Недавняя запись:
«Когда захожу в этот супермаркет, то никак не могу привыкнуть к тому, что он - явь, а не сказка. И длинной эта «сказка» аж метров в сто пятьдесят. А продуктов!.. Как в Греции: «всё есть!» (был когда-то шлягер с такими словами). Ах, если бы наши предки хотя бы одним глазком! - да на всё это!»
А теперь пролистаю свои записки «В Перестройке», чтобы из них составить дайджест на тему: а какими были «супермаркеты» девяностых и до двухтысячного? И делаю это для того, чтобы вспомнили те, кто прошёл через них, а молодые узнали, как мы жили.
В магазинах подчищают последние «шмотки», даже носки с полок исчезли, ввели талоны на сахар и даже на стиральные порошки.
Сижу в холле с моим любимым телеоператором Сашей Федоровым и читаю ему отрывок из статьи Нуйкина*: «Пора бы наших «благодетелей» поткать носом, как поганых кошек, в дерьмо: прошло уже семьдесят лет после революции, а они еще элементарно не накормили народ. На полках в основном полу гнилая картошка да минтай в банках…»
- И самое обидное, - вдруг грустно говорит Сашка, - что мы с тобой заворачиваем их брехню в красивые фантики и выдаём зрителям. Ох, как же он, - до боли! - прав.
Мой сон.
На пустынном пляже - только мы с сыном. Хорошо!.. Но вдруг бегут какие-то ребята… и их много, и вот уже они возле Глеба, окружают его, толкают, виснут на нем. Что делать? И начинаю кричать: по-мо-ги-те! Да и сегодня снилось похожее, но что?.. не помню, только кричала трудно, надрывно.
«Синдром страха» - говорят психиатры. Да как же ему не быть, если каждый раз в магазине удивляешься: смотрите-ка, еще макароны есть!.. ой, и копченую ставриду выбросили! А из головы не идёт: а вдруг и эта тонкая ниточка оборвется?
Консервировала про запас двух цыплят, которых на работе «дали» нам к Новому году, и чувствовала себя почти счастливой. Потом села у телевизора посмотреть «Голландский дневник» Молчанова, а там, в Голландии… Города, как парки, прилавки ломятся от всякой всячины!
Господи, за что? За что же мы такие убогие и униженные!?
А в конце фильма показывали праздник цветов, но я уже ничего не видела.
От слез.
Снег растаял, потом подморозило и по тротуарам завьюжила пыль. А ведь Новый год! Снежку бы с лёгким морозцем, но…
На книжный шкаф дети подвесили еловую ветку с несколькими шарами, притрусили конфетти. Скромненько получилось, но красиво. И скоро будем пить сухое вино, провожая Старый, потом - шампанское, встречая Новый… Вот ведь как получилось: магазины пусты, а на столе!.. Но буквально о каждом провианте можно рассказ писать, как он попал к нам. Ну, к примеру, свиной рулет - из деревни, и привез его Лёша, наш деревенский знакомый, который заходит, чтобы просто отвести душу, - Платон писал о его попытке фермерствовать, защищая от произвола парт аппаратчиков… Теперь - о сухой колбаске. Опять же, мне её на работе дали… В нашем социалистическом обществе как-то укоренилось: в магазинах или дают, или выбросывают, а вот в спец. распределителях выдают. Но отвлеклась я… Так вот, сухую колбаску корреспондент Редькова где-то выбила (тоже термин «зрелого социализма») для Комитета, и потом еще слушок прошел, что погрела, мол, она ручки на этой колбаске, недовешивая всем по пятнадцать грамм. Красную рыбку, - названия её так и не припомнили, ибо не «встречались» - недавно дочке уступила подруга, а той с Севера прислали, и сын повесил эту рыбину на кухне для провяливания, но две недели, что она там болталась, всё ходил и отщипывал, так что к Новому году красная доплыла не вся. Горошек, зелеными точками выглядывающий из салата, приехал когда-то из Москвы, и он - добыча сына… привез его, когда всем классом возили их туда на экскурсию.
А вот с майонезом месяц назад повезло мужу, - шел мимо магазина, а тут дают!.. так что сейчас можно было бы годовщину отметить того счастливого события.
Ну, а что касается десертов... Сгущенное молоко для торта ждало своего часа с того самого дня, когда летом дочка привезла его из Киева… правда, четыре банки дети вылизали сразу же, переругиваясь, кто, мол, больше… но одна все же уцелела, благодаря моей бдительности; за шоколадом дочка «давилась» целый час в их заводском буфете, да еще со скандалами, ибо по очереди пробежал слушок, что, мол, «не всем хватит»; конфеты «Птичье молоко» дали опять мне... коробочка в двести грамм, двадцать четыре штуки...
- Почему уже двадцать три? Кто одну увел?
- Нет, не я... - хитровато улыбнулась дочка. - Глеб, наверное...
Ну ладно, промолчу, увели так увели… Новый год все ж на носу. Да! Еще о винах... О, сухое дочка привезла еще осенью, когда ездила в столицу искать себе сапоги к зиме, и аж шесть бутылок!.. поэтому Платон встречал ее в семь утра. А вот венгерское шампанское... Как-то осенью в собственной машине заехали за ней новоявленные парни-кооперативщики, пригласили с подругой в ресторанчик и там-то преподнесли ей это шампанское.
Вот такие, совсем не праздничные истории - о нашем праздничном столе.
Ой, о селедке «под шубой» забыла! Но у нее особой истории нет: как-то, недели две назад этих представителей фауны выбросили в военторговском магазине, а я как раз проходила мимо; «шубу» для них «сшила» из бураков и морковки, что продаются в овощном… да нет, морковка как раз была там сморщенная и мелкая, поэтому пришлось сбегать на базар и купить у бабульки… еще подумалось, глядя на неё: «Наверное, отобрала в магазине ту, что получше, и перепродает, старая». Ну, да ладно, иногда и покупаю вот у таких, жалеючи, - руки трясутся, глаза умоляют.
А сегодня пошел снег. Тихий, густой, - праздничный…
Еду на работу. За окном троллейбуса слякотно, грязно, а я читаю... И как же удивительно хорош этот мой маленький мирок! Странные, но драгоценные мгновения. А на работе… Проносится слух по коридорам: масло дают! Иду, занимаю очередь. Подходит и телеоператор Женя Сорочкин:
- Ты почему чужое масло берешь? – усмехается.
- Как это? – не схватываю сразу смысла его ухмылки.
- А так... Его доставали для журналистов и давали им по полкило, а постановочной группе – только оставшееся, по двести.
Возмущаюсь. Подхожу к профгруппоргу:
- Как же так?..
- Да видишь ли, - мнется та: - Танька Редькова выбила только для них, а не для постановочной...
«И тошно ей стало...»
Стали пропадать макароны, а теперь разметают и соль. Еду в «Военторг», там всё же чаще кое-что выбрасывают. И повезло! Как раз начинают давать пшено, рис и у прилавка быстро выстраивается очередь. Занимаю.
- Отпускают только по два килограмма и что-то одно, - оборачивается женщина, стоящая впереди.
Елки-палки, а как же взять и то, и другое?
- А если мне и пшено, и рис нужны? - спрашиваю у «знающей».
Она пожимает плечами, но все же советует:
- А вы попросите кого-нибудь, кто ничего не берет, что б взяли, - и смотрит на меня, словно изучая, а потом предлагает: - Давайте я возьму. Сама-то я только соли хочу взять, но ее тоже по килограмму дают. – Я, конечно, с радостью соглашаюсь, а она снова взглядывает: - А Вы соль берете? - Нет, я не беру. - Ну, тогда мне возьмите.
Вот и хорошо, «договор подписан, соглашение заключено», стоим тихо, мирно, но тут к прилавку протискивается слепая, чтобы взять без очереди, и компаньонка начинает ворчать на нее, а та, ничего не отвечая, продолжает протискиваться, и тогда «моя» рявкает:
- Куда лезешь? Стоять надо, как все! - Слепая приостанавливается, но не отходит, а «моя» уже упирается рукой в ее плечо, слегка толкает: - Нет, не пройдешь! Только после меня!
Говорю в затылок «моей»: слепая, мол, имеет право, инвалид же... но она, кажется, не слышит и уже отдает чеки продавщице, сует все кульки в сумку. А как же мое пшено? Ведь унесет, непременно унесет! И впрямь, уже отходит от прилавка и, оборачиваясь, продолжает наскакивать на слепую… и вот уже - у порога… с моим пшеном. Да ладно, хрен с ним, у такой и брать стыдно… но всё же догоняю:
- Женщина, - и улыбаюсь, как ни в чем не бывало, - а как же моя крупа?
Она оглядывается, смотрит на меня секунду-другую с не угасшей инерцией злобы, но все же наклоняется, молча вынимает кулек из сумки, сует мне… я ей - соль.
Иду домой и думаю: ах, Боже мой, что ж с нами сделали, если за какой-то килограмм пшена люди утрачивают сострадание? Ведь молчала же очередь, молчала, когда отталкивали слепую! Да и я хороша! Взяла же пшено у нее… у обидчицы.
После обращения народных депутатов России к народу, - «Хранить спокойствие в эти трудные, переходные дни к рынку» - с прилавков исчезли не только сигареты и табак, но и яички - наше спасение, и ходят слухи, что их, мол, в Москву отвозят. А базарные цены на мясо поползли вверх, и теперь я покупаю там тушки нутрий. Мясо-то их вкусное, но Платон привередничает:
- Их же для меха выращивают!
- Ну и что, что для меха? – ворчу. – У коров тоже почти мех, а едят же.
Нет, он - своё… А мама, между прочим, не нарадуется, когда привожу котлеты из этого «мехового» зверька в Карачев: «Хоть котлеток вволю наемся!»
Но, как ни странно, появились печенья, вафли, тортики и теперь приезжие из других областей, даже завидуют: «У-у, живете, как у Христа за пазухой!» Хорошо-то оно хорошо, но вот за бельем очереди «до смертоубийства» и даже носков нет! И в чем мои мужики ходить будут? Пока вечерами ставлю латки из тех, что совсем износились, на те, что еще как-то можно реанимировать.
Ехала в Карачев, читала журнал «Новый мир»* и наткнулась вот на такую фразу Фейербаха*: «Свобода от голода хотя и является самой низменной, но вместе с тем и самой первой, самой необходимой свободой». А когда пришла к маме… Сидит возле нашего дома на лавочке молодая женщина с ребенком и протягивает маме талоны на мясопродукты, сахар, водку, конфеты, сигареты, летние туфли, зимнюю обувь, ночную рубашку и панталоны.
- Получите… - И улыбается грустно: - Только все равно ничего этого в магазинах нет.
- Ну, малыш, - наклонилась я к ее сынишке, - запоминай, как при социализме разносил талоны. Вырастишь большим, - вспоминать будешь.
А женщина покачала головой:
- Запомнит... если выживем.
Два дня шло сражение на сессии Верховного Совета между теми, кто «за» передачу земли крестьянам и теми, кто «против», а вчера выступал журналист Чередниченко:
- Стыдно, больно до слез видеть молодую женщину Ярославну из Ярославля, у которой остались одни глаза, потому что ей, как беременной, полагается по талонам только полкило манной крупы в месяц. До чего большевики довели Россию!
А между тем по телевизору показывают склады, забитые продуктами и дефицитными товарами, – партийная мафия придерживает всё это, чтобы, снова захватив власть, на какое-то время умилостивить народ, который все больше жаждет крепкой руки. А в Европе собирают и шлют нам гуманитарную помощь, но она «зависает» на границах. Иностранцы знают об этом, как знают и о том, что если помощь эта и прорвется, то до народа все равно не дойдет, а осядет в «верхних эшелонах власти», поэтому собираются создать свои комиссии, которые следили бы «за доставкой помощи в первые руки».
Накануне «светлого праздника Октября, освященного идеями Великой революции» давали нам в Комитете продукты и вино, а я как раз была в командировке, и когда вернулась, сказали, что, мол, ваши продукты и вино взяла себе Сергеева, член профкома. Ну, что, попробовать вернуть? Да еще и интересно: что ответит она, моя протеже? Ведь когда-то предложила ей, машинистке, перейти к нам в ассистенты. И звоню: Ирина, так, мол и так, хотя бы вино мне… а она как понесла!.. Ну, я и повесила трубку, - противно. Но минут через десять звонит: приходите, мол. Нет, не пойду. Как это вино после такого и пить-то?
А на следующий день давали конфеты, но всем этим заправляла уже не Сергеева, а журналистка Татьяна Редькова. Нет, не пошла и за конфетами, потому что… Моя робкая ассистентка только что пожаловалась:
- Захожу в их кабинет, а они сидят и едят шпроты. Ну, я и говорю: хотя бы нам по баночке к празднику дали. А Редькова как рявкнула: «Это мы к банкету достали!» Но сами-то вы сейчас едите! «Ну и что? – она, опять: - Ведь всё это у начальников мы выколачивали!»
- Не огорчася, Наташа, - попробовала утешить свою помощницу, - пусть себе едят. Думаю, что торжество вот таких… скоро кончится, во всяком случае, будем надеяться.
Третий день на улице дождь со снегом. Холодно, слякотно. Очень хочется в парилку, чтобы отогреться, пропахнуть березовым веничком.
В предбаннике почти пусто, только на соседних лавочках неторопливо одеваются несколько женщин, и пожилая вздыхает, негромко и протяжно охает: вот, мол, цены снова подпрыгнули, а купить все равно нечего.
- Это нам таким-то нечего, - отвечает та, что помоложе, - а некоторые не только килограммами покупают, но и пудами.
И ей опять вторит пожилая:
- Ага, на базах. Вон, соседка рассказывала. Одна ее знакомая сняла с книжки восемь тысяч, поехала на базу и целую машину продуктов импортных привезла, банками всю квартиру забила!
И тут же подхватывает третья:
- В газете-то писали... директор завода нашего награбил себе всего! И машину, и квартиры родственникам, и дачу вон какую отгрохал! А недавно за границу ездил и вроде как для завода машину «Рафик» привез, а теперь на нём отходы из столовой возит и на даче свиней откармливает да продает.
Сидят усталые, износившиеся в работе женщины, вспоминают, делятся слухами... А за окном сечет и сечет мелкий дождик со снегом. А в предбаннике тихо, чисто, влажно-тепло и чуть слышно, как по цементному полу плещет и плещет вода.
Но уже иду домой и мое тихое после банное блаженство, смешиваясь с тревогой подслушанной беседы, размывается, смягчается и этим мокрым снегом, и неторопливостью утра.
Прихожу, ложусь на диван. А как раз напротив, на стене, детьми прижатый кнопками к стене, висит плакатный портрет итальянского актера Микеле Плачидо... то бишь, капитана Катаньо. Несколько лет назад мы смотрели этот итальянский сериал по телевизору и сейчас… Вот он, умный, красивый, сильный!.. а не победил же свою мафию! Помню, как в последней серии «Спрута»* сидел, прислонившись к стене, прошитый автоматными очередями, и остывающими глазами смотрел на меня. Нет, не победил он итальянскую мафию. Ах, Катаньо, Катаньо, а что ж нам-то делать... со своей.
Самое сильное чувство во мне – страх. Боюсь, что вот-вот начнется голод, потому что с прилавков вослед за яичками исчезли даже плавленые сырки и раздали талоны на продукты. На грубой оберточной бумаге крупненько отпечатаны месяцы: справа - темно-синий январь, левее - серый февраль и рядом весенний светло-зеленый март, а месячная норма на человека такова: масла растительного пол литра, 1 килограмм мяса или 800 грамм колбасы (какой выбор!), сахара и крупы по кэгэ, макаронов 500 грамм, масла сливочного 30, а еще «табачных изделий» по пачке на человека, спичек 5 коробков, бутылку водки.
Веселись, народ, если повезет всё это ухватить!
И когда подходит очередь, продавцы ножницами вырезают наименования выданных продуктов, а корешки расфасовывают по полулитровым банкам, обвязывая их марлечкой… как будто на анализ берут.
Но оставлено в талонах место и для продуктов, которые... может быть!.. впишут, - радостная перспектива, так сказать, - но вот уже 22, а «мясопродуктов» в магазине, к которому прикреплено наше семейство, я еще и в глаза не видела, спичек, риса – тоже, но удалось схватить сигареты… хоть и не курю, но выменяю на что-нибудь.
Иногда вижу такое: в соседнем кабинете сидит моя ассистентка Ильинова, мать которой работает в продуктовом магазине для партийных начальников, а перед ней на столе - расковырянные банки с тушенкой, сгущенным молоком, пахнет апельсинами, кофе… С близкими подругами наедятся они этих, недоступных для смертных, продуктов, запью кофейком, а недоеденное оставят на столе для тех, кто зайдёт и доест.
И заходят, доедают!
А перед праздниками привозит она и вина разные, - шушуканья тогда радостного по коридорам при распределении меж избранных!.. Но я в их «список» не попадаю, ибо не любит меня Ильенкова за то, что не хожу доедать того, что приносит с «барского стола».
Карачев. Часа в два легла немного вздремнуть, а проснулась от дыма, - плавает по хате синим облаком. Встала, открыла дверь в коридор.
- Это сухарь подгорел, - мама топчет навстречу: - Здесь-то, на кухне, и дыма нет, а вот в зал понашел...
- Зачем ты их сушишь? - спрашиваю.
- Да это для кур, - лукавит.
Ведь знаю: не для кур, а запасается, и Виктор как-то рассказывал, смеясь:
- Маманя совсем меня замучила, всё сухари сушит и сушит! Как только привезу лишнюю буханку из Брянска, порежет ее и - на печку.
Вот, значит, и сейчас... Стоит, переворачивает сухари на сковороде и слышу:
- Заведем летом кур побольше, вот и буду с ними без горя.
Нет, не уговариваю не делать этого, пусть сушит! Только горько мне: всю-то жизнь прожила она под страхом голода! Поэтому и ходит за мной, когда приезжаю: «Ну, съешь кашки, супчику, всё-ё думаю, что ты… И уедешь, а мне все кажется, что голодная поехала, вот и страдаю вослед».
- Да не за себя я боюся, а за внуков, - стоит сейчас возле железной печки, опираясь на палку. - Тогда-то, в тридцатых годах, когда голод* был, безработица... Сколько ж голодных скиталося! Помню, выхожу так-то утром на улицу, а соседи окружили крыльцо напротив и рассматривають что-то. Подхожу, а на нем паренек ляжить мертвый... ка-ак раз наш Глебушка, ну вылитый Глеб… - замолкает, и губы её начинают подергиваться. Но справляется с собой и продолжает: - Вот и думаю теперича: да ладно, насушу, пока хоть в Брянске хлебца достать можно. Если сохранить нас Господь и не пошлёть голода, то куры поклюють.
Подходит к печке, переворачивает, перекладывает с места на место сухарики, - не подгорели б опять.
23 февраля премьер министр Павлов вдруг объявил: за три дня население должно обменять пятидесятирублевые и сотенные купюры! А делается это, мол, для того, «чтобы накрыть теневую экономику». И понесли директора магазинов в банки огромные суммы, причем обменивали миллионами! Чем торговали-то? Ведь магазины почти пусты!
Повезло! Хоть и отстояла длиннющую очередь, но теперь мы с подсолнечным маслом, которого полагается нам по пятьсот грамм на душу. Кстати, на базаре оно в три раза дороже, но я все же купила бутылку, чтобы попробовать настоящего, свеженького. Вкуснятина-а!
В «Комсомольской правде» рисунки: Горбачев* стоит перед пустыми прилавками магазина, а на них только - серп и молот. Или такой: бежит голый мужик и, воздев руки, кричит: «Свободен!», а за ним летят атрибуты социализма: опять же - серп и молот.
По телевизору решили нас повеселить, - показывают американское «Мапет-шоу». Мелькают забавные мордашки, потешаются друг над другом, смеются, а я смотрю на них и думаю: как же все это нам чуждо!
А еще чаще и чаще видим на экране другие страны, народы, и снова, глядя на «те» лица грущу: вот здоровые, умеющие работать и радоваться жизни люди! И завидую им, и хочу подражать, но не получается, - то, через что прошли мы, и то, в чем живем, сделало наши души больными. И больными неизлечимо.
Но да ладно, мы – почти прошлое, а вот дети наши? Господи, помоги им! Прилавки в магазинах совсем пусты. Правда, есть еще зеленые консервированные помидоры, щи в банках и только турецкий чай. Почему турецкий? А потому, что в газете промелькнула информация, что он отравлен… и, значит, можно выбросить его народу, - китайский-то и цейлонский наши благодетели сами разопьют. Но зато появились дорогие торты, лимонад, а через два дня заживем еще и по новым ценам, так что… Отстояв длиннющую очередь за хлебом, купив дорогой торт и попивая турецкий чай, будем ждать: а что они нам принесут, новые?
Вчера снова выступал по радио Ельцин* с пояснениями: все желающие имеют право получить землю, и обязательно до пятнадцатого апреля, чтобы успели что-то посадить; сколько соток можно давать каждому, а если, мол, партократия будет препятствовать, то с ними будут разбираться по закону. И удивительно такое слышать и радостно, - значит, не только у обкомовских работников будут участки земли, но и у нас!
Итак, сегодня 9 апреля, а, значит, новые цены. «Всё по-новому, да по новому, а когда же по-хорошему»? (Народная поговорка). Иду в магазин. Ура! Появились кое-какие продукты, но цены!.. Подскочили аж в два-три раза!.. Ну, что ж, будем утешаться: но ведь не исчезли продукты!
Подтвердил и Горбачев постановление российского парламента о наделении желающих землей, и сегодня Платон ходил в Горисполком бороться за то, чтобы землю давали всем горожанам и поближе к Городу.
Ура! Мы – землевладельцы. Мне, как ветерану труда, дали аж пять соток!
День хотя и пасмурный, но тихий, теплый и мы идём с детьми к своему клочку земли. И как же отрадно видеть эту даль с перелесками, рощу, что напротив и дачников, копающихся в земле… Ну, вот и он, мой двести тридцать четвертый. Подошли, остановились… и даже дети стояли возле и улыбались. Правда, вскорости ушли домой, а мы с Платоном до самого вечера сажали картошку, фасоль и мой митингующий демократ с какой-то удивительной охотой копал, скородил, размечал грядки, а потом сидели мы на траве, ели бутерброды с яичницей и пили чай из термоса. А рядом, через дорогу, свежо и ярко зеленела березовая рощица и в небе пел-заливался жаворонок. Хорошо-то как было!
Когда шли домой вдоль озимых, любовались уже цветущей земляникой, слушали соловья, а за рощицей садилось солнце, белые стволы берёз светились перламутром, и Платон вдруг изрек:
- Какой хороший день мы сегодня прожили! У меня такое ощущение, словно отличную статью написал.
А может, и не будет голода? В магазинах-то появились печенья в пачках, копченая мойва, молоко, сметана, замелькали плавленые сырки, да и конфеты есть «в свободной продаже», правда только сосульные, но все ж… И похож весь этот «набор продуктов питания» на передачки, которые обычно носят в больницы.
А, впрочем, ведь и мы теперь - под «шоковой терапией», как пишут в газетах.
Засадили мы наш клочок земли всем, чем успели, а раз засадили, надо поливать, вот и ходит теперь Платон за водой по красивому березовому логу к поселку и за двадцать минут приносит два ведра. А сегодня, когда только подошли к участку, вдруг налетела тучка и пошел дождь, да сильный, косой! Выхватила из рюкзака клеёнку, натянули на спины, присели на межу. Гнулись на ветру березки, дождь косил ярко-зеленый пырей, отмывались под сверкающим струями наши красивые дали, а я, любуясь ими, почти пела:
Жить недолго молодым, скоро срок догонит,
Неразменным золотым покачусь в ладони.
Потемнят меня ветра, дождиком окатит,
А она... щедра, щедра! Надолго ли хватит?*
Потом снова всё засверкало под солнцем, и я ходила босиком по дороге, вычерпывала из луж воду, сливала в бачок, а когда чуть подсохло, высаживали с Платоном во влажную землю фасоль, рыхлили землю под яблонькой. А над нами пели-заливались жаворонки, и от их звеняще-радостных трелей как же было благостно на душе!
Пресса и телевидение опять пугают: голод… обязательно зимой будет голод! Ведь снова исчезли плавленые сырки, рыба и вместо нее – одна морская капуста в банках, а водку выдают только по спискам и процедуру надо пройти такую: приходишь в магазин, регистрируешь свой талон, потом продавщицы выискивают твою фамилию в списке, ты расписываешься и только после этого идешь, получаешь. Но до сих пор я еще не отоварилась ею, а она – «жидкая валюта», и навоз на огород мужик привез нам за две бутылки, а перевезти картошку с участка до дома будет стоить одну. Кстати, на рынке «валюта» стоит в три раза дороже, так что надо почаще забегать в магазин, чтобы «ухватить» ее.
Купила шесть пластмассовых канистриков по два с половиной литра каждый, а они очень хорошо втискиваются в наш большой рюкзак, и теперь, когда нужно что-либо полить, по пути в ручье набираем в них воды и по логу, через березнячёк, спешим к нашему участку. Вчера было жарища до самого вечера, но когда спала, как же не хотелось уходить! Упросила Платона еще раз сходить за водой, а сама с соседнего луга поднатаскала сена, настелила его в центре участка, а потом лежала и смотрела на белёсые облака... Может, счастье в том и есть, чтобы выращивать картошку и иногда вот так лежать на сене и любоваться облаками?
Уже выкатывалась полная луна, когда по полевой дороге, по теплой земле, босиком, шли через ложок меж березок, а они в закатном солнце были такими объемными и перламутровыми! Потом из ручья Платон черпал воду чистую, прохладную, мы топтались в траве, отмывая ею ноги, и уже затемно, в наползающем из низины тумане, под огромной жёлтой луной, входили в заброшенный сад, через деревья которого мелькали огни троллейбусов.
Утешались: наконец-то в магазинах-то появились костюмы, пальто, брюки! Ан, нет, снова на витринах только сумочки из клеенки, дешевая бижутерия, расчески и прочая мелочь, а из ювелирного разметают украшения и даже из полудрагоценных камней, а это значит, что люди вкладывают деньги, напуганные, - в который раз! – тем, что «отпускают, размораживают цены». Стало хуже и с продуктами, появились объявления о нормах отпуска. Роятся люди и у булочных, потому что «в руки дают» только по буханке хлеба да по два рожка, а в Карачеве уже недели три хлеб привозят к готовой очереди, как в послевоенные годы. Поддалась и я панике: запаслась подсолнечным маслом - аж пять литров на базаре купила! - и тремя килограммами сала. Надолго ли хватит?
Вчера утром было пасмурно, холодно, а тут еще и дождь заморосил, но когда пришли на участок, перестал. Начали копать картошку. Потом задул ветерок, солнышко засверкало и так здорово работалось! Так что привезли мы нашу родненькую домой с шиком на «Рафике», за бутылку водки, и сегодня весь день сушили во дворе. Сушили и радовались: своя картошечка-то!.. не помрём с голоду!
По-прежнему мороженую мойву расхватывают в очередь, стремительно растут цены на базаре и от этого становится страшно: а что же будет после Нового года, когда совсем «разморозят» цены? Утешаю себя: ладно, пусть отпускают, им виднее, но… Но сожрут ли размороженные и мойву? Высказала свои страхи Платону, а он заверил:
- Не сожрут. Появятся продукты, непременно появятся.
И откуда такая уверенность? Но дай-то Бог!
Накануне Нового года всё кружил и кружил снежок, к вечеру подморозило. Со двора Платон принёс несколько еловых веток, дочка поставила их в напольную вазу, повесила игрушки и получилось даже красиво. Теперь дети накрывают на стол, а я сижу в уголке дивана, пишу эти строки и мне не хочется даже пошевелиться! - устала от хлопотни на кухне, но… И все же как здорово, что за полтора месяца до Нового года удалось-таки кое-чего натаскать и даже перед голодной Россией неудобно! Вчера-то захожу в магазин, а на прилавках ни--хре-на! Совсем пусто, только, - для смеха что ли? - на одном лежат пачки сухой горчицы, еще какие-то приправы да мороженое фруктовое. На десерт?
Ближе к полуночи выпили за прошедший год, встретили Новый. наш старенький телевизор работал хорошо и шел совсем неплохой концерт. Ну, что еще человеку надо?.. Да и утро вспыхнуло за окном с чистым, еще неистоптанным снежком. Долго бродила по деревенским улочкам Макаронки с нашим черным котом Найсом за пазухой.
«Жизнь прекрасна!» Кажется, так называется итальянский о-отличный фильм.
Итак, первое января. Иду в магазин: как, что там с размороженными и отпущенными? Ба-а, даже колбаса появилась! Но цена!.. От радости что ль взбесилась, отпущенная-то? Как раньше писали в газетах: «с таким же периодом прошлого года...» творог подскочил… («кость на кость, кость долой…») в 33 раза, сыр колбасный - в 26, сырки плавленые (любимая закуска «на троих») - в 20… придется теперь тройкам закусывать рукавами курток.
- И цены теперь свободные, и покупатели, - шутит за прилавком продавщица: - Подошел, посмотрел и-и свободен.
А что в хлебном? Так-так, хлеб подорожал втрое, булки - впятеро. Какой-то мужик покупает бублик, сует в сумку, смеется. Еще б не смеяться! Только юмор и может теперь спасти при виде таких цен! А как овощи?.. Слава богу, на морковку, свеклу и картошку цены прежние. Правда, кроме них больше ничего и нет, но зато есть портвейн в трехлитровых банках. Веселись народ!
Вечером Платон пришел, отдал свой гонорар за полмесяца… и по нормам газеты совсем даже неплохой, - сто десять рублей!
- Что ж ты... - шутливо проворчала, - даже до ста семидесяти не дотянул, я б тогда килограмм «Докторской» колбаски купила.
А меж тем Ельцин и реформаторы, - Гайдар*, Бурбулис*, Чубайс* и иже с ними, - готовят указ о ликвидации убыточных колхозов, о приватизации промышленных предприятий, а это значит, что крестьянам и рабочим с этих «тонущих кораблей» надо спасаться. А как, куда? Чем заняться без денег, опыта? Ведь годы социализма убили в людях всякую инициативу, и теперь скольким не выплыть из бурных волн «развивающихся рыночных отношений»!
Ельцин, разъезжая по областям, просит: «Пожалуйста, потерпите! Пожалуйста, поддержите свое правительство, Президента!»
Сегодня стояла в очереди за хлебом и слышу:
- И сколько ж нам иишо терпеть-то? - старушка позади пищит.
Обернулась, улыбнулась:
- Думаю, годика два.
Доверчиво посмотрела в глаза:
- Ну, что ж, потерпим. Хоть и хочется... колбаски-то.
И пока народ терпит, не бунтует, - не хочет утратить последние надежды? – хотя и пытаются поднять его на «праведную борьбу» коммунисты. Ведь митинговали вчера с красными стягами и портретами любимых вождей и в Москве, и в Питере. Конечно, размахивать знаменами легче, чем элементарно накормить людей.
Когда уж слишком накатывает тоска от нашей унылой и зыбкой жизни, иду лечиться на рынок, вот и сегодня… Живет, шумит базар! Всего-то здесь полно. Сходишь вот так, и радостно станет: нет, не пропадем, возродимся! Возродимся, если есть такие люди, как вчерашний мужик из «Вестей», - бросил свою должность главного инженера, уехал из городской квартиры и теперь живет с семьей в землянке, возле своего старенького трактора, мечтая весной развернуться на четырех, арендованных у колхоза, гектарах. Так что, нет!.. не всех «кулаков» поморили, поморозили в Сибири, и теперь только на таких надежда.
Боялся Ельцин, что забросают его тухлыми яйцами в Новгороде, но нет, не забросали. Не забросали и у нас, только все скулили и жаловались на дороговизну. Зашел он в Новозыбкове в магазин, глянул на витрины:
- Почему допускаете такое? - посмотрел на нашего губернатора: - Ведь это ж мафия, настоящая мафия цены такие устанавливает! Позасели, понимаешь, на мясокомбинатах да в торговых организациях бывшие обкомовские работники, вот и командуют, провоцируя народ на бунты! Ну почему бы сейчас, когда людям так трудно, не выпускать только вареную колбасу да подешевле. Не-ет, они, понимаешь, перешли только на копченую. Да эту копченую простые люди только на свадьбах да похоронах и видели!
И начал чистИть директора мясокомбината, что он, де, не думает о людях, что:
- Завел себе, понимаешь, секретарш молодых, по утрам массаж ему обязательно делают. Провокатор он! Да и все, ему подобные. Снять немедленно!
Но будет ли так? Ведь права женщина, что причитала возле него:
- Борис Николаевич, миленький, ничего-то вы с ними не сделаете! Не слушают они Вас, наши начальники, что хотят, то и делают.
И всё же после отъезда Ельцина, на второй же день, вареная колбаса слетела со ста семидесяти рублей до восьмидесяти.
Через три месяца.
После того, как цены взбесились, в троллейбусах и поездах было, как на митингах! А сейчас – тихо. Так, только иногда кто-либо начнет поругивать правительство, но лениво, не в голос, и потому, что в магазинах все можно купить. Да, дорого, баснословно всё дорого, но есть же, есть! Колбасы разные, рыбка красная, баночки импортные с пивом, конфетки-батончики... А тряпок сколько! Выбирай, что хошь!
Снова отпустили цены. Теперь - на энергоносители, и объяснил: значит, все подорожает в два-три раза. И точно, сразу же с прилавков исчезла колбаса и все опять стали запасаться макаронами, крупой, маслом… в который раз!.. а на базаре подскочило в цене сало, а это показатель того, что у людей не стало денег на мясо.
Сегодня журналисты задали вопрос Гайдару:
- Когда же мы будем жить лучше?
- А мы и сейчас живем лучше, - ответил. - Лучше, чем в декабре прошлого года.
И он прав. Ведь есть же ЧЕМ запасаться!
Дорожают продукты. Вчера десяток яичек стоил тридцать рублей, а сегодня - пятьдесят. Расхватывают и золото из ювелирного, а это значит, что раскручивается новый виток инфляции и на бирже, - есть теперь такая и в России, - стоимость рубля падает, а это, как елей на души тех, кто ратует за смену правительства Гайдара, и это - почти весь Верховный Совет.
Вчера, по телевизору: на обочине подмосковной трассы бабы торгуют какими-то трубами, которые выше их. Оказалось - глушители для машин… вместо зарплаты выдали. А я на базаре по дешевке купила мыло у женщины, - ей получку им отоварили. Да и сегодня в нашем подъезде от двери к двери бабуля стучалась, предлагая юбки:
- Дочке зарплату ими выдали. И куда ж теперича девать их? Вот и таскаюсь с этими юбками по квартирам. Не купите? - со слезой посмотрела на меня.
Так что есть уже и анекдот на эту тему:
Встречаются двое. Один спрашивает:
- Как живешь?
- Хорошо живу.
- Работаешь?
- Работаю.
- Где?
- В морге.
- И хорошо получаешь?
- Хорошо... Семь мертвецов обмою, а восьмой - мой.
Вчера Платон схватился с одной бабой у лужи, когда набирал из неё воду для поливки.
- Ну что ж этот Ельцин с нашими мужиками-то сделал! - запела та со слезой в голосе. - Воду на них заставил возить!
- Ну и правильно сделал, - сразу попытался угомонить ее Платон. - Потому правильно, что Ельцин землю им дал, трудиться предложил.
- А что толку от этого труда? Раньше-то у меня холодильник колбасой был забит, а сейчас...
- Он у вас и теперь, наверное, забит, - не сдался Платон. - А у меня и сейчас не очень-то, и тогда пустовал, потому что вся колбаса была у коммунистов, которые ее между собой распределяли.
Вот такой небольшой диалог прозвучал над большой лужей.
Теперь у нас в премьерах вместо Гайдара – Черномырдин*, - съезд проголосовал за него. Не знаем: как поведет себя Черномырдин? Поэтому остается только верить Ельцину, а Гайдар... Ведь его правительство с первых дней называли «правительством камикадзе», - разве простит ему народ «отпущенные цены», которые так разогнались, что никак не остановятся? Нет, не простит… позабыв при короткой памяти, что благодаря этим отпущенным ценам в магазинах и появилось то, что раньше только снилось.
Январь, февраль, март... Уже больше трех месяцев живем с новым премьером правительства Черномырдиным. И в эти месяцы, как грибы после дождя, выскакивают на остановках ларечки яркие, аккуратненькие, пестрят иностранными шоколадками, конфетками, жвачками, соками, баночками с пивом… Короче, как любит говорить сын, с тем, что «там», за границей, дешево, а у нас дорого, так что ларечки эти только для богатых и для тех, кому ну уж очень хочется.
Наполнились и магазины, да не только продуктовые, но и промтоварные, - это я о коммерческих, конечно. Возникают они в самых неожиданных местах и всего-то в них полно: блузок заморских, курток кожаных, пуховиков, пальто… Глаз радуется, глядючи на всё это! И даже запах в них какой-то ненашенский, - запах добротных товаров и духов. Но дорого, дорого всё, так что для большинства зайти в такой магазин все равно, что на выставку.
Сегодня бродили с Платоном по базару: куртки, плащи, брюки, рубахи, блузки, юбки… Ой, сколько ж всего! И привозят всё это «челноки», которые снуют между Россией, Турцией, Китаем. Но есть и другой источник - Украина, Белоруссия, и везут к нам из этих республик… нет, теперь уже государств продукты разные потому, что тамошние деньги рухнули, а наши рубли у них - вместо валюты. И всё у них покупая, мне вольготно, да и дешевле почти в полтора раза.
Теперь не только мы, жители городов, имеем по клочку земли, но и «сельские труженики», - издал Ельцин указ, по которому жители сел получат дополнительные наделы земли, так что тот, кто привык работать, с голоду не помрет. Дожить бы еще до поры, когда можно будет и продавать эти наделы!
Кончилась наша лафа на дешевые привозные продукты. И кончилась потому, что там, на Украине, цены повысились в три раза и стало невыгодно всё возить продукты в Россию. Да и у нас в декабре полетели вверх, и колбаса подскочила аж вдвое!.. Привыкли говорить «колбаса да колбаса», потому что было все равно какую, - лишь бы достать! - но теперь её в магазинах столько сортов!.. Глаза разбегаются. И запаниковавший народ уже бросился запасаться всеми сортами сразу. Но ура-а! После нашествий, магазины не опустели, а это значит, что есть резервы в России!
Из письма брата Николая:
«Мы с Валей все работаем на даче, но, думаю, больше того, чем необходимо просто для выживания. И мотивы такого поведения - страх перед голодом. Первый приступ его мы испытали, когда начинались реформы Гайдара, - думали, что все рухнет и голод неизбежен. Но все получилось лучше, чем ожидали, особенно у нас, в Питере, где открылась масса торговых будок, где можно купить все, что при коммунизме видели только в иностранных фильмах: ананасы, бананы, шампанское, а барахла и того больше. Правда, цены на вызывают нервный смех и, естественно, купить что-то просто невозможно.
А второй приступ страха испытываем в настоящее время: боимся, что коммуняки вернутся к власти, а, вернувшись, ничего хорошего не сделают и снова начнется смута, ибо правительство не сможет контролировать ситуацию. Сейчас-то оно живет только поддержкой Ельцина, но он не вечен, а если в правительстве объявятся зюганята* и жиринята*, все полетит в тартарары и деньги пропадут, а за ними - продукты и вещи. Далее последует кошмар, очень похожий на гражданскую войну и никаких пенсий мы уже получать не будем, поэтому вот к такому варианту и надо готовиться».
И всё же при пустых магазинах, полученные сотки земли стали для нас палочкой-выручалочкой. Да и не только для нас, но и для всей России. Иной раз кажется, что поворот России, называемый Перестройкой, только потому и получился бескровным, что Ельцин догадался по-своему осуществить главный лозунг революции («Землю - крестьянам, фабрики – рабочим»): «Землю - всем желающим, фабрики – коммунистам», и в результате в лихие годы люди кое-как, но прокормились на этих клочках земли, а коммунисты, нахватав себе собственности, вовремя заткнулись.
Как и в Питере, день ото дня всё ярче, красочней становятся прилавки магазинов: шоколадные батончики, конфеты, печенья в обалденных упаковках, торты, пирожные, бананы, апельсины и даже кокосы, ананасы, - на каждом шагу! А ветчина какая, колбасы, куриные окорочка! И всё – из-за границы. Но и наших продуктов прибавляется, так что в магазинах есть на что посмотреть, но... Дожить бы еще до того времени, когда и купить было бы возможно без особого ущерба для семейного бюджета, а то... Я, к примеру, получаю по нынешним временам не так уж и мало: около 270 тысяч в месяц, а килограмм сахарного песка стоит 600 рублей, картошки - 200, буханка хлеба - тоже 200. А многие получают… привыкли в совковые времена говорить «получают» и никак не отвыкнем… Так вот, зарабатывают сейчас все очень и очень по-разному: от 30 тысяч в месяц на издыхающих предприятиях и заводах до полутора-двух миллионов - банковские служащие.
Вот так-то мы и живем... вернее, приспосабливаемся, а еще вернее, выживаем в «годы крутого исторического поворота».
Сидела на кухне, завтракала и вдруг по радио услышала: «Валютный коридор для доллара устанавливается с шести с половиной рублей, до девяти с половиной»*. И уже на другой день из магазинов стали разметать прежде всего электроаппаратуру, а потом потащили продукты, ковры, мебель, импортные товары...
Может, в нашем подсознании именно ночью и проявляются драмы, надрывы, которые пережили когда-то? Ведь именно в эти часы с безысходностью овладевает душой страх, терзает, тащится и в день. Как не поддаваться ему, как научиться радоваться тому счету дней, который остался?
Хоть и появились залысины в магазинах, но все же почти все можно купить. Вот и гадай: то ли у людей денег нет для покупок, то ли богаче все же Россия стала?
Еду с работы.
Сумерки. Снежок выпал, огни фонарей и частных ларечков светятся, мигают по-новогоднему. Радоваться бы всему этому в «преддверии праздника», а я… А во мне - опять: нет, не перетащить Ельцину наш народ в новую жизнь, ибо не известно: а что будет там, в новой? Нет, не пробиться к сердцам этих затурканных и надорванных работой стариков и старушек, ибо не верят они реформаторам; не поймут и пролетарии, «всосавшие с молоком матери» стиль «планового советского» существования; не поймут и бесправные колхозники, которые бурчат: «Жить-то как хорошо стало при Брежневе*, деньжата стали выдавать, зерно, картошку.» И горько им теперь, что на глазах разваливается какая-никакая, а кормушка, из которой еще и тащили понемногу.
Мигают, весело мельтешат разноцветные огоньки новогодних елок, что красуются слева и справа от черного идола с кепкой, который по-прежнему стоит на площади его же имени. Когда прохожу мимо, то почти слышу его клич, брошенный в семнадцатом: «Грабь награбленное»! И становится страшно: а вдруг опять?.. а вдруг - по второму кругу?
Как же перепуталось, смешалось всё в наших головах и душах!
Господи, помоги разобраться во всем этом! Господи, помоги обрести успокоение хотя бы в эти предновогодние дни!
P. S.
Существует фразеологизм: «История не терпит сослагательного наклонения». И всё же, теперь, спустя десятилетия, многие аналитики дают разные оценки Перестройке. Но кто может точно ответить на вопрос: прошла бы Россия те, девяностые, легче и безболезненней, если бы не решения Ельцина и Гайдара? Не знаю ответа на этот вопрос и я, жившая в те времена, поэтому своими записками лишь свидетельствую.
*Андрей Нуйкин - писатель, журналист, депутат Государственной Думы Федерального Собрания РФ первого созыва (1993 1995).
*«Новый мир» - один из старейших в современной России ежемесячных литературно- художественных журналов. Издаётся в Москве с 1925 года.
*Людвиг Фейербах (1804-1872) немецкий философ-материалист, атеист, коммунист.
*«Спрут» - 48-серийный (10 частей) телевизионный художественный фильм о борьбе итальянских правоохранительных и судебных органов с сицилийской мафией и коррупцией в высших эшелонах власти.
*Голод в СССР (1932-1933) — массовый голод, охвативший в 1932—1933 годах обширные территории СССР.
*Михаил Горбачёв (1931) - Генеральный секретарь ЦК КПСС в 1985-91, президент СССР в 1990-1991 годах.
*«Борис Ельцин (1931-2007) - Первый Президент Российской Федерации, в ноябре 1991 - июне 1992 года одновременно возглавлял «правительство реформаторов».
*Була;т Ша;лвович Окуджа;ва (1924-1997) - советский и российский поэт, бард.
*Егор Гайдар (1956 -2009) - российский государственный и политический деятель, экономист, доктор экономических наук.
*Генна;дий Бурбулис (род. 1945) — советский, российский государственный деятель, в 1990—1992 годах ближайший соратник Бориса Ельцина.
*Анатолий Чубайс (1955) – Генеральный директор государственной корпорации «Российская корпорация нанотехнологий». С ноября 1991 года являлся одним из идеологов и руководителей реформ 90-х годов.
*Виктор Черномырдин (1938-2010) - председатель Правительства Российской Федерации, посол России на Украине.
*Геннадий Зюганов (1944) - лидер народно-патриотических сил, Председатель ЦК КПРФ.
*Влади;мир Жириновский (1946) - советский и российский политический деятель, заместитель председателя Государственной думы (2000—2011).
*Кризис (17 августа 1998 года) в сфере экономики (дефолт) является одним из самых тяжёлых во всей истории РФ.
*Леонид Брежнев (1906-1982) – руководитель СССР с 14 октября 1964 года по10 ноября.