Глава 7.
Немилосердно лишённая солнечного света, заключенная в плен кирпичного свода Неглинка мстительно напоминала о своём безотрадном существовании москвичам, поднимаясь весенним паводком в подвалах окрестных домов, мрачно растекаясь по мостовой. От того ныне вместо приятного слуху бодрого мажорного звяканья по булыжнику новой экстравагантной дубовой трости, отделанной по низу металлической скобой, приобретённой по случаю у весьма даровитого мастера в Муроме, раздавалось заунывное чмоканье. Кряжистые загрубелые пальцы, крепче сжав устрашающий набалдашник в виде распахнувшей пасть, сверкающей двумя острыми перламутровыми зубами, головы кобры, вскинули перед собой горизонтально, как шпагу модный аксессуар и принялись выводить в воздухе вензеля. Настроение, подогретое полуштофом «Смирновской», обильно закушанной отменным фирменным «Оливье», холодной телятиной и жирной руанской с хрустящей корочкой уткой, набирало шаловливые обороты. Тем более, наконец, запылённый дорожный костюм для верховой езды был сменён на стильный синий ольстер с накидкой, щедро опрысканный одеколоном, а тщательно вымытую душистым мылом и высушенную у камина русую кучерявую голову снова венчал пижонистый чёрный котелок. Василий, как большинство людей, выросших в детских приютах, неожиданно вырвавшихся из нищеты, любил щеголять в дорогих фасонистых туалетах, невольно пытаясь подчеркнуть свою особенность перед франтами, одевавшимися на деньги родителей, не заработавшими ни копейки собственным трудом. К тому же, приятно согревала сердце сквозь внутренний карман сюртука хрустящая купюра, полученная от совершенно неузнаваемого, расслабленного неожиданной любовью и несколькими рюмками французского коньяка патрона после доклада в отдельном кабинете трактира «Эрмитаж» о сопровождении в родной город Гнуса, проверке, полученных от бывшего бандита сведений, подтверждающей, что синюшный не врал: от дел отошёл и живёт с больной женой, об опросе местной полиции, заверившей, что татаро – монгол не всплывал, почил в бозе, уйдя под лёд.
Посматривая игриво чуть ниже хорошеньких и не очень (не столь существенно) лиц сударынь, шлёпающих навстречу маленькими и не очень (совсем не важно) ступнями, обутыми в калоши поверх изящных ботинок, по подтопленному Неглинному проезду, отмечая бесцеремонным поцокиванием языком особо выдающиеся формы грудей, не способные уместиться в его широких мозолистых ладонях, он думал о лукавстве и подлости Амура, не пощадившего даже такого великого стоика, как Орлов. После визита, нанесённого Истоминым - Сворским, о котором Александр Сергеевич упомянул лаконично, не вдаваясь в подробности, только безапеляционно заявив, что Ольга Николаевна – его судьба, а если он, Бушмарь попытается поспорить на сей счёт, то пусть катится куда подальше, вечно суровое сосредоточенное лицо приобрело идиотически блаженное (да не при Хозяине будет сказано), умилённо – восторженное выражение, свойственное всем влюблённым. Даже ледяной тяжёлый немигающий взгляд заметно потеплел и прояснился.
- Зачем ему этот цыплёнок, ещё толком не оперившийся птенец? Эта большеглазая целомудренная фарфоровая кукла? - бурчал Василий еле слышно себе под нос, плотоядно подрагивая, как майский жук лихо закрученными усами при приближении к каждой достойной паре округлых персей. – Что с ней делать? Ну понятно – приодеть такую, да обвешать драгоценностями, станет блистательной, пленительной царевной, первой среди равных (у этих чудаковатых дворян осиная талия и тонкий точёный профиль в большом почёте). А дальше что? В метрессы она очевидно не годится: не опытна, да и воспитание, гордость, не взирая на тяжёлое финансовое положение семьи не позволят. В жёны? – Василий хмыкнул, - Ну даже, если патрон добьётся её руки, выбьет у родственников позволение на мезальянс, брак простолюдина с благородной (а он со своим упорством выбьет), что он будет делать с хрупкой непорочной девочкой после свадьбы? Сколько с ней возиться придётся в постели, если она вообще когда-нибудь его к ней подпустит? Зачем такие сложности, когда весь город кишит искушёнными красотками, готовыми явиться к Орлову без всяких ухаживаний и уговоров? Какой комар его укусил? К чему вдруг стоило расставаться с обворожительной Ларисой Крутовой с роскошными молочными покатыми плечами, откровенно преследующей Александра Сергеевича больше года, кстати, горько рыдавшей на прошлой неделе, вероятно после объяснения с бывшим любовником на крыльце «Яра»? Зачем надо было выводить, чуть не выкидывать из приёмной на Никольской маленькую вертлявую Эмилию со сдобными бёдрами, приказав охране дам без дела больше не впускать? Или почему нельзя было занять освобождённое брошенным мужем место рядом с пышнотелой, раскудрявой Катериной Кирилловной? (Как её там по фамилии? Забыл). Патрон никогда ничего не рассказывал о своих победах. А зачем? Для сплетен незыблемо существовал болтливый не в меру женский пол. Да и особые взгляды, бросаемые на него повсюду, упорно напоминающие о существовавшей некогда связи интимного характера, были красноречивее слов. В конце - концов, - в памяти всплыла, так и не объезженная Хозяином глупая Пульхерия, супруга какого - то крупного чиновника, бегающая за ним повсюду, высунув язык, - с какого перепугу отказывать такому импозантному, готовому вывалиться из корсета прямо в руки, без всякого сопротивления бюсту? Бери, как говорится, тёпленькой, - Бушмарёв недоумённо мотнул русыми кудрями, кокетливо выбивающимися из-под головного убора, и продолжил ворчать: – Нет же, приспичило ему ни с того покинуть Москву, полную соблазнов, уединиться среди шиповника, птичек, белочек, отрекшись от маленьких интимных радостей по причине некой сомнительной гадливости. Какая гадливость после экстаза?! - чуть не крикнул он возмущённо, выписав тростью круги на воде. – Ради чего такие перемены? Ради непреднамеренной встречи с этим, прочно не стоящим на тонких ножках оленёнка? Что за блажь? – Василий определённо не понимал, каким образом яд, называемый по неясной причине сладким, проникает в сознание знающих себе цену мужчин. - Ах да, - вспомнил он, - Орлов говорил, точнее бредил там, на Пречистенке, что она создана для любви, а не для похоти, что-то про особо выдержанное вино, которое следует попивать потихоньку, растягивая удовольствие на всю оставшуюся жизнь. Это как, простите и поясните, милостивые господа, не для похоти? В смысле - не для близости? В смысле совсем без неё? Сидеть в мягких креслах супротив друг друга, словно шерочка с машерочкой и хохотать? - Промелькнувшая грешным делом шальная мысль по поводу внезапно наступившего с возрастом полового бессилия патрона жестоко отправилась в нокаут – здоровый, бодрый и цветущий, словно только из бани, могучий мужик, к тому же владеющий неразглашаемыми секретами китайской и индийской медицины, не мог быть немощным. В общем, планы Александра Сергеевича относительно белокурой особы пока не поддавались нетрезвому анализу прожжённого усатого ловеласа.
Вероятно, теперь только он, сын зарезанного четверть века назад в пьяной драке, вдовствующего мастерового, Игнатьев, оставался последним убеждённым холостяком в Первопрестольной, и такое положение его полностью устраивало. Парочка аппетитных купеческих вдовушек и ладная краснощёкая, как созревшее яблочко, разведённая модистка ожидали часа, когда пригреют их требовательно бойцовские мозолистые, со стёртыми на тыльной стороне костяшками, руки, не подозревая о существовании друг друга. Никаких обязательств! Правда последняя нежданно - негаданно стала проявлять бестактность, намекая на семейное счастье, детишек и прочую дребедень. К сожалению, с ней пора было завершать отношения. Мысли о заброшенных, по причине важных дел, хахальницах распалили Бушмарёва ни на шутку, круглые кошачьи голубые хмельные глаза подёрнулись поволокой. Прежде чем решить, кого осчастливить грядущей ночью, стоило подогреть плоть и фантазию более действенным даже по сравнению с водкой средством. Обогнув угол доходного дома братьев Третьяковых, он свернул на Кузнецкий мост, остановился у двери, над которой красовалась вывеска «Книжный магазин Суворина А. С.», рванул её на себя и вошёл в приглушённо освещённое помещение, нарушая ударами трости о блестящий, начищенный паркетный пол гнетущую звенящую тишину. У прилавка никого не было. Бросив новый аксессуар на столешницу, Бушмарёв, от нечего делать, побрёл вальяжно вдоль массивных шкафов, забитых до отказа красочно оформленными фолиантами, равнодушно скользя глазами по малознакомым фамилиям литераторов (чтение книг Василий считал занятием бесполезным и скучным). Завершив неспешно проход первой линии, он уже было собрался свернуть в следующий ряд, как вдруг отпрянул и прижался к полкам: у задрапированного тяжёлыми шторами с многочисленными фестончиками окна сидела, низко склонившись над раскрытым художественным альбомом, белокурая пассия Орлова. Не услышав шевеления, поняв, что остался незамеченным, Бушмарёв осторожно выглянул, с интересом обратив взор на иллюстрацию, ярко подсвеченную керосиновой лампой, заворожившую барышню: какая-то клуша в ночной рубахе, вытянувшись в неестественной позе, валялась на кровати, вероятно грохнувшись в обморок, пока её спелые прелести вожделенно созерцали мелкая волосатая тварь, пристроившаяся рядом и лошадь с фосфорицирующими глазами, высунувшая морду из портьеры. «Ну и вкус у этих аристократок», - поморщился Василий, подняв взгляд на застывшее в смятении лицо Оли. – «Чёрт побери, правда невероятно красива, хоть и худа», - признал он, развернувшись и осторожно ступая на цыпочках, направившись в обратный путь. Сейчас, без этой потёртой заячьей шапки на макушке, с перекинутой через хрупкое плечо золотистой косой, струящейся по белому гимназическому фартуку, обтягивающему совсем не дородную, но и не бесформенную, пленительно высокую грудь, с идеально правильным овалом и чертами бледного лица, с взволнованно подрагивающими плотными влажными розовыми губами она показалась ему волнующе нежной. – «Коли распустит золотистые волосы, - представил он, - точь-в-точь будет похожа на всех этих тощих симпатичных Афродит, намалёванных или скопированных художниками задорого для роскошных гостиных особо зажиточных купцов».
Молодой человек с квадратным рябым лицом, стоя спиной к прилавку, скрупулёзно приглаживал, пыхтя, на косой пробор взлохмаченные, видимо при сортировке в кладовой бесценного печатного товара, волосы, уперев нос картошкой в отражение большого зеркала в тяжёлой бронзовой раме.
- Хорош, не то слово, принц Валлийский, - тихо усмехнулся Бушмарёв, подойдя к стойке.
Расчёска моментально исчезла в кармане суконного, расшитого алыми маками жилета, надетого поверх кумачовой полотняной косоворотки навыпуск, приказчик резво обернулся, профессионально растянув елейную улыбку на квадратном лице, воскликнув:
- Ах, какие люди к нам пожаловали. Христос Воскресе! Совсем пропали-с, Василий Игнатьевич, потерял вас из виду-с.
- Да не ори ты, как олух, - шикнул посетитель, покосившись в сторону книжных шкафов. – Воистину воскресе, - грубые пальцы осенили синий ольстер крёстным знамением. – Дел невпроворот, ношусь, как белка. Ну-ка, - он заговорщически подмигнул голубым хмельным глазом, - докладывай Стёпа, достал ли свежачок для меня?
- А то?– елейная улыбка расплылась до ушей. Юркнув под прилавок, приказчик пошарил среди бумаг и вынырнул, вложив в кряжистую ладонь стопку открыток. – Новинки, - шепнул он, - девочки что надо, самые отборные козочки, самые молочные. Только вчерась из фотоателье доставили для нашего брата. Сметают, признаюсь, купцы московские и гимназисты безусые, лучше всяких фолиантов.
Бушмарёв уставился в карточки, внимательно рассматривая каждую, перебирая, плотоядно пошевеливая усами, поцокивая и бормоча:
- Вот это – фифочки, вот это я понимаю! Никакого стеснения, никаких устоев. Ух, безобразницы, проказницы, затейницы. Вот так перси! А бёдра, что за чудо! А ножки в чулочках! Беру всё, - удовлетворённо осчастливил он поцелуем оказавшуюся сверху фотографию. – Сколько с меня?
- Два рублика, - прошелестел довольно Степан и, принимая деньги, спросил удивлённо: - А мы чего всё шепчемся-то?
- Барышню боюсь потревожить, смутить нечаянно, - Василий мотнул кудрявой головой в сторону книжных рядов. – Часто она здесь бывает?
- Понравилась? – захихикал приказчик.
- Я говорю: часто она бывает в лавке? – повторил, нахмурившись, Бушмарёв.
- Да каждую неделю-с, - улыбка слетела с квадратного растерянного лица. – Купить ничего не может, средств не имеет, но, поскольку благородная, ей позволено читать сколь угодно и иллюстрированные издания рассматривать.
- Ты вот что, - сплюснутые пальцы задумчиво забарабанили по столешнице, - ты теперь запоминай, чем она интересуется и все книжки и альбомы, красиво упаковав, отправляй ей на дом в подарок с посыльным. Место жительства знаешь?
- Знаю, - растерянно кивнул Степан. – А расплачиваться-то кто будет? – робко спросил он. – У мадемуазель Истоминой вкус отменный, предпочитает исключительно дорогие издания.
- А никто, - пожал крепкими плечами Василий.
- Шутить изволите? Издеваетесь? – рука, обтянутая тонким полотном рубашки нервно смахнула капельку пота, выступившего на носу.
- Нет, сейчас я предельно серьёзен, - согнувшись над прилавком, приблизив вплотную румяное лицо к уху съёжившегося от страха собеседника, Бушмарёв выдохнул перегаром: - Ольга Николаевна – возлюбленная Хозяина.
- Как? – квадратный лоб сморщился в удивлённые складки. – Она же из воспитанных.
- А Орлов по-твоему из каких? – прошипел подозрительно Василий.
- Да я не то имел в виду, - заволновался приказчик. – Я же понимаю. У Александра Сергеевича отменный вкус. Сам, когда подсматриваю за госпожой Истоминой, сердце заходится, - погладил он нежно ладонью вышитые алые маки на груди.
- Будешь и дальше подсматривать, остановится случайно твоё сердце, - хмыкнул незлобно Бушмарёв, отстранившись. – Наблюдай не за ней, а за книгами. И запоминай. И вот ещё, - добавил он миролюбиво, высоко оценив себя в уме за богатую фантазию и представив сколько барышей она сулит, - прилагай к подаркам записочки любовного содержания, ну, например, - румяное лицо обратилось за помощью к укрывающему труды великих талантов от непогоды потолку: - «Целую каждый пальчик крохотной ножки», или «Мечтаю прикоснуться к шёлку, облегающему нежный стан», или просто «Горю желанием», троеточие. И завершай всегда послания постоянным: «Вечно Ваш А.О.». Ясно изъяснил? – голубые глаза утремились в нос – картошку.
- Яснее не придумаешь, управлюсь, такие перлы в ход пущу, такой бисер рассыплю, не сомневайтесь, - согласно закивала расчёсанная квадратная голова. – Каждый день буду присылать подарки с записочками, не беспокойтесь. Ради Александра Сергеевича я на всё...
- Вот и молодец, - Василий довольно шлёпнул ладонью по плечу чуть не свалившегося от удара на пол приказчика. – И не забудь упомянуть в письме, когда будешь отправлять очередную посылку с литературными новинками в особняк Орлова, что именно я разработал сей дивный план по обольщению его избранницы. – Загрубелые пальцы сжали дубовую змеиную голову, новая трость нечаянно стукнула о начищенный паркетный пол, покидая магазин, и, подпрыгнув, смиренно улеглась под мышкой.
Выйдя на крыльцо лавки, вдохнув сомнительно свежий воздух, смешанный с тошнотворной болотной вонью пленённой Неглинки, русоголовый кудрявый франт, поднеся к подёрнутым поволокой глазам стопку с открытками, уставился на будоражущую воображение наглую пышнотелую девицу, имеющую из одежды только шаль, кокетливо прикрывавшую многопудовые бёдра, размышляя, кому из трёх зазноб нанести приятный визит.
- Модистка! – решил он, язвительно усмехнувшись в задрожавшие от вожделения усы. – Всё, обгуляю и покончу с ней навсегда.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...