ИЗ МОЕГО НЕПРИЧЁСАННОГО ДЕТСТВА
Я всегда относилась к моим родителям неоднозначно на протяжении своего взросления. ПЕРЕЖИЛА МНОГО ПЕРИОДОВ ОТ любви до безразличия, потом поняла их и приняла такими, которыми их сделала трудовая жизнь. Простила себя за непонимание их когда-то. Они ушли молодыми, а я уже давно намного старше их. Поэтому мне отпущено больше- пришла запоздалая любовь к ним, осмысление их участия в моей жизни и желание ещё раз прожить с ними моё детство.
Папа попал на фронт после того как немцы оккупировали Украину (его родину). Его мама, посадив в бричку своего 17 летнего сына отправила его на поиски отступающей Красной Армии.
Ему повезло. Попав в ряды нашей Армии, он дошёл до Вены, участвовал в освобождении и взятии Будапешта. Был ранен легко в мизинец, который так и не сгибался всю жизнь. Жаль, я почти ничего из его рассказов не помню, а он много рассказывал…
Помню только его многочисленные ордена и медали, которые я навешивала на своё платьеце, любила покрасоваться перед ребятами нашего двора. Многие из них потерялись, видимо я давала кому-то поносить их и мне не возвращали.
Так или иначе почти все они исчезли из дома. Наверно папа меня баловал позволяя пользоваться самым дорогим.
После окончания войны папа 5 лет служил денщиком в Самарканде у командира воинского гарнизона. Фотография его семьи занимала почётное место в нашем семейном альбоме. Папа с большим уважением о них вспоминал, как ему сыграли свадьбу, когда он женился на моей маме. На неделю предоставили им свой дом.
Мама была импульсивной женщиной, она никогда не вышла бы замуж за рядового солдата, если бы не желание отомстить своему тогдашнему другу- капитану. После ссоры с ним она приехала к папе в Самарканд из Ташкента ( Они были знакомы лишь по телефону) и согласилась стать его женой.
Всё произошло быстро, видимо папа боялся, что она раздумает. Он любил её всю жизнь, а она всегда себя корила за поспешность решения и часто мне говорила; -«Запомни. Лучше быть любимой, чем любить!»
И своего сына она назвала Сергеем в честь не состоявшегося избранника. Как папа это позволил, при его то ревности, я не знаю. Мне кажется она его так и не полюбила понастоящему, но никогда не пыталась что-то исправить в своей жизни.
Когда они приехали в Ташкент (После женитьбы папу демобилизовали)- он устроился на завод № 243, где ремонтировали и испытывали самолёты. Образование у него было всего 4 класса, но после фронта он хорошо владел русским, был очень трудолюбив и ответственен, видимо проявлялось его деревенское воспитание. На заводе он проработал всю жизнь, добросовестно трудясь бригадиром слесарей-монтажников. Его трудолюбие, профессионализм и дисциплина были отмечены руководством завода.
Папина фотография всегда украшала заводскую доску почёта. А в центре Ташкента. на улице Кара Маркса, напротив театра им. Максима Горького была огромная городская доска почёта, где золотыми буквами- светилась наша фамилия благодаря папе.
Учителя часто просили меня пригласить, как тогда было принято, папу на встречу в школе, чтобы он рассказал нам о своих трудовых подвигах. Я почему-то стеснялась, да и мне казалось, что нам будет совсем не интересна рабочая тема. Как я ошибалась тогда. Многие мои одноклассники поступили работать на завод, и как приятно и неожиданно мне было узнать, что их наставником был папа. Они тепло и с благодарностью вспоминали о нём, когда я с ними встретилась спустя много лет. Было приятно и грустно, что они знают папу лучше, чем я- его дочь. Период узнавания родителей и гордости за прожитую ими трудовую жизнь у меня ещё не закончен.
Посеянное ими добро даёт всходы, урожай с которых собирают дети, хотелось бы, что бы и внуки знали и гордились своими пра-пра. И донести до них- мой долг.
Когда родилась я (1951 г)- завод ему выделил однокомнатную квартиру в городке, примыкавшем к заводу, который назывался Авиагородок ГА. Здесь и прошло моё незабываемое детство под бдительным присмотром моей бабушки. С самого утра, я в компании моих, таких же свободных друзей убегала на улицу, и мы возвращались домой только тогда, когда наши родители, придя с работы вечером, зазывали нас громкими голосами из раскрытых окон. Из нашего двора никто не ходил в детский сад, мы сами распоряжались своим свободным временем нескучно и разнообразно, выдумывая разные игры.
В нашем 2-х этажном доме с двумя подъездами жизнь начиналась после заводского гудка, который был способен поднять даже нас, крепко спящих детей. Почти все уходили на работу. В доме оставались несколько бабушек, да несколько не работающих женщин, чьи мужья могли им это позволить, и мы- дети. Из бабушек- одна была моя, а вторая её подружка, баба Нюра, которая сильно от всех отличалась повадками и одеждой- на ней было одето много ярких юбок и все они были длинные. Её все называли- цыганка, может она таковой и была. Жила она одна и была очень ко мне привязана, я ей отвечала тем-же. Мы часто ходили на «лётное поле», которое находилось за забором с большой дырой, за которой открывались невероятные просторы! С поля взлетали самолёты и мы подолгу за ними наблюдали сидя в траве и махали им руками. Никто нам этого не запрещал, мы даже перебегали широкую взлётную полосу, дорогу прямую как шоссе, и устремлялись дальше, где цвели наши любимые маки, колокольчики и разные полевые цветы. Баба Нюра научила меня любить и узнавать разные цветы, травы, названия которых я помню до сих пор. А ещё она любила пиво. Мы часто заходили в заводскую столовую, мне-пирожок, себе кружку пива. Я отхлёбывала из её кружки и, думая, что ей не хватит, кричала на всю столовую-«Нюре ещё пива!». Меня так и запомнили «Нюре ещё пива» пересказывали мне, когда я стала взрослой. Сейчас, я не знаю, запомнила ли я этот эпизод из рассказов, или это мои воспоминания, мне ведь тогда было всего 5 лет.
Однажды мама принесла из роддома два симпатичных свёртка- в них были завёрнуты мои братик и сестрёнка. В тихой семье, где я была главным героем, всё смешалось в суете и крике. Декретные отпуска тогда были короткие- месяц. Если не было бабушек, отдавали детей в ясли. Я думаю, если бы не наша бабушка, то мои брат с сестрой вряд ли выжили бы в яслях, в которых они успели побыть недолго. После непродолжительного пребывания там, больными и простуженными их вернули обратно. Внимание бабушки переключилось на них, я не расстраивалась- у меня была полная свобода. Брата и сестру я почти не замечала, после игр и возвращения домой, я валилась с ног от усталости, их ночные крики мне не мешали. Если бабушке удавалось меня найти, или докричаться на улице- вместе катили огромную неповоротливую коляску, с орущими братом и сестрой к маме на работу- на обед и ужин. Она их кормила грудью, после чего мы их увозили обратно. Расстояние до почты, где работала многодетная мама, было не близкое- 35 минут ходьбы. Но как они (прогулки) мне нравились. На почте было столько интересных вещей, а главное= большой чёрный и молчаливый телефон. Я всё время ждала, когда он зазвонит, а я бы сняла трубку и что-нибудь сказала. Но он не звонил! Зато мамины сослуживцы меня одаривали конфетами.
Моей бабушке тогда было 66 лет! Будучи сейчас почти в её возрасте, не представляю, как она смогла справиться с близнецами! Моя вечно больная сестрёнка начала ходить только в 4 года, только благодаря бабушке. Выхаживала она её долго, врачи разводили руками= инвалид! Купала её всё время в разных отварах трав, да и братишка часто болел. Видимо ей помогала вера в Бога. Я и мои брат с сестрой стали крещёными благодаря ей, при наших неверующих родителях.
На кухне всегда она готовила что-то не замысловатое-папа приходил обедать. Дом всегда был наполнен её присутствием и заботой, родителей мы почти не видели- они были на работе. Так и росли- под её присмотром и согретые её любовью. Мне кажется, её любили больше чем родителей. Вечная ей память! Нашей любимой бабушке Маришке, помогавшей воспитать ещё и своих 6-х внуков.
Вернёмся к нашему дому. Жителями были рабочие завода с некоторым разбавлением интеллигенции, которые тоже обслуживали его-лётчики, штурманы, инженеры. Жили дружно и одной семьёй. Дом примыкал к заводу, который был местом наших игрищ. Мы перемахивали через забор, чтобы напиться бесплатной газировки- вмещалось стакана 2-3, пока сторожа нас не гнали- детям на заводе находиться было запрещено. Летом- поспевала боярка, а мы уже были на деревьях- объедаемся до колик в животе. Почему-то нам нравились плоды всех деревьев, всё время что-то поедали, то белые гроздья цветов акации, которые были не только пахучие, но и очень сладкие, то не созревшие плоды урюка-всё было в изобилии- Ешь-не хочу. Нас никто не звал на обеды, проголодались-забегали домой. Ломоть хлеба поливался чаем и макался в сахарницу. Вот такие были наши пирожные!
А ещё к заводу притягивали большие зелёные ворота. Мы часами сидели около них в ожидании прибывающих машин, когда ворота открывались их пропуская, мы на них катались. Нас отгоняли-если вовремя не спрыгнуть, пальцы могли оказаться между створками тяжёлых ворот, но мы были ещё какие проворные. Если повезёт и сторожа зазеваются, катались дольше.
Праздник на нашей улице был, когда к дому подъезжала тележка, запряжённая ишаком. В ней сидел, может и не старый узбек в каком-то разноцветном халате, высоким дребезжащим голосом кричал; «Шарам- барам!»-«Жареный ка-ку-руз». Дети бежали на перегонки, обняв пустые бутылки, чтобы обменять их н белые шарики сладкой печёной кукурузы- советский поп-корн. Были и красные сахарные петушки, насаженные на не обструганные палочки. Но мы предпочитали кукурузу. Иногда он привозил игрушки- глиняные свистульки всех мастей, там были и тонкие трубочки, и птички, в которые заливали воду, и они издавали булькающие звуки, похожие на птичье щебетание. Наш и без того не тихий двор наполнялся невообразимым шумом. К сожалению, свистульки быстро ломались. Ещё мы, по наказу родителей караулили приезд большой керосиновой бочки, к которой мы выстраивались в очередь с бидонами. Приближение её тоже озвучивалось пронзительным криком-«КЕ-РО-СИ-И-И-Н». Мы гордились добычей, готовилась еда на примусах или керогазах, которые заправлялись этим самым керосином.
Городок был полон разными звуками- утром пел заводской гудок, как петух, радостно встречая новый день. Ночами часто выли шакалы, некоторые даже забредали в подъезды, а утром исчезали бесследно. Их можно было услышать во время ночных походов в туалет, которым служило большое помойное ведро на кухне, ведь все удобства были во дворе. Вечерами, после захода солнца, прилетали летучие писклявые мыши, но мы к ним привыкли и почти не боялись. Девчонки все были с длинными косами, поэтому вечерами одевали косынки, чтобы они не запутались в волосах. Самый страшный зверь был петух, который жил рядом с общественным туалетом и постоянно нас преследовал, норовя клюнуть в ногу. Иногда это у него получалось, поэтому дорога в туалет была опасной и ходили мы туда большой девчачьей компанией- для смелости.
Не скучное наше детство было заполнено разными играми: - куликашки, пятнашки, старики-разбойники, выбивалки, прыгалки, мячи, классики, в них мы играли вместе с мальчишками. Очень любили проводить время около полных водой арыков, где жили лягушки и их дети- головастики. Мы часами наблюдали за броуновским движением головастиков и мечтали не пропустить момент превращения их чёрного тельца, похожего на жирную запятую, в лягушек. Но не удавалось!
Сами ставили спектакли, сценарии которого, похоже, придумывали на ходу. Откуда это взялось, ведь нас не водили по театрам, телевизоров тогда ещё не было. Наверно каждый человек внутри- актёр и хочет сыграть ни одну роль в своей жизни. Наряды: - это мамины платья, занавески и разные платки- всё шло в ход. Зрителями были мы сами, иногда приглашались родители, которые, тут же узнавали свои пропавшие вещи, за что крепко влетало. Наша детская компания была очень пёстрая по возрасту, разница была от 3 до 8 лет, но мы этого не замечали.
Однажды я вдруг стала взрослой. В школе, куда я должна была пойти учиться, прошёл праздник первоклассника- было распределение по классам, знакомство с учителем и тд. Почему родители отправились без меня, может не докричались? Хотя я помню опустевший двор, все мои друзья отправились в школу. Скоро все пришли и начали меня забрасывать мелкими камушками, как человека пропустившего что-то важное, я потом поняла, что меня не было на первой линейке, как будто бы я была в этом виновата.
1 сентября 1958 гола я с родителями, нарядившись в новое школьное платье, отправилась в первый раз- в первый класс. Хорошо помню наш 1 А, где нас встретила симпатичная и не высокая женщина- моя первая учительница Раиса Семёновна. У меня голова кружилась от множества незнакомых лиц моего возраста. Затем была линейка, она так называется, потому что мы выстроились все по линеечке, послушные и ничего не понимающие. Зачем всё это построение я так и не поняла, как и то зачем старшеклассники подарили нам всем цветы-каждому! У меня- 5 разноцветных циний. Урок был коротенький, после чего добрая учительница вывела нас из класса во двор и сказала: -«Сегодня ваш праздник- сейчас за вами придут родители, а завтра начнётся самостоятельная жизнь». Мне она сразу понравилась в ней была доброта от моей бабушки.
Мои одноклассники быстро разбирались родителями. Только моих долго не было. Стою уже одна, в моей запотевшей ладошке вяли цинии. Я не помнила дорогу домой, но решила: адрес знаю, дойду. Вот и мой дом. Вхожу, вкусно пахнет моими любимыми пельменями, родители сидят за столом- они опоздали к празднику, к моему празднику! Я бросила свои цветы в маму и расплакалась… Спасибо, что они не пришли меня встречать, если бы было как у всех - я бы так пронзительно не пронесла всю жизнь воспоминания об этом дне-встречу с первой учительницей, впервые- подаренные мне цветы и привкус лёгкой обиды, от которой я так и не могла избавиться.
Мы, будучи взрослыми продолжали играть в свои детские любимые игры. В 10 классе я часто приходила в свой старый дом, чтобы набегаться вдоволь с мячом, поиграть в лапту и попрыгать в классики с ребятами нашего дома.
Дом до сих пор живёт- постарел, деревья выросли, другие дети бегают среди них. Меня всегда тянет сюда: ещё раз взгляд- на дом, взгляд- на наши окна, прикосновения к деревьям. Ухожу не прощаясь, знаю ещё не раз приду, приеду сюда совсем издалека.
Когда уже не стало моих родителей, мы, со своими взрослыми детьми, покинули Ташкент, сменив его на Кузбасс. Но из Узбекистана не возможно уехать навсегда! Он настолько врос в нас своими корнями, своими традициями, нашими оставшимися там друзьями, могилами наших близких, что мы, послушные его зову возвращаемся, пользуясь его гостеприимством, и встречаемся с нашей юностью и впитываем материнскую энергию нашей Родины.
Как-то в очередной раз оказавшись в Ташкенте, наносили визиты друзьям в Авиагородке. Мужа срочно вызвали на работу, надо было достать билеты на самолёт. В летнее время в 90-х- это как полететь в космос по собственному желанию. Перебрали все связи, но безрезультатно. Решили позвонить рекомендованному нам перекупщику билетов- и мы, чтоб позвонить пошли на завод, где когда-то работал папа. Нас неожиданно пропустили на проходной, и мы прилипнув к заводскому телефону громко кричали: - «Да, да. На любую цену согласны- надо срочно вылетать!»
Женщина, проходя рядом строго спросила-«А почему вы отсюда звоните, это что, проходной двор, кто вас пропустил?». Я решила смягчить ситуацию: -«Здесь работал мой папа, правда, давно это было- лет 10 назад. По близости не работают телефоны, мы позвоним и сейчас уйдём…»
Она строго: -«Как фамилия вашего отца?» - Я называю его фамилию, которую уже давно не произносила, но мне приятно слышать давно забытый звук. Я ещё раз- произношу мою девичью фамилию, меня подводят слёзы, я ничего не вижу… Похоже эта женщина слишком молода, чтобы помнить моего отца, но вдруг возглас другой женщины: -«Так вы его дочь? Дочь Анатолия Ефимовича? Я слышала, что вам нужен билет на самолёт?»
И всё закрутилось: переставшие быть чужими мне люди, приняли искреннее участие. Позвонили директору завода, и получив его одобрение, сняли его бронь. Мы были тронуты, получив как выигрыш билет на самолёт. Это было похоже на чудо: «Спасибо от папы за память, а может от самого завода, где он работал всю жизнь. Поневоле уверуешь в чудеса. Папа ушёл совсем молодым- ему едва исполнилось 60, побыв на пенсии всего несколько дней.
Наши родители вечерами после работы играли в игры, сидя за большим столом крепко стоящем на своих длинных ногах, прямо под окнами нашей кухни на общем дворе. Мужчины забивали домино, иногда к ним присоединялись женщины, тогда домино сменялось на лото, либо карты. Наши мамы к игровому столу всегда меняли халат на нарядные платья и красили губы алой помадой. Игра была отдыхом для наших родителей после трудового дня, а летние вечера были длинными. Мы иногда днём повторяли родительские игры, но долго играть не могли. Уж больно скучно было сидеть на одном месте. Подражая взрослым мы кричали- рыба, если кто-то приносил домино, а играя в лото, цифры мы озвучивали по взрослому: - 11-барабанные палочки, 90- дед, а сколько ему лет?- 30!, 69- туда- сюда и обратно, и так далее.
Родители практически оставили свои игры, когда им разрешили организовать подворье на границе с детским садиком, в 30 метрах от нашего дома. Вечерами началась великая стройка, из глины делали кирпичи, а из них рождались маленькие кладовые с погребами и главное баньки. Все соседи помогали друг другу и мы, дети, радостно участвовали в стройке- Принеси, Отнеси, Подай. Небольшой, примыкающий кусочек земли к сараям, преобразился: зацвели фруктовые деревья, виноградники, а главное появилось много цветов: золотые шары, мальвы и розы. Мы забыли общественную баню, -суббота стала днём помывки в собственной бане. А осенью начинались заготовки, картошка, морковь и квашеная капуста находили своё место в погребе. Капусту солили одновременно всем домом, а мы выстраивались в очередь за кочерыжками. Сколько уж мы их поедали, вкуснее ничего не помню. Погреба наполнялись запасами, которые освобождали родительские силы и время от походов на базар. Наша «Барская» жизнь продолжалась лет 5. Деревья были совсем молодыми, когда приехал большой и сильный трактор, и всё выращенное жителями нашего дома подворье, сровнял с землёй, освобождая нам площадку для игр. Но на этом месте играть не хотелось. К счастью не помню отношение моих родителей к происходящему, может, они что-то и поняли и приняли, но я никогда не могла себе объяснить, в чём провинился наш маленький и уютный дворик. Только снова мы стали ходить в общественные бани и на базары. Вкусные кочерыжки в таком не вероятном количестве нам уже никто не предлагал. А цветы, которые выбрали мои родители, стали и моими любимыми: я до сих пор продолжаю ими любоваться в моём саду: золотые шары, мальвы и розы. Предпочитаю – белые, наверное, они были любимы моей мамой.
Воскресенье- был день большой стирки. Стирал весь дом, с утра занималось место для полоскания у единственного крана во дворе. Стирка была, - чем-то типа показательного смотра. Бельё сначала вытряхивалось, потом стиралось руками хозяйственным мылом, долго вываривалось, крахмалилось и подсинивалось после полоскания. И наконец, заласканное бельё вывешивалось на верёвку, которую подпирали длинной палкой и искристое, шуршащее и белоснежное бельё взметалось вверх, как знамя. Процесс занимал весь день, прихватывая вечер для утюжки. Все хозяйки любили обсудить чистоту белья друг у друга. Лишь одна Вострикова, молчаливая и нелюдимая жительница нашего дома, не участвовала в этом параде. Работа почтальона, с её неподъёмной сумкой, в которую стекались письма, поздравительные открытки и телеграммы со всей страны, сделали её сгорбленной не по годам. В то время переписка была очень активной, да вдобавок ещё обязательная подписка (Правда, Труд, Комсомольская Правда, Известия, Пионерская Правда), с одинаковым содержанием, едва помещались в сумке. Не помню, что бы в моей семье читалась пресса, а вот использование её в быту в качестве обёрточной и туалетной бумаги- а как же!
Итак, семья Востриковых, жила совершенно обособленно, насколько это было возможно при наших никогда не закрывающихся дверях. Её муж был охотником, больше нигде не работал. Как ему это удавалось в те годы, не представляю. Он любил свою огромную рыжую собаку с большими висячими ушами, не лающую и равнодушную к нам, детям. Для нас это была большая загадка-почему не лает, и как её впустили жить в квартиру? Мы кроме беспричинно и громко лающих дворняжек других не видели. Он регулярно выгуливал её вечерами. Потом надолго исчезал вместе с собакой, видимо охотился. Когда его не было дома, мы с его детьми не раз наведывались в квартиру- как там было интересно, шкафы были заставлены чучелами птиц, уток и других животных, которые пугали своей правдоподобностью. Видимо он их сам делал.
Тётя Аня Вострикова не участвовала в показательной стирке белья. Её бельё было сереньким и явно плохо простиранным и вывешивалось в сторонке. Ей единственной муж не помогал, все женщины нашего дома трудились вместе с мужьями, если таковые были. Зато фамилия Вострикова- у нас в семье стала нарицательной. Как-то мама приехав ко мне в гости, увидела выстиранное в машинке моё постельное бельё, брезгливо поджав губы, произнесла: - «У тебя бельё как у Востриковой». Так как стирали жители нашего дома, мы уже никогда стирать не будем, да, наше бельё уже давно не вывешивается публично.
В доме были две знаковые вещи- не лающая собака и единственная машина, которую все время ремонтировал её не молодой владелец. Машину я запомнила вместе с ним. Мне казалось, что он её собирает и причём – неправильно. Потому- что корпус машины, как бы взлетал над колёсами, а колёса были как бы сами по себе. Мне хотелось дать ему совет, думала, он не видит, что не так собирал, он ведь всегда лежал под машиной. Думаю, это была Победа, старенькая, как наш сосед. Его взрослые дети- уже работали. В его сына(геолога) я была влюблена, своей первой влюблённостью-он приезжал откуда-то, всегда пахнущий костром, с рюкзаком и большой светлой бородой. Он никогда нас не обделял своим вниманием, постоянно шутил, у него это очень хорошо получалось. Мы его принимали, за своего, хотя он был старше нас лет на 17. Маленькую фарфоровую статуэтку лыжника у нас в доме, я назвала Лёником, в честь моего соседа и очень её берегла. Когда приезжал Лёник- геолог, я одевала папины медали и пыталась обратить на себя его мужское внимание. Его сестра-Людмила, обладала ещ1 более редкой профессией: она биолог-серпентолог, бывала в экспедициях по ловле ядовитых змей.
Папа мой был коммунистом, его выбирали неоднократно депутатом городского совета. Ему нравилась общественная работа, он очень ответственно к ней относился. Огромный пустырь отделял наш новый 5-ти этажный дом от здания общежития. Ему, как депутату, порекомендовали построить большое футбольное поле, на что и были выделены деньги. Он долго переживал, принять их совет, или сделать то, что будет востребовано жителями. Он, пользуясь возможностью выбора, купил фруктовые деревья и посадил Сад, а на участке, прилегающем к дому- виноградники. Были подведены арыки, и он всё время следил, чтобы они были полны водой. Вечерами мы вместе с ним, вооружившись лопатами и кетменями, прочищали русла арыков от мусора, чтобы пропустить воду. Сад рос и долго радовал своим бесплатным и вкусным изобилием. А винограда мы ели вдоволь- не дожидаясь его созревания.
Хочу ещё раз вспомнить наше лётное поле за взлётными полосами, где располагались узбекские огороды с клубникой. Мы никогда не посягали на чужое, такое было воспитание. Клубникой любовались как цветами. Красные тяжёлые ягоды очень красиво смотрелись на грядках и вызывали обилие сладкой слюны. Однажды уже совершенно взрослой (6 класс) я с подружками отправилась полюбоваться клубникой. На грядках хозяйская девочка аккуратно собирала клубнику в тазики. Узбеки, с их большими семьями, всё относили на базар, я думаю, их дети так же были обделены, как и мы сладким. На базаре клубника была не дешёвым удовольствием. Как редко и мало мне её покупали родители, она только дразнила аппетит, оставляя острое желание, есть её ещё и ещё.
Семьи у моих подруг были с разными достатками, просто мы этого не замечали. У Поповой папа, был лётчик, а мама повар, в подразделении Аэрофлота. У них в доме всегда и всё было в изобилии: конфеты «Мишка на севере», «А ну-ка отними», заполняли все вазы буфета, мандарины можно было потрогать и понюхать, пахли Новым годом. Меня никогда не угощали, может считали, что я так же, как они, уже объелась этими деликатесами. Я никогда не спрашивала у своих родителей, почему у нас не так. Мне это и в голову не приходило.
У Нины Коваженко- папа работал инженером на заводе, но был помешан на накоплении. Все деньги он относил на сберкнижку, а семье оставлял самое малое. Отец Нину не любил, она его тоже, на то были свои причины. Зато хлеба у них было в изобилии- её мама работала на хлебозаводе. Они меня всегда угощали вкусными свежеиспечёнными, пахнущими, лепёшками, больше у них ничего не было. Наверно они были очень бедные, но я этого не замечала, нравилась мне её мама, всегда добрая и гостеприимная.
И вот мы компанией напросились помочь девочке в сборе клубники. Она согласилась без особого желания, и сказала: «Как мама придёт вы отсюда убегайте, она не любит помощников». Мы получили по тазику и отправились на грядки. Прикосновения мягкой, сочной клубники- приятно. Но я пришла помогать и добросовестно помогаю её собирать в тазик. Желание прикоснуться к ней губами, попробовать, но нет. Вот когда соберу полный тазик, мне непременно в качестве вознаграждения дадут поесть столько, что наконец-то смогу наесться. Надо только быстро работать и аккуратно. Не надо долго держать в руках клубнику- уж больно большой соблазн её съесть. Мой тазик уже почти полный. И вдруг крик-«убегайте быстрее, мама идёт». Отрываемся от грядок- впереди бежит Нина. У неё весь рот измазан клубникой, а карманы платья оттопыривают ягоды. Я спрашиваю Нину- «ты сколько успела собрать?»...-«А я и не собирала, что я дурочка? Наелась и полные карманы собрала для младшего братика». – «А ты Лариса?» – «Я сидела под деревом и смотрела на вас. Я ещё собирать буду! У меня этой клубники», и она провела ладонью по шее. Хотя нам объяснять и не надо было. Возвращались домой, пробираясь через маковое поле, перебегали через взлётную полосу, помахали самолётам, а позади зрела не убранная чужая клубника.
Мне даже маки собирать расхотелось, их красный цвет дразнил, напоминая о не съеденной мной клубнике.