- Ну что, друзья, какие будут предложения по поводу сегодняшней судебной фантасмагории? – как всегда бодро и уверенно обратилась к инициативной группе граждан муниципальный депутат Елена Светлова.
- Да, какие тут могут быть предложения, кроме как подать апелляцию в Мосгорсуд? – пожав плечами и рассматривая свой высокий стакан с Кофе-Латте отозвалась юрист Лариса Вихрева. – Только имейте в виду, Елена, в этой компании я готова участвовать исключительно в качестве консультанта. Подключайте своих юристов – ваше Яблоко вам в помощь, - заключила Лариса, сосвредоточив далее свой взгляд на репродукции картины Клода Моне «Впечатления. Восходящее Солнце.»
Обеим женщинам Вероника очень симпатизировала, а с Ларисой дружила, что называется, домами. И, разумеется, постоянный разлад между этими приятными во всех иных отношениях дамами её расстраивал. В отличие от Вероники Лариса имела ярко выраженные политические амбиции и по этой причине воспринимала Елену, увы, не как соратницу по борьбе с общим врагом – алчным и наглым строительным комплексом города, а как свою политическую конкурентку. В свою очередь потомственная москвичка Елена платила своей выросшей на Дальнем Востоке и резкой на язык соседке по академическому кварталу полным игнорированием её вклада в гражданскую оборону района. По мнению Вероники, такое отношение Елены к не слишком лояльной, но потенциально очень полезной союзнице, было не только несправедливым, но и недальновидным. Лариса просто рвалась в бой и была готова тратить на общественную работу существенно больше времени и сил, чем подавляющее большинство активистов. Однако, она нуждалась в признании и в соответствующем её заслугам уважении. Но широко известный в московских правозащитных кругах депутат Елена Светлова, увы, не видела Ларису в упор.
- Ну, подождите, друзья, разве можно назвать дурдом, который мы только что наблюдали, судом? – обратился к присутствующим бывший спецкор ТАСС Юрий Пришвин. – Эта особа в чёрном абсолютно неадекватна, она профнепригодна. Надо попросить её отвод или как там это называется…
- Да, да, эта женщина неуравновешена, груба, рассторможена, наконец, - поддержала реплику Юрия Вероника, с изумлением наблюдавшая в течение сорока минут (столько длилось судебное заседание) поведение женщины в чёрной мантии с растрёпанными гидроперидными волосами. – Такие манеры недопустимы даже в домашней обстановке, в кругу близки. Но чтобы человек вёл себя таким образом в публичном месте да ещё в статусе судьи – это вообще невообразимо…
- М-да-а… Крепкий оказался выключатель… С каким остервенением она по нему лупанула примерно раз двадцать, а он устоял… - усмехнулся басом преподаватель автомоделирования Александр Петрович Майоров. – Нервная женщина, мужу не позавидуешь…
- А с каким грохотом она коробки с подписями со стола на пол схлобыстнула вместо того, чтобы хотя бы для видимости ознакомиться с их содержимым. И какой надо быть нахальной, чтобы заявить, что намалёванные ОДНИМ и ТЕМ ЖЕ подчерком подписные листы из управы не являются фальсификатом и в экспертизе не нуждаются… Наглющая тётка, ничего не скажешь… - включилась в дискуссию Поля Радионова, потратившая немало сил, чтобы собрать представленные суду двадцать тысяч подписей москвичей.
- Эта Чернуха – самая обычная судья, назначенная, между прочим, прямым указом Президента РФ, - со знанием дела сообщила Лариса, проводившая в суде по два-три дня в неделю. – Поэтому она так себя и ведёт, что от нас её назначение абсолютно не зависит. В этом суде ещё три точно такие же тётки сидят, и две из них ещё злей и наглей, чем эта Чернуха.
- Товарищи, разве можно называть федеральную судью тёткой или нахалкой, каким бы человеком она не была? Прошу вас выбирать выражения… - назидательно высказалась помощница депутата Светловой на общественных началах – Ольга Хлопушкина. – Наша задача добиться справедливого решения по закону, а не переходить на личности, даже если они нам не нравятся…
По ходу этой реплики Поля, Лариса и Вероника обменялись многозначительными взглядами, поскольку репутация Хлопушкиной в их понимании давно укладывалась в понятие «тролиха». У подруг не было сомнений, что Хлопушкина была приставлена к Светловой департаментскими, поскольку это являлось самым вероятным объяснением многочисленных несостыковок, несуразностей и даже провалов в тех мероприятих, за которые бралась Хлопушкина. А она старалась включиться практически в любое дело, инициированное жителями академического района.
***
По версии Вероники, Светлова не могла не осознавать «троличью сущность» Хлопушкиной, тем не менее рассматривала последнюю как полезного союзника по нескольким причинам. Во-первых, Хлопушкина была источником важной инсайдерской информации о готовящихся властью атаках в процессе целенаправленной оккупации района. Во-вторых, Хлопушкина довольно добросовестно вела депутатскую документацию, и найти другого человека, который бы согласился на общественных началах составлять многочисленные протоколы и отчёты, а также писать письма – обращения, было бы очень непросто. В-третьих, Хлопушкина имела доступ к практически бесплатным типографским ресурсам, и это обстоятельство играло очень большую роль, когда требовалось массово распечатывать листовки или постеры с объявлениями. Наконец, Хлопушкина являлась носительницей кондовых манер советской номенклатурщицы, и это обстоятельство было привлекательным для той части районного электората, которая опасалась либерально-демократических политиков, к кругу которых принадлежала Светлова.
Вероника предполагала, а точнее была уверена, что Хлопушкина представляет центристскую «третью» силу в противостоянии граждан и идущей напролом власти. Московское потомственное чиновничество имело все основания опасаться пришедших из российской глубинки «эффективных менеджеров», у многих из которых из под блекпульных и твидовых костюмов проглядывали погоны. Последние были не склонны церемониться с аборигенами, какую бы лояльность вплоть до раболепства они не проявляли. Волки хотели кушать и по праву победителя претендовали на лучшие места у государственно-городской кормушки, уже занятые представителями предыдущей московской элиты. К тому же пришельцы облюбовали для своего проживания самые уютные и живописные части города, где также довольно плотно проживали потомки или апологеты советской номенклатуры. Таким образом, на уровне мотиваций интересы у московских чиновников (в лице Хлопушкиной) и либерально-демократической оппозиции (в лице Светловой) совпадали – обе категории краждан противостояли наглому напору пришельцев-оккупантов. Проблема заключалась в другом.
Самыми привычными формами взаимодействия с общественностью у московско-советского чиновничества являлись враньё и затыкание ртов. Привычный для западных сообществ институт репутации здесь не работал совсем и скорее всего был просто незнаком представителям этого слоя. Казалось, что, не зная как поступить в той или иной ситуации, то есть соврать или всё-таки сказать правду, московский потомственный чиновник всегда выбирал враньё. Автоматический выбор в пользу вранья происходил даже тогда, когда это было невыгодно самому чиновника или могло иметь для него неприятные последствия. Но… привычка – вторая натура.
Примерно таким же образом складывалась ситуация с затыканием ртов. Любую несанкционированную активность граждан чиновники-союзники пытались взять под свой контроль, а особенно ретивых и независимых активистов выставляли неадекватными или совсем ненормальными. С номенклатурно-чиновничьей колокольни протестная активность должна была выглядеть так:
1 этап – зарядить активную часть граждан информацией о грядущей атаке;
2 этап – осветить мнение недовольных в виде интервью в прессе, исключая при этом какую-либо улично-протестную активность;
3 этап – предъявить представителям новой вертикали недовольство народа с рекомендацией пойти навстречу;
4 этап – получить желаемое и закрыть тему, вне зависимости от мнения общественности.
Именно склонность к сепаратному сговору, то есть продажность, делала взаимодействие граждан с союзниками-чиновниками крайне затруднительным. Увы, несмотря на регулярные проигрыши своим немосковским конкурентам и потери карьерных позиций и преференций, московские профессиональные интриганы были не способны отказаться от своей второй натуры – привычки к вранью и предательству. Тем не менее, польза от чиновников-союзников для протестного движения москвичей была, и Вероника понимала и принимала мотивацию Светловой, опиравшуюся на поддержку Хлопушкиной и стоявшее за спиной последней московское чиновничество.
К третьему году своего вынужденного участия в гражданско-протестной активности Вероника пришла к выводу, что в политике очень важно разбираться, так сказать, в оттенках серого и ни в коем случае не делить участников политического процесса на абсолютно чёрных или белых. На подобной оттеночной шкале Вероника мысленно размещала Хлопушкину примерно между мышино-серым и французским серым оттенками, а Светлову где-то ближе к серебряному или речному перламутру. Однако, даже себя саму и своих приятельниц Ларису и Полю, Вера не рассматривала как представительниц топового белоснежного идеала, отнюдь. По разным причинам все трое не были безупречными союзницами.
Вероника и Поля происходили из московских академических семей и были не готовы в противостоянии с властями идти на такой большой риск, к которому была склонна свободолюбивая, выросшая на побережье Тихого океана Лариса. В подобных ситуациях Вероника всегда старалась честно прояснить свои позиции, однако, нередко Лариса бросалась в атаку внезапно, и тогда Вере ничего не оставалось, как оказывать поддержку подруге, несмотря на сильное внутреннее чувство «too much». В отличие от Вероники Полина всегда поддерживала и иногда даже подогревала бойцовский пыл Ларисы, не считая при этом зазорным в самый ответственный момент, сославшись на дела, скромно удалиться. По мнению Вероники, которое она тщательно скрывала, такое поведение Полины было не совсем комильфо… Однако, это не имело большого значения на фоне тех знаний и опыта, а также обширного социального капитала, которыми Поля располагала после многолетних противостояний жителей старого академического района и рвущихся на их землю застройщиков.
Пребывая внутри московских гражданско-политических процессов Вероника пришла к уверенности, что в политике не может быть ничего абсолютно незыблемого и экстремально-морального, и только такое отношение к политической реальности может принести успех. Опыт показывал, что все эффективные взаимодействия здесь имели гибкие, флюидные основания и складывались вокруг общих целей, а не идеальных принципов. Моралистские заявления некоторых лидеров оппозиции формата "мы с такими не можем объединяться, поскольку они сто лет назад сказали это или то..." представляли собой бессовестное спойлерство, игру на наивности и неопытности обывателя, лишь недавно примкнувшего к протестным рядам. Вероника понимала и принимала политику такой, какая она есть, но не слишком любила эту часть своей жизни.
***
Реплика Хлопушкиной вызвала закономерное возмущение практически у всех присутствовавших, за исключением Александра Петровича. Последний как будто искал повод спикироваться с Ларисой и Еленой Светловой и незамедлил обрушить на двух самых влиятельных и активных дам все свои претензии к пресловутым «либералам, организовавшим геноцид русского народа».
Последовавшая за этим дискуссия на несколько повышенных тонах выглядела совершенно неуместно в нежных розово-лиловых интерьерах французского кафе, где происходило спонтанное послесудебное заседание гражданской общественности. Уличная сторона этого просторного помещения переходила в застеклённую веранду, что позволяло яркому солнечному свету свободно проникать и разливаться вокруг фигурных столиков и кресел в стиле Ар-деко. Вероника обернулась к сидевшей по правую руку от неё молодой учительнице рисования, занятия которой посещала её дочь Лера, и, убедившись, что соседка по столу ничем особенным не занята, поделилась с ней своими эстетическими переживаниями.
- Дарья Сергеевна, как Вы находите эти интерьеры? По-моему, они чудесны. Такая мягкая, уютная, умиротворяющая цветовая гамма… И форма мебели очень оригинальная…
- О, мне приятно слышать такие лестные отзывы о работе моей сестры и её мужа, - улыбнулась милой и очень располагающей улыбкой Даша. – Они оба архитекторы, занимаются дизайном интерьеров, а в последнее время стали производить ещё и мебель по индивидуальным заказам. Мне тоже очень нравится то, что у них получается.
- Ну, надо же, какая у вас замечательная семья, Дарья Сергеевна… Наверное ваши родители тоже имеют отношение к искусству? – спросила Вероника, припоминая, что уже слышала об отце Даши как о создателе детской художественной студии.
- Да, конечно, наш папа начинал как художник интерьеров и кстати моя сестра регулярно советовалась с ним по поводу световых и цветовых решений в нашем любимом кафе Guerbois. В этот момент очень красивое ботичелевское лицо Даши приняло удивлённое, почти испуганное выражение, поскольку бас Александра Петровича уже звучал просто неприлично громко. Повернувшись к коллеге по работе, девушка обратилась к нему очень мягко, практически психотерапевтично: - Александр Петрович, ну я прошу Вас… Ну, вы же знаете, как мы Вас все любим…
Шестядисятилетний грузный Майоров расплылся в довольной улыбке и, откинувшись на мягкую спинку лилового кресла, умиротворённо пробасил:
- Ну что же, Дашенька, раз вы просите, то ради вас и очень уважаемого мной Сергея Андреевича, я заставлю замолчать мой голос правды… Хотя ведь… - Майоров шумно вздохнул, но всё же махнул рукой со словами: - Ну, да ладно…
- Спасибо, дорогой Александр Петрович. Очень рада, что мы с вами солидарны практически во всём… - Даша ещё раз улыбнулась своей удивительно красивой и доброжелательной улыбкой персонально Майорову и далее уже обратилась ко всем присутствующим: - Друзья, в нашем художественном кафе-салоне мы стараемся общаться в таких интонациях, чтобы все посетители имели возможность слышать журчание нашего чудесного фонтанчика, - и Даша указала на довольно крупную трёхмерную реконструкцию пруда в саду Живерни, пополнявшуюся водой с помощью зеркального водопада на заднем фоне. Эта декоративная комбинация была расположена так удачно, что достигавший зеркальную поверхность солнечный свет отражался в виде солнечных зайчиков практически по всему потолку и полу просторного помещения кафе, а за счёт струящегося движения водопада эти солнечные отблески пребывали в постоянном трепетании и кружении.
- О, простите, Дарья Сергеевна, что мы тут увлеклись немного в наших идеологических спорах и злоупотребили гостеприимством ваших друзей, - как всегда немного скороговоркой отреагировала Светлова и, посмотрев в сторону фонтанчика, добавила: - У вас тут очень, очень уютно, и такая приятная обстановка, что хочется просто тихо посидеть, расслабиться и говорить только о приятных вещах… Но, увы, такая у нас жизнь, что приходится в основном о неприятных…
- Ну, что вы, что вы, Елена Валентиновна, вы так много делаете для нашего района и для города в целом, что это наш долг вам помогать по мере наших сил, - ответила Даша, искренне улыбаясь именитому депутату самого прогрессивного района Москвы.
- Спасибо, Дарья Сергеевна, мне очень лестно это слышать и да – помощь нам очень нужна… - сказала Елена Светлова, глубоко вздохнув и аналогично Майорову переместилась от стола вглубь мягкого нежно-персикового кресла. – Всё-таки как приятно, когда креативные люди берутся за дело. Кто бы мог подумать, что кондовую советскую столовку, которую я ещё со школьных лет помню, оказалось возможным превратить в такой чудесный уголок французского импрессионизма… А кстати, кто это всё изначально придумал, чья это идея была?
- Ну так получилось, что эта таверна в последние годы спонтанно превратилась в художественную тусовку нашего района, а её хозяин очень удачно побывал пару лет назад в Музее Орсе и прямо-таки влюбился в импрессионизм и Ар-деко одновременно. Ну, вот, общими умственными усилиями и руками моих зятя и сестры была осуществлена розово-лиловая мечта олигарха и… к нашему всеобщему удовольствию год назад кафе открылось в своём настоящем состоянии. – Даша рассказывала об этих приятных вещах, красиво и широко жестикулируя, а её чистый звонкий голос при этом переливался характерными московскими манерными интонациями. Глядя на Дашу, Вероника думала о том, что если бы она ничего не знала бы о девушке, то даже в этом случае могла бы точно угадать, что Даша выросла в центре Москвы в творческо-интеллегентном окружении и таким образом принадлежит к этому немногочисленному, но очень гармонично-яркому и продвинутому слою. Отметим, что саму себя Вероника к этому слою не причисляла.
- Ваши зять и сестра оформили всю эту красоту? Какая прелесть! Передайте им моё восхищение, здесь очень стало уютно и комфортно, - сказала Светлова, с наслаждением потягивая смузи из высокого стакана.
– А что означает само название Guerbois? Извините, французским я совсем не владею, - поинтересовался Юрий Пришвин. – Тем не менее, слово звучит как-то знакомо…
- Ну, да, - заулыбалась Даша. – По желанию заказчика кафе должно было называться в соответствии с эпохой импрессионизма. Ну, что может быть более импрессионистским, чем кафе Guerbois, правда ведь? Кстати, подсказала я... - при этих словах Даша зарумянилась от удовольствия и кокетливо жеманно сложила руки и прижала своё антично-правильное лицо к ладоням, повторяя непосредственную детскую жестикуляцию.
- Да, ладно. Тут было совсем даже неплохо, - очень недовольным голосом произнёс Майоров. – Вот вы, извините, либерасты, с одной стороны бьётесь за сохранение исторических памятников, а с другой стороны называете прекрасную советскую столовую, которая десятилетиями кормила все предприятия в округе, - столовкой и радуетесь её уничтожению. Где логика, дорогие мои москвичи? – и не дожидаясь залпа опровержений, Майоров продолжил свой монолог: - Так, ладно, пока вы тут всё о поэзии думаете, я получил сведения, что в пятницу в администрации Дворца творчества состоится заседание по поводу моего письма о деятельности руководителя биологической секции Мартиросян, точнее о её бездеятельности.
- Интересно, - отреагировала Светлова, несколько нахмурившись и снова перейдя из расслабленного в напряженно-сосредоточенное состояние. – А можно ознакомиться с текстом письма.
- Да, пожалуйста, текст при мне, - Майоров сразу же нашёл среди своих многочисленных бумаг нужный документ и протянул его Светловой.
Елена прочитала вслух первый абзац, в котором Майоров описывал крайне слабые с точки зрения автора организаторские способности коллеги и требовал проверки её профессиональной компетентности.
- Александр Петрович, всё же Вы недооцениваете вклад Джульетты Семёновны… - было видно, что Даша с трудом балансирует между желанием проявить дружелюбие по отношению к Майорову и выраженным сочувствием к незаслуженно обиженной коллеге. – Она смогла сохранить биологическую секцию в те годы, когда Дворец совсем не получал финансирование… Да и сейчас там в принципе всё очень прилично функционирует…
- Да да, Александр Петрович, мои дети ходят в биологический кружок – там всё прекрасно, вот где-где, а там, на мой взгляд, реформы совсем не требуются, - Вероника поддержала протест Даши. – Биологическая секция создавалась преподавателями МГУ, там есть всё, что Вы так любите – прекрасная школа с советских времён…
- Минуточку, - Светлова перевернула страницу и уже с удивлением рассматривала подписи. – Александр Петрович, я здесь не вижу вашей подписи, зато вижу подпись Дарьи Сергеевны и Вероники Вячеславовны… Вы уверены, что дали мне верную версию письма?
- Конечно, уверен. Я не мог подписать это письмо от родителей и сотрудников, так как, как вы знаете, не являюсь родителем и теперь уже и сотрудником не являюсь…
- Это какая-то ошибка… Можно взглянуть на подпись? – растерянно сказала Даша и взяла протянутое ей Светловой письмо.
- И я тоже никогда бы такое письмо не подписала, - прокомментировала свою подпись Вероника, догадываясь, но всё ещё не веря в то, что Майоров мог вот так просто за неё расписаться в этой абсолютно одиозной кляузе.
- Как же, Вероника Вячеславна, я же с вами это письмо обсуждал, и вы мне сказали, что в принципе со всем согласны, - Майоров произнёс эту тираду настолько уверено, что всегда во всём сомневавшаяся Вероника стала опять колебаться, а правильно ли она понимает ситуацию...
- Что вы имеете в виду, Александр Петрович? – спросила она, предполагая, что, как это уже много раз в жизни с ней бывало, она бросила на бегу что-нибудь типа «да-да, конечно, потом посмотрю», а её собеседник понял эту фразу так, как ему хотелось.
- Это не имеет никакого значения, кто и что вам сказал, господин Майоров - в беседу стремительно вмешалась Лариса, всем своим видом давая понять красному от возмущения оппоненту, что он не имеет права на возражения. – Вы сфальсифицировали подписи, это вы понимаете?
- Да… я тут вижу, что возле моего имени стоит подпись, но это не моя подпись… - очень расстроено, даже испуганно пробормотала Даша. – Боже мой, как же неудобно перед Джульеттой Семёновной, нужно объяснить ей всё прямо сейчас… Извините, мне нужно идти… - Даша вскочила из-за стола и, схватив своё стильное длиннополое изумродного цвета пальто, отправилась к выходу.
- Да что же это такое… Я трачу время, борюсь за правду практически один на один с системой, стараюсь отстранить от работы эту прохвостку Мартиросян, которая пальцем о палец не ударила, когда этот новый менагер всю старую гвардию разгонял… А она его только чаем и кофе напаивала, потому и усидела старая пройдоха… - Майоров возмущался совершенно искренне, а его командный бас гудел настолько громко, что все остальные посетители кафе прекратили свои разговоры и обернулись в его сторону. – Да… Что тут с вами говорить, либерастня… - он встал и, накинув пуховик, также покинул кафе.
***
- Ну и ну… Откуда взялся этот неадекват? – спросила Лариса, дочь которой посещала исключительно секцию художественных ремёсел, и поэтому была совершенно не знакома с сотрудниками технического отдела. – Он же элементарных вещей не понимает…
- Мне кажется, он после насильной отправки на пенсию с ума сошёл, - предположил Юрий Пришвин. – У него занимался мой сын пять лет назад, тогда он производил впечатление нормального человека…
- Александр Петрович – уважаемый человек, он старается всем помощь! – начала заступаться за своего союзника Хлопушкина.
- Помочь? Да он лгун, он подписи фальсифицирует… - тут уже Вероника окончательно пришла в себя. – Сегодня обязательно напишу в тематической группе опровержение. Я лично не имею ничего против Джульетты Семёновны и других сотрудников биологической секции, а Майоров от моего имени гадости о них пишет… Совершенно согласна с тобой, Лариса, он неадекватен и впредь с ним дело иметь нельзя…
***
К этому моменту недолгое февральское солнце уже ушло на покой, и кафе стало освещаться уютными пурпурными огоньками по ажурному периметру стен, а также цветами-фонариками на фигурных столах. Заседание закончилось, и практически все его участники отправились по своим многоэтажным домам, расположенным в юго-западном секторе Москвы. Вероника заехала во Дворец, чтобы забрать после занятий дочь, и встретила там быстро бежавшую по коридору Дашу.
- Ну, как? – спросила Вера участливо. – Удалось встретиться с Джульеттой Семёновной?
- О, да, всё прошло хорошо, она всё поняла… Хотя, конечно, сначала было трудно…- устало, но умиротворённо ответила Даша, практически в точности соответствуя в этот момент образу ботичелевской Флоры. Потом печально улыбнулась и глядя прямо в глаза Вероники добавила: - И всё же... Он – грифельный…