...
Ну вот тебе, здрасте! Шестнадцатый. Твой. Выходи уже! Да шоб тебя и твои семэчки... Олеся! Ну третий раз с первого до последнего и обратно! Это ж вам не карусель! Голова кругом. Ну пожалей ты меня, старого. Ведь пятый десяток уже, а это уже восемьдесят или даже девяносто, по-вашему. Не дай Бох где-нибудь тросс устанет, не дай Бох! Хотя, как говорит дядя Сема: "Усталость- дело слабых!" А его надо слушать, всё-таки авторитет во втором поколении (Берта Соломоновна- мама Семена Исакиевича, естественно, на первом месте). А ещё он говорит: "Это не Ваш лифт - это моя совесть".
Позвольте представиться, я- лифт! Да, обыкновенный лифт в необыкновенном доме, в ещё более необыкновенном городе и в совсем непонятной стране. Мы в Одессе! Или как говорил Буба Касторский: "Я одессит, я из Одессы, здрасьте!"
Наш подъезд, это что-то с чем-то. Всё меняется, время идёт, точнее несется куда-то, заставляя нестись всех вместе с собой. В нашем доме, уже на протяжении десятилетий, незыблемо только две вещи- фигура Цили и шляпа дядя Сёмы. А всё остальное как поезд- вот он, только что здесь, пускал пар и давал гудок на весь перрон, а вот он уже мчится Бох знает куда, уступая место уже новому, более современному электропоезду, который также, как и его собрат, через какое-то время, собрав пассажиров, снова везёт их в неведомые дали. Вот и я так же, только вожу я людей вверх и вниз.
Берта Соломоновна (дай Бох ей столько здоровья, сколько она съела семЭчек) ещё крепка, как умом, так и телом. Циля забыла за свою фигуру и купается в счастье быть строгой мамой и заботливой женой. И только иногда я слышу, как она жалуется Берте Соломоновне:
- Мама! Почему Сёма постоянно пропадает за шахматами? Мне же нужно, хоть иногда, внимание и уход!
На что дядя Сёма, уже стоя в дверях, отвечает на весь этаж:
- Внимание! Циля, я ухожу! - и, быстренько спускается вниз. Он же так меня до сих пор и бережёт. Вниз, только по лестнице. Старая закалка!
А Циля, смотря страдальческим лицом Марии Магдалины, на Берту Соломоновну и простирая руки к небу причитает:
- Всё! Я больше так не могу!
На что Берта Соломоновна отвечает:
- Цыц, Циля! Всё- это когда ноги холодные!
Но Циля не уступает и тоном
неудовлетворённой медведицы парирует:
- Ой, мне всё равно, лишь бы “Да”!
Соседи тоже часто слышали об увлечении дяди Сёмы шахматами, причём по самым неожиданным поводам.
-Что ваша головная боль, Циля Львовна? - спрашивала соседка сверху
-Опять ушла играть в эти дурацкие шахматы! - отвечала ей Циля.
Или мимо скучающей Цили проходит знакомый и спрашивает:
-Почему у вашего тела такой грустный вид?
-Ах, не до вас Давид Маркович, это всё мой Семён уже третий час все не может со своей королевой расстаться.
Или Берта Соломоновна спросит:
-Циля, а где же Сёма?
На что Циля, зная, что дядя Сёма пошёл играть к своему соседу сверху, отвечает громко, на весь подъезд:
-Так это Сёма своега шаха мату учит!!!- и заливается таким громким смехом, что от него шарахаются не только голуби на улице, но даже фонари в округе. А сам дядя Сёма, услышав недовольные крики своей супруги, быстренько закончив партию, возвращается домой.
Иногда, конечно Циля выходит из себя, и с грозным видом появляется на дворе, где всегда за столиком кто-то есть:
-Ну Сёма, ну шо такое? Ты опять играешь в шахматы!
- Ша, Циля, не делай гембель...Зато ты знаешь, где всегда мене можно найти.
Ещё одной страстью дяди Сёмы является опера. Циля же к ней всегда была совершенно равнодушна. Поначалу, Циля отшучивалась на фразу Сёмы:
- Приглашаю вас в оперу!
- Сема, ви шо, не выговариваете слово ресторан?
Пытаясь привить Циле любовь к опере, дядя Сёма брал её с собой на каждую премьеру, пока в один из таких показов она не уснула. И всё бы ничего, но Циля- женщина " в теле" или "с телом", как она себя называла, иногда похрапывала. И надо же такому случиться, что в этот раз она всхрапнула, да так сильно, что дядя Сёма подпрыгнул на месте и тут же её разбудил. Циля, в первые секунды не понимая, где находится, встала. Благо, её храп совпал с последним боем тарелок в первом акте, а её поведение привело к тому, что уже в конце первого акта зал стоя рукоплескал артистам, а сам дядя Сёма кричал "Браво!". Правда, им пришлось после этого уйти в антракте, так и не досмотрев оперу, потому что дяде Сёме было ужасно стыдно за этот поступок.
Но Циля, не была бы одесситкой, если бы пришла с таким позором домой к Берте Соломоновне. На выходе из оперы Семен Исакиевич засмотрелся на длинноногую брюнетку, которая в коротеньком платье выходила вслед за ними. Циля поняла, что это ее шанс.
- Ах ты старый кобель! - пафосно вскрикнула она, - Ну и шо, Сема, и стоила она того, шо я тебе дома устрою?
И все время до дома, она устраивала дяде Семе сцены ревности.
Это все я еще услышал даже до того, как пара зашла в лифт. Ну а дома это все закончилось только после того, как Берта Соломоновна прикрикнула на Цилю:
- Ша Циля! Сема понимает слов! Я думала, что ты таки без ума от него. Оказывается, ты была без ума и до него! Брак- это прежде всего доверие! - продолжала Берта Соломоновна строгим голосом, - А знаешь, что такое доверие?
Циля уткнувшись взглядом в пол, рассматривала цветочный орнамент на линолеуме.
- Доверие, - продолжала Берта Соломоновна, - это когда тебе говорят, что твой Сема гуляет, а ты отвечаешь- Пусть гуляет, он у меня тепло одет! А ты Сема, лучше...
- Не говорите мне, как лучше, скажите мне мама, как оставить хорошо! - вспылил Семен Исакиевич, возмущенный невозможностью рассказать свою версию событий.
Берта Соломоновна исподлобья посмотрела на сына.
- Лучше сходил бы завтра в магазин и купил что-нибудь к чаю. Третий день не с чем его пить!
Больше в оперу Семен Цилю никогда не брал. Ну а Циля теперь всегда говорила, проважая Семёна Исакиевича на очередную премьеру:
- Так лучше б я на эти деньги купила селёдки!
Сёма на неё не обижался. Всё-таки уйти на три часа одному от семейной жизни- дано не каждому! Узнавал я всё это из разговоров дяди Сёмы с мамой, которой он каждый раз рассказывал о содержании новой постановки и, даже, пытался петь кусочки арий. Мама, как правило, его не перебивала. Зато Циля постоянно комментировала, что и как она изменила бы в сюжете, из-за чего получала от мамы (конечно же не от дяди Сёмы, который НИКОГДА с Цилей не спорил) нагоняй. Конечно ПОСЛЕ рассказа и наедине.
Берта и Яша
Идиллия этой семьи продолжалась очень долго. Дети Цили и Семёна Исакиевича росли. Все так вжились в свои роли- бабушки, папы и мамы, жены и мужа, что только тогда, когда старший сын вылетел из родного гнезда, а второй вот-вот должен был опериться, до всех дошло, что эта самая идиллия заканчивается и, наступает старость, или, как говорила Берта Соломоновна: "Старость- это молодость, помноженная на мудрость, просто умноженная многократно!"
Конечно, старость наступала не для всех, а для половины большой семьи. И вот, Яков и Маркуша уже учились далеко от дома. Берта Соломоновна, все так же готовила свои синенькие, а Семён и Циля всё так же любили друг друга, о чём Циля постоянно напоминала Семёну, а сам Семён Исакиевич всегда с этим соглашался. Ведь женщины, похожие на Цилю, никогда не соглашаются на слово: "Нет!" или "Не знаю!". Конечно, дома оставались Давид и... Андрей - братья близнецы, которые вечно пропадали в своей комнате за новенькими компьютерами и бабушке на глаза попадались только за ужином.
Я тоже старел вместе с этой семьей. Мои панели снова стали грязными и, как, уже тоже постаревшая, уборщица Фрося ни тёрла их, разводы становились все шире и шире, а в полу уже грозилась образоваться дыра. Я все так же возил людей до 16 го этажа и обратно. Всё так же, мои двери в момент отдыха были открыты на третьем этаже, и все также, дядя Сёма, жалея меня, спускался вниз по лестнице. Вот уже несколько месяцев он ждал ответа на смену лифта, от обслуживающей дом кампании, которую называл "золотой". Но не за то, что она была очень хорошей, а за то, что она, кампания, озолотилась за счет их дома.
Берте Соломоноане было уже далеко за восемьдесят. Силы её покидали, она уже не выходила на улицу, но её острый ум не давал никому покоя.
-Сёма! Вот тебе календарь на десять лет вперёд, - говорила она.
- Зачем мама?
- Я же не вечная! Я тебе отметила даты, когда нужно покупать Циле цветы.
- Зачем мама? Неужели Циля собралась открывать цветочный магазин? Да и она, вроде, живая ещё.
- Запомни Семён, цветы нужны для того, чтобы "Уже дам!", стало "Таки на!".
Семён и Циля очень заботились о здоровье Берты Соломоновны. Самое первое, что они сделали- это поставили водоочистительный фильтр на кран. Кран работал замечательно, но привычку Берты Соломоновны отстаивать воду в трехлитровых банках, это не убило. И Берта Соломоновна была таки права. Во-первых, в Одессе, перебои с водой, дело обычное. Во-вторых, фильтры имеют способность ломаться. Поэтому банки с отстоянной водой регулярно опустошались. В один "прекрасный" день, после очередного перебоя с водоснабжением, фильтр отказался работать. Из крана потекла не очень приятного вида и запаха вода. Берта Соломоновна позвонила в обслуживающую фильтры фирму и вызвала мастера. Большая удача, что на том конце провода пообещали, что мастер придет после двух часов дня, так как мастер должен был быть в это время в их доме. Видимо, такие проблемы были не только у этой квартиры.
На следующий день Берта Соломоновна уже и забыла про вызов, как вдруг, после обеда, в дверь позвонили.
- Открыто! - прокричала Берта Соломоновна. На что в дверь позвонили снова. Уже в недобром расположении духа Берта Соломоновна медленно встала и пошла открывать, приговаривая:
- И шо за пожар, когда я всегда дома? Шастают, как девки по Привозу.
Она открыла дверь. На пороге стоял уже совсем пожилой человек в спецовке. Берта Соломоновна не надела очки, поэтому пару секунд всматривалась в мужчину, на что тот сказал:
- Здравствуйте, - и приподнял шляпу, как-то не вязавшуюся с формой. Берта Соломоновна неожиданно вспомнила, что должен прийти мастер. Вскрикнула:
- Да шоб тебя!
И предложила мужчине войти, даже не спросив ни имени, ни документа (что вполне простительно для ее возраста). Берта Соломоновна прошла на кухню и присела за стол, объяснила, в двух словах, вошедшему за ней мастеру, в чем проблема и продолжила решать кроссворд. Мужчина принялся чинить
фильтр, с какой-то заинтересованностью поглядывая на Берту Соломоновну. Та, перехватив пару таких взглядов, начала кипятиться. И, в конце концов, не выдержала и обратившись к мужчине, сказала:
-Шо ви на меня так смотрите, как на бычки на Привозе?
Мужчина повернулся к ней и молча продолжал смотреть на нее своими глазами, уголки которых были все в мелких морщинах- лучиках (такие образуются либо потому, что человек всю жизнь улыбался, либо все время щурился).
-Нет, ну шо ви смотрите на меня, как рак на пиво. Я перед вами разливаться не собираюсь! - совсем разозлилась Берта Соломоновна.
-Морковочка! - проговорил мужчина.
Берта Соломоновна осеклась.
- Что? Кто? - переспросила она, - тьфу, мы же здесь не в "Что? Где? Когда?" играем!
И она, уже внимательно, посмотрела на мужчину. Седая голова, но лицо мужчины открытое и молодое, светилось озорной улыбкой. Это выдавали уголки губ и хитрый прищур глаз. Тоненькие усы над верхней губой.
-Морковочка! - уже более твердым голосом сказал мужчина.
Берта Соломлновна изучала лицо мужчины: глаза, нос губы, усики. Усики!
-Я...Яша?- с каким-то сомненьем произнесла она.
- Берта! - ответил ей мужчина,- Моя Морковочка!
И через секунду волна жара накрыла Берту Соломоновну, она вскочила, но покачнулась, и Яша еле успел подхватить и посадить ее на стул.
- Может скорую? - с тревогой в голосе спрашивал Яша.
- Побойся Боха, Яков Абрамович, пока приедет скорая, наша кошка нарожает зоопарк! Дай мне вон тот пузырек со шкапа.
- Узнаю Берту, столько лет, а язычок все такой же острый!
Берта Соломоновна, наконец, перевела дух и уже трезвыми глазами (несмотря на 25 капель Валокордина) посмотрела на знакомого незнакомца.
- Яша, а сколько же лет прошло? Больше шестидесяти?
- Больше, Морковочка, больше! - с грустью в голосе ответил Яша, - Я тебя столько лет искал!
- Эх, Яша! А я столько лет тебя ждала! Я даже когда рожала, вспоминала тебя! - и Берта Соломоновна всхлипнула и дрожащими руками снова стала капать Валокордин в пустой стакан.
- Подай воды! - обиженным, но властным голосом приказала она.
Яков Абрамович открыл кран фильтра и протянул руку за стаканом.
- Ишь ты, рукастый! - уже с каким-то восхищением в голосе сказала Берта Соломоновна, -
А помнишь...
Берта была единственным ребенком в небогатой одесской еврейской семье. И если вы думаете, что все еврейские семьи богатые, то это далеко не так. Семья переехала из совсем небольшого городка вслед за папой, который был тапером в знаменитейшем одесском кафе "Фанкони". Но кафе в революционное время закрылось и некоторое время семья с маленькими детьми вынуждена была скитаться по бесчисленным уголкам старой Одессы, пока ее не приютили одни знакомые отца. Там и родился третий ребенок в семье- девочка Берта. В тоже время, у тех же знакомых, родился сын Яша. Так, в одной квартире и свела судьба Берту и Яшу, которые стали неразлучными друзьями на долгие годы. А годы были лихие. Но революции- революциями, а людям хочется "нормально питаться и посмотреть за красивую жизнь", как говорил Миша Япончик. Папа Берты стал снова подрабатывать музыкантом. Время Япончика кончилось также быстро, как и началось, но папа остался работать, теперь уже в Клубе военных моряков им. Лейтенанта Шмидта. Мама Яши же была певицей и подрабатывала там же, поэтому Яша с Бертой выросли на
подмостках знаменитого кафе, которое успело побывать и притоном, и клубом, и рестораном. Яша в те годы был хорош. В свои 15 лет он уже был отличным карманником и уже поддерживал семью, а Берта в это время училась и, как могла, не давала своему другу оставаться на второй год. Красавец Яша- высокий брюнет с такими усами над верхней губой и черными кудрями, буквально носил Берту на руках, а она, привыкшая к такому вниманию, считала его эдаким бесплатным приложением к своей жизни, вроде как завернут селедку в газету и продают- так и вкусно, и есть что почитать. Яша называл Берту- Морковочкой, за то, что она была рыжеватая и вся в веснушках, с длинными ногами и постоянной привычкой грызть морковку. А Берта называла Яшу, просто Яшей. Все стало на свои места после шестнадцатилетия Берты. И она впервые влюбилась. И, конечно, в Яшу. Яша же не знал и не хотел знать другой жизни без Берты. Жизнь пролетала поездом, а влюбленным казалось, что они медленно плывут на пароходе по просторам Черного моря и конца, и края этому не видно. Но в 1939 м году Яшу собрались забирать в армию. Мама Яши наотрез отказывалась его туда отдавать, и семья собралась эмигрировать во Францию, где жили родственники Яши. Это был удар для молодых, потому что Яша был намерен жениться, и Берта была на все согласна. Прощание молодых можно было снимать на кинопленку и из этого получилась бы шикарная драма, похлеще тех, что ставили в оперном театре города Одессы. Все провожающие наблюдали душераздирающую картину прощания, о которой еще долго потом говорили, что из Берты могла бы получиться прекрасная актриса, только слезы были самые настоящие, а объятия, несомненно, искренние. Молодые обещали друг другу скоро встретиться. Как только Яше исполниться 18 лет, он должен был вернуться за Бертой в Одессу. Но, в том же, 1939 м году началась вторая мировая война. А в 41 м и Берте пришлось жарким июлем бежать из Одессы, оставив мечты о встрече с любимым. Путь ее лежал по широким степям в тыл. Бомбежки, голод и жара. Они потерялись с мамой и братьями на одном из перегонов, и больше уже не встретились. Папа ушел на фронт и пропал без вести, а Берта сразу после освобождения Одессы вернулась туда, застав разрушенные дома и потеряв все, о чем только могла мечтать. Уже после войны она пыталась искать Яшу, но так и не смогла найти даже адреса, куда он мог уехать. Еще целых десять лет она ждала своего возлюбленного, пока не встретила отца Семена Исакиевича.
- А помнишь...
Яша все-таки попал в армию в том же году, когда уехал из Одессы и мало того, прошел всю войну. Сначала в регулярной французской армии, а затем в рядах Сопротивления. Родителей своих он потерял в концлагере, а после войны уже не смог вернуться в СССР. Он устроился на хорошую работу. Как только представилась возможность, Яша приехал в Одессу. Он почти не узнал того города, который оставил. Конечно более-менее сохранилась старая часть и даже кафе "Фанкони" было на своем месте, но куда он только не обращался, он ничего не смог узнать о Берте и ее семье. Выйдя на пенсию Яша, не долго думая, переехал в Одессу. Семья его была немногочисленна и, похоронив жену, пристроив детей во Франции, его уже не держала вторая родина. Да и вернулись воспоминания о Берте. Последние лет десять он ходил по домам и обслуживал фильтры для воды. И нагрузка, и работа, и возможность поговорить с разными людьми. И, наконец, удача повернулась к нему лицом. Получив заказ на имя Берты, у Яши защемило сердце- второй раз в жизни.
А помнишь....
- Я приехал в Одессу, только ради детей, - рассказывал Яша.
- Что же, ты в Одессе с детьми живешь?
- Нет конечно! Они счастливо живут во Франции! - и они рассмеялись, - Ну а если серьёзно, то я из-за тебя приехал, - уже серьёзно продолжал Яков Абрамович. - Ну и за Одессу. Всю жизнь мечтал снова прогуляться по Дерибасовской...
Вернулась Циля.
- Мама, как ваша головная боль? - спросила она с порога.
- Пошла играть в шахматы, - ответила Берта Соломоновна.
- Опять?
- Шо опять? Да снова! Циля, не делай гембель, зато ты всегда знаешь, где его найти (эта фраза стала уже дежурной в лексиконе этой семьи)
- И иди сюда, посмотри, как мой парень починил воду! Золотые руки! В самый раз в ломбард сдавать! - и Берта Соломоновна засмеялась.
Циля прошла на кухню и познакомилась с дядей Яшей, как его представила Берта.
- А теперь зови своего мужа, пусть посмотрит на человека, благодаря которому он родился.
-Но мама!
-Циля, ша! - Берта Соломоновна строго посмотрела на Цилю,- Ти же понимаешь слов?
И Циля прекрасно поняла, где слова, а где выражения (вы же тоже понимаете, что Циля- это слово, а ша- выражение!)
Она ушла за Сёмой, снова заполнив своим телом все пространство лифта.
Семен держал маму за руку и гладил ее.
- Мама, а ты вышла за папу из-за денег?
- Нет сынок, я просто была без гроша. Конечно, я любила Исаака, он же все-таки твой отец!
Я слушал эти разговоры весь вечер, через полуоткрытую дверь. Просто бросил работу, впервые за много лет. В конце концов, пусть люди немного пройдутся по своему подъезду и посмотрят на соседей.
Глубоким вечером Яков Абрамович ушел, обещав на следующий день прийти снова после работы. Берту Соломоновну было не узнать. Откуда-то взялись силы и уже не было разговоров за больные колени, когда надо было куда-то сходить. Лет десять она не выходила из квартиры, а теперь раз в неделю она с Яшей ходила в оперу или театр, или просто куда-нибудь пройтись. Каждый раз это было для Берты Соломоновны событием и возможностью всю неделю обсуждать дороги, вечно опаздывающий транспорт, постановки, окружающих людей, события и многое, многое другое. Дядя Яша стал желанным гостем в доме. Семен Исакиевич, первое время испытывавший некую ревность к маме, через некоторое время стал испытывать только благодарность к дяде Яше, за то, что тот окружил Берту Соломоновну двойной заботой, вдохнув в нее жизнь. Сколько той жизни еще осталось? Семен никогда об этом не задумывался, потому что его семья и была его жизнью. Его сыновья, его красавица жена Циля и, наконец, его замечательная мама Берта Соломоновна, "дай Бох ей здоровья на многие годы!", как говорила Циля.
Старая еврейская мудрость (суржик идиш-русский) "Какой тохес - такой нахес". Речь идёт о филейной части (в данном случае тети Цили) и зависящего от него счастья, и у дяди Семы счастья было, хоть отбавляй. Но, несмотря на это был ведь еще и ум, а это удесятеряет счастье, которое имел Семен Исакиевич.
Яков Абрамович, кстати, всегда делал комплименты Циле, от чего она заливалась краской и кокетничала с ним. На что, в свою очередь Семен Исакиевич, совсем не обижался и не ревновал (учитывая возраст Якова Абрамовича).
- Циля! - говорил Яков Абрамович, - ви обладаете замечательным даром, привлекать к себе мужчин!
- Ну, что ви! - отвечала Циля, опуская глазки в стиле Мерлин Монро, - Я? Даром? Никогда в жизни!
-Циля! - говорил Яков Абрамович, - 90-60-90 -это не для вас! Такую одесскую душу в рамки не загонишь.
И Циля соглашалась с этим с большим удовольствием.
- Вот видишь, Сема, а ты говоришь, что мне надо плавать, киты тоже плавают, но ведь не стройнее меня!
И они все громко смеялись.
Уже прошло два юбилея Берты Соломоновны, каждый из которых она называла "катастрофой", сроком в пять лет и о которых говорила, что один вселенский потоп, лучше одного юбилея. Уже умер Яков Абрамович и Берта Соломоновна снова перестала выходить на улицу, пока в один "прекрасный" момент в квартиру не ворвалась тетя Циля с воплем:
- Это капэц! У нас эпидэмия! В городе объявят карантин! Сема, одевайся скорее, едем за продуктами!
Но это уже другая история…
07.08.2020
.........