Была сухая и очень теплая осень. Первое воскресенье сентября. В этот день, Колька Брызгунов, сорокалетний, добродушный мужичок, работающий уже больше десяти лет на местном комбикормовом заводе шофером, проснулся еще затемно, так как ему надо было сегодня ехать за дровами в лес. Эти свежие, березовые чурбаки, Колька вдвоем с тестем напилили на отведенной им делянке еще три недели назад, и пока на улице стояла хорошая погода, их нужно было срочно доставить домой.
– Поедешь все-таки? – спросила Кольку в полудреме жена, упитанная, деревенского вида баба. – Решил?
– Надо. – без настроения ответил ей Николай. – Рад бы не ехать в этот чертов лес, а чем зимой топить-то будем?
– Может и вправду нам продать свой дом, и присмотреть себе квартиру?
– Ага, щас же. Выгляни в окно, кто это там переезжает такой, красивый? Хм. В квартиру. Буду я в бетонной клетке жить. Хм.
– Позавтракай, чего-нибудь там, Коль. – не открывая глаз, с нотками легкого недовольства в голосе, промурлыкала супруга. – Мне так не хочется вставать так рано.
– Ой-ой-ой. Неженка моя. Укуталась, смотрите.
– Ведь воскресенье, Коля. Выходной.
– А у меня не выходной, что ль? – удивился такой несправедливости Николай. – Ладно. Лежи, лежебока. Пока погода позволяет, привезу. – и мужик тихонько похлопал жену по мягкому телу. – Завтракать не буду. А вот ужин, мама, чтоб, как надо был. – и загадочно ей подмигнул.
Женщина едва приоткрыла один глаз и озадаченно посмотрела на вмиг приободрившегося мужа.
– Отец не едет в этот раз с тобой? – вопросительно нахмурила она брови. – Все бы маленько хоть подмог.
– Не едет. Хм. – мгновенно сменил свое настроение мужик. – Он в прошлый раз мне всю дорогу ныл. Тесть. Хм.
– Опять радикулит? Или не хочет?
– Ага, радикулит. Хех. Сам дерет, и сам родит. Ты думаешь, что он после вчерашнего-то сможет?
Каждую субботу у тестя Николая, бывшего районного охотоведа Трофима Данилыча Лизунова, носящего в деревне неприглядное прозвище – Кержак, существовал ритуал – с раннего утра он начинал топить баню. Истопит ее ближе к обеду, напариться, как следует, и примерно до полуночи у себя дома в одиночку пьет. Никакие уговоры на него, ни со стороны суровой жены, ни двух дочерей не действовали, и об этом его можно было даже не просить.
– Как на него еще влиять? – зашевелилась в кровати жена. – Инсульт был? Был. Что ему еще Кержаку надо?
– Ладно. Пустое. Щас че говорить? Один управлюсь, как-нибудь. Толку на него щас время тратить.
И Колька, собрав на кухне в сумку простецкой еды и термос с чаем, поехал на заводском Газике в лес.
Ехал и тихонько напевал.
Окрасился месяц багрянцем,
Где волны бушуют у скал.
Поедем красотка кататься,
Давно я тебя поджидал…
Ловко обогнув по проселочной пыльной дороге небольшую деревеньку Ильмовку, шофер вдруг заприметил справа на обочине усердно голосующего старика. За плечами у него болтался наполовину набитый чем-то не тяжелым старый рюкзак, в одной руке он крепко сжимал две невзрачных бамбуковых удочки и крупный подсачник.
Колька сразу же затормозил. Старик заулыбался.
– Кидай свои манатки в кузов, дед! А сам сюда скорей взбирайся. – шофер со скрипом распахнул дедушке пассажирскую дверь, и не спрашивая куда ему надобно ехать, сразу же пригласил того в кабину.
– До Глухого, парень, не подбросишь?
– Я же говорю садись. Садись-садись! Доставим, дедушка, с комфортом.
И мужчина, с удивительной легкостью перекинув через невысокий деревянный борт свою поклажу и снасти, сам сел на мягкое сиденье и с силой захлопнул дверь.
Газик резко дернулся с места и из-под задних колес в разные стороны поднялась серо-коричневая пылища.
– Ну и погода нынче. Ух. – одной рукой держась за железную ручку на панели, а второй вытирая вспотевший лоб, пробубнил старик. – Но чует мое сердце, недолго людям радости осталось, еще неделя и пойдут дожди.
– А мне теперь все равно. – от души лыбился Колька и давил кирзовым сапогом на педаль газа.
– Чего так?
– А у меня сегодня отходная. За раз свои дровишки увезу. А там хоть потоп, хоть ведра. Все одно-едино. А вечером я пью. Да еще, как пью! Во-первых, воскресенье, а во-вторых с дровами разобрался! Гы-гы-гы!
– С дровами разобрался, говоришь? Это хорошо. Я говорю, когда живешь в деревне, как без дров?
– Сам-то, батя, городской? Али из Ильмовки?
– Был городской, да весь вышел. Хе-хе. Уже местный.
– Это как? В деревне домик прикупил?
– Жену свою год назад похоронил, и на жительство перебрался в Ильмовку. Родителей покойных дом тут.
– Понятно. – вздохнул Николай. – Только надо было не в Ильмовку, а к нам в районный центр Кресты. У нас и речка там и пруд. Как в том анекдоте: – Где у вас тут пруд? А где поймают, там и прут. Ха-ха-ха!
Дедушка на юмор Кольки только ухмыльнулся.
– Рыбачить любишь, погляжу? – спросил шофер.
– Из меня рыбак, как из дирижера Большого театра портниха. Так, коротаю потихоньку время. В этом деле, понимаешь, главное не рыба, тут главное, понимаешь, процесс. Ну и кошкам, если очень повезет, какая-никакая, а закуска. Из города четыре кошки, я дурак привез.
Колька весело накручивал отшлифованную до блеска баранку и с интересом слушал городского человека.
– Я тоже, помню, ездил с тестем на рыбалку. Кореш на севере у нас с райцентра жил. Хороший был мужик, простой. Рано ушел только в мир иной, а так рыбак был о-го-го, что надо. Приедешь бывало по осени к нему на кордон, все по уму там, и сортир, и банька, и дом из кедра, и казан. Дня два сначала ты с дороги квасишь, потом, если тебе здоровье позволяло, то на моторке с ним на острова плывешь. Ох и порыбалили тогда мы этой рыбы. И стерлядь, и муксун, че только, помню, с тестем не ловили на Оби.
– Я, как тебя ни послушаю, товарищ, ты всю дорогу мне про пьянку говоришь. Выпить любишь?
– А кто у нас не любит? Скажи отец мне, кто у нас сейчас не пьет? Моментом за автографом к герою съезжу.
– Зачем куда-то ехать? Вот он, самый настоящий трезвенник перед тобой.
Николай наморщил свой большой, открытый лоб и удивленно посмотрел на пассажира.
– Как, совсем?
– Лет десять уж ни грамма в рот не брал.
– Прям совсем-совсем?
– Ни капли. Говорю же.
Шофер подозрительно взглянул деду в его морщинистые, хитрые глаза и у него в голове отчего-то сразу промелькнула возможно послужившая этому невероятному событию причина.
– Закодирован, что ли? – ехидно спросил Николай.
Мужик звонко засмеялся.
– Отчего же? По твоей логике, если человек не пьет, то обязательно он закодирован, что ли?
– Ну я не знаю. У нас в Крестах все поголовно пьют. А кто не пьет, то только кодировка этому причина.
– Вы это серьезно?
– Да уж куда серьезней.
– Хм.
– У нас на комбикормовом заводе, знаете, как раньше пили мужики, пока их бабы на прием к директору товарищу Реброву не сходили.
– Жаловаться ходили поди? – с лукавой улыбкой поинтересовался дед.
– Хм. Ну не просто так же.
– И помогло?
– Ну, как сказать.
– Скажи, как есть.
– Издал Иван Лукич Ребров по предприятию бумагу, значит приказ, кто из рабочих беспробудно пьет, всех закодировать на десять лет за счет конторы.
– Послушай, а ведь масштабно мыслит твой Ребров.
– Мыслитель, тоже мне, мудрец. Набили бедолагами автобус и поперли. Это надо было видеть. Я думал, они до города по трассе, казенный Пазик в клочья разнесут.
– И каков результат? Кому-то помогло это? Результат каков? – не скрывая любопытства спросил старик.
– Кому-то может и помогло. Хе-хе.
– Вот видишь. Значит не зря?
– Ага, не зря. Хм. А кто, прям там же в городе в закусочной нажрался.
– Ай-яй-яй. Так и невтерпеж? За них и деньги заплатили, и скопом всех-то за бесплатно отвезли.
– Ага, точно, скопом. Как пленных немцев. Ха-ха-ха!
Лицо дедушки сделалось серьезным.
– Нет. – вздохнул дед. – Я не понимаю.
– А че же тут не понимать? Ведь мужикам видней. Раз пьют, значит есть на то, какие-то весомые причины.
– Это какие, такие могут быть причины, когда человек безбожно пьет?
– Да разные причины. У кого в семье проблемы, у кого-то на работе не лады.
– И надо обязательно пить?
– Это называется не пить, а снять стресс, или иным словом, напряжение.
Старик с прищуром посмотрел на шофера и заулыбался.
– Эх вы, ловкачи. Все бы вам только и напряжение снимать. И на какие только не идете отговорки. Пьянство, это же ведь зло. Пьяница в семье, для всей семьи сплошное горе. Ведь сколько женщин из-за этого подали на развод?
– Тут дело не в них. Все от конкретной ситуации зависит. Бабы на белом свете тоже разные бывают. – на секунду помечтал Николай. – Встречаются такие, которые как вцепятся когтями в глотку, так хоть святых из дома выноси. А случается, что к нашей мужиковой скорби очень редко, и наоборот. Кхе-кхе. Вон у меня один такой дружок, счастливчик, так каждый божий вечер, на пару со своей сударкой, по три-четыре стопочки Пшеничной, за ужином стабильно пьет. Но самое-то интересное не это. Кхе-кхе. А то, что его жена, Рита, Рита, Маргарита, ни какая там-нибудь распущенная девка, или, прости Господи, тьфу-тьфу-тьфу, шалашовка, а воспитательницей в детском саде вкалывает, как весь порядочный народ.
Дедушка осудительно покачал седой головой.
– Нет, милок. Когда баба поддает, это тоже, знаешь, далеко не дело. Нет, не дело. – задумчиво, словно сам с собой, еле слышно сказал дед. – Прямо упаси Бог. Мужик, еще, куда ни шло. Ну, выпил малость, ну, даже и опохмелился, на то он и мужик. Но если баба начинает пить, вот тут хана, пиши, пропало. Женский алкоголизм не излечим. Бесполезно. Вон у меня у родственничка в Колывани, теща, помню, всю жизнь работала продавцом в гастрономе, и всю жизнь по-черному пила. Как только ее не вытурили из торговли, странно.
– Козырная должность, продавец. Поди, с жратвой твой родственник вообще беды не знал? Где у нас всякий разный дефицит? Конечно под прилавком в гастрономе.
– Я хотел не об этом сказать. – заметно занервничал дед. – А то, что там она и научилась пить винишка. Один день стопочку после работы, как ты говоришь, второй уже чекушку, ну, а третий, полноценный литр. И баба постепенно с круга сбилась. А что такое пьяная баба в семье?
– Что?
– Катастрофа. Что. Даже если мужик не пьющий, дело не спасет. Потому что он посмотрит-посмотрит на ее распутные загулы, и сам от безнадеги и запьет.
– И где она щас? Жива?
– Похоронили десять лет назад обоих. Зимой по пьяни угорели, твою мать.
– Судьба. – вдумчиво вздохнул Николай.
– Да нет, милый мой. Не судьба. Дурость. Надо было видеть берега-то, а не ее поганую лакать.
Колька, объезжая на дороге залитую водой глубокую яму, резко крутанул рулем и тихонько матюгнулся.
– Точно говоришь, отец. Когда в доме баба пьет, в семье от этого одни проблемы. У меня соседи, вот вроде молодые, но со своей безумной пьянкой, даже потеряли пацана.
– Умер?
– Погиб.
– Да ты, что?
– Ему тогда всего три года было. Мать на него пособие за месяц получила, и давай вместе с отцом те деньги пропивать. Нет, чтобы домой купить чего. Так они вместо этого, набрали водяры, и давай, как полоумные бухать. Вот малый без присмотра и остался. Эти алкаши без задних ног валялись, а он глядел-глядел на это гадство, и босиком от них убег.
– Далеко?
– В соседский лес. Зайти-то в него, зашел, а как назад вернуться, вот тут ему уж оказалось не под силу. Искали парня всем селом. Думали сначала, что они его по глупости убили. Открыли, помню, подпол, когда осматривали хату, а он под самый верх битком забит пустыми бутылками и всяким там дерьмом.
– Вот я тебе об этом говорю. А как в лесу нашли-то?
– Так и нашли. Стучащему, да откроется.
Старик сделал грустным свое лицо.
– Нет. Бабам пить, совсем не дело. На женщинах ведь держится семья. – осуждающе буркнул дед.
– Да ну уж. Так и держится?
– А как же.
Колька не обращая внимание на дедушкин бубнеж, все также бойко крутил рулем и вспоминал о той далекой северной рыбалке.
– Ну, так вот. Это самое. – спустя минуту ожил голос Николая. – Про ту рыбалку я не досказал.
– На севере-то?
– Ну.
– Ну, давай, договори уж.
– Приехали мы, значит, всей гурьбой в избушку прям на берегу Оби.
– Толпой?
– Ага, артелью. Расположились за большим столом, гутарим. Выпивки полно, закуски, тут же домино, картишки. И тут нам кореш представляет человека. Да еще с такой ехидцей, дескать, знаете, кто он? Смотрю я на того хлыста, и ничего не понимаю. Человек, как человек, только в очках. Два глаза, нос и уши. Что, думаю, за фрукт.
Старик захохотал.
– И кем он оказался? Не уж-то генеральный секретарь?
– Да ну вас, секретарь. Скажете тоже. Учителем истории он оказался в сельской школе, вот кем!
– Учителем?
– Во-во. Педагогом, мать его.
– В избушке на севере, на берегу Оби, учитель? Каким же ветром его туда занесло?
– Товарищ кореша. Он его и притащил на ту рыбалку.
– А, ну тогда понятно. – кивнул головой дед. – А то я думаю, откуда он взялся там.
– Тут я возьми, да и задай историку вопрос: – А когда, дескать, крепостное право отменили на Руси?
– Ты серьезно? Ха-ха-ха!
– Ну. – часто заморгал своими голубыми, влажными глазами шофер.
– И как, ответил на вопрос?
– Да хрен-то там, ответил. Ха! Заткнулся в тряпочку, как кто.
Дедушка задумался.
– Да нет. Знал он ответ. Не мог не знать. Скорее всего, обиделся просто.
– Вот и я понял так. – пробубнил Николай. – Потом, когда мы спать все улеглись, гляжу я, возле носа педагога – крыса. Ну, думаю я, справедливость есть.
– Ха-ха-ха!
– Тебе, отец, смешно, а мне обидно, что покрутилась крыса малость, и не схватив его за нос, ушла.
Дедушка внимательно смотрел на Кольку. Понравился он ему. Особенно приглянулась старику его, какая-то детская, непосредственная простота.
– Раньше много приходилось куролесить. Хм. Пока был холостым. – то ли от бесконечной тряски по лесному бездорожью, то ли от зацепивших душу воспоминаний, у Николая затряслось внутри. – В основном все больше сослуживцев по армейке навещал. Куда только черти меня не заносили. Украина, Прибалтика, Средняя Азия. Эх. Как перекати поле, ей Богу был. Помню, даже, как-то завалился за Кавказские горы.
– И как? Я к сожалению, не был там.
– Чудесно. Хм. Как. – сразу разомлел шофер. – Ох и хорошо меня встречали эти горцы. А какие дядя Гамлет в Ереване жарил шашлыки. Там чуть меня по пьяни даже на молоденькой армяшке не женили. Ха-ха-ха! А ведь хорошая была бабенка, черненькая, слова не услышишь, а какая, мам дорогая, у ней грудь. Работала библиотекаршей, в какой-то ихней басурманской школе. Жалко не вспомню, как ее родимую зовут.
– И что вам помешало воссоединиться? – старик неоднократно бывал в той далекой, чужой стороне, и хорошо знал менталитет восточных женщин, но отчего-то сам немного побаивался их. – Ты не захотел?
– Не в этом дело. – отмахнулся от пассажира Колька. – Захотел, или не захотел. Тут не на это сделан был расчет. Ну, представь себе, как я домой не нашу бабу привезу-то? Прикинул хорошенько, тыквой пошурупил, и пришел к окончательному и верному решению, что меня родственники и односельчане не поймут.
– Может ты и прав. Наши девки будут покрасивши. Как не выгадывай, они для нас свои. Да и не для чего со своим уставом лезть в чужой монастырь. Ни к чему все это. Ни к чему.
– Вот щас заговорил с тобой про сослуживцев, и еще вспомнил о своих дурных поездках, кое что. – разошелся водитель. – Как-то был в Москве я у товарища в гостях. Сплю, как щас помню, утром в зале с бодуна, а у него сестра откуда-то приперлась злая. И давай его с пристрастием допрашивать, долго ли я еще у них собрался отдыхать? И напирает, дескать, шибко надоел ей. Трындит-трындит, а я, дурак, все слышу. Тут он возьми, да заверни сестре в ответ. Якобы, он сам ждет не дождется, когда убуду восвояси я. Да еще добавил, что я ему не друг и не враг, а так. Представляешь? И в хвост и в гриву умыли москвичи меня.
– Даа. Гостеприимный твой товарищ, нечего сказать.
– Вот и я свои вещички ту же в сумку, и первым паровозом на Урал.
Когда Николай закончил, дедушка так ласково засиял.
– Ох и занимательный же ты, как я тебя послушаю, парень. – щурясь по-доброму на Николая, громко порадовался попутчик. – Ты с таким бесхитростным подходом к жизни, наверное, совсем не видишь снов?
Шофер немного удивился этим необоснованным по его мнению словам.
– Это почему же, интересно, я не вижу? Вижу. Я, что, не человек?
– Ну кто тебе сказал, что ты не человек?
– А я сам себе сказал.
– Уж на себя пожалуйста не наговаривай.
– Недавно мне с похмелья снился. – Колька глянул через боковое стекло на заросшую молодыми сосенками горку. – Так-то сроду нихрена не сниться. А тут возьми, холера этакая, да приснись. Хм. Че к чему. Даже не знаю, что теперь и думать.
В тот же момент старику показалось, что до того доброе шоферское лицо от этих воспоминаний сразу же сделалось, каким-то серьезным, и где-то даже слегка деловым.
– И что за сон? Секрет? – с неподдельным интересом спросил дед и в ожидании ответа впился своими, теперь уже хитрыми и одновременно мудрыми глазами в Николая. – А если очень попрошу, не скажешь?
– Да какой там секрет? – равнодушно отмахнулся от разговорчивого пассажира Колька. – Были бы секреты. Мелочевка. Так. Будто тащу на спиннинг я большую-пребольшую рыбу. Бревно замшелое такое. Мне мигом страшно стало, твою мать. – и шофер, резко отпустив баранку, развел руки по сторонам.
– Похоже на щуку, или гигантского сазана, минимум кило на двадцать пять. – дед с ходу определил примерный вес клюнувшего монстра, хотя он сам в рыбацком деле был профан.
– Может и он, а только кожа у него была такая гладкая, румяная, прям, как у незамужней девки после жаркой бани титьки. Тащу я эту здоровенную корову, эту дуру не спеша, подтягиваю осторожно к лодке, и тут на самом интересном месте, жена, зараза, как локтем дала мне в бок.
От этих слов старик даже немного вздрогнул.
– Когда во сне ты ловишь рыбу, это к хвори. – со знанием дела сказал рассудительный дед. – Мне помниться, в каком-то я журнале больно умном прочитал на этот счет статью.
– Я не знаю, как насчет твоей статьи, но шибко мне запала в душу эта рыба. Если б не баба, гадина такая, то я бы вытащил ее. А щас, че языком своим трепать без дела. Все уж.
– А я, как-то тоже однажды к соседу заглянул домой, а у него весь крытый двор завален карпом. Да карп такой хороший на клеенке, да свежий, жирный, прямо ух.
– Даа, карп-карпыча, ни с кем не перепутаешь, однако. Хе. – причмокнул слюнявыми губами парень. – Эта рыбка будет самый сенокос. У меня баба, помню, как-то в городе на операции лежала, хм, так я ее хирургу, Абраму Самуиловичу Кацу, дай Бог ему и семье его побольше денег и богатырского здоровья, хвостов-то, знаешь сколько рюкзаками приволок? Ууу. Уж шибко он потом нахваливал мои гостинцы. Что ты. Ууу. Что ты. Да, карп, он и в Африке карп. Немного, правда жирноват. Но в сухарях он самый цимус. Хех. Ням-ням.
– Это, где, я спрашиваю, наловить ты умудрился столько, разлюбезный друг мой? Да ты, никак колхозный рынок грабанул?
– А он?
– А он мне говорит, и вправду, что колхозный, только не рынок вовсе это был, а нашего колхоза пруд.
– Браконьер, что ли? – живо заходил желваками Николай. – Иначе, как ты попадешь туда свободно?
– Я, перво-наперво, про тоже у него спросил. А он толкует, что вовсе никакой не браконьер, если при нем те сети ставил самолично рыбинспектор Вася Журов.
– И они туда же? Хм. Рыбинспектора?
– Не хотят быть белой вороной. – вздохнул дед.
– Все из одного теста. Мда. Это уже, батя, не смешно. Это уже попахивает явным криминалом. Нам, значит, только удить мелочь разрешают, а сами на казенных водоемах, по беспределу сетками гребут?
– Вот и мне не смешно. Скорее горько. Теперь поди и разбери, кто у нас щас правый, а кто левый, и кто вообще закон блюдет?
– Да кто его сейчас блюдет? Разве кому-то, что-то надо? – безразлично отмахнулся от старика шофер. – Кто на кого, отец, видать учился, тот то с работы и несет. Возьми хотя бы тестя моего Данилыча охотоведа. Тьфу! Ты думаешь он по путевкам, всему районному начальству, дичь-то круглый год возами вез? То та. Задарма!
– Точно толкуешь, паренек. – наконец собравшись с мыслями, ядовито ухмыльнулся дед. – Как там у классика Жванецкого? Что охраняешь, то и имеешь?
– Не знаю я такого классика. Не слыхивал. Но раз сказал ты, значит так. – подпрыгивая на дорожных ухабах, буркнул напоследок Колька и затих.
Следующие пять минут ехали молча.
– Ты говоришь, бабу схоронил? – первым заговорил шофер.
– Эх-хе-хе. Да. – с грустью отозвался дед.
– И че, никого не осталось больше? Один, как волосок на лысине, что ли?
– Почему один? Ну, кто тебе сказал, что я один? Дочь осталась в городе с внучкой.
– Большая внучка-то?
– Двенадцать лет.
– Клоп еще. Хе-хе.
– Все бы клопы такие были. Я тебе скажу, что намного похитрее будет нас.
– Нынче молодежь грамотная. Куда нам до нее.
– А ты знаешь, как мне ее, росинку, жалко?
– Че так?
– Переживаю, как у нее сложиться жизнь. Как она будет идти по этой жизни. Хм. Когда столько на пути дерьма. Ты думаешь, кто-то плечо подставит? Нисколечко даже не сомневаюсь, никто. Кончились те времена, когда все люди были братья. Щас каждый сам за себя. Ты погляди, щас какие времена. Не времена, мучения. Щас всем чужие проблемы до фонаря. Щас у людей на божничке за место икон деньги. Щас о душе никто не думает, смотри. Можно подумать, вечно будут жить. А внученька моя сидит, глазами ясными моргает. Ребенок ведь. Ты знаешь, как у меня душа болит. Я пока живой-то, пригляжу. А помру? Кто об ней позаботиться?
– Как кто? А мать?
– Так ведь мать, она пока мать. А замуж внучка выйдет. А если мужик попадется, да не приведи Господь, будет бить.
– Да че поди уж сразу бить. Разве хороших ребят на свете мало?
– Если у нее, не дай Бог, че случиться, я и с того света приползу.
– Все будет хорошо! – задорно воскликнул Колька и снова замолчал.
От этой простой и забавной беседы с таким хорошим парнем, как шофер, старику стало так необыкновенно хорошо, что он решил тоже рассказать Кольке одну нелепую, и в тоже время поучительную историю, приключившуюся с ним лет тридцать тому назад.
– Смотрю я на тебя, и себя молодым вспоминаю. Я тоже шабутной был, как и ты. В какое только я дерьмо не вляпывался в этой своей длинной жизни. Но раз до сих пор живой-здоровый, значит Бог миловал меня. Эх-хе-хе.
– Че завздыхал-то? Душу заскребло?
– Заскребло, говоришь? Да историю одну нехорошую вспомнил. Ну не то, чтобы уж шибко нехорошую, но все ж.
– И чем она нехороша?
– Товарищ у меня на Волге жил, Семен Булыгин. Вот уж, где был настоящий товарищ, да даже не товарищ, бери выше, друг. Я вместе с ним всю срочную, плечом к плечу на одной заставе.
– В погранвойсках служил, отец?
– В них самых. ВЧ - 4527. На конце СССР.
– Это где?
– Да на китайской границе, где. Река Амур. Слыхал?
– Ты серьезно? Во дела. Так ведь, и я в той стороне.
– Погранец, что ли тоже?
– Самый настоящий.
– Значит коллега? Ты погляди. Хм. Как тесен мир.
– Ага. На границе тучи ходят хмуро?
– Всяко ходят. И хмуро, и не хмуро. Так вот. Перебил ты меня. Пишет он, как-то мне письмо из дома, дескать, летом на Волгу, на рыбалку приезжай.
– Еще бы. Хм. На Волге я бы тоже порыбачил. Это не в наших, заросших водорослями ручьях. Тьфу!
– Вот и я оказался легок на подъем. Я в то время, как раз в отпуске был, и переговорив с супругой, подумал, а почему б и вправду мне на Волгу не податься.
– И правильно. Отказывать друзьям никогда нельзя. Откажешься один раз, второй не позовут и вычеркнут мгновенно из блокнота.
– Ах да, забыл тебе сказать, мой сослуживец то, Семен, сразу после армии в милицию пошел работать, и когда к нему я ездил, он уже начальником там главным был.
– Большая шишка, начальник милиции. Полезно таких сослуживцев иметь.
– Сидим мы, значит, как-то дома у него, мой приезд тихонько отмечаем, разные арбузы там, огурцы, помидоры, краковская, самогонка, красота. И тут к нам, бац, под вечер, друг его пришел. На запах, думаю я, что ли.
– Незваный гость, хуже татарина. Хе.
– Я не к тому. Кем бы ты думал оказался, этот гость?
– И кем? Ну говори, говори. Хе-хе.
– Вот, ни за что не угадаешь. – выждал недолгую паузу старик и заинтригованно посмотрел на гоняющего в недоумении мысли Николая.
– Да говори уж. Я сдаюсь.
– Районный прокурор. – прикрикнул дед.
– Прокурор? Ты серьезно? – вылупил ошалевшие глаза шофер. – Правда, что ли? Точно бы не угадал. Я их только по телевизору и видел.
– Не местный парень оказался. Он туда сразу после юридического по распределению попал.
– Неплохо. На Волгу всяко лучше, чем на севера.
– Ну и засиделись за бутылкой вчетвером мы.
– А, кто четвертый?
– Я, Семен, его жена, и этот хренов правовед-смотритель. Хе.
– Хорошая компания. А как же. Все правильно. Приезд обмыть, святое дело.
– Ну, а где бутылка, там и две. Да потом еще несколько раз, я бегал в магазин. В общем, как черти напились. И тут, уже почти под утро, хозяин предлагает покемарить всем.
– Ну так понятно. Хм. Столько слопать.
– Постелил нам, значит, с прокурором в зале на диване, а сам с женой улегся в спальне, твою мать!
– А че домой он не пошел, прокурор-то? Ты понятно, издалека приехал, гость. Ну, а он то, местный?
– Да пьяный был он в стельку. Куда в таком ты состоянии пойдешь. Но дело не в том. Слушай дальше.
– Давай-давай. Складно говоришь.
– Спим мы, значит, без заботы дрыхнем, и тут я чувствую, что у меня в трусах чья-то рука. Ты понимаешь?
– Не совсем. – уставился на деда Колька.
– Вот тугой. Да прокурорская рука-то, ёксель-моксель. С бабой, он с перепою, что ли перепутал меня.
– Ха-ха-ха! Ты че, отец, серьезно?
– И тут с дивана соскочил я с перепугу. – затрясся от возмущения старик. – Да, как схватил законника одной клешней за тонко горло, да как второй заехал со всей дури по его рогам.
– Ха-ха-ха! Это прокурору? Ха-ха-ха!
– Ему, ему.
– По рогам? Ой, не могу! Ха-ха-ха!
– А кому ж еще-то? А щас вот думаю, а может вовсе он не перепутал, а вдруг с его мужской ориентацией бардак?
– Ха-ха-ха! Ну ты батя и даешь! Ха-ха-ха! Ха-ха-ха!
Дедушка в этот момент сделал задумчивым свое рябое лицо и покачал головой.
– Чудны дела твои, Господи. Вот ведь охальник. Хм.
С Колькиного лица все не сходила улыбка. Он, где-то слышал, что за границей случались однополые браки, но что такой случай мог произойти в непогрешимом, почти святом Советском союзе, поверить он в это не мог никак.
– Да ты слушай дальше. Слушай! Самое интересное будет в конце. Прошло, значит, с момента той моей поездки больше года. Я уж и об ней забыл. Сидим мы с приятелем, как-то у меня дома, выпиваем, баба моя тогда за больной тещей ходила, и у нее цельный месяц жила. И тут звонок.
– По телефону? – опять перебил водитель.
– В дверь. Я говорю звонок в дверь.
Колька настороженно посмотрел на старика и замер.
– Кто бы ты думал, это был?
– Не уж то прокурор? – онемел Николай.
– Прокурор! И вместе с ним мой сослуживец, Семка. На семинар какой-то прибыли в наш город, и решили, черти, меня навестить.
Шофер принялся неистово хохотать.
– Сюрприз удался? Ха-ха-ха!
– Ну, думаю, вот это гости. Хрен с прокурором буду седня спать.
– Ой, не могу! Ха-ха-ха!
– Не может он.
– Хватит батя! Ха-ха-ха! Ой, хватит! Ха-ха-ха!
– И тут мне в голову пришла одна идея. Решил я, значит, над своим товарищем немного подшутить.
– Ууууу! – задыхался от смеха Колька. – Ааааа! Хватит, батя. Все!
– Положил их на диван валетом. – не мог остановиться старик. – А сами с Семкой, ну моим сослуживцем, как бедные родственники на полу легли. Утром открываю я глаза, а товарищ, что с прокурором спал-то, на табуретке у окошка курит. Хмурый такой. Вижу, что этой ноченькой не спал. И на ухо, про прокурора шепчет мне. А тот храпит, как трактор в поле, и на лице его виднеется фингал.
– Ха-ха-ха! – подобно умалишенному, хохотал Николай. – Ха-ха-ха!
Прошло полчаса. Степенно прокравшись на Газике по лесной колее до старого, деревянного моста через речку Крутобережку, Колька правыми колёсами заехал на глиняную бровку и остановился.
– Часа через три я поеду обратно. – сказал он вылезавшему из кабины старику. – Если успеешь насидеться, то маши.
– Спасибо, сынок. – от всей души заулыбался дед. – Не встретил бы тебя, и молодость свою б не вспомнил. Спасибо. Храни тебя Господь. – и аккуратно захлопнув дверь грузовика, он высоко поднимая ноги, побрел через плотные, кустистые заросли дикой смородины и малины к студеной, говорливой реке.