Предисловие. Фразы из текста, не вошедшие в текст

– Русская... да и нерусская тоже, теперь и не поймёшь – на каком это языке, – глобалисты хреновы... словесность, я скажу тебе так: собрать и сжечь. Одна блоха на всех: если они люди – тогда я не человек! И вот, кусает, кусает их, куса... тыщу и больше страниц! Ну, скажи, мне зачем это... рефлексия... Писатели, мля...
Предисловие. Фразы из текста, не вошедшие в текст.

– Грецкий орех, если перевернуть – если ядро у него снаружи, а скорлупа внутри? И мы выйти не можем, ну – не можем выйти, и всё тут... А кто вышел, уж того и нет.
Предисловие. Фразы из текста, не вошедшие в текст.

Вцепившись в скользкую ручку каждая со своей стороны, девчонки дружно потащили перегруженную, капающую корзину вверх в угор, по тропинке... Их тонкие гибкие фигурки одинаково изогнулись, та направо, а эта налево, как на древней греческой вазе: прорезаны линией на красном, допустим на чёрном, блестящем лаке.
– Эх, красотульки мои! Так бы и запряг да и поехал бы, – любуясь, сказал нараспев Никодим, машинально почесав себе.
– Которую, Ника?
– Обоих, – под смех рыбаков, отвечает Никодим.
Ему что, ему можно: у него с позавчера жена в роддоме – на "скорой" увезли...

Рыбы они не пожалели: полная с верхом большая корзина. Тут и сиги, и сомы, и скарлатины, это новая рыба в наших краях, завезли, и сикаморы, и тутваснеты... много, много-много всякой всячины!
Девчонки тяжело несут.
– А тебе, Нат, кто нравится? Мне Никодим.
– А мне... а мне – никто!
– А что, так и не будешь знакомиться?
– А и не буду, так что? Постой, давай отдохнём маленько, – Наташа опустила свой край на траву, и Соня тоже последовала её примеру. "Графиня хренова... К труду не приучена с детства..."
– А я бы, знаешь что? – Наташа смотрит на подругу блестящими, прыгающими от смеха глазами. – Вот, говорят, есть две такие рыбки, корюшка и ряпушка. Что нельзя даже кушать, прежде не сделав так...
– Эй, с дороги! Куда под колёса? – кричит с преогромными усами возница, везущий барина в сером и с поднятым воротником – один нос оттуда и виднеется, из воротника. – Вот я вас как шишкану!
Коляска с грохотом пролетает мимо, пыля и подпрыгивая... Левое заднее менять пора, не доедет до Нижнего – нет, не доедет...
– Князь поехал Андрей в своё имение, – говорит всезнайка Соня. – У него там и караоке есть, только не попасть к нему... духовничает!
– Как это – духовничает?
– Много о себе понимает, книгами обложимшись. Машка рассказывала намедни за кофием, танцевала с ним по случаю годовщины воссоединения Сима и Хама.
– Ну?
– Да, говорит, так... Ещё поди-спать туда-сюда, а уже рок-н-ролл не могём: ноги в коленях плохо слушаются, – рассказывает Соня, переводя дыхание, пока они с Наташей волокут неподъёмную корзинку рыбную на двор, – дак, травма обеих конечностей под Австерлицем, что ли...
– Да ты чё... А так на вид и не скажешь, бодёр и гут.
– Все они гут... да вот, не жгут.
– Нет, а мне очень нравятся... князья, – покраснев, говорит Наташа. – Вот уже маркизы, те как-то не так... не очень...

И так занимался он, между прочим, вычуживанием, – процесс длительный и трудоёмкий – минутный, нудный, детальный (выцеживание) и даже болезненный, как всё технически задержанное, передержанное, утратившее в процессе бесконечных, то есть не кончающихся, оборванных до завершения, действий (вымучивание), процесс нужный, а не желанный, весь в свете и дыхании высшей цели. Цель эту он мог бы, пожалуй, и определить, именно как задержанный оргазм, второе явление себя, не в физиологическом плане, разумеется, но как обусловленный дисциплиной процесса экстаз; не только обусловленный, но и в большой мере созданный, сделанный вообще возможным.
Предисловие. Фразы из текста, не вошедшие в текст.

"А ничего так эта тёмненькая, – завернувшись в армяк, думает князь Андрей. – Вот эта светленькая... как-то не так, не очень... А эту тёмненькую я бы... тюрлю-лю-лю..."
Князь Андрей принимает вид быка, собравшегося бодаться, но увидевшего вместо быка – корову... А ведь это не тот макинтош, не комуфле, с огорчением думает он по-французски, по привычке думать по-французски, не прале-ля-ля!
Незапно (хорошее слово – незапно!) князь замечает, что возница уже давно искоса поглядывает в его сторону, шевеля усами...
– Чего тебе? Ананас?
– Дак вот насчот девок этих...
– Каких-каких... девок, – князь Андрей сделал большие глаза и повернулся в профиль: ну точно Вячеслав Тихонов в фильме "Война и мир"!
– Изволили приметить... Тута завсегда они скачут... то есть девки... Место такое: аномалия, что ли, магнитная... Н-но... заседатели, подлецы стриженые!
Он замахнулся, но не ударил... так только, пугнул для острастки духа и прыти.
– О том годе приезжал лозоходец Дробяжкин, по ентому делу, с полномочием... с ним четыре комиссара, – продолжал Ананас. – Исследовал всё как есть.
– Ходил, значит? С лозой?
– И ходил, и бегал, и всё при всём, ваше сиятельство. С лозой, с бузой, и побили его напоследок наши мужики хорошо – левую заднюю совсем вывернули, напрочь, ваш-сиятельство. Так и повезли в коляске его: нога на подвеске, а сам перегнувшись через борт, блюёт... Сказывали, так и проблювал всю дорогу до станции. Вот он открыл, что тут магнитная аномалия... девки бешеные.
Огромный накладной нос (не накладной, но кажется – накладной) наливается клюквенным соком, как всегда у него при слове девки. Они все ходоки, грустно думает князь, опять поворачиваясь анфас. Все бабники, и так далеки от просвещённого европейства... Я бы не стал здесь жить – но: подушки поправить... поднести воды-с! Это – сыновний долг, манускрипт, перле берле, шань-маньшань...
Коляска, гремя и подпрыгивая на грибах, уже въезжала в ворота замка. "Сегодня рыбный день, – повёл носом князь. – Хоть бы он костью, это, что ли..." Он вспомнил, что к ужину обещал быть Петруша, и на душе сделалось тепло и щёкотно: как в детстве, когда воровали конфеты из буфета...
Отец князя Андрея и других детей был японец и любил рыбу.

Форма характеризуется таким качеством, как неизбежность. Форма не есть результат умнОго делания, не конструктивно-идеальный эксперимент со стороны. "Оно" формируется, и "оно" же формирует. Содержание не отлично от формы, но и не рядоположно ей. Содержание – это мысленная форма, по отношению к форме естественной вторичная, не обязательная, а порой даже лишняя.
Предисловие. Фразы из текста, не вошедшие в текст.

– Щи, душа моя, сегодня были очень хороши, – Пьер с трудом ворочал языком.
"Всё-таки, трудно им, вернувшимся. Кабы не ковидка – так и жил бы в своём швейцарском захолустье, жопа в шоколаде фабрики Сакко и Ванцетти! А тут, на тебе: Россия! матушка!"
– Повар француз, – сказал князь Андрей и выпил стакан портвейна. – Наши так не могут. А они – они всё могут!
Он налил себе стакан портвейна.
– Да, – с трудом ворочая языком, сказал Пьер, – что они усвоили, то мы присвоили... помимо головы. Теперь маемся.
Он повернул большую голову актёра Сергея Бондарчука к окну. На дворе уже стоял вечер. Какие-то тени смутно маячили там, внизу...
– Хотел спросить у тебя, что это они делают там?
– Девок привязывают.
– А зачем?
– А мы зачем привязывали?
– А мы привязывали? Не помню... А зачем?
– А я помню, думаешь? Маленькие были, вот и привязывали... А няня как тебе?
– Няня?
Пьер вздрогнул...
– Няня, известное блюдо.
– Ах, няня... А я бы их всех топором поубивал, – оживился Пьер. – Мужиков только совращают! Брата моего в четырнадцать лет совратила. За границей уже давно гувернёры. А мы отстаём, как всегда...
Эх, и взял бы сейчас тебя самого за жопу... Князь Андрей весь завожделел. Да ведь ты же дурак, свет не производил, даром что масон. Поди застрелишь из пистолета, как Долохова. Вон и пистолет торчит... Да нет, это не пистолет.
Князь Андрей выпил стакан портвейна.
– На пути к себе... на долгом пути к себе, – сказал он, с трудом ворочая языком, – мы сначала попадаем... сначала не попадаем, а потом попадаем... в такое место, где нас нет, но где именно мы и есть... должны быть.
Он набычился...
– Стучат, – сказал Пьер.
– Нам скрывать нечего.
– Нет, в смысле стучат в пол. Уже десять?
Мобильник был один на всех, у женщины свободного поведения Терезы. Ей нужен был по работе. Если что, она стучала снизу в потолок.
– Ну, – напрягая голос, крикнул князь...
"Мужики идут! С деревень!" – отозвалось снизу...
– Мужики идут, с деревень, – перевёл князь Андрей для Пьера. – Коммен хир. Les moujik.
– Зачем?
– Мужик за хорошим не пойдёт.

Весь опыт мира, опыт не прожитый как должно, а скорее продуманный, а оттого и более яркий, более пронзительный, он пропускал через сито символических действий с такими же символическими фигурами, замещающими у него реальность; а впрочем, и всё замещало реальность, и фигуры, и действия, и цели, и средства, и пропущенный через сцену квазидействия и квазичувства опыт не становился личным опытом, но приобретал характер страдания о жизни и о мире, вернее, тоже квазистрадания. Следствием такой практики для живого человека могла стать, и стала, отчуждённость от жизни самой, и эта отчуждённость принимала угрожающие размеры и формы.
Предисловие. Фразы из текста, не вошедшие в текст.

– Да это... наши, с литобъединения "Лысые Горы". Свои ребята. Ты читал Колихалову? Нет? Зря! Умнейшая. На кафедре у нас. Заходите, мужчины. Лапти не снимайте. Не мыли сёдня – жена в отгуле, поехала к сестре. У неё сестре в Сестрорецке.
Вперёд вышел сермяжный простой мужик. В руке свёрнутая трубкой рукопись.
– Мишка Елизаров, – вполголоса сквозь зубы сказал Пьеру князь Андрей. – У меня в полку каптенармусом...
"Каптенармусом. Зна-аем вас, кап-те-нармусов..." Усмехаясь, Пьер навёл на мужика лорнет.
– Э... кхм. Ты, пожалуйста, начинай читать, Миша. Только с выражением. Если не трудно.
Пока чёрный мужик читал, с выражением, делая паузы на запятых, Пьер лорнировал его с ног до головы. "А н-ничего... так-то. Ляжки, пожалуй, покруче Наташкиных будут. Наташка что, Наташка самка. А тут человек пишущий. Надо бы его к нам, на литобъединение... х-хых, – Пьер заворочался на стуле и покосил до неприличия лорнет. – Рассмотреть... х-хых... да и... х-хых, х-хых!.."
Пьер налился кровью, как французский коньячный клоп. Князь Андрея, зная своего друга, искоса на него поглядывал. Но помалкивал...
Мужик читал, преодолевая угрюмое молчание двенадцати:
– "Гигантский конский череп ещё носит искажённые черты...
– Куда-куда носит? Ах, черты... извини, Миша... Продолжай, пожалуйста.
 – ...мёртвого поэта. Глаза его горят бледным гнилостным свечением."
– Акхм, – внушительно сказал князь Андрей. – Пожалуй, достаточно. И что? Вполне себе. Бодренько так. Михаил?
– Не печатают, – сказал мужик.
Он бережно свернул рукопись в трубу и, помешкав, задрал полу сермяги и засунул произведение коту под хвост.
Пьер заурчал плотоядно...
– Аргументируют?
Андрей налил себе. Посмотрел на свет, на уровне глаз, вздохнул: эх... была не была... Сократ пил – ничего...
– У черепа нет глаз, и это ещё... и не может носить черты. Что это дурновкусие и нелепость par excellence. И ещё: свечение не может быть гнилостным. Запах гнилостный, это да.
– Ну, не знаю, я ничего здесь не нахожу, – сказал князь Андрей. – Ты как, Петруша? Вполне себе да. Ведь вы черносотенец?
– Черносотенец, барин. Черносотенец.
– Ну, вот. Я поеду в Москву на той неделе, постараюсь пристроить в "Октябрь". По всем признакам вы их пациент... автор, – поправился скоренько князь.
Мужики загудели, их перебил высокий и тонкий голос Пьера. "Хриплый, злобный, тонкий" – было бы много литературнее, да вот не сочетаются тонкий и хриплый.
– Прекратить! – крикнул Пьер высоким... а, ладно: где наша не пропадала! или мы не русаки? – тонким и хриплым, вот, голосом крикнул. – Развели тут шахер-махер, понимаешь нет! Болотная. А ну! Русь! Слу-шай мою команду!
Двенадцать подтянулись...
Пьер продолжал орать:
– Впереди... кто впереди? Сколько вас? Двенадцать! Ах, двенадцать. Впереди – кто?
Мужики молчали угрюмо. Их молчание затянулось, становилось навязчивым, потянуло вдруг откуда-то гарью...
– У Терезки спирт есть, – послышалось? Нет, точно есть! Так, значит, к Терезке? На тёплые ноги! Барин в "Октябрь" пристроит, каптенармусы везде ко двору. Нам любая девка даст. Святая русская литература спиритусом сильна. Айда, ребята. Дима Быков рецензию напишет.
– Неужели повезёшь в Москву эту ахинею? – снисходительно скривился Пьер, когда сермяжные духоносцы ушли, гремя дембельскими подковками.
– Мне развеяться нужно. Томительно жить. Ох, Петруша! Хоть бы новый Наполеон... Ядром по яйцам... Тогда бы причина. А так что? Formale existenz. И ничего больше...

– Ахинея, вот ты сказал. Конечно, ахинея. А ты представь: есть такой ресурс как бы офигенный, на суперсерверах и всё такое, ну, скажем, mind.com. И всё-всё там уже есть. Вообще всё. Сто сортов колбасы. В открытом доступе, бесплатно, по клику – бери не хочу! Так один будет смотреть порнуху...
– Голых баб на анотхербейб, – подсказал Пьер.
– Как? Не бывал... а вообще-то...
– Да бывал, бывал, как не бывать, все бывали...
– Ну, вот. А другой по рубрикам лазать. А ещё кто-то получит доступ к редакторскому интерфейсу – логин, пароль... тоже – не подарок этот РИ: сырой, недоработанный... Ну и совсем уже когда топ, это кто скрипты читает. Но – читает только... Скрипты пишутся ТАМ.
Князь Андрей налил себе стакан портвейна.
– И к чему ты мне это рассказал?
– А к тому... А к тому, Петруша, что даже читающий скрипт, – или даже так: именно читающий, – он видит, что там одно, а то, что на сайте видит народ, обычный пользователь, и даже, будем говорить, чайник и ламер, да вообще любой, это совсем, совсем другое. Дистанция огромного... Принципиально разные вещи. И так и любой текст. Совсем не то говорится, что написано. И что читается. Поэтому лучше ничего не писать и ничего не читать.
– И перестанешь что-либо чувствовать, – сказал Пьер. – В твоих словах есть много правды. Хоть я и не понял почти ничего. Но и диабольское что-то – тоже есть. Скажи, друг: диабола – это частный случай параболы, или наоборот?
Князь Андрей выпил стакан портвейна. Он улыбнулся:
– Наоборот, конечно. Всё – наоборот...

И в это же время начал он, между прочими занятиями, заново "ломаться". Опять вышли на свет божий гантели, опять начались отжимания на кулаках, обязательно – на кулаках, на сейкен; и утренняя зарядка, ради обязательности своей отчаянно нелюбимая им, теперь в порядке разумного компромисса занимала любое свободное место в распорядке: утром так утром, днём, вечером, – когда захочется...
Прежние опыты работы над телом все прерывались или незаметно сходили на нет ввиду отсутствия зримого результата, условных бицепсов. "Ломаться" само по себе приятно, но ещё приятнее, если "ломка" находит своего зрителя. Впрочем, как говаривал тренер по карате, можно и в уме заниматься – мысленно делать движения, мышцы работают и в таком режиме... И всё-таки, нет-нет – да хотелось увидеть, хоть что-то. Всё сансара, да сансара, а нам бы одним глазком нирвану узреть, вот тогда бы и "ломаться" до скончания века.
Предисловие. Фразы из текста, не вошедшие в текст.

В редакции рукопись взяли, много благодарили, рассказывал князь Андрей. Попросили предисловие. "Я написал. Миху напечатали, а меня *уй. Уеду в Цюрих, к дедушке Ленину пиво пить. Попытаюсь пристроить в "Гоиш Цайт" за полцены. А может, Герцен возьмёт в "Колокол". Европа – страна наших предисловий."

"Это последнее што я слышал от мово лепшего друшка Ондрея."

Напоследок даём прямую речь. Одно, что надоел хуже редьки наш французский. А второе, уже хочется, так хочется чего-то прямого... нелукавого... во-во... До татаро-монгольского ига, до ярлыков на княжение. Спать подложив седло под голову. Жарить мясо, тонко нарезав, на костре в степи. С гиком, свистом – налетать по ночам на укомы, комбеды, парткомы... Молодость моя, аномалия.

Что сансара и есть нирвана, это он знал и раньше, но только не понимал как надо. А теперь понял, что переделка себя дело хорошее, но и чайку попить тоже не возбраняется. И вот теперь как раз всё и сложилось. И старое "ломание", уже и ненужное по большому счёту, для жизни, для "бицепсов", было просто-напросто включено в эту сансару как ещё одна чашка чая.
Предисловие. Фразы из текста, не вошедшие в текст.

– Был у меня друг, тоже меломан. Немецкий учил. Песню Джона Леннона "Mother" называл "Мотхер". При том, что ясно же слышно – Леннон поёт: "Мother"... нет, один хер "мотхер". У него знак на знак не находил. Потому что он воспринимал его в разных системах восприятия. Ну, грецкий орех я уже говорил. Вот, кстати. Орех – скорлупа или ядро? И то, и то? Да ведь разные же вещи. В разных системах разные. А в одной системе – одно... молотком шарахнуть... и – каша в голове... Ну, это уже резонёрство.


2020 г.