В тот год великий совет богов в Идзумо начался как обычно- с большой веселой пирушки. И я, вопреки своему обыкновению, решил принять в ней активное участие, стремясь отвлечься от грустных мыслей об одиночестве, все чаще и чаще посещавших меня после свадьбы Акиры и Аои. Сидя на почетном месте по правую руку от Оокунинуши, играющего излюбленную роль гостеприимного хозяина, я несколько скучающе разглядывал остальных гостей, недоумевая, куда опять запропастился Отохико -накануне он клятвенно обещал не опаздывать и провести все необходимые «косметические приготовления» заблаговременно. Впрочем, ничего удивительного-щеголь Ото, из века в век пытающийся превзойти Оокунинуши во всем, начиная с одежды и заканчивая подвигами, ни в чем не знал меры, и вполне возможно, сейчас менял перед зеркалом какое-нибудь двести двадцать пятое кимоно, совершенно позабыв о том, что пиршество уже в самом разгаре.
Мои размышления неожиданно были прерваны появлением в зале юной сестренки Оокунинуши-вечно деловитой богини домашнего очага прекрасной Окицу-химэ*. В дни пиров и собраний она выступала своего рода распорядительницей, следя, чтобы почтенные гости ни в чем не нуждались. И неважно, шла речь об очередной чарочке саке, о важных бумагах, священных талисманах или магических артефактах-Окицу-химэ всегда была готова по первому слову гостя разыскать, принести или записать то, о чем ее просили. Оокунинуши с нежностью называл сестру «трудолюбивой пчелкой», а другие божества относились с неизменным уважением и почтительностью, ценя ее такой незаметный, но такой нужный труд. К тому же Окицу-химэ была очень жизнерадостной и веселой. Бывало только начнет закипать очередная ссора между неугомонным Отохико и грозным Кагуцути*-братья вечно препирались по любому поводу, как тут же она подплывала к ним своей лебединой походкой и, широко улыбаясь, тихо говорила: «Досточтимые родственники, прошу вас: успокойтесь! Отец! Ну, какая, скажите вам разница, что дядюшка Ото решил надеть на прием в этом году новое меховое боа? Что? Вы перепутали его со змеей и подумали, что он задумал вам как-то навредить? Неужели Вы забыли- я лично каждый год обновляю свое заклятье, которое не позволит никому, даже великому Идзанаги, прийти сюда с недобрыми помыслами-он просто застынет на пороге, не в силах двигаться. Что-что? Говорите, божество не должно быть таким чванливым выпендрежником? Ах, отец! Вы уже запамятовали, должно быть, а я помню-дядюшка Ото однажды спас Вам жизнь, уговорив супругу морского владыки сварить для Вас эликсир с частицей розовой жемчужины, чтобы исцелить Ваши раны, полученные в битве двух царственных семей.* Как я тогда переживала! Не заставляйте меня нервничать снова и не огорчайте братца Нуши- он ведь терпеть не может, когда кто-то ссорится в его доме! Видите, он уже поглядывает в вашу сторону. Хотя бы ради него сделайте исключение- помиритесь поскорее! В жизни так много всего прекрасного! Не омрачайте этот солнечный денек своими хмурыми лицами! Попробуйте-ка лучше вон тот лотосовый джем с орехами. Я сама его приготовила сегодня утром. Все, как вы оба любите- с тремя чайными ложечками сахарной пудры. Угощайтесь! И позовите меня, если что-то понадобится».
Подобные разговоры повторялись почти каждый год, но Окицу-химэ никогда не теряла терпения: всегда улыбчивая, внимательная, готовая поддержать веселую шутку, вставить словечко в витиеватый тост или успокоить надвигающуюся бурю при виде нахмуренных бровей своего батюшки, который, кажется, перманентно пребывал в ужасном расположении духа.
Но сегодня, по всей вероятности, произошло что-то из ряда вон выходящее. Выражение лица быстрыми шагами вошедшей в зал богини домашнего очага было таким удивленным, как будто она только что увидела свою бабушку, которая, конечно, при всем желании не могла покинуть свое мрачное царство.
Между тем, Окицу-химэ, подойдя к брату, что-то еле слышно проговорила ему на ухо. Брови Оокунинуши поползли вверх, он резко встал из-за стола, извинившись, коротко поклонился гостям и вышел следом за сестрой, приглушенно хлопнув дверью. Не успел я задуматься о причинах, подобного странного поведения бога богатства, как дверь снова открылась, и в зал вошел мой друг Отохико. Весь какой-то притихший и радостный, а следом…следом, распространяя вокруг себя сияние полуденного солнца, вошла та, кого я уже много лет почитал за умершую: любимая дочь бога ветров, когда-то спасенная нами от разбойников, жрица Аматерасу Кэзу-химэ!
Моему удивлению не было предела! Как такое может быть? Я полагал, что Кэзу умерла века этак четыре назад, и ее тело давно истлело где-нибудь в усыпальнице для членов императорской семьи в Корё.
Не в силах усидеть на месте, наплевав на все правила этикета, я сорвался со своего места и бросился к Кэзу-химэ, радостно выкрикивая на бегу:
--Кэзу-годзэн! Неужели это правда ты? Как я рад тебя видеть! Так вот почему ты так задержался, дружище, Ото! Кэзу, дорогая, прекрасно выглядишь! Значит, ты теперь богиня? Добро пожаловать в семью!
Мои последние слова утонули в гуле других приветственно-удивленных и восхищенных голосов: собравшиеся приветствовали «новенькую» и поздравляли слегка напряженного Отохико- все знали, как бог ветров любит свою дочь и как страдал много веков полагая, что никогда больше ее не увидит. Наконец, приветственные слова поутихли, и раскрасневшаяся от смущения Кэзу, уступая настойчивым просьбам все еще выглядевшего пораженным Оокунинуши, принялась рассказывать о том, как стала богиней:
---Когда-то, досточтимые друзья,-начала она с легким вздохом, я действительно была лишь простой смертной. Мой дед, как вы наверняка знаете, был могущественным сёгуном из рода Минамото. К моменту моего совершеннолетия богатство и власть, которыми он обладал по вашей, господа, воле (тут Кэзу слегка поклонилась) окончательно вскружили ему голову: он решил, что может распространить свое влияние и на другие страны и народы. На трудолюбивых граждан вечно надменной Корё в частности. Дед долго думал, каким образом осуществить свое желание, как завязать отношения с тамошней императорской семьей, кому поручить выведывать тайны и секреты высокого двора. И тут ему на глаза попалась я: семнадцатилетняя цветущая, образованная и, как уверяли в один голос все придворные, обладающая цепким умом. Да к тому же еще имеющая сразу двух великих покровителей среди божеств. Кэзу на мгновение повернулась к отцу, нежно ему улыбнулась и продолжила рассказывать:
--Конечно, он тут же ухватился за идею устроить брачный союз, выдав меня замуж за наследного принца. Как ни удивительно их император, после недолгих переговоров дал свое согласие на наш брак, видимо прельстившись сладкими обещаниями деда, сулившего ему в случае положительного ответа помощь от нашего императора для искоренения волнений внутри страны.
Перед тем, как я была вынуждена отправиться в долгое и опасное путешествие в качестве будущей наследной принцессы, дед тщательно проинструктировал меня, как следует себя вести, на что обращать внимание, добывая необходимую для его безумного плана информацию о вооружении, экономическом и политическом положении страны, точнее о ее слабых местах. Я была так огорчена предстоящей разлукой с милой сердцу Японией, что сначала отказалась. Но дед не зря так много времени провел в своей библиотеке, изучая трактаты по риторике, а затем, оттачивая полученные знания при дворе нашего императора: ему удалось меня уговорить. Он пообещал, что как только в его руках окажутся все ниточки для управления «этими олухами из государственного совета», он придумает какой-нибудь предлог, и я смогу вернуться на Родину. Теперь я, конечно, понимаю, что это было чистой воды вранье, но тогда я ему поверила. Сработали и громкие фразы о долге перед страной, императором и семьей- я всегда была послушной дочерью и внучкой и трепетала при мысли, что мне удастся как-то услужить императору.
Но несмотря на это, из страны я уезжала со слезами на глазах-ведь я оказалась оторвана от всего, что было мне дорого: дома, любимых подруг, собственноручно выращенного садика, и ,конечно, от храма своей госпожи и тетушки. О, как я опасалась ее гнева! Но небесная правительница была милосердна, закрыв глаза на то, что я была вынуждена сложить с себя жреческий сан.
Путешествие мое в Корё обошлось без происшествий-я постоянно чувствовала, отец, как ты заботливо меня оберегаешь, и уже через полтора месяца я стала женой наследного принца Куанга*. Вопреки моим опасениям, мой юный супруг (он был младше меня на год) оказался вовсе не избалованным, и не жестоким, как шептались злые языки. Совсем наоборот: Куанг был добросердечен, щедр и сострадателен. Единственным его недостатком я поначалу считала излишнюю мнительность, но поняв, что она обусловлена лишь от рождения слабым здоровьем (он вечно простужался) начала помогать супругу его укреплять и достигла в этом некоторых успехов. Мое чувство к нему, рожденное из сострадания, крепло день ото дня, и, в конце концов, осознав, что люблю Куанга и, устыдившись своей нечестности, я прекратила собирать столь вожделенную для деда информацию о слабых местах в государственном устройстве Коре, перестав писать ему тайные донесения. Впрочем, к тому моменту он уже скончался, пораженный внезапным сердечным ударом, и большинство моих писем, к счастью, прочесть так и не успел.
Мы с Куангом четыре года жили душа в душу в душу в любви и согласии. Единственное, что омрачало наше счастье-отсутствие детей. Но я не теряла надежды однажды подарить любимому сыновей, а Корё-новых наследников. Однако моим мечтам так и не суждено было сбыться… Однажды ненастным осенним утром мой супруг просто не вынырнул из объятий сна, его чистая душа отлетела в небеса…Как я потом узнала, Куанга отравили приспешники одной из наложниц великого императора-у нее родился сын, и она мечтала со временем посадить его на престол и получить почетный титул императрицы-матери.
После смерти мужа беды продолжали сыпаться на меня одна за другой, ведь некому было больше меня защищать, оберегать от бесконечных дворцовых интриг. Сначала умерла моя любимая служанка и подруга: мечтательница Джун-она съела вместо меня персики, присланные якобы в подарок от императора, потом пришел высочайший приказ- и я в один день утратила титул и содержание, положенное принцессе в Корё, оставшись, фактически без средств к существованию. Последней каплей стала попытка моего деверя-принца Бича меня изнасиловать. Он и раньше во время совместных трапез кидал на меня пылкие взгляды, но я опрометчиво считала такое поведение просто ребячеством, думая, что он это перерастет.
Понимая, что если Бич расскажет императору о случившемся, выставив все так, будто я с ним кокетничала, моей репутации придет конец, и тогда уже ничто не защитит меня от неминуемой гибели, я решила сбежать.
Конечно, дорога домой нисколько не напоминала мне первое путешествие: тогда меня сопровождали шестьдесят с лишним человек-охранники, служанки, повар и грум. Все старались упредить любое мое желание, всячески угождая, ведь я считалась важной фигурой в политических играх сёгуна, фигурой, которую следовало оберегать.
Теперь же с этой точки зрения я была никем и ничем: дед и муж-принц умерли, служанки либо предали, либо пали невинным жертвами коварной любимицы императора, подобно Джун. Свой побег я до сих пор вспоминаю с содроганьем. Ночью, предварительно подкупив одного из стражей северных ворот (пришлось отдать ему все свои драгоценности) я тайком выбралась из дворца и, скрываясь под покровом тумана, направилась в ближайший порт, надеясь, что хозяин какого-нибудь скромного судна не откажется взять меня на борт в обмен на последний оставшийся у меня от прежней жизни, поистине бесценный предмет-нефритовый камень-один из даров императора, преподнесённый им на празднике влюбленных звезд*. Я очень не хотела с ним расставаться, ведь этот камень-незаменимый ингредиент, входящий в состав многих целебных эликсиров. Но у меня не оставалось выбора - нужно было как можно скорее пересечь границу двух стран, чтобы возможные преследователи не смогли насильно вернуть меня во дворец, чтобы я стала игрушкой в руках жестокосердного принца Бича или рабыней госпожи из Янтарных покоев*
К счастью, мне удалось договориться с капитаном небольшого, но на вид надежного судна с поэтическим названием «Песня феникса»-он, добродушно рассмеявшись сказал, что ничего не понимает в медицине и камень ему ни к чему и что он за одну луну доставит меня в ближайший японский порт, если только я соглашусь по утрам готовить команде завтрак-их кок очень ленив и ненавидит рано вставать. Я согласилась, обрадовавшись, что отделалась «малой кровью»-капитан даже не потребовал денег за проезд, а лишь настоятельно попросил тщательно скрывать от матросов тот факт, что я- женщина. Мне пришлось остричь свои пушистые волосы, каждый день сооружать на голове мужскую прическу и носить мужскую одежду. Но это были сущие мелочи. Гораздо больше беспокойства мне доставляло упрямое желание излишне компанейских матросов «Феникса» каждый вечер после окончания дневного дежурства зазвать меня угоститься вином из личных запасов помощника капитана. Довольно часто подобное «заимствование» они совершали самовольно, и я каждый день с замиранием сердца ждала, что на корабле вот-вот вспыхнет какая-нибудь пьяная ссора, но (слава небесам!) все обходилось лишь небольшими спорами, карточной игрой и залихватскими песнями. В целом все относились ко мне довольно хорошо, считая немного чудаковатым, но добрым юношей с невероятным талантом к кулинарии, пришедшимся как нельзя кстати. Конечно, никакого особого таланта и тяги к изучению кулинарных секретов у меня никогда не было. Пригодился небольшой опыт из прошлого: будучи наследной принцессой, я нередко самолично готовила некоторые, самые простые блюда своему мужу, так как первый дворцовый повар, к несчастью, порой бывал небрежен к просьбам старшего принца не пересаливать и не перчить еду, подаваемую к его столу-у Куанга был очень чувствительный желудок. Поэтому через некоторое время после замужества под руководством одной из старших служанок я без особых проблем могла сварить рис, грибной суп или слепить десяток больших пельменей.
И все же иногда, несмотря на дружеское отношение всех членов экипажа, на меня накатывала печаль. Хотелось хоть на пару минут сделаться невидимой, отдохнуть от так неожиданно свалившихся на голову забот, предаться воспоминаниям… И, конечно, поскорее вернуться в родную страну, поклониться великой Фудзи, ощутить под ногами твердую землю…
Я знала, что мой дед скончался через восемь месяцев после того, как я стала женой Куанга, и что в моем прежнем доме -большом дворце семьи Минамото в Эдо моему появлению никто не обрадуется, скорее наоборот. Единственный план, казавшийся мне более-менее приемлемым в такой ситуации- пойти в великое Дзингу*, что в Исэ и умолять тамошнюю старшую жрицу дать мне кров на время. В глубине души я также надеялась, что моя божественная тетушка в своем главном святилище сменит гнев на милость и спустя четыре с половиной года молчания, наконец, отзовется на мои молитвы и скажет, как мне следует жить дальше.
Дорога в Исэ была невероятно тяжелой: три недели я жила впроголодь, замерзала холодными осенними ночами, да к тому же начала со страхом замечать в себе признаки отравления неведомым ядом: вены по всему телу день ото дня взбухали все сильнее, голова постоянно кружилась, а стоило мне сделать хоть одно неловкое движение- в тело будто вонзались тысячи незримых игл. На второй неделе пути к этим ужасным ощущениям добавились галлюцинации. Мне мерещился почивший супруг, слышался злобный смех императорской наложницы, однажды даже показалось, что из-за кустов за мной наблюдает какой-то ёкай с горящими жутким огнем бездонно-черными глазами.
На девятнадцатый день пути, донельзя изможденная, я наконец с радостью заметила вдалеке большой серый камень с короткой надписью-знак для путешественников и паломников, что драгоценная провинция* уже близко. Но в этот момент силы меня окончательно покинули: в голове зашумело, колени подогнулись, и я словно сломленная ветром ива, упала на землю, потеряв сознание.
Очнулась я оттого, что кто-то, видимо пытаясь привести меня в чувство, осторожно смачивал мои сухие, потрескавшиеся губы пропитанной водой тканью. С усилием открыв глаза, я с удивлением увидела перед собой саму богиню солнца, свою госпожу Аматерасу. Заметив, что я пришла в себя, она воскликнула:
--Здравствуй, племянница! Добро пожаловать обратно, в мир живых! Слава небесам, я успела вовремя! Еще бы чуть-чуть…Вот, выпей этой воды-сразу сил прибавится.
---Что со мной случилось, госпожа?-спросила я еле слышным шепотом. Последнее, что помню-как потеряла сознание рядом с пограничным камнем. Почему я не могу пошевелиться? Где мы? В Вашем святилище?
---Тише, тише, дитя! Помолчи. Сейчас тебе вредно много говорить. Да, мы в моем храме в Исэ. Пошевелиться ты не можешь, потому что действие крайне неумелого проклятия, наложенного на тебя этой хитрой корейской лисицей, наложницей Ли, еще не прошло окончательно. Но ты не переживай- на закате все придет в норму. Ох, и заставила ты меня поволноваться, Кэзу! Хоть проклятие императорской любимицы с точки зрения магического искусства и было наложено кое - как, но для хрупкого человеческого тела его последствия могут быть смертельно опасны. Даже я не могу однозначно сказать, как оно повлияет на твою жизнь в дальнейшем. Нелегко об этом говорить, но я вынуждена: единственным выходом из сложившегося положения, способным обезопасить тебя от отголосков проклятия, будет твое решение стать бессмертной небесной девой - одной из двенадцати моих служанок. Понимаю, что подобные судьбоносные решения обычно не принимаются в сжатые сроки, однако в подобных обстоятельствах ты можешь подумать лишь дня три-четыре. Большую часть скверны я из твоего тела изгнала, к закату, как я уже говорила, ты встанешь, но окончательно очиститься ты сможешь лишь при проведении обряда перехода, если согласишься стать богиней. В противном случае, как это ни прискорбно, твоя жизнь, скорее всего, будет слишком короткой даже для смертной, наполненной чередой несчастий и страданий. А ведь ты, Кэзу, и без проклятья уже так настрадалась на жизненном пути! Не думай, что пока ты жила в Корё, я о тебе позабыла! Ни на минуту не выпускала я нити твоей жизни из поля зрения. А на мольбы не отвечала потому, что в те годы немного гневалась -ведь моя любимая племянница сложила с себя обязанности жрицы, даже не попытавшись толком возразить этому твердолобому ослу-своему деду!
Но теперь все в прошлом. Не терзай себя, я давно тебя простила. Ведь ты была так юна, робка, невинна и наивна…Забудь о прошлом. И поразмысли хорошенько, какого будущего желаешь?
----Мне не нужно четырех дней на размышления, чтобы ответить Вам, тетушка! Все мои родные и близкие умерли, детишек у меня нет, Никто на земле не станет печалиться, если я просто исчезну. Если бы хоть одна живая душа любила и ждала моего возвращения домой, я бы еще рискнула и попробовала сжиться с вероятными последствиями проклятия. Но поскольку это не так, я не вижу смысла каждый день, как Вы говорите, ходить по краю ради себя самой. Я прекрасно понимаю, что ноша богов и тяжелее, и легче ноши смертных. Но думаю, под Вашим, госпожа, мудрым руководством, у меня получится стать Вашей достойной помощницей. Я согласна стать одной из двенадцати великих небесных дев!
---Что ж, милая племянница, не стану скрывать - я рада твоему решению. Я никогда не презирала смертных, но в твоем случае, оно - действительно необходимость. Хорошо. Значит, завтра к вечеру я все подготовлю и вернусь за тобой в святилище. А пока, отдыхай. И попробуй тот зеленый чай, что я тебе принесла. У него очень тонкий аромат, думаю, тебе понравится.
... И уже к следующему вечеру, после короткого обряда я стала богиней, небесной девой, служанкой Аматерасу, с облегчением оставив прошлое позади. Теперь проклятие госпожи Ли окончательно потеряло надо мной всякую власть, и я могла спокойно жить, посвящая большую часть свободного времени (а занята я была лишь одну луну в год, если не случалось ничего экстраординарного) изучению великих свитков божественной мудрости и раскрытию новых способностей. Особенно я обрадовалась, когда обнаружила в себе дар по желанию слышать речи людей и богов на сколь угодно большом расстоянии. Это так сближало меня с тобой, отец! Ведь ты тоже обладаешь этим даром. Видимо, мое перевоплощение дало некий толчок к его пробуждению. Мне, конечно, было очень больно слышать, как ты страдаешь, думая, что я, покоряясь жребию всех смертных, в положенное время оставила земной мир. Не раз я порывалась утешить тебя, навестив в твоем храме, но моя госпожа предупредила, что я не должна спускаться в серединный мир, не окрепнув как следует, не усвоив всех необходимых для божества знаний и умений, так как в противном случае, будучи слишком неопытной, я могла бы пасть жертвой первого неудачно встретившегося на пути ёкая. Я понимала-Аматерасу права, и с каждым днем трудилась все усерднее, надеясь, что однажды ты заглянешь к ней на огонек, и я смогу развеять печаль, пустившую корни в твоей душе. К сожалению, ты не спешил в гости к сестре, почти все время проводя на земле. И вот, наконец, спустя четыре столетия Аматерасу послала меня на божественный совет в качестве своего доверенного лица, желая получить полный отчет о ключевых решениях, которые вы изволите принять. Так я здесь и очутилась. Приношу извинения, если мой приход показался вам слишком неожиданным. Я как-то об этом не подумала… Зато теперь, отец, мы с тобой всегда сможем быть вместе и почти никогда не разлучаться…
Услышав последние тихие слова дочери, Отохико подскочил с кресла, куда его с некоторым трудом усадила Окицу-химэ (неугомонный друг в первые минуты все никак не мог успокоиться и по своей давней привычке, слушая рассказ Кэзу-химэ, энергич но ходил туда-сюда, в особо напряженные моменты повествования, норовя взлететь под потолок) и порывисто сжал ее изящные пальчики.
Я оглянулся: другие тоже были впечатлены тем, что поведала о своей жизни Кэзу-химэ. Утратившая обычную собранность Окицу-химэ явно старалась скрыть бегущие по лицу слезы, прикрываясь веером, Оокунинуши хлюпал носом не таясь, Кагуцути помрачнел сильнее обычного.
Я и сам был поражен грустной повестью дочери повелителя ветров: сколько же всего она пережила-равнодушие деда, решившего ее просто использовать, смерть любимого мужа, предательство слуг, не одно покушение на свою жизнь, последнее из которых, благодаря Аматерасу привело ее к такому непростому, но счастливому повороту в судьбе. А как она прекрасна! Раньше я и не замечал, какие у нее красивые глаза, какие длинные, густые волосы, которые теперь словно светились изнутри. При нашей первой, давнишней встрече, я был неприятно удивлен ее откровенным жалостливым пренебрежением, какое она дерзко выказывала по отношению ко мне-ее спасителю и богу, стоявшему неизмеримо выше ее по положению, даже несмотря на то, что она была дочерью Ото и жрицей Аматерасу. Не то, чтобы меня это сильно злило, просто было непривычно.
Теперь от этой заносчивости не осталось и следа: бесконечные горести и испытанья обнажили лучшие стороны характера Кэзу-химэ: решительность, смирение, сообразительность, добросердечие, способность ради долга пойти на жертву, трудолюбие. Я незаметно любовался изящными движениями и светлой улыбкой, вспыхивавшей на ее лице всякий раз, когда она ловила на себе исполненный любви и затаенной гордости взгляд отца. Через неделю, когда совет в Идзумо благополучно окончился, я внезапно осознал, что в толпе спешно разъезжающихся на своих колесницах богов напряженно пытаюсь отыскать хрупкую фигурку посланницы Аматерасу, в надежде еще раз ее увидеть, сказать на прощание несколько теплых слов.
Окицу-химэ-богиня домашнего очага в синтоизме.
Кагуцути-бог огня в синтоизме.
Куанг- в пер. с корейского "ясный, чистый".
Бич- в пер. с корейского "нефрит".
Джун- в пер. с яп. "послушная".