Седьмая глава: http://proza.ru/2020/04/08/2288
Глава 8.
Через некоторое время возбужденная толпа мужчин в количестве примерно сорока человек вывалила на улицу. Вышли вслед за ними и женщины, присутствовавшие на свадьбе, -- и Соня, и Тамара, и, конечно же, сама тетя Лена Копейкина вместе с Жанкой, а также все учителя зачепиловской школы! Одновременно любопытно и страшно было им за исход намечавшегося события. Но что самое интересное -- никто даже не пытался отговорить мужиков от планируемой драки, словно это действительно было в порядке вещей! Да и где тут, когда сами родители новоиспеченного мужа в лице Эдуарда Горецкого тоже не сказали ни слова, а уж тем более, когда его отец, (директор колхоза, простите на минуточку!) собственноручно закатывал рукава рубашки, предвкушая, как он выпишет кому-нибудь пару знатных оплеух.
К этому времени на улице было уже достаточно темно, и лишь только свет фонарей с дороги, да из окон клуба освещал территорию, где вот-вот должен был состояться грандиозный по своей сути замес. Точнее говоря, намечался классический кулачный бой стенка на стенку. По сложившейся традиции проходил он, как оказалось, в определенном месте, сразу за клубом - там имелась довольно просторная площадка, как нельзя кстати подходящая для такого рода мероприятий. Сначала надо было разбиться на команды, происходило все довольно просто -- люди становились в шеренгу и распределялись на “первый-второй” по очереди, и тут, если получалось нечетное количество участников -- то это уже как бог дал, значит имелось у кого-то преимущество. Смекнув принцип распределения, наши герои встали друг от друга через одного, чтобы оказаться в единой команде к тому моменту, когда очередь подсчета дойдет до них. Надо ли говорить, что Петру данная затея не нравилась чуть более, чем полностью, он совершенно не хотел и не планировал участвовать в надвигающемся беспределе, но одновременно с этим и проявить слабость было неловко, ведь все до единого лица мужского пола стояли сейчас в шеренге с ним, и как тут откажешься, когда вдобавок ко всему здесь еще и столько зрителей собралось... Струсить теперь -- значило ни что иное, как прилюдно облажаться!
А публика пожаловала и впрямь разношёрстная - подтянулись уже и детишки, и старики, казалось, вся деревня в полном составе собралась поглазеть на очень увлекательное и вместе с тем бесплатное зрелище!
Отбором по командам занимался Дондурей, чеканя шаг, проходил он вдоль шеренги и назначал порядковый номер, согласно которому будущий боец определит принадлежность к той или иной группе дерущихся.
Затем Володька прочертил ногой линию и скомандовал: -- Так, первые налево, вторые направо!
И все тут же принялись, подчиняясь воле своего нового командира, расходиться по сторонам относительно прочерченной линии. Все это сопровождалось довольно бурными и веселыми комментариями взбудораженных мужичков.
Толпа зевак тоже заметно оживилась, послышались громкие оклики, что-то вроде:
“Миша, покажи им!”
“Серега, только не подкачай”
“Давай-давай, Боря, я в тебя верю!”
И так далее и тому подобное.
В толпе зрителей Петя различил Соню, она стояла рядом с матерью чуть поодаль, лицо ее выражало нестерпимую грусть и волнение одновременно.
“Не бойся, Соня, я сам боюсь!” -- подумалось Горелику в этот момент, когда глаза их встретились.
На счастье наших героев, Жмень тоже попал с ними в одну команду, оттого морально было как-то легче, вряд ли бы у них поднялась рука на приютившего их Валерыча, хотя он в свою очередь их бы точно не пожалел, ведь кулачный бой для него, как и для многих зачепиловцев, сам по себе являлся культовым ритуалом!
И вот оставались считанные секунды до начала, Петр уже начал чувствовать, как от страха дрожат колени, а тут еще распухший нос усугублял ситуацию, очень не хотелось по нему получить второй раз.
-- Что мне делать, Олег? – дрожа всем телом, обратился Горелик к товарищу, видя, что Дондурей уже взял в руку красный флажок, который как будто специально кто-то из гостей заранее принёс с собой на банкет.
-- Что, страшно? Да успокойся ты! – прихлопнул по плечу друга Синицын. – Выбери кого-то поплюгавее и работай спокойно, никто здесь убивать тебя не будет! Ну… Я надеюсь! Тут главное с выбором не прогадать, вон видишь того салагу?
-- Какого? Где? – заволновался Горелик.
-- Да вон, метр с крепкой, смотри, рядом с женихом, брат его по-моему! Видишь?
-- Да-да…
-- Ну вот с ним и схлестнись, только смотри, чтоб раньше никто не перехватил, установи зрительный контакт и вперёд, только руки ближе к голове держи, понял? Защищайся! Если совсем паникуешь, тогда падай сразу, обычно по правилам лежачего не бьют.
-- Так, братва, все, надеюсь, готовы? – громогласно прервал наставления Олега новоявленный секундант боя Володя Дондурей.
-- Готовы! – отозвались наадреналининные под завязку участники будущего сражения.
-- Добро! Правила помним или уже забыли? По яйцам не бьем, лежачего не трогаем, все усекли?
-- Да в курсе, не томи уже!
-- В зенки тоже нельзя тыкать, коленями не бить!
-- Да знаем, хорош, Володя, начинай давай!
-- За одёжу не хватать, руками не душить!
-- Слышь, Дондурей, кончай уже, а то мы тебя щас сами кончим!
-- Лады… Так, пока не махну, никто не рыпается! – сказав это, секундант встал на уровне начерченной линии, ровнехонько между двумя готовыми кинуться в ожесточенную схватку командами. Затем Володька поднял руку с флажком, вся публика в этот момент замерла, затаив дыхание, вот-вот зрелище, которого они так долго ждали, воплотится в явь!
Но не тут-то было! Неожиданно чей-то пронзительный голос посмел помешать развитию предстоящего развлечения: -- Подождите, братки, а музыка? А? Ведь музыки-то нету, эээ… Непорядок!
Произнес сие какой-то не совсем лицеприятного вида дедуля, носящий неофициально звание зачепиловского старейшины.
-- Витька, ты где?! – затем весело прикрикнул он и добавил: -- Табурет музыканту!
Обращение это относилось, конечно же, к вышеупомянутому гармонисту Витьке Баклажанову, чьи замечательные вокально-инструментальные способности уже услаждали сегодня слух многочисленных гостей.
Незамедлительно был найден табурет и поставлен рядом с Дондуреем, далее музыканта аккуратно извлекли из числа зевак, толпящихся в ожидании драки, и доставили чуть ли не силой к табурету, гармонь, как и подобает, находилась при артисте.
Ну вот теперь все было готово, по устоявшимся правилам музыкант начинал играть синхронно с опусканием флажка секундантом, так вышло и на этот раз!
Но, прежде чем взмахнуть, Дондурей завопил истошным голосом: -- Куча мала! Куча мала-а-а-а-а-а!!!
Все зрители, как зачарованные, вмиг подхватили вслед за Володькой: -- Куча мала-а-а-а!!!
И только потом Дондурей махнул, наконец, красным флажком, тут же раздался залихватский мотив из-под мехов гармошки Вити Баклажанова и… бой начался!
Горелик старался все выполнять в точности, как велел Олег -- лишь только раззадоренные бойцы бросились друг на друга, то и Петя, подхваченный инертностью толпы, также помчался со всех ног на выбранную им жертву. Что с ней делать он, правда, не знал совершенно, ибо в драках участвовать за всю жизнь ему ни разу толком не доводилось (если не считать в детском садике за конфетку), потому неудивительно, что никакого ущерба он нанести хлопцу не смог, но, и противник, к счастью, оказался без особой сноровки -- они с Петей просто натолкнулись друг на друга да разлетелись в разные стороны. Петр оказался в результате между соседними двумя бойцами, еле успев прикрыться руками от летящей ему в лицо оплеухи, он отпрыгнул в сторону, споткнулся и упал на карачки, после чего уже и не пытался сразу подняться на ноги, он лишь четко осознал, что лучше теперь оставаться в таком положении и больше вообще никуда не рыпаться. И это было лучшим решением за весь вечер, ибо под дикий ор толпы, самих дерущихся да под задорную музычку, здесь, у стен зачепиловского клуба свершалось действо, сравнимое разве что с ледовым побоищем! Обезумевшие пьяные мужики лепили напропалую, кто-то падал сразу, кто-то успевал уворачиваться от ударов и наносить удары в ответ, кто-то вцепился в клинче с соперником, а кто-то, несмотря на правила, разрывал в клочья новехонькие праздничные рубашки своих односельчан. В мгновение ока все превратилось в тотальную вакханалию грубой мужской силы, Петя судорожно пытался выискать глазами, а где же Олег, с кем же он схлестнулся в этом кромешном аде? На секунду Горелик смог-таки его вычленить из плотной массы разыгравшегося кордебалета, как оказалось, в этот момент Синицын довольно успешно наваливал жениху, Эдуарду Горецкому, а Жмень закидывал на лопатки не кого-нибудь, а отца самого Эдуарда -- весьма важную шишку в Зачепиловке!
Зрители не прекращали голосить и подзадоривать, все увлеклись настолько безумной свистопляской, что крики и шум были слышны, пожалуй, даже в Мармызоне!
«Давай, Гоша, вали его, вали, бей не робей!»
«Степа, по корпусу, по корпусу!»
«Защищайся, Артур, смотри в оба!»
«Да что ж ты делаешь, Жека, ой, господи, да осторожнее же!»
И много чего еще в таком духе раздавалось на всю улицу, «все смешалось в доме Облонских».
Между тем, Горелик стал замечать, что рьяная борьба становилась все плотнее, он попросту рисковал быть затоптанным бойкими мужичками, посему нужно было срочно менять свое местоположение. Сначала Пётр попытался отползти куда-нибудь из эпицентра драки, но это оказалось не так-то легко, единственным разумным вариантом он счел встать на ноги и спешно ретироваться, пока не накостыляли.
«Главное, не нарваться! Главное не нарваться!» -- молниеносно отдалось в мозгу, а затем Петя поднялся быстро, как смог, и побежал, стараясь выскочить из кучи-малы и не привлекая к себе внимания. Ему удалось протиснуться через несколько сцепившихся соперников, они были достаточно сильно увлечены процессом, чтобы заметить Горелика, потому у него вполне основательно забрезжила надежда, что удастся-таки выбраться невредимым! И вот он уже практически достиг безопасной зоны, вот уже ясно видит он себя, стоящим в сторонке и переводящим дух, и ничто в этом мире ему больше не угрожает, как вдруг, совершенно неожиданно чей-то твёрдый кулак заехал нашему герою в челюсть, все произошло мгновенно, знатный апперкот даже подбросил Горелика вверх на некоторое расстояние от земли, а после обмякшее тело плюхнулось всем весом на спину. Да, наверное, если представить этот момент в замедленной съёмке, то он с лихвой бы мог претендовать на эффектный кадр из фильма про единоборства, тем более, если еще учесть, какой здесь был задний план – множество сплетенных в жаркой схватке мужских фигур!
Полностью ошарашенный и дезориентированный Горелик лежал на земле, в башке нестерпимо гудело, а вверху мерцали слабым светом далёкие звезды. Еле моргая тяжёлыми веками, Петя ощутил, как мутнеет в глазах, как весь организм стала одолевать сильная слабость, да такая, что не давала пошевелить ни одной частью тела. А потом где-то там, высоко в черном осеннем небе появилось ее лицо, светлое, улыбающееся…
-- Варенька… -- сладострастно прошептал наш герой и в следующий момент отключился.
-- В сердце грусть, в мозгах застой, не пора ли по одной! Гости дорогие, поднимаем бокальчики за здоровье молодых, живее-живее, голубчики! Так-так-так, а ну-ка! Всё-всё-всё, слушаемся тетю Лену, не отлыниваем! – сквозь дрему прорвалось в самую пучину сознания, еще недостаточного ясного, но уже начинающего восстанавливаться.
Горелик обнаружил себя сидящим за столом на своём прежнем месте, над ним склонился Жмень, Тамара и Синицын, они стояли рядом, и кто-то из них махал над Петей полотенцем. Едва зрение восстановилось, Горелик смог различить еще и сидящую рядом Соньку, она держала парня за руку и смотрела на него большими грустными глазами.
По мере того, как сознание возвращалось к Пете, в памяти всплыли смутные образы участников битвы, как извивались они и трепыхались в изобилии вокруг него, лежащего на спине посреди этого всеобщего хаоса, а потом, как вроде бы все закончилось и Дондурей объявил об окончании боя, люди стали после обниматься и жать друг другу руки, победителей никто не объявлял, наверное, оттого что их попросту не было, ведь важен именно сам процесс, но никак не результат. А потом в еще не прояснившемся мозгу урывками возникли Жмень с Олегом, которые подняли Горелика вдвоем с земли и повели, облокотив себе на плечи, обратно в клуб…
-- Ч-что случилось? – запинаясь, медленно промямлил Петя.
-- О! Ожил? Ну слава богу! – воскликнул в ответ Синицын.
-- Едрен-батон, Петр Сергеич, эка ж вас подбили, ну ничаво, сейчас водочки бахнете и как новенький будете, это я вам говорю! – весело раздался знакомый голос Жменя, а затем он принялся резво наливать Петру полную стопку.
-- Как ты, Петечка? – исполненная искреннего сопереживания, сказала Сонька, не отпуская его руки.
-- Я? Я норм-м-мально… -- еще пока мляво отозвался наш герой, осматривая мутным взором окружающее пространство. Наконец, он окончательно понял, что находится по-прежнему в клубе, где продолжается несмотря ни на что празднование свадьбы Эдуарда Горецкого и его новоявленной супруги Риты. Сами молодые восседали как ни в чем не бывало за своим столом, при этом жених вид имел несколько помятый, а под глазом красовался свежий фингал, но, судя по всему, данная оказия никак не влияла на его настроение!
В это самое время Копейкина буквально отдавала всю себя, чтобы снова раззадорить гостей после произошедшей драки, многие сидели с опухшими щеками и носами, на ком-то была разорвана рубашка, не у всех далеко был цветущий и пахнущий вид, и оттого, конечно, требовались дополнительные усилия со стороны тамады, дабы привести некоторых гостей в чувства!
Копейкина не унималась: -- Ручки-ножки стали зябнуть, не пора ли нам дерябнуть! Ну! Голубчики! Поднимаем бокальчики! Так! Чтобы здесь нам не зачахнуть, надо нам немного жахнуть! Давайте, веселее! Веселее, друзья!
Она произносила эти присказки, ходя по залу между столами, в одной руке держала она микрофон, а в другой бокал с каким-то спиртным, видимо, крепким.
Народ потихоньку стал просыпаться и реагировать бурными выкриками в ответ. Ну а вскоре содержимое стаканов снова полилось в желудки гостей, пришлось и Пете выпить свою дозу, чтобы поскорее унять боль да грусть после произошедшего.
Чуть позже Горелика окружили и его подружки-учителя вместе с Жанкой, каждая подошла справиться у нашего героя о здоровье, Сонька же как заноза впилась в его руку и ни на секунду не отпускала, сам Петя не мог найти в себе силы, чтобы сопротивляться, потому сидел послушным мальчиком и по большей части молчал. Синицын находился рядом с другой стороны от Пети и пил со Жменем на брудершафт, видимо, состоявшийся бой хорошо сплотил данных персонажей, да настолько, что они стали теперь практически родным братьями.
Ну а чуть дальше, в самой глубине зала сидел с довольно кислой миной на лице уже знакомый нам гармонист Витя Баклажанов. Он сидел за столом, отложив гармошку в сторону и, медленно жуя салат, пялился чрезмерно страдальческим взором на Горелика с прилипшей к нему Сонькой. Баклажанов, конечно же, на правах единственного гармониста во всей округе успел достаточно крепко дябнуть, что незамедлительно отразилось на его внешнем виде и мыслях, которые были такими же горькими, как и не допитая водка в его стакане…
…Жизнь представлялась простому сельскому парнише Витьке весьма и весьма несправедливым явлением по своей сути. Родился он в многодетной семье у доярки и тракториста, был четвёртым самым младшим ребёнком, отчего уже с ранних лет привык терпеть тумаки от старших братьев и сестер. В школе тоже как-то не задалось, дело все в том, что у парня было ровно две особенности, отличавшие его от сверстников, за которые ему часто прилетали язвительные комментарии-издевки.
Первой особенностью являлось его неумение выговаривать звук «р», иными словами, Витька картавил, и, дожив до сознательных лет, от этой напасти так и не избавился, что повлекло за собой ряд комплексов, зревших еще с младых ногтей, и которые изрядно подпитывались «комплиментами» от сверстников. И все бы ничего, казалось, с такой-то напастью еще можно совладать, хотя и не просто, но вот со второй было несколько сложнее. А загвоздка состояла в том, что у парня с самого рождения обнаружился лишний палец на руке, и то ли несколько попустительское отношение родителей, то ли отсутствие должного уровня медицины под боком как раз и послужило причиной, чтобы не избавляться от данного физического недуга. Так и остался Витька с одиннадцатью пальцами на руках, и кто знал тогда, что это поможет ему в дальнейшем освоить игру на гармони в наилучшем виде! Ну вот правда, никому бы и в голову не пришло, пока случайно учительница музыки Антонина не предложила мальчику попробовать поучиться игре на классическом для деревни инструменте. У неё была дома собственная гармонь, и она, влекомая исключительно чувством жалости, взялась заниматься с хлопцем, ведь что ему светило -- умом он никогда не блистал, а тут хоть чему-то путному в жизни научится. Так и повелось у них, целых три раза в неделю начала давать уроки Антонина бедовому парнишке игре на гармони, и вскоре не заметил сам он, как открылись ему тайны мастерства владения инструментом, как стал чувствовать он характер гармони, как проникся ею, как наловчился использовать виртуозно все свои одиннадцать пальцев для извлечения душещипательной музыки! И это было прекрасно! Вмиг стал Витька Баклажанов любимчиком публики, ни одна свадьба не обходилась без его чудодейственной игры, умел он не только хорошо играть, но и петь, что вдвойне повышало его значимость в глазах односельчан. Можно сказать, что в этом полностью нашёл себя Витька, за это его ценили и уважали в Зачепиловке, да и что говорить, когда ничего другого он попросту не умел.
Дожив до двадцати пяти лет, так и остался он жить в деревне, перебиваясь с копейки на копейку – там сям поиграет, то на свадьбе, то на похоронах. Ну еще на днях рождениях, конечно, тоже, ну а в остальном чистый иждивенец. Но зато, как сказано выше, почестями не был обделён, по крайней мере, со стороны мужиков, другое дело бабы, вот тут Витьке везло меньше, с детства из-за своих недугов не знал, как подступиться, тяжело ему давалось общение с противоположным полом, особенно с теми дамами, которые были ему любы. А из всех окружающих девчат он всегда одну только выделял еще со школьной скамьи -- свою одноклассницу Соньку Жмень, именно ее и только ее с самого детства носил он под сердцем!
Пока совсем мал был, боялся даже намёком чувства показывать, но уже после, повзрослев да обтесавшись, набрался, наконец, смелости, да стал проявлять знаки внимания к дочери Жменя, но вот незадача—безучастна была девка к ухаживаниям хлопца! Как не пытался он к ней подкатывать, все отворот-поворот давала! Ни в какую не шла на контакт, вот уже сколько лет он пороги ее дома обивал и уж было бросил дурную затею, как вдруг заселился у них молодой учитель из города, и вот тогда совсем не по себе Витьке стало! Искал он способа как-то объясниться с Сонькой, вновь обозначить свои серьёзные намерения, да все повода никак не мог найти, все не с руки, а может страшно было, что пошлёт она его куда подальше.
И вот видел Витька, прямо сейчас, находясь в изрядном подпитии, как восседает чуть ли не напротив него Сонька, да при всем за руку держит молодчика этого смазливой наружности. И как-то совсем тоскливо на душе стало у Витьки, чуть слезы от обиды из глаз не брызнули. Долго следил он за своей возлюбленной, пока не дождался того момента, когда она покинула-таки на время Петю со всей честной компанией. Выпив еще чарку, Баклажанов не совсем ровной поступью, но вполне решительно направился вслед за Соней.
Девчонка вышла на улицу подышать, да постоять-потрещать с подружками, которые к тому же еще и курили. Тут, на улице, чуть в стороне от входа в клуб и настиг ее незадавшийся герой-любовник. Он подошёл и, не говоря ни слова, несколько беспардонно взял ее под локоть и потащил в сторону от стоявших рядом с ней трех расфуфыренных девиц.
-- Эй, Баклажан, ты че творишь, ты чего выдумал? – вскрикнула одна из подруженций вслед удаляющейся парочке.
-- Соня, он в своём уме?
Но лишь короткое «не знаю…» слетело с губ обескураженной девчонки, которую уже буквально волокли куда-то вдаль от стен клуба.
А затем оперившийся любовник, сам от себя того не ожидая, вдруг поднял над землёю упитанное Сонькино тело да понес на подкашивающихся ногах к заброшенному сараю.
-- Витька! Баклажан! Ты че это делаешь? – округлив глаза от удивления, вопрошала в конец обалдевшая девчушка. – Ты совсем с дубу рухнул что ли? А ну пусти!
-- Ох, Сонечка, ох бесстыдница… -- что-то такое, не совсем суразное издал лишь в ответ хмельной гармонист. – Сколько мучила ты меня, пойдём… Пойдём со мной, пойдем, моя г'одненькая…
На время Сонька опешила настолько, что даже не смогла и сопротивляться; обняв одной рукой за шею своего обожателя, послушно поддавалась она на его столь ретивые действия.
Уже через каких-то пару минут достигли они злополучного сарая, куда триумфально внес свою фею наш горе-ловелас Витька, уже из последних силенок доставлял он любовный трофей в открытые двери сарая, а дальше ноги его подкосились окончательно, и они вдвоем с Соней, как есть, загремели на пол, благо там кто-то подстелил накануне солому и падать было не больно.
Надо ли говорить, что в сарае стояла беспроглядная тьма, и ничего другого, кроме как зажечь зажигалку прямо над Сонькиным лицом не придумал Баклажанов.
Он свалился прямо на дивчину сверху, едва успев подпереть локоть, чтобы не травмировать объект своих страданий.
-- Вот ты и попалась, Сонечка моя… -- прошептал в тот же миг Витька, как только зажигалка осветила ее румяное лицо.
-- Отвали, Баклажан! – сразу попыталась отпихнуть она так нагло навалившегося на неё парня. Соня упёрлась ему в грудь двумя руками, на что он, однако, отреагировал еще большим напором своего бренного тела.
-- Ну хватит, Сонечка, сколько ты будешь от меня бегать, пг'оказница! Не уйдёшь от меня все г'авно, вот я тебя и укг'ал, поняла ты меня, кг'асотка моя!
-- Фуу, да ты же пьяный в стельку, Баклажан! Отвали, сказала!
-- Нет-нет, Сонечка, тепег'ь мы с тобой будем уже, тепег'ь ты уже от меня не убежишь и к тому молокососу тоже не отпущу тебя, слышишь, к'гасавица! – произнося это, Баклажанов старался все сильнее прильнуть к Соньке, а если быть точнее, то дотянуться до ее губ, что так жарко манили его, отблескивая от тусклого света зажигалки.
Но Сонька была неприступна: —Да ты совсем сдурел, ты что делаешь, дурачок! Я сейчас закричу!
-- Не надо только кг'ичать, Сонечка, ну зачем ты так, к'гасоточка моя, я же тебя люблю, а ты вот так со мной поступаешь, не надо, девочка, иди ко мне, сладенькая, иди к своему Витеньке, к своему Баклажанчику ненаглядному! – в конец потерявший рассудок парниша с еще большим напором ломанулся к Сонькиным аппетитным телесам, на что она ничего не смогла придумать другого, кроме как уткнуться ему в лицо двумя руками, пытаясь дотянуться большими пальцами до глаз .
-- Ну что же ты делаешь, Сонечка, я же твой, г'однюленька, я ж тебя люблю-у-у-у… -- а дальше взвыл буквально наш обезумевший от страсти герой, ибо пальцы Сони все же достигли его глазных яблок. Зажигалка из рук выпала, и впоследствии все приходилось делать на ощупь. Удалось спихнуть-таки с себя Соньке своего горе-кавалера, а потом, превозмогая приступ оторопи, она попыталась встать на ноги, и уже почти встала, как рука Витьки крепко схватила ее за лодыжку.
-- Отвали, Баклажан, отвали, слышишь! – довольно громко вскрикнула разъярённая Соня. – Ничего у нас не будет с тобой, я ж тебе уже сказала! Хватит, понял!? Не будет у нас!
-- Ну Соня-а-а… -- промычал в ответ раздавленный парубок. – Не кидай меня… Не надо! Останься со мной! Дуг'очка, меня послушай, не ходи ты к этому молокососу, не надо, я тебя люблю вот, а он тебя не любит совсем, дуг'ной он… Не ходи к нему, я его убью ведь, послушай, убью!
-- Замолчи, Баклажан, и отпусти мою ногу! Отпусти, сказала! – из последних сил пытаясь вызволить свою лодыжку, воскликнула Соня.
Но не отпускал ее влюбленный раб Витька Баклажанов, в следующую секунду он лишь снова запалил свободной рукой зажигалку, а после, поднеся ее ближе к своему потрепанному и уставшему лицу, жалостно произнес: -- Я ведь повешусь, Сонечка… Я повешусь, слышишь? Это не шутка! Или с башни сб'гошусь пойду, если ты меня пг'оменяешь на этого щавлика!
-- Да делай что хочешь, ясно? Иди вешайся! Иди! Давай!
-- Повешусь, Соня-а-а… А-а-а-а! – словно чумной завопил затем Баклажанов, теряя всяческое самообладание. – Не б'госай меня, Сонечка! Не бг'госай! Повешусь! Повешусь я…
-- Иди проспись сначала! – сказала словно отрезала дочка Жменя в ответ на сие столь грозное заявление, а после выдернула все же ногу из ослабевшей хватки своего горе-ухажера. Так и остался он лежать в соломе, надрывно всхлипывая и наблюдая, как, подсвеченный фонарями с улицы, стремительно исчезает облик Сони в дверях сарая…
…Концовка свадьбы для Пети оказалась такой же мутной, как и первые минуты, после пропущенного апперкота, словно опять в нокауте побывал он, будто сызнова окунулся в призрачный потусторонний мир. А всему виной был, конечно же, его величество алкоголь! Как шёл домой Горелик, с кем и что вообще потом происходило, он по кусочкам собирал лишь на утро (а точнее в обед), когда судорожно оторвал чугунную голову от подушки. На улице уже во всю стоял день-деньской, было слышно, как во дворе возился Жмень, ну а здесь, в этой же комнате, но почему-то на полу, а не на раскладушке, в спущенных до колен штанах и в полурасстегнутой грязной рубашке спал никто иной, как капитан милиции, оперуполномоченный Олег Синицын. Петя различил даже слюну, стекающую у друга по подбородку, при этом он изрядно храпел.
«Да-а-а, вот это погуляли…» -- тяжело прокатилось где-то в глубине мозга.
На беду нестерпимо болела не только голова, но и челюсть, Горелик изо всех силенок стал пыжиться-вспоминать хоть какие-до детали концовки вчерашнего вечера, вспыли в туманном мозгу некоторые подробности, а именно как сидели за столом, балакали об несовершенном устройстве мира, как танцевали потом до упаду под самые современные хиты. Затем явился смурной образ Соньки, вспомнил Петр, как пил с ней на брудершафт какую-то редкостную гадость, а затем вдруг танцевал с Жанкой под песню Газманова, водил хороводы непрестанно. Еще немного покопошившись в обрывках хмельной памяти, смог зацепиться Горелик еще и за какой-то пьяный разговор с местным гармонистом, по ощущениям разговор этот выдался весьма эмоциональным, что-то с великим усердием силился полоумный мальчишка доказать Пете, может даже угрожал, но вот предмет разговора так и остался недосягаем теперь совершенно, все как в тумане...
Ну что поделать, организм требовал минералки. Петр попытался встать на ноги, после чего его тут же повело, и он чуть не упал прямо на своего друга. Синицын же, видимо, услышал это движение, отреагировал протяжным стоном и громким сглатыванием залипшей в горле слюны.
-- Ты что, блин, вытворяешь... -- промямлил, еле ворочая языком, Синицын. Потом открыл глаза и приподнял голову, осмотрел себя, оценив свое несуразное положение. -- Хопа, ничего себе меня закрутило! Сколько сейчас времени?
-- Н-н-не знай-у-у-у-у! -- очень тяжело выдавил из себя Петр, пытаясь надеть штаны. Он силился сделать это стоя на ногах, но опять же его подкосило, и он свалился на диван.
-- Мдаа.. -- слегка ухмыльнувшись, промычал Олег, затем тоже попытался встать. Его мутило ничуть не меньше, чем Петю, хотя и был он более тренирован к своим годам. Синицын стал натягивать спущенные штаны.
-- Как все болит, -- корчась в гримасе, между тем проговорил Петя, он пока не рискнул снова вставать и полулежал на диване после падения.
Синицын вторил приятелю: -- И не говори, елки зеленые, давненько я так не напивался, башка сейчас лопнет.
Друзья, все же сетуя и ворча на плохое самочувствие, решили-таки выйти на разведку из комнаты. Обоих интересовало наличие хоть какой-то влаги в самой близкой доступности. Каково же было их удивление, едва они, покинув свои апартаменты, заприметили в гостиной накрытый в изобилии стол, за которым хлопотала Тамара.
-- Оооо, проснулись, мальчики! -- очень живо и весело поприветствовала она своих постояльцев. -- А я как чувствовала, что вы до обеда спать будете, вот как раз разогрела вам, идите умывайтесь и бегом за стол! Ох и видок у вас! Ну красавцы!
Такое радушие было оценено нашими героями самым положительным образом. Они тяжелой поступью направились на улицу, в сортир, обоих изрядно подташнивало, а посему каждый по очереди счёл нужным соблюсти необходимый ритуал для облегчения этого состояния.
Жмень встретил их во дворе самой широкой на свете улыбкой, всячески понимая и поддерживая ребят добрыми словами, когда они, вытирая слезы, выходили наружу из добротно сколоченного хозяйского туалета.
- - Ну что, хлопцы, едрен-батон! Как самочувствие? Херовато, я гляжу, совсем вам, ай-да в дом, опохмелиться дам!
-- Нееет, спас... спасибо -- кривясь, отвечал на это Петр, но Жмень был неумолим, он, по-отечески обняв за плечи двух друзей, повел их обратно в дом.
Вскоре появилась и Соня. Она была тоже изрядно помятой, но натянуть улыбку все же удосужилась.
Все трое сидели за столом практически недвижимыми изваяниями, первым делом Синицын, Петя и Соня принялись жадно хлебать минералку, пили, не стесняясь, прямо из горла по очереди из одной полуторалитровой бутылки. Жмени не смотрели на них с чувством осуждения, в этом доме принято было иногда пригубить крепко, а тем более по такому поводу, как свадьба сына директора колхоза, по данной причине отнеслись родители с пониманием к тому, что наблюдали в сей момент.
Далее все собравшиеся принялись есть и обсуждать вчерашний день, особенного внимания удостоился, конечно же, кулачный бой. Следы на лице были видны у всех его участников. Красовалась царапина и синяк на щеке у Жменя, припух нос у Олега, да и у Пети нос был не в полном порядке, к тому же болела челюсть после чертового апперкота.
Сам Борис Валерьевич находился в очень хорошем расположении духа, всячески шутил и подбадривал не шибко здорово выглядевших гостей, да и Соньку вместе с ними, конечно. Вид она имела чрезмерно бледный и уставший, очевидно, тоже вчера на радостях не рассчитала, сколько же спиртного мог уместить её организм. А пила она, надо сказать, по-мужицки лихо. Ну а что тут, собственно, удивительного, это же деревня, кто ж в ней не пьёт?
Тамара также вела себя довольно раскрепощенно, может быть даже чуть более, чем обычно. Очень ласково смотрела на гостей, особенно на Петю, смеялась и улюлюкала в такт шуткам мужа. Валерыч же стремился подлить немного гостям самогона и ударялся в яркие вчерашние воспоминания, обращаясь главным образом к Синицыну: -- Ну а помнишь, как мы это их того, едрен батон! А? А я, помнишь? Помнишь, как я его? Ну а ты-то вообще молоток, накостылял этому паршивцу по первое число! Ну молоток, едрен батон, не сдрейфил!
В ответ на эти комплименты Олег лишь улыбался натужной улыбкой, еле-еле жуя огурец.
А вот Петя почувствовал себя несколько неловко, осознавая, что уж кому, но точно не ему, есть тут чем похвалиться.
“Да и черт с ним! Разве для этого я родился? Разве для того, чтобы всяких деревенских мужиков кулаками мутозить!” – нашёл сам для себя слова утешения Горелик. – Это не моё призвание ни разу! Что я, хулиган какой? Тьфу ты! Хорошо хоть зубы не выбили…”
Между тем Тамара, сидевшая напротив Петра, как-то пристально смотрела на него, будто в самую душу заглянуть пыталась, все искала повода спросить его о чем-то личном, да не удержалась в конце концов: -- А вы, Петр Сергееч, извините, вчера такой весёлый были, просто не узнать вас! Помните? Такой разговорчивый были, смешной! Так Сонечку нашу обхаживали вчера, одно загляденье!
Сказав это, Тамара расплылась в улыбке и подмигнула едва заметно Горелику. Дочь сидела рядом по правое плечо, они тут же переглянулись с матерью после произнесенных выше слов.
Горелик же не мог вымолвить и звука, будто язык онемел во рту.
- Ну вы помните, Петр Сергеевич? – не унималась Тамара и посмотрела на парня так, будто от его слов зависела сейчас вся её жизнь, жизнь простой деревенской женщины. Она не просто ждала, она требовала всем видом своим ответа на поставленный вопрос, и хотела получить его немедленно.
- Нуу… -- как-то растерялся захмелевший от самогонки Петя и закашлялся: – Много вчера чего было, я, если честно, совсем поплыл, вы извините, если чего…
- Да бросьте вы, Петр Сергеевич, все было отлично! Вот и Сонечке понравилось, правда, солнышко? – повернулась к дочери Тамара.
-- Мда, мама, – сквозь неимоверное усилие выдавила из себя ответ болезная девчонка. – Свадьба удалась.
- А вы скажите, Петр Сергеич, скажите, если не секрет, а есть у вас, ну, барышня какая-нибудь в городе? М? Или вы один пока у нас такой красавец на свете поживаете?
- Нуу, мама! – недовольно прогундела Соня.
-- Нет, ну а что? В самом деле! – видимо, любопытство полностью захлестнуло Тамару, и она не собиралась останавливаться. – Ну вы нам может скажете, м? Ну чисто по секрету?
Совсем неуютно Пете стало от таких расспросов, он всячески искал глазами поддержки у Жменя или у Синицына, но, как назло, никто из них не проронил ни слова.
-- Ну скажите нам уже, ну Петр Сергеич!
-- Так, мать, не приставай к человеку! – среагировал наконец Валерыч. – Не обращайте внимания, Петр Сергеич, дорогой, вот выпейте лучше, едрен-батон. Оно легче станет на старые дрожжи-то!
Но что-то нашло на Горелика, и он уже было рот открыл, чтоб выдать тираду относительно их дочери, рассказать им вдруг в подробностях обо всех ее домоганиях и приставаниях, о том, что прохода ему не даёт который день, а он на такое не подписывался ни разу, да и вообще что девчонка не в его далеко вкусе!
Именно это пронеслось в одну секунду в голове Пети, и он уж вознамерился решительно ответ давать, как в дверь вдруг постучали. Настойчиво и громко.
- Ыххм… -- осекся Петя.
- Да чтоб тебя! – недовольно высекла Тамара, -- Кого там принесла нелёгкая! Пойду гляну.
- Да, сходи, мать, посмотри. Остудись заодно, едрен-батон! – весело хмыкнул Жмень.
Недовольная хозяйка грузно встала и нехотя направилась в сенцы. Остальные молча продолжили сидеть за столом, наблюдая тяжёлыми неясными взорами, как Валерыч безбожно подливает крепленое мутное варево в стаканы. Мягко говоря, оно уже не лезло в горло, но исключительно только из чувства уважения и такта гости не смели отказываться. Не пила только грустная Сонька. По ней легко читалось неумолимое желание вообще сию же секунду сгинуть отсюда куда-нибудь в прохладное и тихое местечко.
Тамара вышла на крыльцо и с удивлением обнаружила, что на улице никого нет.
“Да что ж такое, это что еще за фокусы!?”
Женщина все же решила осмотреться, зашла за угол дома и успела заприметить чей-то силуэт, который нырнул уже за следующий противоположный угол – персонаж скрылся за обратной стороной дома.
Тамара резко направилась туда, ожидая настигнуть-таки этого наглеца, который посмел над ней столь бесцеремонно подшучивать в её собственном дворе. Но опять супруга Жменя не обнаружила там нежданного гостя.
-- Да что я за тобой гоняться буду, паршивец!
Все больше и больше возбухая от гнева, Тамара вновь твердой поступью направила свой шаг обратно к крыльцу, обогнув таким образом по кругу весь дом и вернувшись к исходной точке.
-- Так, это меня уже достало! Ты где, чертяка? -- приговаривала она по пути.
Но тут ее труды были наконец вознаграждены!
На ступеньках у самой входной двери как ни в чем не бывало восседал, закинув нога на ногу, один молодой человек. При этом он курил самокрутку, непринуждённо выпуская дым через ноздри. Физиономия его была изрядно помятой, если не сказать заплывшей. Краснючие щелочки-глаза слезливо смотрели куда-то вдаль.
-- Баклажа-а-ан??? – с немалым возмущением издала грудной звук Тамара. – Ты что тут забыл, жених хренов?
Малец на этот грозный оклик лишь медленно перевёл мрачный взгляд на женщину.
-- Не гневите бога, Тамаг`а Ивановна, – с большим трудом высек из себя замученный похмельем мальчонка. – Я это… Я к Сонечке вашей пожаловал. Жениться хочу…
-- Чиво-о? – выпала в осадок супруга Жменя. – Ты че, совсем сдурел, Баклажан! Я же тебе строго-настрого запретила к нам таскаться, ты что, забыл?
Гармонист и бровью не повел, а лишь протяжно затянулся, затем молвил: -- Тамаг`а Ивановна, я же говог`ил вам, что люблю Сонечку, и вот я пг`ишёл к ней свататься, позовите ее, скажите, Витька уже здесь! Пожалуйста… -- как-то жалобно закончил несчастный юнец.
Эти слова лишь ещё больше обозлили Тамару, она сжала кулаки что есть мочи: -- Так! Уходи немедля, не буди во мне беса, Баклажан! Не нарывайлся, уходи по добру по здорову, слыхал?
Тамара сделала шаг к страдальцу, отчетливо понимая, что тот явно не в себе.
Но гармонист был не преклонен, он только презрительно хмыкнул, а после, повернув голову набок, густо сплюнул куда-то в траву. Затем сказал, дрожа голосом: -- Понимаете, я слишком долго ждал, Тамаг`а Ивановна, слишком долго! Сонечка любит меня, я знаю это, и мне никто не помешает быть с нею! Пожалуйста, позовите ее, Хг`истом Богом молю, позовите! Пожалуйста! Иначе я с башни сбг`ошусь, Тамаг`а Ивановна! Клянусь, сбг`ошусь! Зовите Соню! Немедленно!
От такой вопиющей наглости Тамару в буквальном смысле перекосило, на глаза попались резиновые сапоги, стоящие у входной двери. Повинуясь приступу гнева, женщина схватила один из них и обрушилась что было сил на голову бессовестного мальчугана!
-- Ах ты черт! Ты что себе позволяешь, сволочь! А ну пошёл вон, а ну брысь отсюда, недоумок! На! Получай! Ещё! А вот так! – с этими словами она стала лупить истошно Баклажанова не только по голове, но уже и по спине. – Убирайся прочь! А ну быстро! Пошел! Пошел отсюда!
-- Ай! Ой! Не надо! За что?! Ай!
И ещё удар, и ещё. Бедняга явно не ожидал такой прыти, стал защищаться руками, но безуспешно, жёсткая подошва приземлялась аккурат то в темя, то в ухо, а потом и по шее прилетело чувствительно.
Витька, совершенно сбитый с толку и напуганный, вскочил со ступенек да направился быстрым шагом к калитке, отбиваясь при этом как мог от разозленной матери Сони.
-- Вы пожалеете, я сбг`ошусь, Тамаг`а Ивановна! Помяните моё слово, сбг`ошусь! Вот увидите!
-- Пошел прочь, несчастный! Вали по добру по здорову! Получай! Давай! Пошел! Иди вон!
-- Я сбг`ошусь с башнииии, ааа…
-- Вон, я сказала!
Когда Тамара вернулась в дом, все заметили, что вид её был чрезмерно взволнованный.
-- Кто это приходил, Тома? – обратился к жене Валерыч. – Ты там что, ругалась с кем-то, едрен-батон?
-- Да так, Сифон приволокся, клянчил деньги, как всегда.
-- А этот… Ну ты меня зови в следующий раз, я ему объясню, где деньги лежат.
Приход Баклажанова, конечно, немало сбил прыть с Тамары, не стала она больше досаждать расспросами о личном Горелика, наоборот, утихомирилась и ушла в себя.
Весь оставшийся день прошёл под эгидой задушевных бесед под крепкую самогоночку “а-ля Жмень”. Крепка она была чертовски, свалила вскорости наших героев совсем, еле доковыляли до постели, Горелика же и вовсе пришлось нести Жменю на руках. Он был весьма учтив с парнем, как отец родной нес его, осторожно и, можно сказать, нежно. Положил уставшее молодое тело на диван и даже пледом накрыл. Синицын же кое-как сам доплелся, бухнулся на раскладушку камнем и заснул мертвецким сном.
Так проспали друзья уже до самого утра. Первая, мысль, которая одолела Петю, это как хорошо, что планы-конспекты он написал заранее, сейчас бы ему было очень непросто, тем более что проверка в школе ожидалось именно сегодня, в понедельник.
Парни встали по звонку будильника, не сказать, что они были свежими как огурчики, скорее нет, голова опять гудела, а к горлу подступала предательская тошнота. Все нутро выворачивало и мутило нещадно, но что поделать, рабочий день неотвратимо начался, а значит нужно было, превозмогая себя, приступать к своим обязанностям. Насилу запихав в себя блины, приготовленные заботливыми руками Тамары Жмень, каждый отправился на свое рабочее место. Олег уехал на специально присланном за ним милицейском бобике в Мармызон, а Петр поплелся в школу, продолжать сеять разумное доброе вечное в массы. Сонька, кстати, пошла вместе с ним, нести едва посильную трудовую вахту медицинской сестры. По дороге не разговаривали, только думали каждый о своем, девчонка -- о безжалостно проходящей мимо нее одинокой жизни, а Петр -- о новой возлюбленной, о Варваре, которая все чаще и чаще напоминала о себе, лезла в мысли навязчиво и дерзко.
День начался тяжело. Самогонный хмель упорно не хотел покидать буйну головушку горемыки-Горелика. А работать как-то ведь было надо. Урок проходил у пятиклашек, довольно послушных, к слову, им только дай задание, и они уйдут в него с головой. Это обстоятельство пришлось как нельзя кстати, Петр сначала попытался из приличия, конечно, объяснить новую тему “ Правописание жи—ши, чи—щи, жу—шу, чу—щу”, но язык что вкопанный упирался в зубы, не слушался, зараза, все не соглашался шевелиться, веки же наливались свинцом, мел в руке дрожал. На мгновение парню показалось, что он сейчас вообще потеряет сознание, но нет, героически выстоял, расстегнул ворот рубашки, ослабил галстук.
-- Ну ладно, ребята... -- еле слышно вымолвил Петр и сел за учительский стол. -- Давайте мы с вами самостоятельно поработаем сегодня.
-- А что, новую тему не будем разбирать, Петр Сергеич! - воскликнула Машка, одна из самых смелых девчонок в классе.
-- Эмм, фух.. Эээ.. Да, будем, но надо еще старую закрепить, так что давайте, открываем учебники... Так... Вот, страница тридцать два, упражнение четырнадцать. Все нашли? -- слова давались молодому учителю очень тяжело, веки так и норовили сомкнуться.
-- Да, Петр Сергеич!
-- М-молодцы... Так... Ну, вот видите, словарный диктант, надо вставить пропущенные буквы. Переписывайте слова и буквы вставляйте. А я потом проверю... Это самостоятельная работа!
-- Нуууу! А почему так много, Петр Сергеич! Вы видите, как много! Мы устанем!
-- Ничего-ничего! Тренируйтесь, вы ж уже взрослые, чего плакать, потом знаете, какие задания будут в старших классах, это пока совсем мало, вот потом...
Некоторое время дети еще сопротивлялись, но класс был действительно послушный, оттого, на счастье Горелика, не пришлось их долго уговаривать. Похныкав, школьники принялись старательно выводить буковки в свои тетради.
А Петр пытался навести на себя самый деловой и важный вид, дескать следил за ними, чтобы не списывали. Неизвестно, сколько он так просидел, но сон неумолимо наступал на измученный от похмелья организм. Как ни старался, как ни сопротивлялся Горелик, но дрема неустанно накатывала на него, ослабла голова на шее, свесилась, подбородок уперся в грудь, и молодой учитель русского языка захрапел прямо во время урока, сидя на своем рабочем месте!
-- Петр Сергеич! Петр Сергеич! -- послышалось откуда-то из небытия.
-- А? Что? -- спохватился наш герой
-- Вы что, спите? -- снова Машка решилась обратиться к учителю.
-- Эээ.. Я? Нет, вы что... Все нормально!
-- Аха-ха-ха! Точно? Мы же видели! Вы спали! Петр Сергеич! Вы нас дурите!
И по классу прокатился негромкий смешок.
-- Да вы нас обманываете, Петр Сергеич! Не притворяйтесь, вы спали!
-- Так, а ну тихо, дети, все нормально, давайте там, не шумите. Сделали уже?
-- Нет еще! Тут так много писать!
-- Хорошо, тогда продолжайте...
-- Вы какой-то уставший...
-- Да все в порядке, это вам кажется!
Ох и нелегко было Петру в этот день, кое-как осилил он, вымучал этот урок, поплелся в учительскую. А там уже все на ушах стояли. Проверка нагрянула строго по графику. Все носились по коридорам, как угорелые. Розенгауз ходил с каменным лицом, окруженный свитой проверяющих. За ними семенила завуч Катерина Павловна и что-то постоянно поддакивала, но с большего молчала. Отдувался в основном директор, естественно. Слава богу! Слава богу, что у Петра сегодня было всего два урока, и он сможет пойти сразу после них домой! Пусть другие бегают и трясутся, он все же еще молодой учитель, только начинающий и без классного руководства! Журналы он заполнил, тетради проверил, пусть проверяют, уж к кому, а к нему точно не подкопаются!
Так и вышло, пока школу, а точнее учительский состав лихорадило, Петр оттарабанил свои честных два урока, затем пошел в методический кабинет и весь третий урок проспал за столом, а после сходил в столовку, перекусил, и вроде как полегчало. Между тем проверка продолжалась, но по слухам, все проходило нормально, Розенгауз успел зачистить все углы, прибрать, так сказать, все улики, а посему нервничать и переживать особого повода не находилось.
Домой Горелик шел уже с гордо поднятой головой, шаг его был гораздо более тверд, чем в самом начале дня. Голова прояснилась, и всю тяжесть утреннего хмеля заместили целиком и полностью фривольные думы о Варе. Так сильно захотелось увидеть ее, так трепетно стало в груди!
Недолго колебался молодой человек, уже подходя к дому, решил окончательно, что прямо сейчас соберется и поедет к ней, к своей ненаглядной принцессе!
Петр готовился к встрече в этот раз по-особенному. Долго умывался, причесывался, чистил зубы. Надел самую красивую футболку и парадную, как он считал, куртку. Побрызгался туалетными духами, подаренными матерью на День рождения. В общем был удовлетворен тем образом, который смотрел на него по ту сторону зеркала.
Как добираться? Неужели снова на велосипеде? Ну а почему бы и нет, Розенгауз сегодня точно будет в школе до самого вечера, и можно спокойно ехать, не рискуя на него нарваться.
Валерычу было абсолютно по барабану на сохранность его двухколесного байка, оттого Петр воспользовался им без малейших угрызений совести, учитывая отсутствие хозяина, да и всех Жменей дома в этот момент.
Сел и поехал, окрыленный светлым образом Вари, предвкушая волнительную встречу с нею!
Он прекрасно помнил, где жила она с матерью, оттого направился сразу к их жилищу. Но не решился идти с пустыми руками, сорвал предварительно охапку цветов на соседской клумбе, хоть уже и подсохших. Легонько постучался в калитку, чувствуя, как затрепыхалось сердечко внутри, словно рыба об лед забилось, да так, что, казалось, сорвется и вовсе со своих сосудов-канатиков от возбуждения!
Вскоре показалась престарелая женщина. В ее чертах легко угадывалась дочь, такие же раскосые глаза глядели на Петра из-под сетки морщин.
-- А ее нет -- молвила женщина -- Она сейчас у дяди живет, на фазенде, за лошадьми смотрит.
-- А, спасибо! -- несколько расстроился Горелик и, вежливо попрощавшись, отправился в сторону угодий Богомаза.
Едва подъехал, сразу заметил, что ворота были сломаны, тут же вспомнил про рассказ Синицына, как он, гнавшись за Коклюшкиным, разнес их крепкой Нивой к чертовой матери. Несколько поколебавшись, Горелик оставил велосипед у забора и прошел внутрь двора.
Сам двор встретил парубка тишиной и осенней прохладой. На улице никого не было, только ветер спокойно колыхал траву, да ржание лошадей доносилось со стороны загона. Петя осмотрелся, надеясь увидеть Варвару, но решил все же, что она находилась сейчас в доме. Горелик не спеша подошел к двери, с трудом перебарывая оторопь, которая настигала его нежданно-негаданно, в самые неподходящие часы, когда, казалось, наоборот, нужно было изо всех сил проявлять мужество и стойкость характера. Но легко сказать, ведь одно только воспоминание о прекрасной дивчине пробуждало откуда-то из глубины нутра самые смелые юношеские фантазии!
Петр, несколько раз глубоко вздохнул и постучался...
…Рабочий день Синицына начался довольно скучно и рутинно, он требовал от оперативника изрядной концентрации, ибо совершенно необходимо было подготовить подробный отчет для начальства, изложив во всех деталях объективное положение дел. Писанины намечалось невпроворот, что очень злило Олега, а документ там ждали еще на прошлой неделе. Конечно, большие боссы часто звонили Синицыну, консультировали его, но он все равно стремился поступать по своему усмотрению. Одно только его злило и озадачивало, что, несмотря на все проделанные манипуляции, существенно продвинуться не удалось. Да, теперь прояснилось дело с самим Розенгаузом, теперь можно было точно сказать, что он является главарем банды, наверняка как-то замешан с делом браконьеров, возможно, имеет там долю, но это еще нужно доказать. Ответ же на главный вопрос -- кто повинен в смерти завуча Любимовой, оставался открытым, хотя, кто знает, что еще всплывет по ходу расследования. А еще куда пропали Богомаз с Коклюшкиным? Наблюдения за домом Розенгауза ничего не давали уже вторую неделю, словно понял тот, что следят за ним, потому притаился, залег на дно. Интуиция подсказывала Олегу, что ключ к разгадке лежит непосредственно в личности самого директора, что, если прижать его к стенке -- он все выдаст, потому что все знает, это как пить дать! Наверняка еще какие-то грешки за ним водятся, чувствовал это Синицын каким-то звериным ментовским чутьем! Что-то мутит Розенгауз, что-то замышляет, но как вывести его на чистую воду? Пойманные браконьеры все как один молчат словно рыбы, и им ничего особого не припаяешь, так как заказчик за мясом на станцию прибытия не явился, кто-то предупредил, а значит и не существовало преступной схемы, не было доказательств того, что мясо заготавливалось с целью получения финансовой выгоды. А за сам забой животных можно было только что... Штраф впаять да отпустить восвояси.
Все это немало заботило Олега, не давало покоя, но пока приходилось мириться с тем, что есть, хотя уже и вынашивал Синицын план того, как разберется с Розенгаузом, ведь он жил в доме непосредственного участника его банды -- Бориса Жменя! Ведь какую-то роль, какую-то функцию выполнял тот? Эти вопросы буквально разъедали молодого оперативника, но ничего -- скоро! Скоро мы все узнаем!
Ну а пока приходилось корпеть-трудиться над бумагой, исписывая ее неровным почерком, возвращаясь в мыслях снова к произошедшим событиям. И все бы ничего, если бы не похмелье, которое этому изрядно мешало.
Никто из работников участка не смел тревожить сейчас Синицына, потому что завоевал он авторитет среди них очень большой, если не сказать огромный. Никогда еще во всем Мармызоне не доводилось служителям правопорядка иметь дело с такого рода профессионалом, как Олег, который успел за столь непродолжительное время продемонстрировать небывалые доблесть и отвагу. Все чуть ли не каждый день вспоминали его погоню за Коклюшкиным по крышам вагонов. Это было очень смело, практически на грани жизни и смерти.
Прошло вскоре полдня, и Синицын выдохся. Отчет удалось родить где-то только наполовину, но рука отказывалась совершенно дальше строчить, а мозг думать.
-- Фуух... - захотелось нещадно передохнуть, выпить кофе, покурить да погонять мысли. Так и сделал.
Олег встал из-за стола, подошел к открытой форточке, вставил сигарету в рот. Закрыл глаза, пытаясь отогнать от себя все не отступающее похмелье.
“Черт возьми, башка совсем не работает!”
Затем оперативник открыл глаза и увидел висящий рядом с окном плакат на стене. Это был потертый эротический постер. Пышногрудая красотка улыбалась Олегу с соблазнительной картинки, на миг показалось даже, что она ему подмигнула.
“Вот тебе на, чудеса!”
Синицын снова закрыл глаза и вмиг перед ним возникло пережитое недавно в доме Богомаза. Ясно всплыл в мозгу прелестный стан Вари, вот так женщина! Кудесница прямо!
Все мужское зашевелилось в Олеге, воспряло внизу живота, артериальное давление подскочило до высоких значений.
“Черт возьми... А почему бы и нет!”
Синицын не медлил ни секунды, быстро затушив окурок, он снял куртку со спинки стула и вышел в коридор. На пути ему попался как раз водитель, которому Олег тотчас же отдал приказ везти его в Ватрушкино якобы по срочному сыскному делу -- надо дескать опросить жителей деревни о личности Богомаза для прояснения ситуации.
Через каких-то полчаса оперативник был аккурат доставлен в деревню. Сыщик отпустил водилу на подъезде к Ватрушкино в целях конспирации, чтобы милицейский уазик не светился лишний раз. Приказав вернуться на это же место через два часа, сам Олег направился к особняку Богомаза пешком.
Что говорить, ему несказанно повезло -- объект его вожделения находился дома!
-- Ну здравствуй, Варвара! -- самозабвенно проговорил Синицын, едва явился на пороге жилища.
-- Ну здравстуй, Олег! -- вторила ему деревенская бестия.
Ну а дальше все как в тумане, мозг больше не порождал мысли, только тело стремилось максимально отработать свои функции, с жару, с наскоку. По всем законам сопротивление вроде бы какое-то должно быть, но нет, девушка отдалась сразу, всю себя подарив ненасытному гостю.
Очнулись уже в постели. Огонь страстей поутих, и можно было расслабиться. Они оба лежали на большой кровати, полностью обнаженные и молча курили, стряхивая пепел в стакан из-под виски.
Олег поймал себя на мысли, что столько сил и энергии он потратил, что даже разговаривать тяжело, да и неловко как-то. Оттого он просто молчал и заглядывал украдкой в глубину девичьих зеленых глаз, которые иногда поднимала на него Варя, но быстро отводила, чувствуя все же некоторое стеснение.
Они пролежали так, наверное, не меньше часа, все пытаясь заговорить, но каждый раз понимая, что это будет лишним, что все в избытке сказано на языке тела и пока не нуждалось в трансформации в обычные человеческие слова.
А потом двое любовников начали засыпать, растворяясь каждый в своих, приятных мыслях, улетали куда-то далеко-далеко, в полной тишине, в полном отрешении.
-- Олег! Проснись! Олег! Ты слышишь?
-- Да... Что такое?
-- Кто-то стучит!
-- Где? И правда...
Оперативник, с трудом разлепив очи, смог расслышать неуверенный стук в дверь.
“Интересно. Неужто Богомаз явился!”
-- Я пойду, открою? -- вопросительно посмотрела на него Варвара.
-- Конечно, давай!
Варя не стала даже одеваться, а просто, замотавшись в простыни, пошла к двери. Синицын решил не дергаться и остался лежать в кровати, внутренне будучи на готове к самым решительным действиям и на всякий случай подгреб к себе трусы со штанами.
“Неужели дядя вернулся? А может это маме что-то понадобилось от меня!” -- размышляла Варя в тот момент, когда уже тянула на себя дверную ручку.
-- Ты-ы-ы? -- совершенно искренне удивившись, отпрянула девушка назад.
На пороге стоял Петя во всей красе и глупо улыбался.
-- Я... -- пересохшими губами молвил парень и машинально протянул озорнице неказистый букетик. -- Разрешишь войти?
>>> Продолжение следует