В Чаунском районе, под Певеком, это на Чукотке, есть место, которое на картах у геологов обозначено как "Двойной участок". Там нет деревьев, нет даже кустиков, каменистые сопки вздымаются одна за другой до самого горизонта. В одном из распадков, рядом с чистым, ледяным ручьем, стояли балки геологоразведки, балок-кухня-столовая, балок электростанция, балок маркшейдера, такие же балки взрывников, геологов, бульдозеристов, бурильщиков и наш балок проходчиков, или, проще, канавщиков. Забыл, был еще балок-баня и армейская большая палатка, как склад продуктов.
На сопке напротив, наискосок, на приличной высоте была бурильная установка с наклонной скважиной для выемки кернов, это цилиндрические кусочки породы, которые добывают с помощью бура с разной глубины, узнавая таким образом из чего собственно состоит сопка.
Километрах в трех от лагеря, вниз по ручью, стояла еще одна большая армейская палатка, там хранилось хозяйство взрывников - аммонит, детонирующие шнуры, взрыватели и т. д.
Мы прилетели на "Двойной" в конце июня с рабочей одеждой, выданной перед этим в поселке, в качестве рабочей обуви нам почему-то дали резиновые болотные сапоги. Суточные и межсезонные колебания температуры в этом месте таковы, что не выдерживают не только деревья и кустарник, все сопки покрыты как минимум полуметровым слоем плоских отслоившихся камней. Спускаться по таким сопкам - настоящее удовольствие: немного разгоняешься, прыгаешь на плоский камень и едешь на нем вниз метров 15 - 20. Такой себе фристайл на камушках. Сначала мы боялись, что таких фокусов сапоги не выдержат, но, на удивление, болотники оказались очень прочными. Подъем, конечно, был не столь веселым, особенно если приходилось карабкаться на сопку с 25-килограммовым мешком аммонита и инструментами.
Работа канавщика проста и незамысловата, сначала геологи, поднявшись на нужную сопку, намечают там условную линию, обозначают ее колышками со шнурком. Наша же задача пробить на этой линии шурфы, заложить взрывчатку, воткнуть детонирующий шнур и, соединив таким образом всю цепочку шурфов, вывести провода от детонаторов подальше. Потом все собираются в этом самом "подальше", там уже готова взрывная машинка, к ней прилагается специалист, который, оглядев собравшихся и сообразив, что пришли все, крутит ручку и нажимает кнопку.
После взрыва мы, канавщики, возвращаемся на исходную, то есть на линию взрыва, расчищаем ее, снова бьем шурфы, и все повторяется. Это продолжается до тех пор, пока наши ломики не застучат о цельную скальную породу, у геологов это называется "добраться до корней". Потом снова приходят они, геологи, и по всей линии очищенной проходки делают своими молоточками сколы образцов, оные образцы нумеруются, снабжаются этикетками, так сказать, делается привязка к карте.
Несколько раз нам помогали вертолетчики, зависнув над сопкой, они сбрасывали мешки с аммонитом на верхушку, облегчая нам работу. Аммонит от таких бросков, слава Богу, не взрывается, и это не последнее его преимущество. Обедать в лагерь мы не ходили, далеко, поэтому разогревали тушенку и чай, просто поджигая аммонитовые шашки.
Мне не забыть ощущения, которое возникает, когда стоишь на макушке сопки и вокруг - огромное, чистое, неведомое пространство, укрытое таким же огромным, бесконечным бирюзовым небом. Есть необъяснимая красота и сила в этом пространстве нашего Севера. Эта сила передается людям, все чувствуют это.
Стоит, я думаю рассказать об организации бани в этом маленьком, затерянном среди сопок лагере. Дело в том, что банный день случался неожиданно. Никакой упорядоченности, никаких дежурств не было предусмотрено, в этом не было необходимости. Просто в определенный момент, обязательно находился человек, нестерпимо захотевший в баню.
С этого все и начиналось. Нестерпимо возжелавший начинал таскать воду из ручья в бочку, заранее поставленную на камни, рубить дрова, тоже заранее припасенные. Видя такое усердие человека, подтягивались сочувствующие, через несколько минут превращаясь в единомышленников. Предвкушение радости охватывало все больше народу, и вскоре вода в двухсотлитровой бочке закипала, а каменка в парилке, сооруженной в отдельном балке, дышала жаром.
Первыми, конечно, заходили устроители благодати, потом непричастное к действу и просто проспавшее население. Последними посещали чудо-баню геологиня и повариха, для них грели и добавляли израсходованную воду и запасали дрова на каменку.
Банный балок стоял над ручьем с чистейшей и холоднющей водой. Бульдозер сотка прошелся отвалом по руслу ручья в этом месте, поэтому воды там было примерно по шею. На эту запруду из дверей банного балка вела широкая и толстенная доска. Таким образом, народ, насидевшись в парилке, вываливался по доске в ручей, вопя что есть мочи. Цикл повторяли кто сколько мог и хотел.
Особых развлечений и разнообразия блюд в столовой у нас не было, и когда надоедало есть борщи с тушенкой и каши, повариха объявляла мобилизацию для лепки пельменей. Мужики послушно собирались в столовой и мастерили большими ручищами изделия из теста и комочков фарша. Повариха ходила за спинами мужиков, давала указания, наклоняясь, проверяла качество, и если касалась кого-нибудь грудью, мужик замирал, пытаясь угадать, случайность это или ему подарили надежду.
Как-то вечером, когда мы вернулись в лагерь после работы, а незаходящее солнце окрасило мир вокруг нас в розоватый цвет, откуда-то сверху послышался слабый крик. Те, кто были вне балков, задрали головы кверху и на кромке ближайшей сопки и неба увидели две маленькие фигурки. Фигурки спускались, и вскоре мы разглядели парня и девушку, это было как чудо, учитывая почти лунный ландшафт вокруг и казавшиеся неопровержимыми утверждения об отсутствии живой души на сотни километров кругом. Чукотские девушка и парень, то ли искавшие оленей, то ли загонявшие их куда-то, стали нашими гостями.
Никто из нас, конечно не удивился радушному приему, который оказали в нашем лагере этим людям. Их накормили досыта и каждый хотел в этом поучаствовать, им дали белье и уложили спать в натопленный балок. Утром после завтрака ребятам дали что-то из теплой рабочей одежды, мы простились с ними, они снова как ни в чем не бывало растворились среди сопок.
С рабочей стороны кухонного балка жили две здоровенные собачищи, два одинаковых сенбернара. Кто их туда привез, так и осталось для меня загадкой. Присутствие этих псов было большим неудобством и почти непреодолимым препятствием для тех, кто хотел познакомиться с поварихой поближе, не учитывая ее желаний. У собак был грозный вид, и рыкали они в соответствии с этим своим видом, поэтому, когда я увидел маркшейдера, горного мастера, заходящим на кухню с рабочей стороны, чтобы что-то сказать поварихе, я заинтересовался, получится ли у него задуманное. Увиденное удивило меня еще больше.
Собаки встали навстречу маркшейдеру и грозно зарычали, маркшейдер же, неожиданно для меня и для собак, так рыкнул на них, что две здоровенные псины, поджав хвосты, забились за дверь балка. Я где-то читал, что большинство людей в случае опасности выделяют помимо собственного желания адреналин, его еще называют гормоном кролика, некоторые же люди в этом самом случае выделяют норадреналин, или гормон льва. Вот так, среди чукотских сопок мне представилась возможность убедиться в этом.
Нас, канавщиков, или проходчиков поверхностных горных выработок, в лагере было четверо, мы жили в одном балке с двумя двухъярусными койками, которые сами себе и смастерили. В бригаде был парень из Одесской области, этнический болгарин, другой был москвич, который после отсидки имел проблемы с возвращением в Белокаменную, третьим был, представьте, я, а четвертый был у нас старшим, он отработал в геологоразведке не один и не два сезона, было ему в ту пору лет сорок с небольшим, за глаза на "Двойном" нашего старшего товарища прозвали "Лиловый глаз", видимо, не без оснований, которые коренились в прошлом, а вообще этот человек был спокойным и добрым.
Изначально претензий к моим соработникам у меня не было, только вот все трое курили как сапожники, а поскольку делали они это после работы исключительно в балке, а к вечеру температура в окрестностях понижалась почти до ноля, да еще порхали мерзлые комары, желания открывать дверь из натопленного балка ни у кого не было. Но я не курил, и мое положение становилось невыносимым. И в один из вечеров я слез со своего яруса и распахнул дверь наружу.
Население балка удивилось и заерзало. Через пару минут, когда все усилия буржуйки пошли прахом, москвич встал и закрыл дверь. Я встал и открыл. Он встал и закрыл. Я открыл и сел возле двери. Москвич, опираясь на молчаливое большинство, стал угрожать мне физическим разговором. Я дал понять, что жду подтверждения слов действием, что мне все это надоело и хочется убедиться, кто на самом деле готов заплатить дороже за свои желания и права.
Парень остыл, поддержка большинства оказалась фикцией, и фракция курильщиков признала мое право на чистый воздух после работы. Курить ребята стали ходить на улицу, я был им благодарен, и все утряслось. Слава Богу!
А еще на "Двойном" жил кот, кто-то из рабочих привез его котенком и видимо сначала кормил, а потом человек этот улетел в поселок, а кот остался, идти ему было некуда. С рабочей стороны кухни, где можно было поживиться остатками пищи, проживали, как вы помните, два сенбернара и еще бегали какие-то маленькие собачки, дорога туда коту была заказана. Кот сидел у кухни или у балков и просил есть, его конечно подкармливали, но, очевидно, ему не хватало. И кот повадился в продуктовую палатку, благо она была без дна, только стенки. Там, кроме консервов, стояли особняком лотки с куриными яйцами. Когда несколько лотков оказались перевернутыми, для кота настали тяжелые времена.
А кота звали Яшкой, идя как-то после работы вечером на ручей умываться, я услышал разговор двух мужиков, они грозились убить Яшку, он прятался под балками. Вернувшись с ручья, я увидел, что мужики выманили кота из-под балка и куда-то несут. Я побежал за ними и стал просить отдать кота мне. Мужики говорили, что если кот стал лазить в продуктовую палатку, то уже не перестанет, будет пакостить и дальше. Я не отставал, пытался кота оправдать, в конце концов схватил мужика, несшего Яшку, за руку. Он поднял глаза и понял, что я готов не только просить. И он отдал кота мне.
С этого времени я стал кормить Яшку, но вот что интересно, вечером я отнял кота, покормил его разведенным в воде сухим молоком и пошел спать. Над дверью нашего балка не было козырька, были только плашки, на которых этот козырек должен был крепиться. Утром, выйдя из балка, я остановился на секунду под этими плашками, и тут же почувствовал, как кто-то стягивает с меня вязаную рабочую шапочку. Да, это был Яшка, он просто сидел на плашках и ждал, когда я выйду.
Но и это не все, после этого случая кот стал сопровождать меня после работы на ручей, хотя идти нужно было по камням метров сто. Стоит ли говорить, что теперь я ни за что не поверю, что животные чего-то там не понимают.
На "Двойной" пришел конец августа, и полетели первые снежинки, а первого сентября, проснувшись, мы оказались среди наступившей зимы. Снегу за ночь навалило по щиколотку, а у нас были только резиновые сапоги. Маркшейдер утешил, сказал, что вертолет придет со дня на день, и предложил пробить еще одну, последнюю в сезоне канаву на дальней сопке. Мы не горели желанием идти по снегу в резине, мастер, видя это, сказал, что закроет наряд двойными деньгами.
Поскольку мороза еще не было, мы, посовещавшись, решили отработать, надели все носки, что были, и выступили. Сопка была километрах в пяти. Придя на место, кое-как вскарабкались по снегу до колышков. С нами пошла Нина, геологиня из Москвы, она расчистила колышки и шнурки от снега и мы принялись ковырять сопку ломиками. Кроме ломика, в арсенале канавщика есть еще "ложка", это приспособление выглядит как черпачок, прикрепленный к длинной деревянной ручке, таким образом, после того, как удастся пробить ломиком ямку, мелочь из этой ямки достаешь ложкой, раз за разом получается узкий шурф, в который сыплешь аммонит или вставляешь шашки, обернутые в пленку, ну а уже в шашки или в насыпанный аммонит вставляешь детонирующий шнур.
Не прошло и получаса, как мы все стали черпать из шурфов "ложками" невиданную, ярко-синюю глину. Мы обменялись впечатлениями и стали звать Нину. Когда Нина пришла и глянула на глину, она сказала коротко и просто: "Бросайте все, ребята, и скорее уходите!"
Мы поняли, что Нина не шутит, побросали ломики, "ложки" и аммонит и, спустившись бегом, отправились в лагерь. Толком, что мы расковыряли, нам не объяснили, но было понятно, что мы напоролись на что-то опасное и, видимо, радиоактивное. За брошенные инструменты маркшейдер нас не пожурил. Мы стали ждать вертолет.
И 3-го сентября к вечеру он прилетел. Все тащили свои пожитки, какие-то инструменты и образцы, у меня была отговорка, я нес в наволочке кота Яшку. Вертолет винтом поднял сильную снежную круговерть, ничего не было видно, но мы, слава Богу, успешно погрузились. Все два с лишним часа лету до Билибино кот послушно и молча пролежал в наволочке у меня на коленях.
Выйдя в поселке из вертолета, мы снова удивились: снега не было, было тихо и тепло. Я пришел с вещами и котом в свою комнату в общежитии геологоразведки, лег спать, а Яшка улегся у меня в ногах. Наутро выяснилось, что кот ночью напрудил кому-то в тапки, и мои соседи осерчали на него. Мы попытались выгнать кота на улицу, вытолкать его в форточку, ничего не получалось. Яшка упирался всеми четырьмя лапами. Он настолько отвык от поселкового шума, что ни за что не хотел выходить из комнаты.
До моего отлета на "Двойной" я ходил из общежития по вечерам заниматься физзарядкой в лес, на стоящую рядом сопку. Там была небольшая площадка, пригодная для этого. Я решил запихнуть кота в сумку и сходить с ним на это мое место, позанимаюсь, а кот найдет для туалета место получше, чем чужие тапки. Придя в лес, я выпустил кота, стал заниматься и забыл про Яшку, когда вспомнил, кота не было. Я стал звать - ничего, я искал, звал, злился, уже стало темнеть, и нужно было уходить. Когда я уже стал думать, что кот убежал, я увидел Яшку, сидящим на поваленном дереве рядом со мной. Он смотрел на меня удивленно: Чего кричишь? Я же здесь!
Через день Яшку забрала к себе женщина, комендант общежития. Оказывается, это у нее его забрали котенком и увезли на "Двойной".