Падал снег. Снежинки, ажурные и блестящие, летели бесконечной чередой в полной тишине, не гнетущей, скорее веселой, будто предпраздничной. В февральских сутках перевешивает ночь, скоро начнет смеркаться, но пока день казался ясным, отсутствие прямых солнечных лучей не создавало пасмурной мути. Небо – равномерно белое, без отдельных туч, светилось как бы все сразу. Откуда брались снежинки?
Он подъехал к воротам, заглушил мотор, вышел из машины, осмотрелся. Решил: во двор заезжать не буду. Постоял, запрокинув голову, подставляя лицо легчайшим точечным холодным прикосновениям. Если верить апологетам глобального потепления, в этом году может больше не представиться возможности насладиться такой поистине сказочной зимней красотой.
Мелькнула мысль: а кого сегодня взяла бы природа в соавторы? Лондона с его «Белым безмолвием» или Пушкина с «Капитанской дочкой»? Пожалуй, скорее нашего Сашку, лицеиста. Потому что мороз, несмотря на снегопад, продолжал крепчать. Когда выезжал из города, термометр на приборном щитке показывал двадцать, а теперь, всего через час – уже двадцать четыре.
Хотя снежок кажется легким, пушистым, к ночи скорее всего придется походить с лопатой по дорожкам, прочистить. Иначе до утра так засыплет-заметет – не разгребешь. Да и дровишек для печей и камина надо бы в дом наносить. Получится своего рода гимнастика, он управится запросто. Силушки хватает, здоровьем не обижен. С возрастом погрузнел, ясное дело, особенно бросив курить, животик образовался.
Однако осанку сохранил, подвижен без суетливости. Сказываются умеренность в еде-питье, кое-какие упражнения, баня, бассейн. Ходил подолгу и с удовольствием. А пробежки и прочий экстрим – увольте. Лекарств никаких, кроме аспирина при сезонных простудах, в крайнем случае. Даже зубы все свои. И без очков обходится как за рулем, так и в операционной. Спасибо предкам, снабдили крепкими генами.
Опять порадовавшись окружающей тишине и покою, отметил: хорошо, что не стал ждать жену, поехал сам. Он любил одиночество и никогда не тяготился им. Да, именно подсознательное стремление к абсолютному, безраздельному одиночеству стало причиной создания здешнего рукотворного счастья.
Вот пройдет полгода и летом, в канун яблочного Спаса, исполнится полтора десятка лет этому дому, воплотившему давнюю мечту. Яблок отведаем своих. Сливы начнут подходить. Сад, что называется, созрел, всего хватает. Не зря сажал…
Тогда, в самом начале, над ним не смеялись в открытую, но исподтишка потешались. Многие, если не все. Друзья-приятели, бывшие однокашники. Коллеги по работе. Обычных сослуживцев у медиков принято называть «коллеги». Врачи, медсестры, санитарки и сестры-хозяйки, в общем, кому не лень.
Ну надо же! Додумался, на подступах к полувековому юбилею… Этим следует заниматься с молодости, в крайнем случае модернизировать доставшееся по наследству, после смерти либо одряхления-обветшания родителей. А чтобы давний, коренной городской житель ни с того ни с сего обзавелся обузой в виде совсем не близкого участка земли, начал возводить пресловутый «домик в деревне»… Блажь, баловство. И ничего хорошего из этой дурацкой затеи не выйдет. Вслух не говорили, но по сочувственным охам-вздохам мысли большинства читались достаточно ясно.
Некоторые думали по-другому. И соответственно шушукались за спиной. Дескать, образовались у якобы честного и неподкупного заведующего детской ортопедией солидные «левые» деньжата, вот он и решил вложить их в то, что никогда не обесценится. В земельку, недвижимость. А уж откуда такие доходы – не нам судить. Кому положено, со временем разберутся. Сигнализировали? Достоверно не знал, но все возможно. Люди есть люди.
Между тем время шло, средства, идущие на строительство, ни от кого не прятались, налоговая инспекция, всё аккуратно отслеживая, тревоги не поднимала. Надо полагать, ничего противозаконного не происходило. Да и каких-то запредельных денег на эту по нынешним меркам довольно скромную стройку не требовалось. Участок, правда, оказался на редкость удачным. Далековато – около сотни верст, зато на взгорке берега местной речушки, в минуте ходу от крайнего дома отмирающей деревни. А главное – сразу за подворьем начинался сосновый бор.
Воздух такой… дыши – не надышишься. И летом, и зимой. С весны до осени дивные ароматы разнотравья, цветущих лугов смешивались с запахами сада. В майскую соловьиную пору преобладали сирень, приречная черемуха. Позже добавлялись полынь, чабрец. Август-сентябрь радовали яблочными нотками. И в любое время года – крепкий здоровый хвойный дух. Ни в одном городском парке ничего подобного не сыскать
Нанятые по хорошему знакомству работники поставили смолистый сруб, через год обложили кирпичом. Покрыли сперва шифером, со временем поменяли на металлочерепицу. Уже при закладке не поскупился, определил два этажа на высоком цоколе-фундаменте, где уместились гараж, банька, современный санузел. Добавилась просторная утепленная веранда. С камином, между прочим. Пробили скважину, получился личный водопровод с замечательной, почти целебной водой.
На половине участка сельский неофит разбил небольшой, любовно досмотренный сад – яблони, вишни, сливы. По периметру ягодные кусты, сирень, рябина, боярышник. Жена устроила розарий, несколько цветочных клумб. Другую половину, наклонно обращенную к реке, хозяин превратил в ухоженный, всегда аккуратно подстриженный газон, где росли кроме травки лишь три собственноручно высаженных и время от времени подрезаемых сосны. Красота!
А вдоль дорожки-тропинки на «купальню» в прошлую весну посадил четыре сосенки, задумав сформировать их кроны по типу «бонсай». Прижились все, кроме одной, с краю. Пришлось выкопать. Ну и ладно. Этой осенью в самом крутом месте спуска заготовил еще три ямки полуметровой глубины, но закончить пересадку не успел – был слишком занят в больнице. Отложил до весны. Успеется. Такие дела спешки не любят.
В доме не мудрил с перегородками. Весь первый этаж – одна просторная комната, где и свобода – хоть танцуй, и уют. А на втором – две одинаковые по размерам спальни, для хозяев и гостей. Но их, посторонних, звал редко. Одному спокойнее. Да и неудивительно – чего-чего, а общения на работе хватало выше крыши. Причем не по выбору, с желанием, а случайного, навязанного.
Будучи отменным специалистом, к ежедневным встречам с чужими трагедиями так и не привык. Точнее, наверное, не очерствел. Видимо, еще и поэтому пациенты – детишки с травмами и прочими костно-суставными болячками, а также их родители – любили и уважали.
Бывало, и вырастет когда-то прооперированный малыш, превратится в статного мужчину либо красивую женщину, и своим потомством обзаведется, а все равно время от времени мелькнет. Поздравит с праздником, предложит посильную помощь. Так и с домом выходило не раз. С материалами, печами, кровлей, саженцами… Да всего и не перечислишь. Плюс дела автомобильные – машин в семье с недавних пор две. Так что врачебная стезя пусть не самая доходная, но не бесполезна.
Жена к «деревенщине» поначалу отнеслась неодобрительно. Но чуть погодя смирилась, стала принимать участие в обустройстве мужниного «гнездышка». Шутила: «У каждого мужика кризис среднего возраста проходит по-своему». У одних, мол, начинается ломка – семьи, работы, карьеры, а других наоборот тянет что-нибудь построить. Вот и мой из таких, строителей. Он в споры не вступал, отмалчивался, отшучивался… А по прошествии пяти лет пригласил ближайших друзей и коллег на «смотрины». Сказать, что удивил – так лучше ничего не говорить. С тех пор его усадьбу иначе как хоромами никто не называл.
На вопрос, кому оставишь такую роскошь, не отвечал. Мрачнел. Да, никто не вечен, но… Детей им с женой Бог так и не дал. Хоть жили в любви и согласии. Женился, может быть, поздновато, в тридцать четыре, набегавшись, так сказать. Она на десять лет младше, окончила юрфак. Никаких отягчающих факторов – оба здоровы, без вредных привычек, кроме, пожалуй, курения. Все путем, но… Кто виноват? А вот именно один он и знает, всевышний. Если есть такой.
Атеизм в годы учебы привили надежно, к вере не обратился. Супруга вроде бы ходила в храм, ставила свечки, молилась… Не помогло. Напротив, после нескольких лет попыток, разных лечебных методик, санаториев и спецклиник довелось узнать – ее женская доля не такая, как у всех. Матерью не быть. К усыновлению-удочерению также не пришли. Вместе решили: чужого не надо. А разве нам вдвоем плохо? И то правда.
Теща то ли всерьез, то ли в шутку посоветовала: сходи на сторону, нынче это модно, а родит – примем, как родного. Суррогатная мать будет, как у некоторых, всем известных… Да-да, разбежался. Чтоб вовсе без греха – нет, бывало. Нечасто, пальцев хватит посчитать. И могло бы, наверно, получиться по сценарию второй мамаши, да мешала брезгливость, что ли.
Сегодня в очередной раз подумал об этом, пока растапливал печи, камин. Баню топить не стал. Если женушка все же надумает приехать, то предварительно позвонит, тогда и начнем. Камин имеет свою особенность. Тепла не держит, но начинает отдавать его сразу, с первым языком веселого трескучего пламени. Сиюминутный, чужеземный комфорт… Кстати, если она позвонит… Телефон-то, чай, совсем скис… Вынул, поставил на зарядку.
Сел в кресло, подкатил столик на роликах. Подумал: виски? Нет, по морозцу лучше коньяк. Налил семилетнего в пузатый бокал – как положено, на треть. Согревая в ладонях, отпил, глядя на разгорающийся огонь. Приятное тепло разлилось по телу. Один из коллег, балагур, как-то сказал по этому поводу: «Ровно Боженька босичком по жилочкам пробежался!» Допил. Благодать.
Пока дом будет прогреваться и не стемнело, неплохо бы пройтись, аппетит нагулять. Например, взглянуть на речку-быстротечку. Она в этом смысле особенная. Можно сказать, воробью по колено, а течение как под напором. Вода – холодная, чистая, можно пить. И рыбка водится, он-то не рыбак, а сосед, наезжающий в основном летом, регулярно таскает плотву, окуньков, а то и форель. Уговаривает: заведи удочки, а я уж тебя всему необходимому мигом научу, будешь ушицей баловаться. Может быть, когда-нибудь… У Бога дней много.
Набросил куртку, сунул ноги в меховые ботинки, помня заповедь: «держи ноги в тепле, а голову в холоде!» Шапку не носил принципиально – не по возрасту густые, хотя и с проседью волосы замерзнуть черепушке не дадут. Перчатки тоже надевать не стал – не на час собрался.
Кроме речки, смотреть особо не на что. И не на кого. Живности они здесь не держали. Летом привозили своего городского увальня, стерильного усатого-полосатого мурлыку. Погулять, жирок разогнать. А зимой – зачем? И заводить в доме котика-собачку ни к чему. Придется ежедневно ездить, кормить, убирать… Слишком хлопотно и ответственно. Ни ему, ни жене с ее постоянными юридическими заморочками это не подходит.
Зато птицам тут рай. В теплое время приятно просыпаться под их перепевы-пересвисты. Соловьи просто оглушительные. Зимой, естественно, потише. В гости наведываются лишь синицы, воробьи да вороны. Из тех особо приметна одна – самая «рослая», довольно наглая серо-черная хитрунья. Ее частенько наблюдали вблизи компостной кучи, где всегда найдется кусочек чего-нибудь интересного. Не сыра, он ей вообще-то противопоказан, а то куриная косточка, то сальная шкурка… Прочих пернатых не терпит, отгоняет. Конкуренция! Жене мнится: это особь женского пола. И зовут ее либо Клара, либо Кармен. А он уверен – мужчина. Соответственно – Карл. Или, скажем, Кларнет…
Убедился – река не замерзла. И, похоже, не собирается. Темная, почти черная полоска быстрины около полутора метров в ширину слегка парила. Заметно было стремительное, чуть бурлящее течение.
Он несколько минут смотрел, ни о чем не думая. Это правда, что текущую воду можно созерцать бесконечно. Но только не в такую холодину. Мужчина взял горсть снега, подержал, помял, чтоб подтаял, слепил комок, бросил в воду. Всплеска не получилось. Ну, что ж. Пора. Уши начинали зябнуть. И руки, даже в карманах. Повернувшись, бодро зашагал обратно.
На половине подъема вдруг остановился и даже тряхнул головой, не веря собственным глазам. Посредине тропинки вполоборота к нему сидела ворона.
– Каркуша, тебе чего? Ошалела?! А ну, брысь! Или как там у вас, кыш-ш!
Птица еще секунду-другую смотрела на невежу черным блестящим глазом, бочком подпрыгнула и полетела, казалось, прямо ему в лицо. Она пронеслась буквально в полуметре от головы, и он, ощутив упругий толчок воздуха из-под взмахнувшего крыла, невольно сделал шаг в сторону.
Отставленная нога почему-то не нашла опоры. Уже проваливаясь, падая, понял: яма! Яма для сосны…
Неосознанно, инстинктивно тело попыталось извернуться… Страшная, немыслимо обжигающая боль пронзила ногу одновременно с противным хрустом, который мог означать только одно. Словно огромная игла прошла под кожей и вонзилась в мозг. Сознание померкло.
Когда открыл глаза, происшедшее вспомнилось не сразу. Снег под щекой… Как я здесь оказался? Ах да, подвернул ногу. Тогда почему нет боли? И вообще поврежденной стопы не чувствую… Да и второй – тоже. О, черт, черт! Похоже, обморозился… Немудрено: когда выходил из дому, было за двадцать пять, а сейчас, с наступлением сумерек, вполне возможно, еще холоднее. И руки стали словно чужими, с непослушными, онемевшими пальцами. Пальцы, пальцы!.. Главный, незаменимый инструмент хирурга… Еще немного, и без долгого лечения, а то и ампутации, не обойтись.
Подступившая паника сыграла свою роль. Рванулся в тщетной надежде сделать невозможное – вытащить из ямы намертво застрявшую сломанную голень. Нового болевого удара не было. Вместо него к горлу подступила тошнота, а глаза заволокло туманом.
А потом он, неожиданно легко высвободившись из ледяного капкана, с удивительным проворством пополз, почти побежал на четвереньках к жилью, оставляя в снежной целине две борозды, как заправский вездеход-квадроцикл. На дорожке, глядя на него внимательно и удивленно, по-прежнему сидела ворона. Как же ее все-таки зовут? Карл? Клара? Да нет же! КАРМА!.. Вот ее настоящее имя. И сущность…
Калитка, при выходе запертая на засов, с его приближением открылась сама. Добравшись до крыльца, снежным барсом взлетел по ступеням. Входная дверь также не оказала сопротивления. Оказавшись в тепле, не стал разуваться, лишь смахнул снег и по-детски резво, на одной ножке, допрыгал до кресла перед жарко пылающим камином. Блаженно погружаясь в упруго-податливые кожаные объятия, подумал, а кто подбросил дров? Не иначе, жена приехала и хлопочет… Щедро плеснул коньяка в оставленный на сервировочном столике бокал.
И внезапно, без всякого перехода, оказался лежащим на мягком горячем песке. Ритмично, негромко и ненавязчиво рокочет морской прибой. Где-то рядом щебечут дети, возводя вечно-недолговечные песчаные замки. Доносится смутно знакомая музыка («Ламбада»?.. «Сюзанна»?..) Солнце не печет, не жжет, а ласково греет… И подступает сладкая, сладкая дрема...
Ворона, сидя на дереве в нескольких метрах от застывшего в неловкой позе существа, наблюдала за ним пристально и бесстрастно. То, что недавно крикнуло ей «Кыш» и совсем неподобающее «Брысь!», как мерзкой хвостатой твари на четырех лапах, не шевелилось. Она трезво оценивала ситуацию, прикидывая, когда наконец можно будет попробовать его на вкус. Начинать полагается по обычаю, с глаз. Ведь должна же быть хоть какая-то польза природе от ее «царя»… Или, если угодно, «венца»?
Зимняя сказка продолжалась по своим законам. Сказки ведь – не сериалы, в них богатые не плачут и не каждой Золушке полагается принц. Темнело. Снегопад постепенно накрывал мир толстым, махровым, но отнюдь не теплым одеялом...
Мороз – милосердный убийца. В отличие от огня, воды и прочих торопливых собратьев по ремеслу этот беспощадный палач не мучает и не истязает свои жертвы. Не омрачает последние мгновения болью и страданием, а дарует сладостные чудесные видения. Погружая приговоренного в сонную пучину, откуда нет возврата, холод парализует волю к сопротивлению. А заодно избавляет от ужаса ожидания неотвратимой гибели.
И душа уходит исподволь, беззаботно, подобно легкой искристой снежинке, только не падающей, а невесомо взлетающей туда, где нет ни горя, ни радости, ни жизни.
Человека не стало. А снег все падал и падал.