Все лето, до самой осени, я прожил в деревне. Родители поначалу приезжали по выходным. Мать все беспокоилась, как бы не проглядели меня старики.
Дом-то на отшибе стоит у самого леса. Опять же речка под окнами бежит, берега крутые и омута глубокие. «Неровен час парень в воду свалится, али в лесу заблудится, больно уж Васька неугомонный, да непоседливый, глаз, да глаз за ним нужен», - высказывала мать бабушке.
- Да мы это уже заметили, - ласково улыбаясь, успокаивала бабка, - не беспокойся, дед его крепко накрепко к себе привяжет, сама-то какая в детстве егоза была? Ничего, справились. Морок-то поди помнишь, когда своевольничала? Так и с Васькой поступим. У деда не забалует.
Что за морок и как дед меня с его помощью привяжет? Все это мне было жутко интересно. И хоть годков-то мне тогда было немного, но сообразительный был страсть. А может время тогда было другое и дети раньше взрослели. Только решил я разыграть деда. И такое случай не заставил себя долго ждать.
- А не сходить-ка ли нам, Васька, по грибы? - как-то поутру предложил мне дед. Я с радостью согласился.
- Так, нет же нынче грибов? – заикнулась было бабка, - соседи давеча из лесу пустые вернулись. Разве что за медвежьей балкой, так, ноги все утопчите. А грибочков-то охота, хоть пару штук на грибовницу сыщите.
Дед лишь хитро улыбнулся.
- Да уж наберем, сыщем где-нибудь.
Взяли мы корзинки. Большую для деда, маленькую для меня. Положил дед кусок сахару в карман. Сахар, говорит, чтобы лесного духа задобрить. И отправились по грибы.
Перешли речку по мостику из двух бревен, обогнули болото, углубились в лесную чащу. Идем по едва заметной тропинке. Вокруг лес вековой, птички чирикают, перелетая с ветки на ветку. Дятел где-то в стороне стучит. Вдруг ни с того, ни с чего ветер полосой прошел.
- Надо бы, Васька, привал сделать, - говорит дед, - отдохнуть маленько, а то я за тобой не поспеваю.
Удивительно мне. Как это он впереди идет, а за мной не поспевает?
Посмотрел дед по сторонам и указывает рукой на повальную осину.
- Вот и место для нас подходящее.
Присели мы на дерево он и говорит мне:
- Я пошепчу маленько, а ты тихо сиди, да привечай. Достал он сахар, постучал по стволу осины, а сам слово какое-то вполголоса выкрикнул, словно позвал кого. Только имя какое-то странное, нечеловеческое.
Крикнул дед еще три раза, да и зашептал скороговоркой:
- Куда левая нога идет, туда и правая бредет. Я мимо шел, да к тебе зашел, а ты, - говорит, - выйди, - и снова называет имя, - да ко мне подойди. Я к тебе пришел недаром, за твоим товаром. И с этими словами кладет кусок сахара на дерево.
Встали, пошли дальше.
Слышим сорока в стороне затрещала. Дед повернул в ту сторону. Я за ним. А сорока трещит и трещит, не унимается, слово подзывает нас.
Подошли ближе, а впереди поляна. На ней грибов видимо невидимо, да все белые, стоят на толстых ножках, будто посеяны.
Насобирали полные корзинки, складывать некуда. А грибов меньше не становится, хоть за пазуху собирай.
Видит дед, что я остановиться не могу, ухватил меня за руку, потянул в сторону от поляны.
Вышли на знакомую тропинку, идем в сторону дома. И тут во мне шалость детская взыграла. А может черт в ухо дунул. Думаю, наверно, разыграл меня дед, сам-то поди эту полянку давно приметил. Ну, так и я над ним подшучу.
Иду, а сам шаг замедляю. Стали проходить мимо большой ели. Я шасть, да и спрятался за ней. А дед идет, как ни в чем не бывало, даже не оборачивается, только бормочет себе под нос какой-то стишок, да постукивает ладошкой по плетеному боку корзины.
Прошел немного и громко говорит, чтобы я услышал:
- Васька, а за нами-то медведь уж давно идет, отстанешь, он тебя в берлогу и утащит.
- Где он?- пулей выскочил я из своего укрытия, подбегая к деду, оглядываясь по сторонам.
- А вон за той елкой, за которой ты прятался.
Смотрю, а из-за корней ели на нас смотрит огромная медвежья голова.
- А вон там, - указав рукой в сторону, - волок в кустах сидит.
Глянул я, точно волк. Глаза, как фары светятся, а с клыков слюна стекает.
Я еще больше перепугался и, чуть не плача от страху, прошептал:
- Дедушка, а нас с тобой они не тронут?
- Ступай рядом, меня-то они боятся, потому как я слово против них знаю.
Крикнул дед, хлопнул в ладоши, исчезли головы, словно испарились.
- Э-э-э, думаю, да-а, от деда далеко отходить нельзя, вон сколько зверей в лесу бродит.
Сидим, как-то с дедом на лавочке во дворе. Солнце за горизонт скатилось, последними лучами за макушки деревьев цепляется. Завечереет скоро.
Смотрим, Нюрка идет - девка соседская лет четырнадцати. За собой младшего брата Ваньку за руку тянет. Тот ревмя ревет, слезами заливается.
Семья-то у них большая, акромя Нюрки еще восемь ребятишек, мать со всеми не справляется. Вот Нюрка вместо няньки с ними и возится. Серьезная, рассудительная не погодам.
Посмотрел дед им в след, да лишь головой покачал. Немного погодя обратно идут. Парнишка еще шибче орет. Тут уж дед не сдержался. Крикнул ей:
- А ну-ка, Нюрка, поди-ка сюда. Чего у тебя Ванька орет?
Девка остановилась, и чуть не плача отвечает:
- Дак сожрал что-то, вон пузо все разбарабанило. Тянет в рот что попало, третий день изверг орет, извел нас с матерью совсем. К фельдшеру вот водила, велел угольных таблеток дать, да клизму на ночь поставить. У-у-у, паразит! - замахнулась она на брата.
- Ты погоди парня-то ругать, осадил ее дед, дай-ка я гляну. Заходите во двор. А ну-ка парень, задирай рубаху, показывай свое пузо, где болит?
- Здесь, - указывая на пуп, простонал Ванька, - спрыгнул с сарайки, он и заболел.
- Дурак наш фельдшер, - выругался дел, - шлют в деревню кого попало. У парня пуповина изнутри разошлась, а он клизму прописал.
Бурча себе под нос еще какие-то ругательства, дед направился в сарайку. Через минуту вышел из нее с небольшим гладким бревнышком, покрытым глазками от срубленных сучьев.
- Ложись, - указал он парню на лавку.
Ванька, постанывая, послушно лег.
- Сейчас мы твою болезнь излечим, - подбодрил его дед, - а вы, - сказал он нам с Нюркой, - отойдите в строну, молчите и рта не открывайте, не-то все дело испортите.
Отошли мы к забору, стоим, наблюдаем, как Ваньку лечить будут.
Встал дед на колени перед лавкой, положил около себя бревно, нашел сук потолше, водит по нему пальцем, а сам чего-то бормочет, обращается к кому-то. Поводил, покрутил по суку, дунул Ваньке на живот и давай пальцем пуп чертить. Слева направо, справа налево, словно невидимой иглой стежки кладет. А сам шепчет, перешептыват. Просит заступиться за Ваньку невидимого духа.
Стоим с Нюркой, смотрим вовсе глаза, боясь пошевелиться.
Долго ли коротко продолжалось это действие. Время будто повисло в воздухе. Только притих Ванька, а потом и вовсе захихикал.
- Щекотно, - говорит.
- Ну, вот и все, - выдохнул дед, тяжело подымаясь на ноги, - теперь пуп будет крепкий, как этот сук, - указал он на бревно.
- Ступайте с миром, а к фельдшеру больше не ходите, - напутствовал дед ребят.
Ванька уже через пару дней, как ни в чем не бывало, весело смеясь, крутил педали на велосипеде.
Знал дед и как порчу убрать и сглаз снять. Только помогать брался не всем, а у кого душа чистая, не замаранная. Сказывал он как-то мне:
- Не у всех людей души людские. Бывает, что с виду человек, а внутри-то у него душа не человеческая, змеиная. Таких людей в старину гадами, да змеями подколодными называли. Потому как личину они свою легко меняли. Хитрые, изворотливые. По глазам их только и можно распознать. Взгляд у них холодный, не моргающий глаз словно стеклянный. Смотрит на тебя, как хищник на жертву. А замешкался, вмиг ужалит. Коли повстречаешь такого на своем пути, попытается он нанести тебе обиду, ты ее не принимай, не держи в себе, потому как разрушает она душу человеческую. Верни ее обратно нечистивцу, укажи на него бессмертным.
Продолжение следует….
01.08.2020 Василий Политаев