Акустика.
Стихотворения.
Вода налитая в сосуде
Прозрачна и светла,
Вода в огромном океане
Темна во глубине у дна.
Так маленькие истины
Открыты ясными словами,
У истин вечных и глубоких
Великое безмолвье слов.
«В лучах Луны и отражённым светом
Ты шлешь любовные письма свои» –
Сказала тёмная Ночь ясному Солнцу.
«А я оставляю ответы –
Слезами росы на зелёной траве».
--------------------
Жизнь, в целом и сущем движенье своём
Никогда не принимает Смерти всерьёз.
Она смеётся, играет и пляшет, и строит всё новое…
Жизнь любит и собирает себя перед лицом Смерти.
Только тогда, когда мы выделяем
Отдельный факт погибшего существа,
Мы замечаем всю пустоту Погибели,
И смущаемся, грустим и плачем об утрате.
Когда-нибудь мы поймём, что Смерть бессильна
Лишить нашу душу чего-либо из приобретённого,
Ибо приобретённое ею, и она сама – это одно и то же.
-------------------
Часть 2.
Так поступают все поэты:
Они разговаривают вслух сами с собой,
А мир подслушивает их сонеты
И восторгается стихов красой.
Ведь, так ужасно одиноко
Когда не слышим речь другого.
Уметь одиночество выносить
И удовольствие получать от него –
Это великий дар свыше,
Который нелегко получить.
Человек – как кирпич:
Из глины сотворённый –
Обжигаясь, он только твердеет.
-------------
Мы живем в атмосфере стыда.
Мы стыдимся всего, что есть подлинно в нас:
И самих себя мы стесняемся,
И родных своих видом стыдимся,
От доходов своих нам стыдно подчас,
Стыдно речи своей, несуразности произношения.
Своих взглядов и опыта странного
Мы боимся стыдливо, и прячем от всех.
Точно также, как тела стыдимся своего обнаженного
И тому ничего мы не видим опасного.
Человек для своих оправданий находит любую причину,
Кроме причины одной и действительной, -
Для преступлений своих – находя оправдания,
Для безопасности – повод находит всякий,
Кроме одного своего чувства простого –
А этим одним – является трусость его перед миром.
--------------
Разумный человек приспосабливается к миру,
Неразумный приспосабливает мир к себе.
Поэтому все достижения наши и весь прогресс
Зависит только от людей неразумных.
Тайна наших несчастий в том состоит,
Что у нас слишком много появилось досуга,
Чтобы размышлять в свободное время -
Счастливы мы или нет.
Часть 3
Люди живут поступками и делами,
А не идеями и мечтами – говорят?
Но мечта иногда мощнее реальности,
Как фонари в ночи мечты наши горят.
И может ли быть иначе,
Если мечта – есть высшая реальность?
Мечты придают миру интерес и смысл,
Они создают весь реальный мир,
Когда они последовательны и разумны.
И тогда мечты становятся прекраснее,
Когда по их образу и подобию
мир преображается словно в сказке,
По мечте изменяя действительность.
Мы слишком много живем в книгах
И недостаточно в природе – Говорят!
Мы считаем опасными тех,
У кого ум устроен иначе, чем наш,
И безнравственными тех,
Чьи нравы не похожи на наши.
Мы называем скептиками тех,
Кому чужды наши иллюзии,
Даже не задаваясь вопросом –
Не имеют ли они каких-нибудь других.
Надо признаться себе самим,
Что прошедшее прекрасно лишь в думах
Мечтаниях наших – «Ах! Если бы…»
И что на самом деле – то доброе старое время,
Поэзию которого мы сладостно вдыхаем,
Имело пошлую и печальную склонность
Ко всем тем вещам, из которых банально
Складывается любая человеческая жизнь.
Люди на земле существуют,
Чтобы любить добро и красоту
И давать волю всем желаниям,
Которые благородны, великодушны и разумны.
Нас всех когда-нибудь поглотит небытие,
Умейте забывать об этом, живя –
Вот в чём заключается мудрость.
------------
Берём нервную клетку
Летом 196… года в университетских зданиях на Ленинских горах собрался Международный конгресс биохимиков. Светила биохимии, съехавшиеся со всего света, стайками, с жёлтыми профессорскими портфелями и программками в руках, носились с факультета на факультет: заседания разных секций шли одновременно, и нужно было поспеть на все интересные доклады.
На химфаке выступал самый известный докладчик: «Как, ты ничего не знаешь? Сегодня доклад учёного Х…». Поясним: у арабов Магомед, у индусов Будда, а у тех, кто работает по химии нервных клеток, - Х…!
Это был человек среднего роста и средней полноты, похожий, я бы подумал, на бухгалтера, с мягким голосом и медленно – настолько медленно, что его английский язык аудитория воспринимала до стараний переводчицы, - начал примерно так:
- Мы берем нервную клетку, отделяем от неё мелкие клетки-сателлиты и снимаем с нервной клетки оболочку. Вслед за тем порознь – в оболочке, во внутренней части клетки – мы определяем активность фермента аденозинтрифосфата – и содержание следующих элементов… -
В аудитории раздался чей-то смех. Х… умолк и недоуменно поднял голову. Смех нарастал, смеялись уже многие – открыто, в голос. Кто-то крикнул:
- Как вы это делаете? –
Х… тоже улыбнулся.
- Руками, - сказал он.
Вот как в прежние времена работали учёные: руками! И в основном угадывая всё что происходит интуитивно.
Ведь что такое клетка? На всей нашей планете меньше людей, чем клеток в одном человеческом мозге. Клетка – это микроскопический комочек слизи, который и под микроскопом-то едва отличим от окружающих комочков. – «Руками?! – как говорит учёный Х…».
Чтобы понять, каким способом в улье появляется мёд, надо познакомиться с пчелой. Чтобы уяснить работу радиоприёмника, надо понять работу лампы. Нет, это не современная наука додумалась, что путь к познанию мозга лежит через познание нервной клетки, это знали и старики – классики, не слыхавшие ни про какие радиолампы и транзисторы. Но как они могли узнавать о работе нервных клеток?
С познанием мозга связаны великие имена.
У Сеченова, например, была феноменальная наблюдательность. В простеньких рефлексах лягушки он сумел разглядеть явления, ускользавшие от внимания других. Так Сеченов понял, что под влиянием раздражений нервные центры могут не только возбуждаться – что было общепризнанным, - но и приходить в противоположное состояние, названное центральным торможением. Это открытие прояснило, каким принципиальным способом достигается взаимная координация нервных центров. Но до клетки тогда было ещё далеко.
Нельзя сказать, что полвека назад не знали нервных клеток. Знаменитый испанский учёный Рамон-и-Кахал знал их настолько хорошо, что его описаниями пользовалась долго наука, чуть не до наших дней.
Но он видел мертвые клетки, окрашенные особыми способами на срезах мозга. Живые же клетки были раньше недоступны экспериментатору, и тогда физиологи шли на хитрости.
В Англии работал Шеррингтон. К мышцам кошки он подвязывал ниточки, ниточки вели к рычажкам, и на закопчённой ленте прочерчивались следы сокращений. По этим следам Шеррингтон сумел описать законы, управляющие деятельностью относительно простых нервных центров спинного мозга.
В России работал Павлов. Он открыл законы высшей нервной деятельности, считая капельки слюны, истекавшей из фистулы у собаки. Вот слова самого Павлова: «Физиология, касающаяся клетки, есть пока физиология поистине жалкая… она – физиология будущего… Мы должны будем разделить клетку на микроскопические части, узнать, как они работают в отдельности, как взаимодействуют между собой и как из этого слагается вся работа клетки. Но, понятно, ответить на эти вопросы страшно трудно. Здесь потребуется огромная острота ума, огромные, гениальные ухищрения. Так что если вы подумаете, то поймёте, что дно жизни, фундамент жизни спрятан от человека ещё очень далеко и что для его достижения потребуется работа длинного ряда поколений исследователей».
Это было не так уж давно, по меркам даже человеческой жизни, а уж по меркам жизни в целом (3 миллиарда с лишним) – в короткое мгновение наука так продвинулась, что – о-го-го!
Конец.
Агенты…
Обычная столовая на углу дома открылась только что. «Шпионы вошли в неё сразу после открытия. Их было трое, они говорили на заграничном языке и взяли шесть порций блинчиков с мясом. Работница столовой, которая сама слышала непонятный разговор, сообщила о своих наблюдениях директору: «Это шпионы!».
Бестактно смеяться над милой девушкой, которая проявила обычную в советское время бдительность. Это было на острове в Японском море, куда приехали учёные из Москвы. Они не смеялись, когда смеялся директор, который был знаком с учёными, не смеялись – поскольку «шпионами» признали их…
Ну, историю со «шпионами» дружными усилиями быстро замяли, но в ней так и осталась невыясненной одна немаловажная деталь: на каком-таком языке могли говорить они в столовой, что он показался местной жительнице заграничным.
Как учёные, они попытались проанализировать этот вопрос научно.
Нас было трое: Виктор, Игорь и я. Представим Игоря: он из малого народа Поволжья, инженер-биолог и золотой человек.
Теоретически мы могли говорить на одном из трёх языков.
Во-первых, на языке Игоря, - он по-русски говорит с ошибками, и в разговоре мы с Виктором иногда начинаем невольно ему подражать.
Во-вторых, могли мы говорить на языке биофизики, с которым дружит Виктор: стоит, например, человек и бормочет себе под нос: «исключительно примитивная организация сознания, ну, полная неадекватность поведения…». Не всякий догадается, что это переводится на нормальный язык, как – «Эх, болван я, забыл взять деньги из кармана пальто, когда сдавал его в гардеробе».
Третья возможность выяснилась через несколько дней. Я помог той же официантке убирать посуду со стола, и она протянула с лукавством: «Спаасип\аальшое!». И тут же бывший наш знакомый директор, который сидел за столом с нами при обсуждении вопросов, открыл нам глаза: «Это она вас передразнивает, - ваш московский акцент».
Мать честнАя, оказывается, по мнению местных жителей, мы, москвичи, говорим по-русски с акцентом…
Конец.