Дни сливались в недели, которые привычно складывались в месяца, но жизнь в Долине уже не была прежней. Оные полностью заняли всю территорию, проникли в каждый дом, обшарили каждый угол. Больше всего их интересовали продукты: молоко, мясо, сыр, хлеб, овощи — всё, что оные находили, они забирали себе, погружая в дребезжащие машины, которые с рыком срывались с места, оставляя после себя облака пыли и ужасную вонь.
— Жители Долины, не бойтесь! Мы не воры и не убийцы. Мы пришли вас спасти и защитить от той сущности, которая долгие годы порабощала эти прекрасные земли. В мире произошло слишком много всего: большинство городов разрушено, моря и реки отравлены, целые континенты ушли под воду, человечество практически уничтожено, лишь немногим удалось выжить. Нам пришлось сплотиться и, невзирая на прежние предрассудки, плечом к плечу встретить опасность. Вы, конечно, ни о чём подобном не слышали, живя в заточении под гнётом кровожадной твари, которую назвали богом! Теперь вы свободны, но вам придется научиться жить заново. Заново вместе с нами, такими же людьми, как и вы.
Те слова генерала не многим в Долине придали уверенности: одни плакали и молились, вопрошая Бога о том, почему он их покинул; другие вступали в схватку с оными, пытаясь отбить запасы муки и картофеля; третьи молчали, совершенно не понимая, как могло такое случиться, что есть ещё второй мир, в котором тоже жили… живут люди? Впрочем, это всё относилось к выжившим, ведь большинство обитателей Долины погибло. Нет, не от пуль оных и не от божьего гнева, когда серебристый столб взмыл к небесам и упал на Долину, уничтожив Дом Боли и Милосердия, птичник и Дом Исцеления вместе с травохранилищем. Оные принесли с собой лютую скверну, от которой умирали целыми семьями…
— Эта та свобода, которую ты хотел, Марк? — закидывая на плечо очередную полную спелых яблок корзину, спросил Фортунат, косясь на оного человека, который завороженно смотрел, как под тяжестью сочных плодов гнуться к земле ветви деревьев.
— Ты не видел всего, чего мне довелось повидать в этом Храме, — хмуро отозвался Марк, изо всех сил скрывая своё раздражение. — Нам ещё до вечера таскать эти проклятые яблоки, поэтому лучше замолчи и побереги силы.
Их бесконечные споры о том, что было бы лучше — если бы Бог победил или так, как сейчас — изрядно помотали нервы обоим, поэтому Марк лишь прибавил шаг, неся в руках тяжёлую корзину, которую когда-то в своей мастерской сплел Захария. Фортунату ничего не оставалось, как согласиться, и он поспешил вслед за Марком, на ходу вытирая льющийся со лба пот. Теперь у каждого жителя Долины на тыльной стороне ладони стойкой краской был нарисован особенный знак, похожий на перечеркнутый двумя линиями треугольник. Некоторые пытались оттереть этот рисунок: слюной, мыльным корнем, песком. Самое большее, что им удавалось, только немного размазать чернила. Жители Долины не знали, что это были чернила армейских стандартов, специально разработанные так, чтобы их нельзя было смыть, зато твёрдо уяснили одно — людей, помеченных таким образом, было запрещено выпускать из Долины. Для их же безопасности, как сказал один человек, который у оных был за целителя. И после этого все жители были помещены на карантин.
Скверна, которую принесли с собой оные, началась внезапно и выкосила много народу. Погиб брат Ахаз с сыновьями, умер пастух Миддлмор и Сильван-пчеловод. Целители оных пытались спасти их: давали какие-то кругляшки, которые следовало быстро глотать и запивать водой; кололи руки маленькими иголками с прозрачными штучками на концах, через которые в руки поступала прозрачная жидкость. Как объясняли оные, бояться не стоит, ведь это всего лишь антибиотики, но большинство жителей, как считал отец Марка, умерли именно от этих лекарств.
Как ни странно, но ни Фортунат, ни Марк не заразились. Старожилы поговаривали, что парням повезло потому, что их накрыла сень Божья, так как они слишком много времени провели в Храме и удостоились милости апостольского благословения. Хоть Марк и пытался рассказывать им о всех ужасах, которые видел своими глазами, но ему мало кто верил, ведь настоящие ужасы теперь наяву происходили с каждым из них.
Вместо Божьей силы границы Долины теперь охраняли вооружённые до зубов солдаты, одетые в защитные комбинезоны и каски. Вместо Слова Господа теперь были приказы оного генерала, который единолично устанавливал порядки в Долине. К слову, к местным он действительно хорошо относился, даже устроил публичный трибунал и расстрел двух солдат, которые напали и осквернили дочь мельника, Азу. А вот Марьянка, на руку которой так и не надел свадебный браслет Марк, напротив, наперекор всем ушла из дома родителей и поселилась в палатке солдата, молодого парня по имени Дон, называя его при всех мужем.
Оный вожак приказал всем обращаться к нему «генерал Уитмен» и строго следил за тем, чтобы в Долине был порядок, а съестные припасы просто так не расходовались. Урожай по-прежнему собирали жители Долины, возделывали поля и пекли хлеб тоже они, просто-напросто потому, что оные это совсем не умели и не собирались учиться. Продуктов на всех не хватало, и на каждого взрослого работника генерал Уитмен определил норму, детям — половину от нормы родителя, а за распределением строго следили солдаты специальной бригады.
Взрослое население Долины роптало, но так и решалось открыто выразить свой протест, а лишь день за днём выходили работать в поля, в сады, в мастерские. Ловили рыбу, собирали яйца в уцелевших курятниках, пекли хлеб и… львиную долю всего отдавали жадным и вечно голодным оным.
***
Солдат был всё ближе, он что-то говорил, но от волнения Фортунат не мог разобрать ни одного слова. Он попытался приветливо помахать солдату рукой, виновато пожать плечами: «Мол, простите, а можно мне здесь пройти?». Однако у него получилась какая-то невразумительная пантомима, отчего солдат вскинул штурмовую винтовку и угрожающе предупредил:
— Стой где стоишь! Иначе мне придётся применить силу.
— Я… не… — пролепетал Фортунат, нервно поправляя тяжелую неудобную каску. — Я только…
— Покажи левую руку!
— Прошу вас… — виновато опустив голову, произнёс Фортунат, а ведь раньше ему казалось, что это очень хорошая идея. Идея сбежать, своровав военную форму у оных…
Солдат поднял кверху винтовку и замахнулся, словно решил ей насмерть забить Фортуната, а тот даже не знал, хватит ли сил сопротивляться, если вдруг солдат попытается.
— Пошёл вон отсюда. Вас приказано не выпускать! Если ещё раз увижу тебя где-то поблизости, то отстрелю яйца и скажу, что так и было. Понятно тебе, божье дитятко?
— Понятно. Простите… — Неуклюже переставляя ноги в жутко неудобных ботинках, Фортунат медленно пошёл прочь, украдкой косясь на бронированную машину, на крыше которой было установлено достаточно пулемётов, чтобы за считанные секунды искромсать его тело.
***
— И о чём ты только думал? Как вообще могло придти в голову…
— Тихо, святоши! А то выгоню к чёртовой матери! — грозный военный в полной боевой форме медленно прошёл мимо, нарочно грубо задевая локтем поникшего Марка. — Сказано «не высовываться», вот теперь придется твоему дружку маленько тут поостыть.
Фортунат вцепился в прутья решётки, как будто хотел сломать её и наброситься на солдата, который с наглым видом прошёл в конец коридора и остановился, всматриваясь в темноту второй камеры.
— Безумием было ожидать, что тебе удастся уйти! — прошептал Марк, вплотную приближаясь к решётке. — А теперь что нам делать?
— Ждать, когда меня отсюда выпустят. Я снова попробую, — фыркнул Фортунат, с вызовом посмотрев на Марка. — Я не могу больше оставаться в Долине. Оные её уничтожили, как только Бог смог допустить эти зверства и за что нас покинул?..
— Нет никакого Бога и никогда не было! Я же рассказывал?! Там, в Храме, жил кто-то другой! Я всё видел!
— Так, в чём дело, блаженные? — прислушавшись к разговору, рявкнул солдат. — Я же ясно сказал, чтобы ты заткнул свою пасть?
— Простите, я больше не буду, — скороговоркой пробубнил Марк, быстро проталкивая сквозь прутья хлеб и кусочек засохшего козьего сыра. — Я только пришёл навестить друга…
***
Спустя десять минут он уже плелся по когда-то привычной дороге, которую теперь расширили оные, чтобы было удобней разъезжаться машинам. Фортунат прав: Долину уничтожали, застраивая военными бараками и другими уродливыми строениями; безмятежную бухту Синего моря, не столь давно богатую рыбой, заполонили покрытые ржавчиной корабли оных; бегущая с гор речка с чистейшей водой, из которой жители Долины всегда беспрепятственно брали воду, теперь была оккупирована военными для контроля, потому что питьевая вода в их мире ценилась дороже человеческой жизни. Овощных грядок стало больше — оным нужны свежие овощи, плодовые деревья в садах были пересчитаны и занесены в специальный реестр — оные любили порядок, а многие из них до этого времени ни разу не ели настоящих груш и оливок; мельница работала без остановки, перемалывая годовой урожай пшеницы, которую жители Долины бережно хранили в амбарах, но оным всегда нужен хлеб. Лошадей посчитали бесполезной роскошью — оные развозили всё на машинах, а местные жители так и не смогли отстоять этих благородных животных — их безжалостно забили, увозя свежее мясо далеко за пределы Долины. Зато полностью преобразили конюшни: поставив там перегородки с решетками, оные организовали что-то вроде тюрьмы для тех, кто отказывался следовать новым правилам.
«В чём смысл нашего освобождения? Ведь генерал Уитмен в каждом своём выступлении говорит, что оные нас спасли и освободили… — думал Марк, стоя с миской в руках в очереди на ужин. — Сегодня опять пресная каша, которую мы раньше только курам варили. Но нас тут хоть кормят утром и вечером, а вот Фортунат голодный… Разве может человек продержаться на куске хлеба и горсточке чечевицы, которые выдают раз в день? Надо мне завтра к амбарам сходить и достать ему что-то поесть. Эх, хорошо бы там опять дежурил Леона».
***
— Надо уходить, Марк! Мы все здесь сдохнем, надрываясь на работе и наблюдая, как оные высасывают из Долины последнее, — потрогав распухшую скулу, куда напоследок его ударил тюремный охранник, в очередной раз повторил Фортунат. — Они нас за скотов держат. Прямо, конечно, не говорят, но я многое понял, пока сидел в нашей бывшей конюшне. Мы работаем на них, как рабы, а взамен получаем миски с помоями два раза в сутки и постоянные лживые речи оного генерала.
— А помнишь, как ты сам рвался встретиться с оными? — он прислушался к глухому рокоту в небе: наверное, на вертолете прибыла новая партия оных. Возможно, и на этот раз раненые, которым надо отъесться, выспаться, отдохнуть и подлечиться, дыша целебным воздухом Долины, как местным объясняли солдаты.
— Помню, потому что был дураком, — отозвался Фортунат. — Мне жаль, но я видел и слышал достаточно, чтобы испугаться… чтобы понять.
— Что понять?
— Что оные не остановятся, пока не уничтожат Долину. Мы им нужны до тех пор, пока можем работать, пахать землю и сеять, собирать урожай, который они отбирают. Слишком тяжело жить рядом с теми, кто убил мать, отца, разрушил твой дом и отравил всё близкое и дорогое.
— Но то, что мы называли Богом, было ужасно. Оно убивало нас, жрать детей…
— Оные тоже нас убивают, только медленнее. Но по крайней мере Господь нас защищал от этого сброда, было много еды, мы не знали, что такое лечь спать с урчащим от голода животом. Жрецы меня наказывали проповедями в Доме Боли и Милосердия, оные посадили за решётку в конюшню; Господь повелел жрецам воспитывать за провинности ударами палок, а оные морят нас голодом… до сих пор помню, как в соседней камере Селиван и Антоний дрались за кусок хлеба. Раньше я даже представить не мог, что из-за еды мои соседи начнут друг на дружку кидаться.
— Мне страшно, Фортунат, очень страшно. Что ждет тебя, когда ты уйдешь из Долины? — еле слышно прошептал Марк. — Но, пойми, Бог ещё страшней, он не человек, апостолы — это не люди. А оные такие же люди, как мы, только очень злые и жадные.
— Ты не пойдешь со мной, Марк? — вопросом, которого оба боялись, резко оборвал рассуждения Фортунат.
— Нет, я не могу бросить родителей, братьев, сестру, бабушку, — отвернув лицо к деревянной стенке дровяного сарая, в котором они тайно встречались каждый вечер, тихо произнёс Марк. Он был твёрдо уверен, что должен остаться здесь и работать, даже если это занятие иногда казалось ему бессмысленным и отвратительным.
— Ты мой единственный выживший друг. У меня, кроме тебя, больше вообще никого нет, — подняв голову, Фортунат посмотрел на него и обречённо вздохнул. — Я не могу просить и тем более что-то требовать, но твоя семья — одна из немногих, кто уцелела. Они будут вместе, а у меня никого не осталось.
— Я не могу уйти с тобой, Фортунат, — Марк закрыл глаза, не в силах видеть разочарование и отчаяние на лице Фортуната, которые он больше не пытался скрывать. — Я поговорю с отцом, и ты сможешь…
— Смогу что, Марк? Жить не в общей комнате, которую выгородили в бывшем Доме Покаяния, а ютиться вместе с вами и семьей Иова в его доме, потому что ваш разрушен солдатами? — сжав кулаки, Фортунат поднял их кверху. — Может, при Господе и апостолах было не все хорошо и справедливо, но по крайней мере мы не болели и не голодали, а с оными будет только хуже, поверь. Они уничтожили свои земли, но теперь не уйдут, пока не превратят нашу Долину в бесплодную пустыню!
— Вдруг по ту сторону будет ещё хуже? — Марк в отчаянье бросился к Фортунату, но тот внезапно резко его оттолкнул.
— Быть может, да. А быть может, и нет. Откуда мне знать? Тут я вижу и знаю, что происходит, а там… Там у меня хоть будет надежда и, наверное… выбор умереть на свободе.
***
«Продолжай! Иди, шаг за шагом, или умрёшь», — повторял Фортунат, перемещаясь среди груды камней, оставшихся от практически полностью разрушенного Храма, приближаясь к скорбным руинам Небесной Церкви.
Брошенные тяжелые погрузчики оных, груды мусора, под ногами пустые гильзы… Тишина, глубокое безмолвие отчаяния. Фортунату казалось, что Храм ещё существует, Бог ещё не погиб, но оные уже вовсю избавлялись от следов своего преступления. Теперь, глядя на покрытые пылью развалины, он понимал, что у каждой вещи или явления есть свой срок. Ничто не может работать и служить бесконечно: или его уничтожат, или просто сломается… А ещё Фортунат отчётливо понял, что бессмысленно заражать других своими надеждами, даже если это тот человек, которому ты больше всего на свете доверяешь и любишь как брата.
По-прежнему прячась среди камней, он прошёл ещё дальше, ощущая холод ночи и пустоту — как снаружи, так и внутри своего разбитого сердца. Оные не охраняли Храм, полагая, что жители Долины побояться ходить сюда ночью. А может, и сами чего-то боялись, но для Фортуната это совершенно не имело значения — он решил и обязательно выйдет отсюда. Ещё с детства Фортунат помнил, что в Священной Книге Земной и Небесной Печали вскользь упоминалось про тайные тропы, через которые Бог проникает под землю, но тогда он воспринимал всё буквально, а потом после подслушанных разговоров в конюшне понял, что оные действительно нашли некий проход внутри Храма и теперь планировали расчистить и расширить его.
Фортунат еле успел пригнуться к земле: тяжелые шаги, очертания высокой мужественной фигуры на фоне ночного неба, подсвеченного бледной луной.
— Живее! — громкий окрик, и мимо затаившегося Фортуната прошёл отряд из восьми солдат, среди которых шёл Он… Некромант, последний апостол, единственный выживший Божий Слуга. — Генерал ждать не любит, так что, если не хочешь опять в этот вонючий склеп, двигайся поживее.
— Вы ещё пожалеете, — угрожающе прорычал Некромант, стискивая в кулаки скованные за спиной руки. — Мой Бог вернётся.
— Мы уже пожалели, что у нас нет приказа убить тебя прямо сейчас! Шевелись, твои жрецы сейчас мы, а боженькой для тебя скоро станет Уитмен. Уж он-то выбьет из тебя всё дерьмо.
Непрошеные слезы застилали глаза, Фортунат зажимал ладонями рот, чтобы не закричать и не броситься следом. Почему-то сейчас сама мысль о том, что он навсегда покинет Долину, стала поистине невыносимой. Что ему предстоит? Идти, словно вор, скрываясь в ночной темноте? Карабкаться по высоким горам? Преодолевать вплавь быстрые реки? А если будет много дорог, какую ему лучше выбрать? Он не привык решать такие задачи, особенно понимая, что это вопрос жизни и смерти. Мало кто в Долине вообще, если честно, к такому привык…
— Т-ш-ш-ш… — рассерженный шепот на ухо, и жесткая рука крепко хватает Фортуната за волосы, пресекая малейшие попытки сопротивления. — Ты куда?! Не вздумай за ними пойти! Он тебе не поможет. Никому из нас больше ни один апостол не будет защитой.
— Они и раньше-то никогда нас особо не защищали, — услышав знакомый голос, Фортунат сразу затих.
— Защищали, просто мы не обращали на это внимания, слишком полагаясь на Божью волю и Книгу, — выдохнул Марк. — Я рассказал отцу… В общем, он полностью меня поддержал и сказал, чтобы я немедленно уходил. Не бросал тебя, Фортунат. В этом мире одиночкам не выжить.
— Ты рассказал?.. Но нас же будут искать?!
— Только отцу, Фортунат. Только отцу. Он нас не выдаст, моя семья выживет, а я ухожу вместе с тобой.
Фортунат обернулся и посмотрел на мрачное чрево тоннеля, который казался сейчас глубинами холодного подземного царства. Спускаться туда было страшно, но ещё страшней оставаться в Долине и ждать, когда их найдут и, быть может, казнят за нарушение правил.
***
Сколько они ползли, сбивая в кровь колени и локти, трудно было сказать, но каждый раз падая от усталости и засыпая, оба постанывали от разрывающейся боли в мышцах и сухожилиях. Фортунат не переставал благодарить Марка за то, что он всё-таки отважился пойти с ним, даже не представляя, как бы он один выжил в этом мрачном тоннеле без воды и еды… А Марк… Марк всегда был умнее и предусмотрительней, поэтому всё это время они питались кусочками хлеба и вяленых яблок, отхлебывая понемногу из кожаной фляжки, которую Марк наполнил чистейшей водой из реки. Оба почему-то твердо уверились, что последний раз в жизни пьют такую вкусную воду.
Наконец показался просвет, и, дрожа от голода, холода и боли, Марк вылез наружу, из последних сил протягивая руку замешкавшемуся Фортунату. Разминая затёкшие мышцы и жадно хватая ртами немного кисловатый воздух, оба в конце концов огляделись. Свершился ли конец света или нет, но вокруг было очень красиво. Длинные горные хребты, словно чешуйчатые змеи, тянулись справа и слева. Заросшие кустарником склоны, но вот только листва какая-то блеклая, вялая, словно её прожевали и выплюнули.
— Смотри, какое небо, Марк. Стальное, как будто бы твёрдое, и в то же время хрупкое, как те маленькие и большие колёсики, которые мы с отцом готовили в кузне, чтобы заменить старый механизм на главных вратах Храма Господня.
— Да, небо тут очень странное, но нам нужно спешить, пока нас не хватились, — сказал Марк, растирая ноющие суставы на пальцах. — И надо подумать, как избавиться от этих проклятых меток, что нам поставили оные. Не ровен час, ещё обратно в Долину вернут.