В который раз Феня ревела белугой, с перепугу удрав в сарай из-за кулаков отца-пьяницы. Сегодня он пришёл злющий из-за того, что его выкинули с завода прямо на проходной за нетрезвый вид и дебоширство. Своё зло он сорвал на бабке, матери и дочке. А так как в нетрезвом виде он хватался за ножи и вилки, столовые приборы мигом летели в погреб до его прихода в дом. Главная задача была не просмотреть, каким родитель входит в калитку.
Бабушка и мать занимались зимними закатками компотов и огурцов, а Феня делала уроки и готовилась к годовой контрольной по математике. Из-за регулярных пьянок дебошира пятый класс дался ей нелегко.
- Папка пьяный идёт! – завидев из окна отца «на автопилоте», мгновенно вполголоса предупредила заколотившаяся в испуге Феня, и бабка быстро откинула коврик с погреба, а мать со звоном шуранула в лаз все столовые приборы из ящика стола. Феня же распахнула окно, на всякий случай приготовившись выскочить в него из дома, как было уже не раз.
Папаша нарисовался в дверях такой «тёпленький», что не мог перенести за порог ногу. Не вписавшись в проход и крепко долбанувшись об косяк, он с матюгом охнул, схватился за пьяную рожу и набросился на женщин:
- Вы что, двери не можете нормально открыть?! – и, вензелями прошагав к лавке, бесцеремонно стал пить из банки бланшированный компот. Затем выплюнул на пол попавшую в рот вишню и взялся вскрывать банку с маринованными огурцами.
- Ну вот что ты творишь? Ведь на зиму запасаемся! – не выдержала бабка.
На что получила рявкнувший ответ:
- Тебе огурцов что ли жалко? Может, ещё подавиться мне пожелаешь?! – и из открытой банки нагло захрустелся огурец.
- Да не «подавиться», а совесть надо иметь! – одёрнула пьяницу жена и ещё раз напомнила: - Мы для зимы трудимся, а ты тут же закупоренные банки…
- У тебя забыл спросить, что мне в собственном дому делать! – загремел муж так, что у Фени перепуталось всё в голове, затряслись поджилки, и зависла над тетрадью ручка. А отец заорал, выливая всё из банки на пол перед оцепеневшими бабкой и матерью:
- Нате, жмотки, посчитайте, сколько я огурцов сожрал! А то, не дай Бог, объел – из глотки выдавите!
Бледнеющая мамка попятилась за бабку, а та пискнула в попытке урезонить дебошира:
- Да забери ты эту банку и иди отсюда с ней, куда хошь! Дай нам спокойно поработать, а Фенечке позаниматься. Ведь у ребёнка контрольные на носу.
- Да хоть вступительные на жопе! Я что, её за руки держу?! – перевёл папаша «бомбомёт» на дочь и, видя её испуг, велел ей: - В учебники пялься, а не ушами хлопай! – и указал на её глаза: - Сидишь, блымкалками всё фиксируешь, а экзамены на двойки сдашь! Учить всех вас надо, сволочи!
Он поозирался в поисках ножа или вилки и, не найдя ничего, схватил кухонное полотенце и принялся хлестать им и бабку, и мамку, назидательно приговаривая:
- Вот так учить надо! Вот так! Чтоб знали, кто в доме хозяин и как его привечать!
Прикрывая собой мамку, бабка поймала хлещущий конец полотенца и, крепко его удерживая, закричала дебоширу:
- Прекрати сейчас же! Напился, иди и проспись!
Но размахавшись, мужик вошёл в раж, бросил полотенце и пустил в ход кулаки со словами:
- Ты чё думаешь, я другого метода не найду вас поучить?!
Следом его кулаки заработали так, что по кухне полетели не только завопившие мамка с бабкой, но и тазы с намытыми огурцами и фруктами, и подготовленные стерильные банки, разбиваясь вдребезги! Феня с полоумным визгом сиганула в открытое окно и удрала в сарай.
Она забилась там в самый глухой угол за поленницу и дико зарыдала, затыкая кулаками лязгающий зубами рот. Нервную встряску продолжали добавлять вопли из окна дома, маты, жуткие угрозы и грохот хулиганства родителя.
- Мамочка-а, маманька-аа! – вся сотрясаясь, как от приступа тропической лихорадки, ревела Феня.
А из дома доносился неумолимый рёв матери:
- Уйди от меня, скотина! Ничего я тебе не дам! Не трогай бабку, ты уже всю пенсию с неё вытряс!
«Опять деньги на свою проклятую водку требует…» - догадалась Феня и вслух разнесла мать скулящим плачем под нос:
- Сама дура его и спаиваешь! Ещё и бабушкину пенсию отдаёшь! Мало он тебя лупит! Не давала бы ничего и всё!
Она не понимала, почему мать никогда не обращается в милицию, слыша, как после крепкого мордобоя из спальни родителей доносятся чмоки поцелуев и томные вздохи. Папашка умел «зализывать» побои своих кулаков, которые сиреневыми букетами расцветали на всём теле жены. И, добела сжимая кулаки, а зубы до онемения, Феня в который раз поклялась:
- Никогда не выйду замуж! Гады все эти мужики! Всех ненавижу и буду им вечно только мстить!
Однако на сей раз мать на «горькую» отцу не дала ни копейки, и за это он перебил половину банок, перешвырял и перетоптал заготовки и избил и её и бабку, которая за неё заступалась. Затем, тщательно обшарил их сумки, наскрёб себе на бутылку и вензелями направился в магазин.
- Не пущу!!! – с плачем вцепилась в него мать, но он отшвырнул её так, что она закувыркалась по всему двору.
- Мамка! – выскочила из сарая Феня.
В ней вдруг пропал страх и, помогая подняться родительнице, она закричала вслед отцу:
- Па-апка, пойдёшь за водкой, я тебя в дом не пущу! Уходи тогда куда хочешь, такой дурила!
- Фенька, не надо! Что ты несёшь?! – в голос заревела мать и толкнула её к калитке: - Он твой папка и лучше останови его! Может быть, он тебя послушается! Беги, останови!!
Одурев от скандала и машинально повинуясь просьбе измученной матери, Феня настигла отца за воротами и попыталась его остановить, вцепившись в локоть:
- Папка, стой! Не пойдёшь ты за водкой! Я тебя не пущу за ней проклятой!
Папка же отшвырнул дочь на забор и двинулся дальше.
- Всё равно не пущу!!! – изо всех сил крикнула Феня и вцепилась ему в загривок. Родитель яро стал отбиваться и, упав ему под ноги, девчонка клещом вцепилась в его ногу с рёвом:
- Папка, миленький, ну не ходи ты в магазин!! Ты же совсем сопьёшься и пропадёшь!! Я тебя умоляю, не ходи!!!
Не в силах отбиться от её тисков, так как при наклоне можно было запросто рухнуть на землю, папка с издевательским хохотом продолжил путь, волоча дочь на ноге прямо по пыльной дороге. Таким образом, он протянул её половину пути, и обессиленная Феня отпустила одеревеневшие руки, не в силах даже подняться. Она села посреди дороги, сжалась калачиком, и ревела, ревела и ревела.
Зная беду Мандаринкиных, ни из окон, ни из дверей не высунулся ни один сосед, чтобы остановить Ефима алкоголика. Своё пьянство он мог укротить только сам. Но жена Нина толком не боролась с его пороком, а даже порой выпивала с ним сама. Их застолья постоянно заканчивались кулаками мужа и вытряхиванием денег на запойное продолжение. Во всех этих бедах жалели одну девчонку, которая была неглупа и могла учиться на четвёрки и пятёрки. На семью Мандаринкиных обрушивались органы опеки и угрожали забрать Феню в детдом. И если раньше Феня страшно боялась неизвестного детдома, то с каждым годом больше и больше говорила себе, в плаче испуга перед драками и попустительстве матери:
- Вот уйду в детдом, хоть каждый час деритесь и целуйте друг друга!
Сейчас она ревела и горько думала: «Провалитесь вы все пропадом! И как я буду школу заканчивать?! Ведь хочется отучиться десять классов и поступить в институт, чтобы жить нормально, как белые люди!..»
- Фень, хватит тут плакать, - заставил её сильно вздрогнуть полный участия тихий мальчишеский голос, и по макушке осторожно скользнула рука.
Феня подняла голову и увидела соседа Ваську Кошкина. Он оправдывал и своё имя, и свою фамилию. Из-за них Васька здорово комплексовал, так как на него сразу все смотрели «столбами», а потом непроизвольно начинали ржать. Феня и сама не раз думала, как это у его родителей при такой фамилии хватило ума обозвать сына «Васькой». Ко всему в придачу Васька был маленького роста, что добавляло его комплексов. Но он всегда был добрый, абсолютно беззлобный и быстро забывал обиды. Учился Кошкин в параллельном классе. Мандаринкина выросла с ним, как говорится, в одной песочнице. Они вместе часто убегали за околицу в поле и плели венки. Или ходили в лес за грибами и ягодами. Там Васька больше собирал ягоды и грибы в Фенину корзинку. Им всегда вместе было спокойно, весело и здорово. Но сейчас Феня грубо оттолкнула его жалеющую руку и, резко поднявшись, словно ударила, в запале выкрикнув:
- Отстань! Ненавижу вас! Ненавижу – понял?!
Васька ничего не понял. Напряжённо на неё моргая, он лишь согласно кивнул и указал взглядом на живот и ноги:
- У тебя платье сильно запачкалось и коленки в крови.
- Пошёл к чёртям!! Терпеть вас не могу!! – словно от невыносимой боли скривилась Феня в новом приливе плача и зашагала к дому, не обращая внимания на платье и коленки.
Васька видел из щелей заборных штакетин своего двора, что произошло, но не он же с нею так поступил. И его даже заела Фенина ненависть. Немного постояв столбиком, он бросил ей в спину:
- А чего ты на мне-то срываешь зло? Я-то тут причём?
- По башке кирпичом! Вырастешь и такой же станешь! – прозвучал её твёрдый ответ.
И Васька категорично крикнул, словно ударился об заклад:
- Сама ты дура! А я ни пить, ни курить не буду!
Феня ушла, не отвечая ничего и не слушая его заверения, и Васька ещё раз обиженно поклялся её спине:
- Вот увидишь – не буду! – и, помолчав, самоуверенно добавил: - Возьму и спортсменом стану! Сейчас же пойду на турник отжиматься!
Феня ему очень нравилась. Васька всегда невольно благоговел, когда она находилась рядом, тайно рассматривая её лицо, изгиб губ и шеи, руки с красивыми пальцами. Ногти на них не знали ярких лаков, какими в одиннадцать лет наводили маникюр её сверстницы. Фенины аккуратные руки всегда казались нежными и заботливыми. А от неё самой отдавало добротой и искренностью. По сравнению с ней Васькина старшая сестра Клавка была, как земля с небом. Она не чуралась высмеять брата и даже дать ему подзатыльник. Васька же считал, что все девчонки обязательно склочные, вредные и визгухи и на сестру обиды не держал. Но сейчас Феня, словно проткнула шар его отношения к женскому полу. Он ясно увидел, что казавшаяся в доброте совершенной девочка склонна возненавидеть. Вдвойне было обидно, что её ненависть была несправедливая. Очумев от пьянства родного отца, под одну метёлку она смела весь мужской род, а заодно и мальчишек вместе с безобидным Кошкиным.
- И почему я именно Кошкин? – по пути на школьный стадион с жуткой досадой рассуждал Васька себе по нос: - Ну был бы, ёлки, хотя бы «Котов», не так обидно было бы! А если б «Котовский», так и вообще было б ништяк! Всё-таки Котовский историческая личность, и можно было бы прибрёхивать, что я его прямой родственник. Тогда б не потешались, а завидовали…
продолжение следует -------------------