Еще тридцать лет, или последняя монархоимперия

 
Проголосовав относительно поправок в Конституцию, мы сделали выбор. Одни выбрали ползучее возвращение в Советский Союз, дополненный госкапитализмом и воцерковлением, другие – протест против этого возвращения, соединяющего прошедшее с давнопрошедшим.
Итак, господа россияне, а также все русскоговорящие и русскосочувствующие, всех вас можно поздравить с началом новой североазиатской государствообразующей эры! Сколько она продлится? Сказки говорят: тридцать лет и три года (кстати, после выхода фильма «Покаяние» на массовый экран и прошло ровно тридцать лет и три года). Еще Нострадам предсказал, что сильный правитель великой северной страны отойдет от нас в начале следующего тысячелетия (правда, оный же мудрец в другом месте для той же страны предсказал, что великая смута ждет ее около числа 2025, когда великий народ окончательно расстанется со своим нехорошим прошлым, но тут нам не стоит доверчиво следовать за прорицанием, понимая, что иной народ может настолько бояться собственного прошлого, что предпочтет скорее затолкать память о нем в глубины психики, чем от него освобождаться, рискуя эту память только утяжелить). Его слова подтверждает и Ванга, добавив, что присидент полземли помрет в середке века. Не смея соревноваться с великими волхвами, но влекомые своей интуицией, уточняем – в 2050 году.
Так что впереди – еще тридцать лет ожиданий. Как в сказке и есть (плюс минус три года – мелочь, коей можно пренебречь). Тридцать лет ждали демократии, теперь сверху, хоть и не прямо, но ясно сказано: «Демократии больше не ждем, какая ноне ни есть демократия, она вся наша, другой, такой, чтоб и с другими демократиями согласовывалась, нам не треба. Мы не на коленях. Сами проживем, перезимуем. Не в таких переделках бывали! Могём».
С демократией, особенно в таких сказочных странах, как наша, интересные штуки бывают – например, в массовом сознании она как ни в чем не бывало десятки лет может присутствовать без всяких изменений и шевелений, неподвижная и лучезарная, как платоновская идея, как мечта о Боге, как высший идеал, и при этом, как идеалу и положено, не иметь никакого отношения к конкретной практической жизни. Тридцать лет назад наш массовый человек отошел от запятнавшей себя религии коммунизма и радостно принял новую религию демократизма, да на том и успокоился. На помощь пришли переодетые  и переставшие бриться комиссары – ура! Без коллективистской идеологии (а для психологической реставрации советизма это крайне необходимо!) – тем более такой надежной, тысячелетней, как у батюшек, – не останемся, можно спать безмятежно и праведно. Главное, чтоб отечественная лужайка зеленела, чтоб было где травку пощипать. А гарант большинства должен исправно лужайку поливать, зорко блюдя трех китов растительного благополучия: территория (величие и суверенитет), сырье (суверенитет), оружие (суверенитет и величие)…               
Так ужели же впереди – тридцать лет ожидания всё-таки демократии? Выразиться  так можно, но «демократия» настолько истрепанное слово, что такое ожидание перемен будет смахивать на некрасовскую песню «ты проснешься ль, исполненный сил…?» Лучше сказать – это будут тридцать лет ожидания перехода русского общества от жизни этнической к жизни человеческой, от интересов национальных к интересам личностным, точнее, индивидуальным.
О «личности» у нас не уставая говорят и заботятся уже лет двести, ну а сто, со времен Н. К. Крупской, это уж наверняка, это знает каждая учительница школы, но, увы, наша русская «личность» это буквально, – как и требует перевод латинского «persona», – личина, маска, парсуна, то есть нечто условное, не имеющее отношения к реальности. Это – прикрытие, под которым с точки зрения общесоциальной русской психики находится не самостоятельный человек, принадлежащий себе и являющийся источником смысла жизни, а всего лишь этническая молекула, атом народа, национальный винтик, полностью определяемый коллективным целым населения. Все размышления и мечты о свободе личности упираются в этот тяжелый факт, объясняющий, почему разум человека и неразрывно связанное с ним его достоинство не являются в нашем обществе высшей ценностью, а, напротив, всегда находятся на подозрении. У нас ум – так сказать, вечный арестант популяции.          
 Нынешний ведомый роком президент России войдет в историю как последний собиратель людей и земли русской, как реставратор советской эпохи, как последний крупный этнический деятель планеты. Причем этническая составляющая в действиях этого вождя – база, главнейшая основа всего прочего. Она всё к себе притягивает и стягивает в единое, кристаллизует, сливает в этномонолит. Сама история отечества перестает здесь быть проблемой, ибо, как и всё остальное, автоматически, магнитно притягивается к этническому ядру власти. Вождю не надо заботиться о том, как относиться, например, к монархии, надевать или не надевать шапку Мономаха, ибо исторические русские монархии органично вливаются в его этноисторическое сознание, как бы уже присутствуя здесь и сейчас, в любую минуту действия.
Оглядываясь назад, лояльное этносу сознание словно в подтверждение естественности явления нынешнего этномонолита, точнее этномонархии, с радостью может увидеть в российской истории, начиная с XV века, череду монархий: 1) рюрико-романовская 2) петровская 3) сталинская 4) путинская. Однако если оно присмотрится тщательней, то заметит, что эта властная череда подчиняется неуклонной закономерности: каждая последующая «архия» короче предыдущей: 1) ~ 250 лет 2) 200 лет 3) 70 лет 4) ~ 50 лет. Возможно, такая тенденция определяется темпом изменений жизни и обреченностью этой формы власти. Падение Советов тридцать лет назад ведь тоже было падением монархии, в данном случае сталинской. Монархия на Руси под влиянием современности сужается, тает, хотя и тщится себя каждую секунду восстанавливать.
Всё это неутешительно для этнолояльного сознания, поэтому оно спасается, приникая к корням – к той корневой тьме, в которой как в ночи, где все кошки серы, исчезают все партийные разногласия и остается лишь верность своему племени, очагу и пещере. Всё, что в портрете последней российской власти поначалу казалось эклектично абсурдным до шока, начиная с советского гимна, продолжая имперскими орлами герба, соединенного с демократическим триколором,  –  всё это уже вполне укладывается вместе на органическое коренное, скальное, ложе единого и вечного русского этноса, где Ленин больше не противоречит Николаю II (оба они – святые этнопантеона), а флаг черной сотни – красному флагу. Этот этномонархический синтез – последнее усилие отживающей формы жизни слиться в монолитный кулак, отбивающий надвигающееся время. Он объясняет и то, почему Ленин до сих пор не похоронен. История жестоко посмеялась над величайшим революционером, положив его в мавзолей символом, связующим воедино  монархию, с которой он сознательно боролся, с монархиями, которые он невольно подготовил. Ленин – мост из русских монархий средневековья в монархии модернизированные.
Империя, которая может быть и демократической, для монархии является венцом развития, высшей целью. Через тридцать предполагаемых лет, перед тем как окончательно демонтироваться, наша империя усилиями последнего монарха в последний раз приблизится к своим классическим пределам и станет крупнейшим носителем вооружений за всю историю человечества…
 
29 июля 2020