«Гек Финн:
– Том, а ты пробовал когда-нибудь палить в шаровую молнию?»
Год 1909. Лето.
Настоящая природная чудо-беда заглянула в дом деда Федота.
Это случилось ровно в тот момент, когда, словно для будущего всеобуча, в дом понаехали гостевать дальние кузены полиевктовской малышни. Вновь прибывших было двое: девочка и мальчик. Между кузенами – тоже Олей и маленьким шкетом Толькой – и уже сбитой группировкой «Ленка, Михейша, Даша и Оля» тут же составилось некое физически разношёрстное сообщество. Разобраны они по возрастам, лицам и характерам как разнокалиберные и разноцветные стекляшки на дне калейдоскопа. Нет ни одного камушка одинакового. Но, каждый камушек дополнял другой. Собираясь вместе, вертясь босиком на траве, захаживая ежедневно в домашний зверинец, скользя по доскам пола, бегая вверх-вниз по лестницам, звеня ложками в «РВВ» и роняя – кто тарелку, кто вилку, а кто стаканы, они были счастливы. Они были так прекрасны вместе, будто то был ангельский узор божественного на поверку прибора. Взрослые не могли нарадоваться игрушке.
И что же? Именно в это время, одним из дождливых вечеров, когда, как назло, старших, кроме бабки Авдотьи, дома не было, следовательно, за всей ситуацией трудно было углядеть, где-то совсем рядом, почти что над головами, бабахнул гром. (На следующее утро обнаружили оплавленное место в кресте Алексиевой церкви и «чёртов круг» в том пятачке, куда опущен громоотвод). Дети в тот момент играли кто в «слова-шарады» под предводительством Авдотьи Никифоровны, кто возился с куклами. А кузен Анатолий – картавый, всклокоченный малыш, крепкий и загорелый как сушка, которую он жевал, – раскачивал босой ногой табурет и вспоминал считалку о крыльце и о короле. Он забыл, какой персонаж шёл за сапожником.
– Кагхоль, какхалевич, шапожник... кто, кто!? – крикнул он одновременно со вторым, ещё более мерзким и страшным раскатом.
Но дети, даже не услышав его, закричали, повскакивали с мест, ринулись со страху кто куда.
– Надо окна закрыть! – гаркнул Михейша. Да так полезно и умно крикнул, как его по предмету грозы учили-погоняли отец с матерью, а тут весьма кстати случился экзамен.
– И двери! – присовокупила Ленка. И сказала так пискляво, и так покойно и несоответственно силе беды, будто она – взрослая – сидела в детском кабаке, а тут случилась драка. А она была сильней и спокойней всех. И она просквозила слова через трубочку так спокойно, будто ей абсолютно безразлична вся эта детско-кабацкая паника. Или как будто ей напрочь опостылела бурная, шумная жизнь, И она по законам обычно-драчливого и изредка забавного ковбойского времяпровождения продолжала вместе с не такими уж важными словами выпускать розовые коктейлевые пузыри.
Но было уже поздно. В Ресторан Восточного Вокзала величаво и медленно – как гроб первой категории – вплывал без спросу и приглашения томящийся огненно-красным цветом, колеблющийся и потрескивающий искрами, то ли полупрозрачный и включённый в небесную электросеть Плафон, то ли приличной астраханской величины огненный арбуз.
Народ догадался тут же.
– Это шаровая молния, – прошептала, остановившись, упёршаяся локтями в печь, Оля. И по-взрослому, будто рядом с пожаром, лаконично и по делу заорала: «Люди, беда!»
– Я боюсь, – тут же захныкала Даша. У неё непроизвольно затряслась голова. Чтобы остановить её, она присела на корточки, схватила косички, закрыла ими накрест лицо и застыла в такой позе.
– Мне страшно, – крикнули схватившиеся друг за дружку Оля и кузина Оля-Кузнечик. И так монолитно и враз, будто заранее сговорились, или всю жизнь желали быть сиамскими близняшками.
Упала Толькина табуретка: «Лазыщь!» Упал и завертелся по полу надкусанный Анатолием сухарь. И будто сухарь, а не Толька, заорал благим матом: «Шпашайша, кто может!»
Панику следовало прекращать.
– Слу-ушай маа-ю каа-ман-ду! Играем в... в «застынь на месте-е»! – Это протяжным и неузнаваемым, нарочито безмятежным, словно привычным к катаклизмам боцманским голосом закричала-забурчала бабуля: «Кто не застынет – я не виновата! Всё поняли? Не шевелиться!»
Её незаметно внешне, но мелко потрясывало изнутри. Потрясывало так мерзопакостно, словно она держалась за оголённый провод с не смертельно мощным, но зато ощутимо неприятным электрическим током.
Дети послушно застыли. Они натренированы лучше всех на улице. Игра в «замри на месте» была знакома, а вот с шаровой молнией раньше никто не виделся. Никто не хотел дружбы со страшным и загадочным незнакомцем-нетопырем.
Авдотья, белая как рояль у батюшки Алексия, и подобно Иисусу на Голгофе, стояла почти неподвижно, сначала по швам, потом медленно вытянув в стороны руки. И, похоже, собиралась в случае беды притянуть шар к себе подобно героическому самоубийце громоотводу.
Дети честно играли свою роль. Даша, обе Оли и Анатолий попытались было снова захныкать, но бабка опять тихо цыкнула.
– Всем молчать – кому говорю! И не дышите, – пригрозила, – накажу строго!
Степенно, не торопя событий, летал по дому и трепыхался светящийся, наполненный внутренней страстью, строгий в наказаниях электрический судья. Он как будто выбирал для расправы жертву.
Побродивши минуты с три, показавшимся детям вечностью, и не найдя в нижних интерьерах ничего интересного, напрочь не заметив онемевших, недышащих детей, шар, ещё сильней колеблясь, нашёл невидимую глазу струю воздуха. Заторопился, и по невидимому течению поплыл на второй этаж.
Шло время... Будто вечность растворила в себе Ресторан Восточного Вокзала с полуживыми статуями. На самом деле всё заняло минут четыре – пять, не больше.
Вот бабка Авдотья решилась на подвиг. Она на цыпочках и медленно, словно больное привидение, стронулась, подкралась к лестнице и, держась за перила, стала подниматься наверх.
Через некоторое время оттуда раздался хрипловатый возглас радости и не вполне литературный текст. Оставляем только литературный:
– Ушла тварррюга! Эй! Лю-у-ди! Дети, Оля, Даша, Толик, отбой! Всё! Размораживаемся: молнии в доме нет.
– Как нет? Где нет?
– Нет, как не было. Сбежала тварь!
Оказывается, шар нашёл приоткрытую дверь на южной галерее и покинул дом на пару со сквозняком.
– Свистать всех наверх! – заорал благим матросским матом Михейша. – Стройся!
– Мишка, брателла, где твой пишталет? У меня три пиштона ошталошь!
– Стрелять в шар собрался?
– Толька, дурень ты, не вздумай! Разорвёт напрочь! По пуле ток пойдёт и каюк тебе. И нам всем. Бери рогатку.
Полетели наверх с рогатками, сшибая друг друга со ступеней. Огляделись. Проверили соломенные качалки, цветы в кадках. Целые! И шторы целые и стёкла. Выперли на воздух. Посмотрели прижжённую в серёдке дверь.
– И как только в такую щёлочку проскочила? – удивляется бабушка.
– Сплющилась тарелкой, – предположила Оля-Кузнечик.
– Он мягкий, я видела, – это Оля.
– У-у-у, тварь! – присвистнул Михейша, поднеся палец к краю двери, – горячая подлюка. Ещё бы чуть... и пожар!
– Тваррр! – радуется Анатолий возможности ругаться, – пожар? Ух ты! А где дым? Мадамушки, где дым?
– Ура!
– Победа!
– Мы выиграли войну... то есть игру, – сказала Ленка. – С кого-то причитается.
– Нам баба Авдоша тортик спечёт, – догадалась Оля.
– Я хочу с черёмухой, – пожелала Оля-Кузнечик.
Откуда-то жалостливое: «Мяу!»
– А вот и наша... кошка, – заметила Ленка растрёпанное чудо домашней фауны. Раздел приручаемых животных.
Кошка Манька выкатила откуда-то из-под дивана. Вот она распрямилась, после взъерошено выгнула спину и ещё раз недовольно мявкнула, поглядев по сторонам. Раскрыла пасть, сделав вид, что зевнула. На самом деле её просто отпустил страх, и ослабленные нервы разжали сухожилия.
Котёнок Шишок взялся неведомо откуда. Взвыл, пахнул гарью, пронёсся, опрокинув цветочный горшок, и покатил по ступеням. Обрызгал лестницу кошачьей навозной жижей.
– Что же он съел такого? – удивляются дети.
– Всё самое интересное проспала, дурила! – пропел паяцем Михейша и собрался шутливо пнуть бедное животное женской полонаправленности в мягкие её, бабьего рода, множественного числа рёбра.
Кто-то гладит Маню: «Ма-а-ня, Ма-а-ня-а. Маленькая киса. Ну, и где Маня была? Прошляпила молнию?
Все засмеялись.
– С её шкуры искры сыплют, – заметил Анатолий.
– Не трогай, ёпом шибанёт!
Анатолий отдёрнул руку.
Опять рассмеялись.
– Бросьте её мучить, Она и так со страху чуть не обоссалась.
– Михейша, при детях-то...!
– Чего такого необычного сказал?
– Я вам на радостях три разных тортика спеку, – решительно и бесповоротно пообещала баба Авдоша.
– И сверху ещё один черёмуховый, – озаботилась Оля за Олю-Кузнечика... первый черёмуховый она определила лично себе. – И пирожок с яблоками, – это к утрешнему чаю.
Авдотья Никифоровна, грамотная в подобных природных явлениях, после шаровой оказией сначала успокоила всех, а потом, будто в школе, подробно разжевала детям свойства электрического пузыря. Вспомнила несколько случаев из жизни и один натурально школьный пример. Попутно сокрушаясь, поведала – отчего с ней и с детьми произошла такая великая оплошка.
– Заигралась я с вами, вы такие чудесные детки, а мне так нельзя. Я должна за вас отвечать.
– За всех?
– Конечно за всех.
– И за хороших и за плохих?
– А кто из вас плохой, ну-ка сознавайтесь! Есть плохие?
– Мы никому не расскажем!
– Все «хароршие», – закричала Даша, – я самая-присамая «хароршая».
– И я! Я как моряк, ничего не испугался, – рассудил Анатолий, – а вы орали как...
– Как кто?
– Как дед Пихто!
– Кхы! – сказала Лена, – как дед Пихто. Кто-нибудь его слышал? Может, видел? Ну и вот. Все просто орали как оглашённые и напуганные люди. А потом замолкли…
– Благодаря бабе Авдоше, – стала подлизываться Оля-Кузнечик, – она вовремя смекнула как себя вести.
– Да уж, сообразила. Нашли, кого хвалить. Я самая последняя...
– Кто последняя?
– Не важно. Самая последняя глупая баба, вот кто. Повинюсь перед вашими родителями. Махра я старая, ей богу. Вот кто! Ох и дура! Ну и дура!
Люди замолкли, не ожидав такого поворота. Всем казалось, что они проявили себя героями. Каждый! Впору выдавать ордена.
– Вот клянусь, – крестится баба Авдотья, – чтобы ещё раз... Нет, нет... допущать эдакое... вот обошлось же. Господи, господи! Мария богородица, спасибо, не дали... и как можно, нет, нет, нет! Молитесь, детки, что мы не погибли, а могли ведь сгинуть. Бабах и всё! Могли же?
Народ жмёт плечами: «Вроде могли, но не погибли ведь: Бог миловал».
– И что никто не пострадал – какое счастье! Все живы!
– Мы живы, живы! – радости нет предела.
– Леночка, Оля, Михейша, свечи с комода несите, да там вверху, за серебром, вы знаете, где ложек-вилок новый набор... Будем Всевышнего с судьбой благодарить.
Зажгли свечи. Помолились: кто во что горазд. Даже засыпающий на ходу Толька. Сели за стол снова. Теперь учиться уму-разуму. Толька-Анатолька уткнулся в стол и тут же заснул.
– Бедный, бедный мальчик, как устал, а как испугался... Бабка погладила его по вихрам-кудрям и вспомнила себя учительницей. Принялась ходить взад-вперёд, произведя за собой ручной замок.
– Даже при наличии на крыше громоотвода, – объясняла она, – а вы пейте чаёк-то, закусывайте перед сном... Шаровой молнии наплевать на громоотвод и на мокрые сосны: это не молния, но он рождён или молнией, или наэлектризованным воздухом... Пейте, пейте. Не горячо ли? Холодной воды, Михейша, принеси-ка девочкам... Сахар вон ломайте, щипчики где?
И в замедленном темпе, как при начитке диктанта: «Яркий шар... колеблется... оболочкой... словно мыльный... пузырь...»
– Как так, – рассуждает кто-то, – может это и есть водяной мыльный пузырь, только с током...
– Взвешенное статическое электричество, – утверждает всеядный и всеумный Михейша. – Слышали, как потрескивало? Мицино одеяло (Мица – любимая при жизни овечка) так же трещит. Видели ночью?
Кто-то, действительно видел, а кому-то пришлось пообещать показать. Показали. Для этого пришлось создать темноту и разбудить Тольку.
– Трыщщщит! Ух ты!
– Сколько там току?
– Ерунда, не убьёт.
– А щи-и-плет маленько.
– Щиплет же, да же, Даша?
Щиплет всех, кроме толстокожей и старшей Ленки. Вернее, она прикинулась толстокожей. Она хотела, как всегда, быть оригинальнее всех.
На этот раз известному вралю Михейше Игоревичу поверили. Любитель розыгрышей доказал подозрительные утверждения опытом.
– Продолжим занятие. Или спать?
– Нет!
– Никогда!
– Рано!
Толик снова уткнулся и без того замаранным киселём лбом в лужицу из каши.
– В лучшем случае... шар улетает... в открытую... Куда?
– Бабуля, ты разве сама не знаешь? – спрашивает удивлённая Даша.
– Я экзаменую!
– В форточку, – кричат.
– Тише, Толенька, бедненький мальчик, накувыркался сегодня. Заснул в тарелке. – И добавила, желая развеселить малышню: «Будто пьяный Кок».
Никто пьяных ни коков, ни кокосов не видел, потому юмора не понял. Отметил только Михейша, потому что он читал «Капитана Блада», а там, на пиратских кораблях «квасили» все, не исключая коков-поваров. Пили-бухали, даже сидя на ненадёжном, шатающемся гафеле, оседлав кливер и повиснув на грот-стень-стакселе .
– Михейша, неси его в койку.
– Опять я?
– А кто ещё тут у нас мужчина? Опять Ленка что ли? Ну?
Михейша замычал. Даша с Олей засмеялись, но уже так напряжённо, словно силы уже вышли и они сами уже вот-вот попадают со стульев. Оля-Кузнечик неопределённо хмыкнула: даже она иной раз носила брата в кровать.
– Правильно, в форточку... Откуда и приходит чаще всего... либо в другое отверстие... В какое, деточки? Ну, кто ответит?
– В подходящее по размеру...
– И где есть сквозняк.
– В задницу, – себе под нос сострил проснувшийся в очередной раз Толька, не пожелав опубликовать громче. И непозволительно злорадно засмеялся, представив, как из задницы деточки-сестры тонкой струёй появляется и раздувается в пузырь шаровая молния.
Всё равно услыхали: «Вот ты и есть пьяный Кок! Съел?»
– Правильно. – И уже быстро, почуяв, как надоела: – Страшный шар он может что? – И сама отвечала: – Взорваться сможет, наткнувшись на препятствие, а может и просто поиграть-пожалеть, не затронув смертью никого. Дети, а что нужно закрывать в случае грозы?
– Окна, двери, форточки...
– Трубу, заслонку, подпол!
– Как же, подпол! Как туда молния залезет?
– Там дырочка есть.
– Точно есть, её ещё на зиму затыкают.
– Задницу заткнуть, – совсем осмелел Толик.
– Накажу! – прекращает бабушка дебаты.
– А как накажешь, бабуль?
Дети желают схватить, повалить, связать и наказать гнусного шутника. Но не получается: все руки заняты: они держатся за животы.
Дети многое знают, невзирая на возраст. Но! Учить малых детей осторожности всё равно, что предупреждать цыплят. И снова учёба.
– И те – детки неразумные, – говорит учительница менторским тоном, – и другие. Цыплята – ещё хуже детей. Сами бросаются под ноги. За ними нужен глаз да глаз. Это опасно. Одни играть хотят, клюя сандалии. Другие что? А только играть и целовать... Кто? Кого?
– Мы – цыплят.
– Они на пуховые шарики похожи, – заметила Оля-Кузнечик.
– Ленка: «А помните как Даша... сразу двоих...?»
Это сказано зря. Даже ради учёбы зря. Даша мгновенно заплакала: «Я не виновата-я, они сами-и-и, а-а-а!»
– Я и говорю: никто не виноват, случайность, а вот ведь как выходит иной раз...
***