Маловато дед под бока тряпья наложил. Жгут кирпичи раскаленные. Дед кряхтит, но терпит. Любит Дед Макар поваляться на горячей русской печке. После такого прогрева поясница несколько дней, как у юноши - не болит и гнется, словно молодая лоза. А еще любил Макар с детства запах протопленной печи, вот и лежит, жарится, точно карась на сковороде, а терпит.
Время подходило к вечеру. Пора слезать. Кур закрыть, свинье дать, воду в дом занести, дров для печи на утро приготовить. Пора слезать.
Лампочка под потолком ярко вспыхнула и погасла. Нет, не сгорела, что-то там, на линии случилось. Провода надо было еще в прошлом веке менять, а сегодня уже ни к чему, один Макар в деревне остался. Кто-то помер из селян, кто-то к детям уехал. А Макару некуда ехать, нет у него детей. Они, были, конечно, как была и жена. Но один в Афганистане сгинул сын, вторая, дочь, уехала с мужем на север, а вернуться оттуда не на что и некуда. А жену он два года назад схоронил. Была бабка здоровая, все бегом, все бегом, а в тот вечер прилегла на диван, голова, мол, закружилась, прилегла и больше не встала.
Хреново без света, лампы есть керосиновые, да кто теперь по деревням керосин возит. Хреново и то, что сегодня пятница, а это значит, линию починят не раньше понедельника. Кому надо в выходные ради одного старика вкалывать на морозе. Макар привык жить в темноте, электричество не реже раза в месяц пропадало. И без света сделал то, что надо было.
Рыдай в дом попросился. Рыдай, пес дворовый, уж больше пятнадцати лет вместе живут. Попросился, дед и пустил. Набаловал он его за последнее время. Да бог с ним, он зимой псиной не воняет, да и поговорить с ним можно, от нечего делать. Ночью проснется, тоска гложет, а пес сразу почувствует, подойдет поближе задышит часто, и все на душе и веселее, и спокойнее.
Рыдай прилег у порога, и дед разделся, в кровати расположился. Что еще делать в темноте, повозился немного с невеселыми мыслями и уснул.
Спал крепко, сон видел, словно он с детьми сено копнит. Егорка, сын, наверху, принимает, Верка, дочка подносит, подгребает, а Макар закидывает. У него на вилах черенок длинный, метра три, кидать тяжело, но Макар крепок и силен, несмотря на невысокий рост, и видимую худосочность. Не легко с такими вилами, зато копны у него самые высокие в деревне. Хорошо!
Ноздри щекочет запах борща, Анютка, жена его им на обед борщ готовит. Борщ у нее получался, язык съешь. Во, уже и зовет обедать, сейчас, еще пару навильников бросить нужно. Макар насколько хватает роста, втыкает вилы в копну, и держится снизу за черенок.
— Слазь, Егорка!
Сын сползает по сену на черенок, потом на плечи отца, тот его на землю не пускает, а бежит с ним на плечах к дому, сзади старшая сестра со смехом спешит, старается брата с отцовских плеч скинуть. Ах, как борщ ноздри-то щекочет!
Проснулся Макар, поняв, что больше не уснет, начал одеваться. Одевался и не знал на ком злость сорвать за то, что рано проснулся, вроде как в гостях у своих побывал, да только очень недолго. Да и борща не успел испробовать. Как он давно не ел хорошего первого блюда. Что он для себя готовит, картошку да яйца, яйца да картошку. Пробовал в первую осень солений на зиму заготовить, да не получилось ничего, все испортилось. Сейчас, свет зажжет, пару картофелин в мундире вчерашних, да пара яиц сырых. Потом печь растопит, и себе омлет с картошкой сделает, и скотине с птицей картошки наварит. Ничего, скоро и мяса покушает, купил свинку, думал на картофеле выходит ее, да не получается, и свинка не растет, и картофеля до следующего урожая не хватит. Придется заколоть свинку, жалко, она и до Рыдая по весу не доросла, а что сделаешь.
Дед потянулся к выключателю, щелк…
Ладноть, и в темноте не привыкать.
Выходные тянулись медленно, но и они наконец закончились. А в понедельник ничего не изменилось, как не было электричества, та и нет.
Во вторник вместе со псом решили пойти райцентр. Не пошел бы, перетерпел бы, но приезжали по лету с электросети две молодухи дотошные, все облазали, хотели деда на воровстве поймать, да не нашли ничего. Воровать электричество, как и все деревенские дед умел, не большая наука, кусок фотопленки под стекло засунешь, и встал счетчик. Воровал дед, было время. Самогон гнать начнет, кипятильник зверь, у счетчика того и гляди голова открутится. Вот его пленкой от смерти и спасаешь. А летом чего воровать, лампочка она много не накрутит. Ничего те молодухи не нашли, так заставили счетчик поменять, мол, по старым счетчикам они электричество не отпускают. Пришлось нести непомерные расходы, и счетчик покупать, и электрикам платить, чтобы они его поменяли. Злой дед на молодух тех, по счетчику расходы неси, а электричеством не пользуйся. И еще, хочется борща, никак его запах из ноздрей не выветривается. Есть там в райцентре столовка одна, можа повезет, можа в этот день борщ и будет на раздаче. Заодно и хлеба купить надо, на прошлой неделе кончился.
Райцентр, если по прямой, километрах в семи будет. Так на лыжах через лес до большака, а том вдоль него, часа за два дойдет. Не слаб еще Макар, хоть и стар, лыжи чуть его помоложе, но иногда спариваются они, старик и лыжи, не часто, но бывает, и друг другу претензий не высказывают, остаются довольны друг другом.
Дед подозвал Рыдая, встал на лыжи, и вышли на луг перед лесом. Пес, интересная личность. Если он за забором, хоть и не привязан, от дома не отойдет, сам за калитку не выйдет. А уж коли хозяин позвал его, то уж набегается вдоволь. Как и сейчас, того и гляди на язык себе наступит.
— Ну, хватит, хватит, разбегался, ишь ты, силы побереги, нам еще долго пехом, не щенок уже, как и я, старик уже.
Снег был плотный, идти было легко, вон сейчас через просеку, и за час до большака дойдем.
Нет, ничего люди в красоте земной не понимают. В каком городе сможешь такое увидишь, что можно увидать в зимнем лесу. А воздух-то какой! Дед глубоко вздохнул, и что-то кольнуло под лопаткой, в глазах потемнело и он снопом повалился на снежный наст, успел только подумать: «Зря так быстро шел, домой уже не доползу».
По шоссе неторопливо ехал отечественный внедорожник. Мужики возвращались с подледной рыбалки. Они были ненастоящими рыбаками, водку на реке не пили, байки друг другу не травили, оттого домой ехали с хорошим уловом. Теперь можно и байками друг друга побаловать.
— Представляешь, пришлось из лунки прорубь прорубать, иначе не вытащил бы. Дома голову жереху отрубил, она в ведро еле-еле влезла.
— В ведро говоришь? И на какую же леску ты его вытащил?
— Как на какую? Погоди, что это там? Смотри волк!
— Где? Да какой к чертям волк, неж они рыжие бывают, собака. Здоровая, но собака. А что это она делает. Смотри, человека грызет!
— Да нет, ты что, по-моему, она тащит его. Тормозни-ка.
Машина остановилась на обочине. И правда собака тащила человека из леса к дороге. Она схватила его зубами за воротник, и продвигалась вперед своеобразно, задом. Поднимется на четыре лапы, сделает полшага назад, сядет, и тащит к себе непосильную ношу.
— Чего делать-то будем?
Тут собака услышала человеческие голоса, оставила в покое воротник, обернулась, хотела побежать в их сторону, но сил видимо, уже не было, два шага, и она повалилась на бок.
— Что делать-то будем? Не пойдем туда, вдруг бешеная, давай звонить.
Рыдай лежал, положив голову на передние лапы, и сквозь пелену на глазах смотрел, как его хозяина незнакомые люди в белых халатах грузят на носилках в желтую машину.
— Как он, Андрей Кириллович?
— Думаю, что вылезет, в самый раз успели, да и время, по-видимому, его еще не подошло.
— А чего с собакой делать будем?
— Чего? Здесь оставим. Мы что его в скорую погрузим? Ничего, заживет все как на собаке. Все Вась, давай, поехали, нам еще этого довести надо.
Хлопнули двери, завелся мотор, машина газанула, выскочила на дорогу, и поехала к городу с сиреной.
Рыдай немного приподнялся, посмотрел в сторону удаляющейся машины, а когда она скрылась за поворотом, снова лег, снова положил голову на передние лапы, закрыл глаза и издох.
Деда увезли в больницу, уложили, обкололи, и дела его пошли с видимым улучшением. Ну бывает. Ну возраст. Ну не критично. Еще повоюет.
А Рыдай лежал на опушке леса. Легкая поземка покрывала шерстку собаки тонким слоем почти невесомого снега. Спасибо тебе, собака, ты не пощадила сил своих, ты не пощадила даже жизни своей, ради того, чтобы спасти единственного для тебя друга. Не знаю, что желать усопшим зверям, когда они уходят в мир иной, поэтому еще раз скажу просто спасибо, ты не зря пес прожил жизнь свою, ты не зря отдал ее.
Но чу! Что это? Этого не может быть! Снег на мочке носа начал таять. Потихоньку, полегоньку, вот уже и полностью мочка носа оттаяла, снег стал таять на закрытых веках Рыдая. Веки шевельнулись, приоткрылись. Мутноватые глаза сначала смотрели в одну точку, затем глаза просветлели, взгляд оживился, не торопясь начал осматривать пространство перед собою.
– Вставай, Рыдай! Вставай! Вас с хозяином ждет еще немало нелегких дней. Не бросай деда одного! Он без тебя долго не сдюжит!
Рыдай пошевелился. Приподнялся на передние лапы, потом подобрал под себя задние, попробовал стряхнуть с себя стоя снег. Упал. Поднялся снова. Отряхнулся. Получилось. Пес осторожно сделал первый шаг, потом второй. После десяти неуверенных шажков, он перешел на легкую трусцу. Подбежал к лесу, остановился, посмотрел туда, где недавно лежал его хозяин, где недавно сам он лежал, припорошенный снегом. Вздохнул, и затрусил через лес в сторону родного дома, где будет приглядывать за хозяйством и дожидаться хозяина из больницы.
Из-за большой, припорошенной елки вслед ему смотрела добрая фея Клавдия, смотрела и улыбалась. Она только улыбалась, а ей хотелось в этот миг прыгать от счастья. У нее все получилось! Верный, добрый пес жив! Верный, добрый пес еще послужит своему хозяину. У нее все получилось! Она настоящая фея! Она настоящая добрая фея!