— Молодец, батя.
Батя улыбался растерянно.
— Так пришлось, тебя ж почти не бывает здесь.
— Вот. А был бы, ты бы так ко мне с каждой мелочью и бегал: "Ой, покажи то, расскажи это. В ногу со временем надо идти, а не зависеть от других. Справился же? Молоток? А крику-то было: куда мне такая штука! Не знаю как ей вообще пользуются! И зачем оно мне!
— Дык, мне и со старой было нормально. А тут столько всего. Значки, чуть дотронулся и уже всё скачет. Функций одних сколько и ничего почти ещё не понимаю. Только немного разобрался. Подскажи, как мне книжки сюда отправить.
— Учись сам. Нет худа без добра. Разбился твой кнопочный и пришлось современный купить. Смотри какой клёвый выбрал.
— Да это мне в салоне выбрали.
Сын улыбаясь смотрел на экран своего смартфона, не слыша отца.
Седой сгорбленный мужчина ещё сидел рядом, но стало как-то не по себе.
— Что я его всё дёргаю. Вот попрошу ещё раз насчёт книжек и отстану. Хотя зачем. Не будет помогать.
***
— Отец, не дури. Мы как договорились? Справляешься сам. Это не мне надо, а тебе. Окна не вымыть? Глупости. В твоём возрасте нагрузки нужны. Я приеду, вымою, буду заезжать тебе продукты из магазинов приносить и что? Да сляжешь, расклеишься. Жизнь — это движение. Алло, ты меня там слышишь?
— Да слышу, сынок.
— Отлично. Квартирка небольшая. Тебя же никто не подгоняет. Аккуратненько, на табуреточку и протер понемногу — мускулатура ожила. В магазин сходил — ноги в форме.
По хозяйству хлопочешь — ещё нагрузочка. И кстати мысли дурацкие улетучиваются. Знаю я тебе. Начнёшь бездельничать сразу затоскуешь по матери. Альбомы рассматривать, вспоминать как вы встретились, как поженились. И слёзы градом. Тебе это надо? Нервы они ни у кого не железные, а прошлое пусть в прошлом остаётся. Сколько лет назад померла? Вот именно. А ты жив и нормально. Нельзя тебе ни хандрить, ни тосковать — давление подскочет и ещё чёрт знает что. Не ерунди, ты у меня молодец. Раз не звонишь, я спокоен — справляешься сам, как и договорились. Считай новой жизни учишься.
Сын неведывался всё реже, а звонить ему лишний раз было неловко.
Постепенно жизнь входила в свою колею.
Он учился справляться со всем сам и получалось.
Научился не замечать боли в спине.
Гулять по вечерам вокруг дома. Не торопясь, чтобы потом всю ночь не ныла нога, напоминая о старом переломе.
Он справился с инфарктом и научился сам покупать поддерживающие лекарства. Не ходить к врачам и не сидеть в очередях, полагая, что самостоятельность она во всём хороша, особенно когда ты никого не беспокоишь.
Читал бумажные книги и смотрел телевизор, пока тот не сломался. Хотел было купить новый и даже прикинул сколько возьмёт в кредит, но тут как-то резко село зрение. Читать стало трудно, а уж без яркого экрана можно было и обойтись вовсе.
Он научился разговаривать сам с собой.
Готовить то, что легко и быстро, а ещё лучше из полуфабрикатов — только разогреть. Оставил завтрак и ужин. Зато лишний раз ходить в магазин уже не требовалось.
Ему нравилось гулять в любое время года. Всегда было что-то, что доставляло радость. То радуга после дождя накроет аркой полнеба, то закат так разгорится, что не насмотреться.
В другой раз стайка птиц привлечёт взгляд или снегопад на редкость хорош и мягок.
Он смог справиться с пустотой, которую однажды почувствовал, придя домой с вечерней улицы.
Перестал придумывать невидимых собеседников, с кем делился своими маленькими радостями.
И научился молчать в пустоте и тишине холодного дома.
Жизнь и дальше давала уроки. Ему пришлось просить и принимать помощь от соседей. Глаза почти не видели, и он робко звонил в соседнюю квартиру. Надо же было платить за квартиру.
Он справился с воспоминаниями.
Лишь изредка, когда слишком уставал от мелких дел по дому, и садился отдохнуть, ему казалось, что рядом появлялись жена и маленький мальчишка. В такие моменты он срывался, и память прокручивала, как киноленту всё то, что они пережили вместе. Первые шаги малыша, его игры, поездки за город, велосипед, смешные истории, первая девушка, новогодние ёлки, дни рождения.
Но и с этим он однажды справился. В самостоятельной жизни такие моменты заканчивались болью, и он научился не возвращаться к ним.
Научился не замечать, как разрушался старый дом.
И ещё очень многому чего не умел раньше.
***
В тот вечер что-то случилось со светом. Фонари на улице то гасли, то ярко вспыхивали, и дома все лампы мигали как ненормальные.
Он приоткрыл окно и тут же с трудом его захлопнул. Такого урагана в жизни не видел.
Сердце мгновенно отреагировало болью, застучало в висках.
— Одна таблетка осталась. Вот уж некстати. Куда же в такую погоду? Но сердце жало, жгло и дышать становилось всё труднее.
Ничего. Справлюсь. Сам справлюсь — до аптеки недалеко. Не сдует.
Не подведу, сынок. Как ты и говорил — всё сам. Дойду. Не скорую же вызывать, а потом снова на больничной койке валяться. Вдруг ещё тебя дёрнут. А прогуляться — может и к лучшему. Раздышусь и отпустит.
Он смотрел на ветки за окном, что метались под ветром и дождём.
— Знаешь, сынок, я справился даже с тоской. Иногда мне кажется, что ни матери твоей, ни тебя не было. Когда-то придумал: говорю с вами и за вас отвечаю. А нынче и этого не случается.
Сколько лет прошло, и не я не звоню, и тебе до меня дела нет.
Видишь научился: никто никому не нужен. Смог без тебя, смог без всех. Вот сейчас дойду до аптеки и смогу вернуться сам.
Мне пока не удалось справиться только с одиночеством.
Когда ты ещё иногда заезжал, я понял что теперь я не папа и даже не батя. В те дни, закрывая за тобой дверь я чувствовал себя одиноким, старым и нищим. Но говорить об этом было глупо — ты бы возразил или вообще бы не услышал.
Я стал одним из тех, о ком раньше говорил - они думают, что живы. Нас много. Мы суетимся, куда-то ходим, с кем-то что-то обсуждаем, изображаем какую-то деятельность, но на самом дела мы не живём. Ну на кой мне всё это? Живёшь когда знаешь, что есть кто-то и уж ради него расстараешься. А для себя оно ни к чему.
***
На улице с погасшими фонарями творилось нечто невообразимое. Вода лилась тёмным потоком по мостовым. Бурлила, неслась, как река, смывая опавшие листья, щепки, тысячи мелких предметов.
Шёл осторожно, хотя как это не странно, в кромешной тьме он стал отлично видеть.
***
Они шли друг другу навстречу.
Оба глядели вниз: в холодную тёмную воду.
Их взгляды не встретились. Ничто не проскочило молнией, не почувствовалось сквозь ветер и ночь. Каждый был один и сам по себе.
На середине пути остановились, не почувствовав друг друга. Остановились по инерции — светофоры. Вот только из-за стихии и они не горели, да и машин-то не было, будто всё в мире кончилось: и электричество, и люди, и автомобили. Торчали каменные коробки с чёрными окнами, и шли два человека в разные стороны.
Ничто не остановило, ничто не подсказало, ничто не вспомнилось. Только холодный ветер подтолкнул каждого в спину — иди, что встал посреди дороги.
***
Старик чудом доплелся до тротуара, вылез из воды и ступил на землю. Тут не было потока, и сияла лунным светом тропинка.
— Асфальт же был. Неужто водой всё смыло?
Он забыл куда собирался идти и почему он здесь.
Ему стало спокойно и легко. Губы тронула улыбка.
— Больше мне никогда не придётся справляться со всем в мире самому.
Луна светила под ноги, укрывала серебристой дымкой, снимала боль, тоскливое одиночество, расплетала седые пряди волос, разглаживала морщины.
Она засветилась сильнее, ярче, и он пошёл по сияющей дорожке не оглядываясь.
***
А на другой стороне улицы происходило что-то неладное. Черная, холодная вода поднималась всё выше, и человеку становилось всё труднее идти. Ему было страшно. Темнота, безлюдность и свистящий ветер над головой. Он вытянул руки вперёд, словно надеясь защититься от чего-то неведомого, но маленькие ладони упёрлись в холодный, мокрый камень. Перед ним была стена. Поднял голову вверх, понимая, что такого не может быть. Он шёл пусть и по колено в воде, но по обычной улице, и никакой стены здесь быть не могло.
Её и не было.
Лунный свет обрушился на него, замораживая память.
Маленький беспомощный ребёнок изо всех сил пытался вылезти из воды, Неуклюжие детские руки соскальзывали с каменной поверхности — он был слишком мал, чтобы дотянуться до верха поребрика.
Вода прибывала.
Мальчик расплакался. Ночь, одиночество и страшная беспомощность — это всё что он чувствовал. Ему мерещилось, будто ещё немного и его плачь кто-то обязательно услышит и прибежит на помощь.
Тёплые, сильные и нежные руки вытащат его из воды. Успеют, ведь иначе не бывает.
Но вода светилось равнодушием. Нет, она не пыталась уволочь его в своём потоке, она неслась прочь, не замечая ни его слёз, ни его беспомощности. Ей было всё равно.
Мальчику показалось, что он что-то должен сделать, но всё что он умел это плакать. Не было ни слов, ни сил, ни даже понимания кто он и почему тонет во мраке ночи.
Он прижался спиной к ледяному камню и почувствовал как ночь тоже отвернулась от него. Круглый серебристый шар висел в небе. Он что-то напомнил ему. В его несуществующей памяти проносились цветные шары и на доли секунд он чувствовал тепло и видел чьи-то любящие глаза и свет. Тот самый свет, которого здесь нигде не было.
Он не умел говорить, но как-то чувствовал, сопротивляясь неизбежному:
— Так не должно быть. Я же маленький, я ничего не могу сам. Мне не справиться с водой, холодом, одиночеством, страхом. Ночь, вода сильнее меня.
Чёрная вода поднялась волной, качнулась и ринулась в ночь, сметая всё на своём пути.