...Дорога, самая обычная дорога, каких немало в наших степных краях. Грязная асфальтовая полоса среди сплошь затянутых туманом серых пространств. Мелкая дрянь, оседающая на ветровом стекле и охотно отступающая под взмахами неутомимого "дворника". Однообразно красивые бетонные навесы, внезапно выползающие из серой каши тумана, из которых выскакивают галдящие селяне, заполняющие автобус грубым своим говором, клунками с яблоками, норовящие поставить тебе на голову авоську с гусём...
...О, чёртова погода! Удалось бы хоть сегодня всё сделать, а то ведь если обратного автобуса не будет, где заночую? Мама с ума сойдёт, в больницы звонить примется.
...Вот и пройден наш путь, вот и кончилась бурная юность. Так прощай, наш ликбез, и меня, если можешь, прости. Фу, привязалась песенка, не отвяжешься.
Эта мерзкая в сю пору дорога мне, в общем-то, известна. Ибо после первого курса ехал я по ней с нашим первым студенческим отрядом. Как он бишь назывался? А, вспомнил, "Искатель". Хотя, впрочем, какая разница, как он назывался? Не в этом дело.
Тогда мы были юные-юные, совсем щенята, полные оптимизма, который за последующие годы порядком истрепался. Тогда мы ещё верили в те многие красивые истины, коими были напичканы ещё из школы, может быть, не потому даже, что были столь наивны, а оттого лишь, что хотелось хоть на короткое время видеть только хорошее, ибо потом, в последующей жизни, грязи будет куда больше.
Нас ещё никто особенно и не предал, родители, хотя и начинали уже чувствовать предвестники будущих смертельных болячек, но ещё при нашем появлении бодрились – им казалось, что образование даст нам больше возможностей реализовать себя. И мы, хоть и не всегда искренне, жили худо – бедно, но по неписанным законам студенческого братства, ещё не начав топить друг друга в карьерной гонке… Это всё ещё будет, но будет потом. А пока…
Вот она, жизнь, почти за порогом. Томящее чувство неизвестности… Что там, жизнь, за твоим поворотом - свет удачи, тревоги, забота? Ох, уж эти мне гитарные посиделки …
Автобус резко бросило в сторону, дядя, стоящий сбоку, навалился задом на мою бедную головушку... За стеклом мелькнули всё такие же сломанные ворота склада. Чуть правее были сложены штабеля шлакоблока, которым мы на одном дыхании забрасывали "газон" дяди Жоры, такой же старенький и скрипучий, как и его водитель. Тяжело крякая рессорами, он уезжал, а через десяток минут возвращался и мы, едва успевшие отдышаться, снова и снова заполняли его, чтобы вернуться поскорее в тень от брёвен. "Газон" был для нас в тот день как ненасытное чудовище, как птенец, требовавший всё новых и новых приношений...
Проезжаем ворота посёлка. Сейчас, ещё минута, и я увижу наши домики... Но что это? Остановка. Ах, да, здесь же ещё тогда строили новое здание правления, значит, уже и остановку перенесли. Придётся выйти.
Широкое крыльцо. Из промозглой сырости - в уютное тепло коридора с зарослями каланхое и традесканции. Резная дверь. Секретарша кивает:"Свободен". Симпатичная фрейлина. Что – то знакомое…
Пожилой, слегка поседевший человек. Тогда, на прощальном вече¬ре, он вручал нам грамоты и подарки. Мне понравилось его рукопожатие. Открытое такое, сильное. Конечно же, он забыл тот вечер. Смешно было бы, если б помнил.
Всё решилось коротко и по-деловому. Он передаст запрос в район.
Выходя от него, вспомнил, что забыл сказать про стройотряд, ладно, как-нибудь потом, может, к слову придётся...
В приёмной вспоминаю, где видел секретаршу. Боже мой, как же ты выросла, Наташка! Можно ли сейчас в этой неприступной богине узнать ту самую Натали, с которой мы целовались однажды у её певучей калитки? Помнишь, ты давала мне палку, когда я уходил, чтобы, если местные тронут... Натали, маленькая Натали, неужели ты меня совсем-сов¬сем забыла? Забыла мои руки, мои губы, всё-всё забыла? И даже через минуту после того, как я хлопну дверью, ты меня не вспомнишь? Сейчас ты смотришь на меня и во взгляде твоём одно только любопытство, зачем приехал этот смуглый парень, кто он такой? Где-то я его видела? А ведь и четырёх лет не прошло…
...Сбегаю с крыльца в мерзкий туман и морось. Сейчас, за магазином, должны быть наших пять красавцев, потом детский сад. Но что это? Тянется сплошная линия одинаковых домиков. Где же наши?
Вот столб с трансформатором. Возле него мы начинали. Здесь они, все наши пять коробок. Теперь только отличаю их по слуховым окнам. В наших прямоугольные, а не квадратные, как в остальных.
Где здесь три тополя, под которыми так, приятно было поваляться в перекуре? А вот они. Около них какие-то деревянные сарайчики, то ли курятник, то ли свинюшник, бог его знает.
Во дворе соседнего мужик возится. К нему. Здравствуйте. Настороженное внимание, представляюсь: возможно, новый учитель с осени. А-а, эт'хорошо, нашим скоро уже в школу. Старший азбуку...
Да-да, дом поштукатурен, все наши огрехи побоку. Да и как сказать - огрехи. Молодые были, глупые, делали всё как положено. Всё по проекту, фундамент на восемьсот. А проект-то для других почв, хватило бы и шестьсот. Ростовские шабаи, что рядом работали, глубже и не копали...
...Во-от на том домике, когда рыли котлован, Ленка, кадра Санечки Гринера, притащила нам банку мёда. О, как наелись!
Тогда здесь был сад, бывший колхозный сад, ещё довоенный. Мы из него в перекурах таскали яблоки и груши. Господи, вот уж никогда не думал, что мне будет, чем вспомнить это богом забытое село!
Через улицу возле калитки пацанчик. Не тот ли это малышок, что бегал к нам, вечно торчал на стройке слушая, как матерятся через слово будущие сеятели разумного, доброго, вечного?
За углом, дальше, должна быть столовая. Воспоминание о позорнейшем случае. Послали меня за овощами (картошка закончилась), а завстоловой совхоза такая была дама, что, с одной стороны, за раз не обхватишь, а с другой - рожа, что сапог кирзовый, пропитая. Мы как-то Нодару говорим, мол, забрёл бы к ней вечерком, может, и кормить бы лучше стала, а он ржёт, дайте мне, мол, тряпку, морду ей накрыть, чтоб не испугаться...
И вот эта лунная дева поехала со мной. Ну, добрались, я мор¬ковки надёргал, картошки копнул, потом погрузил на прицеп, а эта кадра, когда лезла наверх, возьми да разорви подол о гвоздь. Слегка разорвала, чуть-чуть, но когда потом влезала, оно и поехало. Юбка-то крепдешиновая или ещё что-то в этом духе. Доехало до того, что сидит она, зараза, возле меня, ляжку выставила - от колена до трусов почти. В таком вот виде проехали через всё село. Я сидел - как оплёванный. Потом, конечно, только в отряде и разговоров, что про это. Вот, говорят, будешь с ней за картошкой в лес ездить, она тебя кормить будет нормально, да и нам достанется. А мы уж тебе премию организуем...
...Столовая всё та же, только тамбур пристроили. Перед отъездом забегу, а пока есть чуток времени...
Зеленовато-бурая лужайка. Здесь в выходные гоняли в футбол, вечерами иногда в волейбол. Школьный сад. Яблони всё те же.
Упругие гладкие ветки, тугие, налитые соком яблоки. Податливая шелковистая листва. Кто бы знал, как сладко пахнут эти листья ранним росистым утром, когда за высоким осокорем занимается робкая заря, а лёгкое дыхание ветерка сбрасывает за ворот тяжёлые капли августовской холодной росы! Ноги, непослушные ноги! Как не было того разговора, и ничего другого...
Знакомый поворот. Силуэт на фоне маленького сарайчика. Мерные движения. Ах, подметает дорожку возле дома. Стоп. Ни шагу ближе. Тогда этот тополёк едва доставал до крыши, а сейчас...
Сгребла лопаткой, неуловимо привычным движением бросила в угол двора. Сняла с верёвки (что-то плоховато просохло, уж этот проклятый туман) пару распашонок, штанишек. По асфальту проехал грузовик. Тоненькие, городские туфли начали промокать. Пора на обед, заодно просушить одежду и сматываться. Бумага подписана, на тот случай, если дома устроиться не выйдет, место здесь забито.
...Домашнее тепло столовой. Наваристый борщ, ароматные котлеты. А компот! Помню, как сейчас - пять, десять стаканов компота на спор. Было время!
За детским садиком мы начинали своими двумя домами новую улицу, просили назвать Университетской. На танцах слепой Жора играл на аккордеоне только для нас. Нас знали по именам и кличкам почти все жители. Казалось - уедем мы, и жизнь, как ярмарочная карусель, вертящаяся вокруг нас, замрёт, и уделом сельчан останется унылое существование с отдушинами воскресных загулов. Ай, как смешно!
Не назвали улицу Университетской, назвали Садовой. Той колонки за кустами во дворе детсада, под которой по вечерам мы с Толиком, украдкой раздевшись догола, обливались водой из ведра, уже нет. Натали, маленькая Натали с её певучей калиткой и кудрявым явором над крышей так и не узнала меня, словно не я был первым, кто целовал её озябшее жаркое тело... Тугие ветки яблонь школьного сада грязны и голы.
Где ты, жаркое лето после первого курса, когда кажется - весь мир у твоих ног? Где вы, пьянящие фиалковым ароматом сельские ночи? Вот и пройден наш путь, вот и кончилась бурная юность…
Жили здесь люди до нас, будут жить и после. Прошлое, конечно же, прекрасно, да только нас, теперешних, там уже нет. И ты стал другим, и люди, промелькнувшие через твою жизнь, тоже стали другими. Смирись и прими как должное. Зачем ты здесь, зачем пытаешься вызвать у себя те ощущения, что были тогда? Напрасно ты ехал, не пригодится тебе этот запасной вариант. Только потерял время – своё и чужое. Ты здесь чужой. И своим никогда не станешь, потому что уже однажды прибывал сюда – но только из другого мира, яркого и красочного. Чего доброго, всколыхнёшь у кого - то воспоминания о несбывшемся. А это никому не нужно.
Вдалеке проступают сквозь пелену тумана огоньки автобуса. Капли мороси норовят погасить сигарету. Пора в свой дом.
А село всё так же будет стоять, отражаясь в чистой воде пруда белыми домиками, вишнёвыми садами, место, где каждый из нас оставил маленький – малюсенький кусочек жизни. Сколько ещё их будет на белом свете, таких сёл?!!
1978г.