Джемалов-старший сдержал обещание, данное сыну. Пришёл к Кожиным с богатыми подарками и бухнул с порога: «У вас товар, у нас купец». Степан не сказал ни да ни нет, но гостей принял радушно, усадил за стол. Верку гонял в хвост и в гриву — в подпол за соленьями, к тётке Марии за самогоном, к Дарье за яблоками: у Кожиных шафран и антоновка, а Баяра Степану хотелось угостить коричными, а коричных ни у кого в деревне нет, только у Негубиных.
Дарья без слова насыпала в подставленную миску яблок, но Верка не торопилась уходить, чего-то ждала. Дарья посмотрела в её полные отчаяния глаза, проговорила нехотя: «Плакать тебе не об чем, дочка. Сватовство не свадьба, посидят, погуторят и уйдут. Это в старые времена дочерей не спрашивая замуж отдавали, а тебя отец любит. Не захочешь за Баллы пойти, нипочём не отдаст. Что ты голову повесила? Тебе восемнадцати нет, в загсе не распишут. А за год много воды утечёт».
Верка слушала, кивала, под конец даже улыбнулась. Пробормотала скороговоркой «Спасибо, тётка Дарья!» и убежала, мелькая тонкими ногами.
А вечером стояла перед Баллы, крутила лямку сарафана, бросала в лицо злые слова:
— Вы об меня глаза не мозольте. Я за вас не пойду, другого люблю. — Забывшись, перешла на «ты», добавила с издёвкой: — Сам побоялся прийти, отца подослал. Жених…
Баллы молчал, скрипел зубами. А сердце таяло от нежности к этой девчонке, красивой даже когда злится. Пусть говорит что хочет, всё равно она будет принадлежать ему. И любить будет. Воодушевлённая его молчанием, Верка продолжила, упёршись руками в бока:
— Мимо дома моего не ходи. Увижу, отцу скажу.
— Посмотри на себя. Стоишь как баба на базаре, руки в боки, и базланишь языком, — не выдержал Баллы.
Он родился в Туркмении, в городе Мары. Учился в Санкт-Петербурге, в Государственной Академии ветеринарной медицины, практику проходил в посёлке Дубровицы, в Федеральном научном центре животноводства, по-русски говорил почти без акцента, матерился виртуозно, да нахватался «диалекта» от деревенских. И теперь с удовлетворением смотрел, как краснеют Веркины щёки. Удар попал в цель.
Не позволив себе улыбнуться (девушка сочтёт улыбку издевательством, а он этого не хотел), Баллы продолжил:
— Что ты ему скажешь? Что люблю я тебя, в снах вижу, о тебе одной мечтаю? Что подарками засыплю, коня подарю, какого сама выберешь? Что жизнь твою цветущим садом сделаю? Это отцу скажешь?!
— Скажу… — Верка замолчала, подыскивая ответ. — Скажу, что ты меня трогал. За овин затащил, а я вырвалась и убежала!
— Ты!.. Ты… — задохнулся Баллы. — Я тебя словом не обидел, пальцем не тронул! А тронул бы, не вырвалась. Видала? — Вытянул перед собой руки, сжал в крепкие кулаки. — Смотри. — Поднял с земли толстую ветку, легко переломил пальцами. — Если б за руки тебя хватал да удерживал, синяки бы остались. А у тебя ничего!
Верка посмотрела на него с вызовом. Поднесла ко рту руку и вцепилась зубами повыше кисти, потом проделала то же с другой рукой:
— Теперь будут синяки. Я ещё наделаю. И скажу, что это ты!
— Для кого стараешься, Вера? Руки себе портишь. Не любишь, так скажи, я пойму. А кого любишь-то? — спросил Баллы.
И ей бы промолчать, а она ответила:
— Я Егора люблю. Не тебя.
Ушла от него с гордо поднятой головой, чувствуя себя победительницей. Шагала по краю овсяного поля, поднимая босыми ногами тёплую пыль. Новые, подаренные отцом туфли несла в руках. Зачем она их надела? Покрасоваться перед Баллы, подразнить его? Он её и босую любит, без туфель. «А я люблю Егора!» — сказала себе Вера. Ей страшно хотелось оглянуться: смотрит ей вслед Баллы или не смотрит?
Хотелось, чтобы смотрел. Чтобы схватил за руку и держал, не отпускал, пусть даже синяки останутся! Она наденет платье с длинными рукавами и ничего не скажет отцу.
Баллы гордый, догонять её не станет, с места не сдвинется. Он старше Веры на одиннадцать лет. И умнее на одиннадцать лет. Егор бы сейчас бежал за ней как собачонка, в глаза засматривал, прощения просил… А за что прощать? За чувства? Вспомнились Дарьины слова: «Сердце своё слушай, девонька. Оно не обманет, правду скажет».
— Я Егора люблю, и он меня любит, — сказала Вера сердцу. Слова подхватил ветер, унёс в поля. А сердце молчало.
Этой ночью Вере снился Баллы. Будто лежали они в высокой траве и Баллы целовал прохладными губами её запрокинутое к небу лицо. Губы были настойчивыми, а руки сильными и нежными.
ПРОДОЛЖЕНИЕ http://proza.ru/2020/08/02/201