряды настолько сильны, то стоит подобрать нечто равноценное. Простых солдат отправлять нельзя.
— Это ты на крылатых намекаешь? – подала голос Магдалена.
— Хорошая мысль! – не удержался от улыбки Дэннер. Магдалена невольно подала ему идею, а себе создала лишних хлопот. – Не только на них. Значит, так. Штурм, пока что, не намечается – необходимо дождаться остальных, а Сиенн тем временем подготовит свои корабли. Маргунд ещё не завершила с чародеями, так что, время у нас есть. Я создам отряд и сам его поведу.
— Поскольку, – добавил он в повисшей тишине, – предпочитаю самостоятельно разобраться во всей этой таинственной чертовщине прежде, чем гробить своих людей. К тому же, мне и самому уже интересно, что же это за слепая смерть такая.
Элисон остановилась, наблюдая за возящейся с ребёнком Ласточкой.
Странно, ненависти к ней не было. Казалось бы, соперница на любовном фронте, но... Не только в Ласточке дело. Дело в Дэннере. Несмотря на то, что он действительно её искренне любит, не будь Ласточки, шансов было бы не больше. У самой Элисон. Хотя, тогда она смогла бы стать его любовницей. Не более... но уже что-то.
Аретейни подняла голову, заметила Элисон и приветливо улыбнулась ей.
— Чего топчешься? Иди сюда.
Элисон смутилась.
— Я... мимо проходила.
— Ага. В третий раз мимо.
Элисон нерешительно приблизилась.
— Он ваш, да? – кивнула на Ратибора. Малыш вцепился Ласточке в штанину, настороженно поглядывая на незнакомую женщину.
— Ты чего! – улыбнулась Крылатая. – Он вон, какой большой. Когда бы мы успели.
Элисон пригляделась к ребёнку.
— Ну, да. Извини.
— Ничего.
Повисла напряжённая пауза. Ласточка сделала вид, будто у Ратибора развязался шарф, и принялась отчаянно его вертеть, перематывать и поправлять. Ребёнок недовольно запыхтел и принялся отталкивать её руки. Элисон чрезвычайно заинтересовалась собственным подолом.
— А скажи... – вскинулась она.
— Да? – обернулась Ласточка.
— Да нет, – сникла Элисон. – Ничего.
— Тогда счастливо. Мне, это... лагерь кормить пора.
— Ага. Счастливо.
— Ну, я пойду. – Ласточка потянула малыша за руку, но Ратибор отчего-то упёрся. Пока она возилась, нервы у Элисон сдали окончательно.
— Почему ты? – не выдержала она. В горле встал тяжёлый влажный ком. – Почему не я?!
— Что? – удивлённо обернулась Ласточка. – Неужели ты и, правда, не понимаешь?
Элисон проглотила ком и, наконец, сорвалась. Слёзы хлынули из глаз, щёки вспыхнули румянцем, она сжала руки в кулаки, чтобы не так тряслись, но трясло её целиком. Ласточка поглядела с сочувствием, но разумно промолчала.
— Он всё равно будет моим!! – выкрикнула Элисон. – Слышишь?! Я не отдам его тебе! Думаешь, он твой, да?!
— Глупая, – спокойно произнесла Ласточка. – Он тебе не собственность. Он не вещь, чтобы кому-то принадлежать. Жаль, что ты этого не поняла. Именно это нас с тобой и разнит – отношение к людям. И к нему в частности. Он человек, личность. И он сделает то, что захочет сам. – Она поднялась, решительно подхватив ребёнка на руки. – Подумай над этим.
Ласточка развернулась и ушла. Элисон всхлипнула, глядя ей вслед, затем, резко сорвавшись с места, убежала.
— …Таким образом, – говорил Сиенн, – мы имеем прямое преимущество на море. Во-первых, вёсельные суда менее манёвренны, чем парусные. Во-вторых, гребцы-рабы очень часто, завидев пиратов, сами поднимают восстание, и суда остаются практически без управления. Не всегда, но бывает. Потом. Насколько я знаю, очень многие товары Тир-Катарот получает с моря. Так что, фактически, это первый шаг к осаде. Разумеется, мы будем следить, чтобы продовольствие в город поступало, ведь там есть мирные жители. Но, в целом, перехватить инициативу мы сможем.
Они с Деамайном на пару склонились над картой.
— А если вас найдут? И нападут исподтишка? – спросил партизан.
— Вряд ли. Мои корабли стоят вот здесь, у этого острова. – Карандаш указал на маленькое пятнышко на карте, неподалёку от берега материка. Вернее, на карте казалось, что неподалёку. А на самом деле, островка с берега не было видно. – Здесь есть утёс. С которого открывается прекрасное обозрение. Так что, тайком подойти никак не получится. Единственный минус в том, что остров лежит в стороне от торговых путей.
Сиенн выпрямился и тряхнул головой. Деамайн внимательно изучал карту. Света, падающего в дверной проём, было достаточно, чтобы осветить всё помещение штаба.
— А наши корабли? – напомнил партизан. – Необходимо обеспечить связь между флотом Иррилина и твоими кораблями.
— Перелётки, – предложил Дэннер. – Меня беспокоит другое. Как наш адмирал подружится с Сиенном? Им ведь предстоит действовать единой командой.
— О... – выпрямился партизан. – Я и сам не знаю. Вряд ли он согласится вместе прорабатывать стратегию боя.
— Однако на море он лучший. Не зря я выбрал именно его... Так нам нужно решить, как вам меж собой подружиться. Он не то, чтобы высокомерен. Просто привык во всём полагаться на себя. Сумеешь убедить в собственной профпригодности?
— Надеюсь, – улыбнулся Сиенн. – Работой. Самый действенный способ. И потом, ему не требуется работать со мной в непосредственной связке. Фактически, я действую, как капер.
— И даже в этом случае важно сделать так, чтобы вы друг другу не мешались, а помогали, – сообщил Дэннер. – Как бы то ни было – а мы все должны действовать настолько слаженно, насколько действует единый организм.
— Похоже, мозги нашего организма снова нуждаются в передышке, – заметил Деамайн.
— Мозги нуждаются в тренировке, – оборвал Дэннер. – Давайте вернёмся к делу.
Партизан вздохнул и послушно склонился над картой. Соревноваться с командиром в упрямстве себе дороже, это он уже усвоил. Дэннер болезненно скривился и непроизвольно коснулся пальцами виска. Рука напрочь отказывалась удержать перо, и это его злило. А ещё эта слепая смерть, будь она неладна.
— Можно? – В проёме показалась Эндра. Она плотнее запахнула куртку – на сей раз свою собственную, куртку Артемиса она, таки, вернула хозяину – и прошла в уголок.
— Можно-то можно, да только мы уже расходимся, – сказал Дэннер. – Никто не видел Мерригана?
— Ты это постоянно спрашиваешь, – заметил Деамайн. – Нет, не видал.
— А это кто? – уточнил Сиенн.
— Рогатый и перепончатокрылый. Матерится и бухает постоянно.
— Тогда не видел.
— Тогда я не представляю, куда он вообще подевался...
— Кто, я? Тут я.
Все вздрогнули. В дверях, опёршись на крыло и как ни в чём не бывало, потягивая брагу, остановился рогатый, перепончатокрылый, пьяный и вполне довольный жизнью Мерриган.
— А в чём дело?
Дэннер прищурился.
— Ты где пропадал?
— Чего? Гулял я.
— Гулять самое время.
Мерриган опёрся на другое крыло и добил флягу.
— Рыжий, чего ты прицепился, а? Я не в тюрьме.
— Согласен. – Зелёные глаза опасно сверкнули. – Ты на войне. Так что изволь соблюдать дисциплину.
Полудемон заметно сник. Брага закончилась, и сей факт явно портил ему настроение ещё больше.
— Ладно, – буркнул он. – Извиняюсь. Лучше выпьем, а?
— Погоди. Ты ничего не слышал о так называемой, «слепой смерти»?
— А... слышал что-то, да так... а чего?
В двери между крылом Мерригана и пологом протиснулась мрачная Ласточка. Поглядела на Дэннера, решила, видимо, его не отвлекать, и уселась рядом с Эндрой.
— Да так. – Дэннер снова непроизвольно коснулся висков, в этот раз обеими руками. – Я намерен с этим разобраться. Не хочешь составить компанию в качестве ценной боевой единицы?
— Извиняй, товарищ командир! – немедленно завертел рогатой головой полудемон. – Не могу я!
— Да ну. А не будешь ли столь любезен уточнить причину? Ты же всегда любил подраться.
Мерриган как-то весь побледнел. Казалось, он съёжился и сделался меньше ростом. Дэннер его буквально не узнавал.
— Я... боюсь! – неожиданно выпалил он и опрометью вылетел из штаба. С хлопком слетел полог, простучали по мёрзлой земле копыта. Повисла пауза.
Тут из открывшегося портала выскользнула перелётка, описала победный круг и примостилась Сиенну на плечо. Эльф отвязал от птичьей лапки записку, развернул, пробежал глазами.
— Ого… Они захватили имперскую галеру. Что прикажешь делать с грузом? Там провизия и… ткань.
— Груз раздать народу. Я распоряжусь выбрать наиболее бедные районы... а галера нам пригодится. – Дэннер улыбнулся. – Если создать человеческие условия труда и нанять гребцов, мы получаем чудесное военное судно с тяжёлой артиллерией. Не ругай подчинённых, Сиенн. Они сделали очень полезный рейд.
— Верно. Тогда я пишу ответ.
— Пиши...
— Мерриган, – неожиданно произнесла Ласточка, – никогда ничего не боялся. Когда мы впервые пытались остановить Императора, он шёл в бой с улыбкой. Ему нравилась битва. Она его пьянила! А когда мы останавливали вторжение этих, в белом, ты помнишь? Он похвалялся количеством убитых врагов. Он восхищался мастерством противника! Он провёл опаснейший ритуал, переворачивающий тело и душу и высвобождающий истинную сущность. Мерриган – боится? Нет. Этого просто быть не может.
Дэннер замер в полудвижении, насторожённо разглядывая Аретейни. А она закончила говорить, вскрикнула, вскинув руки к голове и... потеряла сознание. Командир едва успел её подхватить. Ласточка сильно побледнела, болезненно морщилась и стонала, не приходя в себя.
— Дэннер... – в полной тишине произнесла Эндра. – Так сколько тебе лет?
— Мне всё ещё тридцать четыре года. И я по-прежнему не представляю, как это я мог оказаться здесь двести лет назад.
Что-то полыхнуло в памяти. Мгновенная и яркая картинка – вспыхнула, чтобы тут же исчезнуть, уступив место вспышке ослепительной боли. Дэннер пошатнулся и едва не свалился вслед за Ласточкой, в глазах потемнело.
— Что с тобой? – насторожилась Эндра. – Дэннер!
— Не знаю, – искренне отозвался командир. – Вот вам и ещё одна загадка.
«Эта девушка, Аретейни, – зазвучал в памяти собственный голос. – Мы с ней раньше встречались?»
«А почему тебя это интересует? – чуть больше года назад отозвался Фоудре. – Да, встречались».
Встречались...
Ласточка вздрогнула и приоткрыла глаза. Картинка расплывалась. Кажется, она лежит на спине под одеялом. Точно, так и есть. Осознание тяжести одеяла на ногах заняло ещё минуту. Зрение всё никак не хотело восстанавливаться. Под рукой обнаружилась льняная простыня. Было жарко. Неподалёку расплывчато светился тускло-сиреневый огонёк, и по нему Аретейни узнала лазарет.
Странно. Её что, ранили? Вроде, нет. При каких обстоятельствах она лишилась сознания, из памяти вылетело напрочь.
Давайте-ка вспомним... Так, она вошла в штаб. Дэннер что-то говорил про отряд...
Тут голова вспыхнула такой болью, что Ласточка невольно вскрикнула и скорчилась на кровати.
— Ты чего? – Дэннер. Слава богам... он здесь.
— Я... – Ласточка вслепую нашарила его руку и крепко обхватила тёплые сильные пальцы. Стало спокойнее. – Я не знаю... Дэннер... что со мной случилось?
— Ничего. – Голос сквозь помехи шума в ушах звучал отдалённо, но она уловила в нём некоторую неуверенность. – Ты... хлопнулась в обморок. Как ты себя чувствуешь?
— Ужасно, – честно ответила Аретейни, уткнувшись ему в запястье. Дэннер обнял её второй рукой. – Меня что, по голове били?
— Нет.
— Больно...
— Знаю. Всё хорошо, я с тобой.
— Не уходи.
— Что ты.
Ласточка перевернулась и прижалась к нему, по привычке слушая стук его сердца. Это её всегда успокаивало, стало легче и сейчас. Дэннер гладил её по спине.
— Так что со мной случилось? Тебя что-то тревожит, я же чувствую. Это связано?
Рука Дэннера на мгновение замерла. Правда, спустя секунду возобновила движение.
— Да. – С голосом ему тоже удалось совладать. – Похоже, ты что-то вспомнила из своего прошлого, но...
— Что?!
— Тише. – Дэннер придержал дёрнувшуюся Ласточку. – Я не уверен. Просто предполагаю.
— Почему?
— Потому что... ты сейчас точно в состоянии...
— В состоянии! Не мучай.
— Хорошо. Но здесь многое неясно. Ты говорила так, будто описывала события, произошедшие двести лет назад. Причём, с твоих слов в этих событиях участвовали ты, я и Мерриган. Про тебя мне неизвестно. Про Мерригана – допускаю. Я не знаю, сколько ему лет. Но меня двести лет назад уж точно быть не могло.
Ласточка завозилась.
— О каких... о каких событиях?
Дэннер слово в слово передал её слова с подробным описанием инцидента, тем самым озадачив обоих.
Чуть позже сравнявшаяся цветом с окружающим снегом, но вполне довольная жизнью Ласточка готовила завтрак. Теперь ей приходилось делать это каждый день, ибо обитатели командного центра, прикормившись на её трудах, воротили нос от всего остального. Даже Дэннер. Правда, последний исключительно из вежливости, чего, впрочем, Ласточка предпочитала не замечать.
Форх помахал ей и обогнул палатку. Искать Дэннера не было нужды – юноша и так знал, где он. И, заглянув во времянку, убедился в этом.
— Командир.
Дэннер оторвался от своих бумаг, откидывая с глаз тёмно-рыжие пряди.
— Рыжая сбежала. Исчезла. Верхами.
— Не удивил, – сказал Дэннер. Форх помялся.
— А... а вам за неё не тревожно? Ещё шею себе сломает... слепая же.
Командир вздохнул.
— Ты напрасно считаешь слепых такими уж беспомощными. Настоятель Гильдии Теней слепой с детства. И, знаешь, что? Победить его в бою невозможно.
— Рыжая – не мастер гильдии. Она девчонка!
— А Ласточка девчонкой с Хорлондом сцепилась – и выстояла. А ведь ей на семь веков меньше.
— Ну, не знаю... А кто такой Хорлонд?
— Тот, кто некогда противостоял Древним.
— Ой! – Форх опустился на скамейку, глаза распахнулись. – Вот это да! А с виду и не скажешь. Девчонка как девчонка.
— Внешность обманчива, – улыбнулся Дэннер. – Никогда не верь глазам, Форх. Глаза обманывают. Значит, у Эндры одной помехой меньше.
— А чему же в таком случае, верить?
— Сердцу.
Ранний снег на городских улицах быстро обратился в грязь. Мимо за высокими воротами прогрохотали шаги, и донёсся лай собак.
Рыжая Джинни торжественно поправила беретку, достала свою заветную коробочку и высыпала крошечную щепотку порошка на ладонь, затянутую в новенькую поскрипывающую кожаную перчатку. Шумно вдохнула носом, протянула Мери-Энн.
Девица, сменившая неудобное платье на шерстяные штаны, заправленные в высокие мягкие сапоги, и отороченную мехом мальчишескую курточку, уже привычным движением втёрла порошок в десну. Окружающий мир вспыхнул, заискрился, обострились запахи и звуки.
Джинни зачерпнула в руки снега – здесь, в заброшенном дворе, ещё чистого – и подкинула вверх.
— И-ийех!! Кр-расота!
— Не шуми, – Мери-Энн стряхнула осыпавшийся ей на голову и плечи «снегопад». – Заметят…
— Эти? Дураки? – Рыжая хмельно расхохоталась, толкнув подругу плечом, и изобразила неприличный жест. – Да вот им всем! Кишка тонка!
Мери-Энн, у которой в голове звенело от наркотика и выпитого вина, тоже рассмеялась. И чего она так боялась поначалу? Ничего в этом страшного нет… Это жизнь…
Джинни лихо разворошила носком ботинка сугробчик и тряхнула огненными волосами, сплетёнными в толстую косу.
— Уйду из Гильдии! – заявила она.
— Зачем? – распахнула глаза Мери-Энн.
— Надоело! Жратву делить, постель делить, добычу делить… Я и без них проживу! Я – это я. Рыжая Джинни, лучшая воровка! Не ко двору они мне!
Она шально расхохоталась, слепила снежок и сунула его Мери-Энн за воротник. Девица охнула и выругалась, помянув Джиннину матушку, вытряхнула снег.
— Холодно! Ты что?!
— То… – Джинни села прямо на землю и скрестила ноги. – Ты слыхала про Стремительные Ножи?
— Нет.
— Ну, даёшь! – изумилась рыжая. – Это ж Ножи! Мировые ребята! Вот, где жизнь! Вот, где свобода! Или можно к братишке моему податься, – она подмигнула. – Там тоже неплохо. Он, поди, меня ждёт.
–– Не… – Мери-Энн чихнула – порошок действовал. – К Дэннеру не пойду… Я имперка…
— Дерьмо ты, а не имперка. Имперцы, вон, Императору присягают... Служат… У имперцев мы карманы чистим. А ты не имперка. Ты – Мариська.
— Наверное, – поразмыслив, согласилась Мери-Энн.
Джинни вскочила.
— Ну, ты со мной?
— Куда-а?
— Не знаю… Там решу… Валю из города. Прям сейчас! А то неохота брюлики с нашими делить. Ты со мной? – прищурилась рыжая.
— Конечно, с тобой.
— Валим, подруга!
И они свалили. Причём, свалили спонтанно, оперативно и крайне весело, у всех на виду стащив из конюшни богатого дома двух лошадей. Учитывая пристрастие обеих девиц к напускной роскоши – у Джинни врождённое, у Мери-Энн годами аристократического существования приобретённое, это оказались лошади кочевников – лучшая порода, одна вороная, другая белая.
Из города вышли без проволочек – несмотря на расположившуюся под стенами армию, война ещё не началась, и задерживать двух девиц не было причины.
Дорога вилась лентой по склону утёса, оставляя позади шум и суету огромного города. Теперь по бокам тянулись, куда хватало глаз, костры и палатки.
— Ого! – Джинни вертела головой. – Прикинь, Мариська, вот вся эта толпень ка-ак шар-р-р-рахнет по столице! И – бац! Кровища, трупы, дым и огонь! Шикарненько... Может, того, а? Тоже кого-нибудь шарахнуть?
— Кого? – немного испугалась Мери-Энн. – Тоже имперцев?
— Ага, да хоть бы и их! Весело будет!
Мери-Энн не успела ответить.
Шансов наткнуться на знакомых у неё было немного, максимум, один из десяти. Но и этот шанс нашёл её сам.
— Мери-Энн! Ты вернулась! А где Всадника потеряла?
— Твой парень? – Джинни разглядывала Кристофера. Рядом с алхимиком стояли Пелга и Артемис. Последний опирался на плечо Кристофера и страдальчески морщился.
— Кто, я или вот, он? – уточнил алхимик. И вдруг, лёгким движением руки и хлопком ладони о сугроб, в мгновение сотворил сверкающую хрустально-прозрачную взвившуюся на дыбы тройку. Лошади, казалось, замерли в полудвижении – вот-вот сорвутся в бешеный галоп, звеня ледяными копытами. Гривы и хвосты хрустальными извивами стелились по ветру, искрясь на солнце, бугрились под прозрачной шкурой прозрачные тугие мышцы.
— С возвращением, – сказал Кристофер. – Может, познакомишь с подругой?
Но Джинни ещё не успела выйти из ступора.
— А… это…
— Она рыжая, – печально констатировал Артемис, разглядывая Джинни.
Джинни, придя в себя, подбоченилась на лошади.
— И чё? Я ж тебе в морду не тыкаю тем, что ты узкоглазый. Соблюдай эту…. Мать её… эквивалентность… толерантность… или ещё какую солидарность.
Мери-Энн хихикнула.
Джинни тронула поводья, заставив лошадь привскочить на дыбы, и объехала вокруг компании. Лошадь встряхивала длинной гривой. Рыжая наклонилась из седла.
— А ты ничего. Тока болезный какой-то. Чего ты на них так пялишься, Марись?
— Сама-то. – Артемис окинул критическим взглядом всю честную воровку целиком и, наконец, поймал её взгляд. – Ну да это не моё собачье дело.
Джинни одобрительно кивнула.
— Молодца, не суй свой нос в чужой вопрос. Мариська! Тащи задницу к костру! Пущай твои кореша нас накормят, жрать хочу – подыхаю!
— Не подыхай, – улыбнулся Кристофер. – У Ласточки ещё никто не оставался голодным.
С юга тянуло гарью.
Лохматый пёс улёгся на вытоптанном снегу, подставляя брюхо, покрытое сосульками смёрзшейся шерсти, последнему теплу. Ему не нравился запах гари. И запах крови, смешанный с конопляным маслом ему тоже очень не нравился. Пёс насторожённо дёргал ушами, вскидывая заснеженную морду и, скалясь, втягивал чутким носом морозный воздух.
Потому что в любой момент с юга могла прийти опасность.
— Камилла, ребёнок плачет!
— Иду! – Женщина бухнула таз с выстиранным бельём прямо в снег и отёрла подолом жилистые руки. От таза поднимался пар. Женщина скрылась в доме, хлопнула второпях дверь. Пёс тихонько зарычал, учуяв незнакомый запах. Этот запах перебивала вонь крови и гари. Пёс вскочил и на всякий случай, принял боевую стойку. Послышались шаги, частое, прерывистое, с присвистом и стонами, дыхание бегущего человека.
Он пах кровью и гарью. Он упал в снег у самой калитки и последним усилием вскинул окровавленную, почерневшую руку. Пёс залаял, оповещая хозяев о приходе незваного гостя.
Хлопнула второпях дверь – женщина возвратилась. В руках у неё были пелёнки, которые она, охнув, выронила на обледеневшие ступени крыльца.
— Светозар! – вскрикнула она. – Светозар! Сюда, скорее!
Махнул подол крестьянской рубахи, скидывая пелёнки в снег, пёс ощетинился, алая кровь и чёрная гарь резким контрастом выделялась на белом истоптанном покрывале. Это был пожилой человек с длинной седой бородой.
— Слепая Смерть... – выдохнул он, ухватив женщину за подол быстро слабеющей рукой. – С юга... слепая смерть...
Больше он ничего сказать не успел, потому что умер.
С юга по-прежнему тянуло гарью и кровью.