Увлечение поэзией, Есениным, а затем и самостоятельная творческая деятельность, свели меня со многими поэтами и писателями нашей необъятной страны. Помню свой первый приезд в Константиново на родину Сергея Есенина. В июле нашу семью постигло страшное горе - мы потеряли сына, а затем сами попали в аварию. И вот теперь, спустя некоторое время, светлым сентябрьским днем, прогуливаясь по тихим, деревенским улочкам Константиново, на какое-то мгновение я отвлекся от мрачных мыслей.
Немало написано о том, где жил и творил великий поэт, о той природе, которая его окружала. Константиново уже примечательно тем, что расположено на крутом берегу Оки, откуда открывается прекрасный вид на дол с пасущимися коровами и лошадьми, перелесками и зубцами мещерских лесов. Не преувеличу, если скажу, что при виде всего этого, я испытал настоящее потрясение. Хорошо и точно об этом сказал Юрий Прокушев: «Поверьте, с константиновских холмов просматриваются такие неоглядные дали и видится такой бездонный голубой небесный купол, что на какое-то мгновение ты чувствуешь себя не на земле, а как-бы во вселенной, в центре мироздания»...
Таких вылазок в Константиново было несколько и большей частью в праздничные октябрьские дни, когда родился поэт. На одном из праздников я познакомился со Светланой Ивановной Шишаевой, которая и свела меня со своим супругом – известным русским писателем Борисом Михайловичем Шишаевым. С Борисом мы довольно быстро нашли общий язык. И забегая вперед, скажу, его житейская хватка и профессионализм, трудоспособность и преданность любимому делу помогли мне открыть глаза на многие вещи. К тому времени Борис Михайлович почти безвыездно жил и работал в своем Сынтуле и частые визиты с последующими просмотрами отснятых мною фильмов и фотографий, вносили хоть какое-то разнообразие в его жизни. Напоминаю, шли сатанинские девяностые: бомбили Югославию, страну сотрясали сепаратистские, предательские лозунги, призывающие к всеобщему покаянию и обособлению. Бессонными ночами мы обсуждали положение в стране и за рубежом, а днем нам иногда удавалось «встряхнуться» и на какое-то время позабыть все житейские неурядицы и страхи. Борис Михайлович очень болезненно и чутко реагировал на все события, происходящие на просторах бывшего Союза, что конечно же отразилось на его здоровье. Помню, как поздними зимними вечерами Борис тихим, хрипловатым голосом, рассказывал о своих встречах с Николаем Рубцовым...
Неожиданно, во всей своей пронзительной силе, живо и рельефно, вставал образ самобытного руского поэта. Яркая, негасимая звезда Николая Рубцова, взошла еще в середине шестидесятых и не угасает поныне. Много на Руси добрых, значимых поэтов, но таких как Пушкин, Есенин, Тютчев и Рубцов, пожалуй и не сыщешь... Позже мне удалось встретится и с другими русскими писателями и поэтами, хорошо знавшими Николая Рубцова. Это были алтаец Василий Нечунаев, вологжанка Нина Груздева и москвич Станислав Куняев. Побывал я и на родине поэта, на вологодчине. Помню долго бродили по Вологде с Ниной Груздевой и большей частью по тем местам, где когда-то гулял Николай Михайлович. Вышли на набережную реки, откуда можно было полюбоваться знаменитым Софийским собором и церковью Александра Невского. Здесь же, на набережной, стоит памятник Николаю Рубцову. Уже возвращаясь домой к Нине Груздевой, мы остановились подле пятиэтажной хрущевки, - последнего пристанища Рубцова. Скромная мемориальная доска установленная на стене этого дома, говорила о том, что здесь трагически оборвалась жизнь великого русского поэта.
Почти три дня город заливали дожди и мне, фактически, пришлось ехать на кладбище в непогоду. Отыскав могилу поэта и положив к надгробию букетик цветов, я присел на краюшек скамейки и какое-то время, сидел молча. Низкое, серое дождливое небо, словно бы оплакивало участь этого человека. У основания памятника были начертаны следующие слова: «Россия, Русь! Храни себя, храни!»...
Тридцатипятилетний Николай Рубцов разделил трагическую судьбу своих предшественников – Александра Пушкина и Сергея Есенина, уйдя из жизни столь рано и не по своей воле. Когда же мы научимся защищать своих пророков? И почему в России до сих пор так и не научились беречь самое ценное, самое дорогое, – жизни наших соотечественников... Я возвращался с кладбища угнетенным, с чувством горькой, невосполнимой утраты, и уже в автобусе, глядя сквозь заливающие дождем стекла, на желтые и понурые поля, слышал все тот же, проникновенный голос:
- Так что же нам делать? Узнать интересно
- А ты, - говорит – полюби и жалей,
И помни хотя бы родную окрестность,
Вот этот десяток холмов и полей...
Вечером того же дня из-за плохой погоды, приковавшей нас к месту, Нина Груздева с какой-то особой хитринкой произнесла:
- Сейчас к нам придет очень интересный и дорогой гость!
- Опять сюрприз? Нина, вы меня интригуете: вчера мы посмотрели петровский музей, где состоялась встреча с поклонниками рубцовской поэзии; сегодня была экскурсия по городу, а что же такое намечается сейчас?
- Немножко терпения и вы все узаете! – все так же заговорчески произнесла Нина.
Буквально через несколько минут раздался звонок в дверь. На пороге дома стояла уже немолодая женщина, небольшого росточка, русоголовая, с простой прической в удлиненном темном платье и светлой кофточке.
- Саша, познакомьтесь – это Александра Белова!
- Белова? Но я знаю писателя Василия Белова, - словно бы оправдываясь произнес я.
- Так это же его родная сестра, Шура!
- Вот те на!..
Мы поздоровались, обменявшись несколькими фразами. Я внимательно посмотрел на сидящую рядом знаменитость, конечно, может быть не столь интересную, как ее брат, но все же.
- Саша, а я ведь тоже пишу. Хотя брат ругается: «Не смей, говорит, позорить мое имя!» Даже тетрадку с моими сочинениями порвал, но я знаю себе цену! Я вам подарю свою книгу: рассказы простые, но только на первый взгляд.
Я поблагодарил Александру. Тем временем скипел чай и мы сели за стол. Начались расспросы, не обошлось и без шуток, и как говорится, градус настроения был поднят на должную высоту. Александра, Саша, Шура, как ее называли подруги, изучающе посмотрела на меня из под бровей, словно собиралась задать какой-то каверзный вопрос. Вела она себя непринужденно и даже озорно:
- А знаете Саша, я, кажется, начинаю в вас понемногу влюбляться, а потом, через какое-то время, опять разлюблю. Я всегда так – влюбляюсь в человека, а потом разочаровываюсь.
И она засмеялась. Я понимающе, в знак согласия, кивнул головой. Мы еще довольно долго сидели за столом и вели беседы, а город в это время заливал такой не летний, августовский, дождь.
- Ну вот, мне пора идти. Провожать меня не надо, я тут рядом.
Мы попрощались. На следующий день, еще раз прослушав записи с голосом Николая Рубцова, я начал собираться в дорогу. Нина вызвалась проводить меня до остановки, что подле ее дома по улице Герцена.
– А знаете, Саша, что я вам скажу? – доверительно произнесла Нина. – Как-то Николай спросил меня: - «Тебя кто-нибудь любит?» - «Да!» - ответила я. «А меня никто», - с отчаянием произнес Рубцов.
Я поцеловал Нину Груздеву и пожелал ей счастья.
– Приезжай, Саша, один или с семьей, места на всех хватит. Я вам комнату отдам – живите сколько хотите!
В это время подъехал автобус и мы расстались.
* * *
В 2006, в начале года, я потерял мать. Отец умер пятью годами ранее и чувство сиротства не покидало меня все это время. И даже в России, куда я приехал, чтобы проведать родительские могилы, родню и друзей, не смогло развеять той печали, которая крепко овладела мной. Я не находил себе места, а потому, чтобы хоть как-то развеяться, решил посетить московский зоопарк. На какое-то время мне удалось отвлечься от мрачных мыслей и набегавшись по зоосаду, я присел на скамеечку, чтобы перевести дух. Мимо меня проходили толпы прохожих, за которыми я время от времени наблюдал, но и это занятие мне скоро наcкучило, и прежнее чувство неразделимой тоски и печали еще более усилилось: словно бы я находился не в центре большого города, а где-нибудь на необитаемом острове. Перебирая в памяти последние мгновения встречи с друзьями, я не находил успокоения, а мои отношения с братом, увы, нельзя было назвать идеальными, - слишком разные мы по натуре. Разбередив себе душу и основательно умаявшись, я незаметно для себя задремал. Сейчас уже не помню, что снилось мне, только вдруг, прорвавшись из небытия, я услышал материнский голос: «Сынок, не грусти, не тоскуй – я с тобой». Моментально очнувшись, я рассеяно посмотрел по сторонам, невольно поверив в реальность произошедшего. Ведь это была мама! Я не мог ошибиться, я слышал ее живой голос!.. Скептики скажут, что все это плод моего больного воображения, что подобное уже бывало со многими и причина тому – нервное перенапряжение да и только. Не знаю, но все произошедшее, я воспринял как добрый знак свыше, и образ матери уже не покидал меня. Буквально через несколько минут я успокоился, моментально приняв решение.
У меня оставалось примерно неделя отпуска и я не колеблясь решил ехать на север страны, а именно в Карелию. Четырьмя годами раньше, вместе с семьей, мы посетили древний Валаам, а теперь я надеялся увидеть своими глазами памятник средневековому деревянному зодчеству - Кижи, где собрана значительная колекция деревянных церквей и прочих хозяйственных строений. Ехать пришлось до Петрозаводска – столицы Карелии. Уже в дороге я познакомился с молодым попутчиком, который оказался заядлым охотником. Он и поведал мне историю об этом богатом на историю, заповедном крае. На всякий случай этот участливый молодой человек, дал мне свой адрес: «Мало ли что, - пояснил он. - Вдруг возникнет проблема с жильем. А по приезде, лучше всего перекусить в кафе «Кивач: здесь недорого и вкусно»...
Поезд прибывал по расписанию рано утром. Распрощавшись с попутчиком, я отправился пешком по нужному адресу. Стояли июньские погожие деньки и прогулка по этому русскому городу, доставила мне истинное удовольствие. Как и все северные российские города, Петрозаводск отличала чистота и уют, а ее жителей, культура и обходительность. Плотно закусив в «Киваче», я отправился в сторону порта.
«Город стоит на самом берегу Онежского озера и был основан, как и Петербург, в 1703 году. Население его составляет триста тысяч жителей. В Петрозаводске имеется четыре театра, два ВУЗа, консерватория, несколько машиностроительных, судостроительных заводов и деревоообратывающих фабрик». Все эти знания мне удалось почерпать из справочника-путеводителя. Благополучно добравшись до порта, где установлен памятник его основателю – Петру Первому, я взял билет на катер сообщением: Петрозаводск – Кижи и уже в одиннадцатом часу, отбыл на маршрут.
Плавание по Онежскому озеру, до места назначения, составило час с небольшим. И вот уже впереди замаячил живописный берег знаменитого острова с многочисленными куполами церквей, хозяйственными постройками и пришвартовавшимися пароходиками. Высадка на берег, затем короткая справка на счет обратного рейса, и вот я уже бодро шагаю по деревянному настилу в верх, туда, где возвышаются чудеса деревянного зодчества. Приобретаю билет в кассе и получаю соответствующую инструкцию: «Передвигаться необходимо только по дорожкам и деревянным настилам - в траве много гадюк».
Как я уже говорил, этот исторический архитектурный заповедник, представлен комплексом деревянных сооружений Кижского погоста восемнадцатого, девятнадцатого и более ранних веков. С опаской поглядываю на небо. Непонятно откуда набежали тучки и может сорваться дождь... Впереди замаячила знаменитая Преображенская церковь, увенчанная двадцатью двумя куполами! Творение создано в 1714 году и не смотря на свою помпезность, кажется воздушным, почти нерукотворным ансамблем! Долго осматриваю сие творение, (собранное без единого гвоздя!) не переставая при этом поражаться его размерами и формой. Фотографирую церковь с разных точек, моментально забывая об опасности: я стою на коленях в высокой траве и имею шанс быть укушенным ядовитой змеей. Следую дальше, по периметру острова. Прямо на глазах возникают живописные силуэты девятиглавой Покровской церкви и Шатровой колокольни, датированные соответственно серединой восемнадцатого и второй половиной девятнадцатого вв. Неподалеку расположилась Лазаревская церковь Муромского монастыря. Невероятно, но факт: церковь построена в двенадцатом веке!.. Захожу в просторную, двухэтажную избу восемнадцатого столетия. Здесь все также, как во времена императрицы Екатерины: под окном у прядильного станка сидит молодая женщина, одетая в традиционные сарафан, кокошник и деревянные башмаки. Я здороваюсь и осведомляюсь: можно ли здесь фотографировать? Получив разрешение, приступаю к съемкам.
- Поразительно, но ваше личико так подходит к этой обстановке! – восклицаю я.
- Это не личико, а образ, - поправляет меня девушка.
Знакомимся. Выясняется, что Раиса Барбашина увлечена поэзией и пробует писать вирши самостоятельно. Я задаю ей несколько вопросов касательно острова-музея. Получив исчерпывающий ответ, и пожелав девушке успехов, в том числе и на литературном поприще, покидаю эту избу. Продолжаю ознакомление с чудо-островом! Миную несколько хозяйственных построек и сидящих подле очаровательных «девушек-крестьянок». Остров невелик, всего каких-то шесть-семь километров в длину и чуть более двух в ширину. Запечатлевшись на фоне ветряной мельницы, стоящей чуть поодаль от остальных строений, возвращаюсь назад. И снова на моем пути, возвышаясь над цветущим полем, обильно поросшим белыми цветами, встает Преображенская церковь. Под грозовым июньским небом, (вот-вот сорвется дождь) церковь напоминает мне огромный корабль, плывущий навстречу шторму. Тем временем тучи над островом сгустились и пошел сильный дождь. Славо Богу, я все успел снять на пленку!
В Петрозаводске я пробыл недолго в виду того, что гостиницы были переполнены, а ожидаемая экскурсия на знаменитый водопад «Кивач», в ближайшие два дня не предвиделась. Кроме того, погода не благоприятствовала наблюдениям живописной природы Карелии и тем более съемке. В оставшиеся четыре-пять дней отпуска я успел посетить знаменитый Дарвинский заповедник и совершить экскурсию по Москве. Но это уже другой рассказ.
2006 – 2007 гг.