Романтики становятся легендами,
Цветами, украшающими жизнь.
М. Виргинская.
Пальто. P. S.
Он не носил пальто. Зачем? Ведь много солнечных дней в году. Он любил пить вино.
А, как известно, оно согревает. Но пришло время: он женился, остепенился. Родил детей. Купил себе пальто. Однажды, в феврале, он шел по Приморскому бульвару. На скамейке дрожал от холода человек. Он прошел мимо. Как все. Потом вернулся, снял пальто и отдал бедняге.
P.S. Как-то я прочитала в интернете: Новелла - 50 слов. Сразу пришло на ум, что могу описать реальный случай: человек ходил зимой в легкой джинсовой курточке. А когда купил единственное в жизни пальто, то...
Впрочем, вы уже прочитали! В 50 слов я не уложилась, немного больше. Даже так получилось очень выхолощено, но суть богата. Так была опубликована моя первая мини-новелла под названием "Пальто".
Это реальный человек. И это город Севастополь. Приморский бульвар.
Его имя знают многие севастопольцы - старожилы. Геннадий Шнайдер. Он был необыкновенным, сейчас таких людей нет. А, может быть, есть. Просто мое окружение постарело... И теперь всем не до романтики.
От него исходило какое-то притяжение, сейчас это принято называть харизмой. Гена был героем своего времени: неоднократно бывал на северАх, на золотых приисках. А дома в Херсонесе, вел раскопки и был научным сотрудником местного музея. Его любили друзья, Генка был замечательным рассказчиком и другом.
Он был романтичным юношей и очень увлеченным человеком. То помогал в создании музея Грина в Феодосии. То, не задумываясь ни на секунду, он лег под ковш бульдозера, когда пытались снести Французское кладбище на 5-ом км Балаклавского шоссе. Французское кладбище, Слава Богу, сохранили, оно является одной из визитных карточек города Севастополя.
В наше время мне пытались возразить: он был там не один... Но тогда, в тот день, когда случилась эта беда, мои друзья с восторгом рассказывали мне, что там он остался лежать ОДИН! Его смогли вынести «с поля боя» только представители власти, то бишь, милиционеры!
Он жил и оставался все таким же: интересным, романтичным, восторженным. Обожал наш город и, ставший ему таким родным, древний город Херсонес. Погиб трагически, возвращаясь поздно вечером с работы. Он очень любил жизнь, наш любимый Севастополь. Гена жил полной жизнью, любил путешествия, походы, море, горы, друзей, боготворил девушек.
Я думаю, что Геннадию было присуще обостренное чувство справедливости. И теплота, и человечность. Он сам говорил мне, что проснувшись утром, не вставая с кровати, часто начинал свой день с глотка вина... Это помогало ему унять боль и принять жизнь такой, какая она есть. Понять это смогут только те, кто жил в наше прекрасное время. Я говорю так без всякой иронии. Когда мы прощались с ним, я увидела, как красив наш друг. И внешне похож на свою маму. Они жили на улице Кулакова. Гена рассказывал, что когда он возвращается поздно ночью домой, на перекрестке улиц адмирала Октябрьского и Новороссийской, ему всегда подмигивает светофор.
О человеке осталась Светлая память... И светофор, всё также, стоит на месте и мигает.
Письмо из будущего.
Привет, мой дорогой друг!
Можно ли протянуть нить из будущего в прошлое? Или скорее, по-другому: из прошлого в настоящее? Есть такая теория, что все родственные души связаны нитями между собой. И по ним передаются сообщения. Чтобы было понятней современному читателю: вот как сейчас мы пишем эсэмэски друг другу. Только мысленно. Воображением можно представить, что узнав, кто автор этого послания, твои глаза могли бы зажечься восторженным неподдельным интересом. Я помню твой взгляд. К девушкам ты относился особо трепетно! Да, Геночка, ты любил своих друзей. А друзья любили тебя. Как же молоды мы были и беспечны! Если бы только я знала, быть может, уже тогда исписала страницы моего дневника тем, что сегодня стало таким значимым не только для меня? Изо дня в день я писала бы о встречах с тобой, твоими друзьями, о событиях, которые случались тогда, в прошлом. Каким я впервые увидела тебя?
Мы бежали на рабочую смену, а вы стояли около Главпочтамта с нашим инструктором физкультуры и спорта Бронеславом Марценюком.
Ты выделялся из толпы: высокий, черноволосый, как мне показалось тогда, с немного не пропорционально сложенными руками. Кто-то сказал: это Гена Шнайдер. Я уже слышала это имя. В общем-то, в нашем городе все, почти все в то время, знали друг друга. Рядом с вами стояли ребята из нашей спортивной команды. Гена, позже я узнала, что вы вместе с Бронеславом водили ребят в походы на Чайный домик в районе вершины Ай-Петри, ездили с нашей командой на туристические слёты, которые проводились на 17-ом километре Ялтинского шоссе около поворота на Алсу, или по дороге на Большой каньон в районе села Соколиное. Там везде были идеальные места для соревнований по дисциплинам: кто быстрее поставит палатку, пройдет полосу препятствий через речку или брод, быстрее сориентируется на местности.
Прости, но я собралась поведать здесь то, что сохранила моя память. И поделиться воспоминаниями. Потому что страна должна знать своих героев. Своих романтиков.
Мясо по-испански.
В Соколином на турбазе «Орлиный залёт» через день начинались соревнования по ночному ориентированию, и все ждали автобуса, чтобы поехать туда. А мы с подругой, отработав ту вечернюю смену, должны были присоединиться к команде назавтра. Как выяснилось позже, Шнайдер был одним из судейской команды по ночному ориентированию. Соревнования начинались поздно вечером, а мы прибыли перед ужином. Пока мы обустраивались в многоместной палате деревянного не отапливаемого коттеджа, состоящего из нескольких комнат, узнали, что на ужин будет мясо по-испански! Это было так необычно: в столовой советской турбазы будет блюдо с таким экзотическим, как в ресторане, названием. Больше всего меня удивило, что над созданием блюда «варганил» сам Гена Шнайдер. Всё до мелочей подготовил: мясо в маринаде, сдобренное большим количеством нарезанного кольцами лука, специями и солью. Ребята стали помогать ему на кухне: раскалили сковороду, начали обжаривать мясо и, когда в воздухе завитал вкуснейший аромат жареного с луком мяса, так торжественно названном - мясо по-испански, только тут вспомнили, что хлеба на всех маловато. Гонцом в село вызвался идти Гена. Но коллектив решил, что с ним должна идти девочка, она женским взглядом лучше выберет и сообразит, что купить еще, к чаю и на завтрак следующего дня. Выбор пал на меня. На шоссе мы пошли по встречной транспорту полосе, так безопасней. Ты сразу взял меня за руку, как маленькую. Я с первой минуты стала тебе доверять, хотя, странно, смотреть на тебя боялась. Почему? Сама не знаю, есть такие лица: они непрестанно притягивают взор, но к ним надо сначала привыкнуть. Тогда ты видишь их, какие они. Самое первое впечатление – это было взрослое мужское лицо. Брутальное, как сейчас бы сказали.
Этот день, вернее, вечер и ночь были настолько яркими, но я даже не запомнила, о чём мы говорили по дороге в магазин туда и обратно. Было ощущение чего-то необычного, радость от того, что я встретила очень интересного и необыкновенного человека. К ужину вернулись как раз вовремя. Огромная сковорода с жареным мясом практически опустела в самом начале, настолько много было друзей на турбазе, желающих оценить кулинарное искусство моего попутчика! Кажется, нам - всем девчонкам, досталось не больше, чем по одному кусочку «испанского» мяса. Но какая разница, главное, что мы «сняли пробу», и я запомнила это надолго! Хорошо, что девчонки сделали овощной салат и бутерброды с варёной колбасой. А к чаю пригодились
пряники с мятной глазурью, которые я выбрала в сельмаге. Так что все участники перед соревнованиями были накормлены.
Сами соревнования остались в памяти, как бег с компасом и фонариком по маршруту какого-то очень освещённого низкорослого леса. Может, в ту ночь светила полная луна? Было праздничное настроение, когда мы вернулись на базу; возможно, команда нашего предприятия заняла первое место? В общем, одни загадки памяти…
Что было по завершению соревнований по ночному ориентированию? С Геной никто не захотел расставаться! Ужин был продолжен, плавно переходящий в завтрак на рассвете! Собрались почему-то в нашей многоместной палате, где рядами стояли железные кровати. Сдвинули их «каре», застелили ватными матрасами, а посредине из тумбочек сделали импровизированный столик. На него достали домашнюю снедь из рюкзаков, то, что каждый привёз с собой, распечатали и порезали, купленные нами в сельмаге плавленые сырки, типа «Голландский», «Дружба». В советские времена это была практически идеальная закуска к любимому всеми сухому винцу и вину «Біле міцне» - для любителей покрепче, его между собой мы называли просто «биомицин».
За туманом, за мечтами и за запахом тайги!
Кто не знал этой песни «За туманом» Юрия Кукина, написанной в далёком 1964 году, остающейся и в семидесятых – восьмидесятых популярной и звучащей по всем теле-радио эфирам!? Романтика дорог будоражила молодые сердца! Было не просто модно, считалось закономерным поехать, полететь куда-то на край света, что-то такое совершить героическое! И при этом ещё заработать кучу денег. И неважно, был ты студентом, или дипломированным специалистом, это был в то время реальный шанс увидеть мир и улучшить качество жизни: заработать на первый взнос кооперативного жилья, или купить новый отечественный автомобиль, новую мебель и импортную технику для дома. Инженеры, научные сотрудники, строители добровольно превращались с сезонных рабочих на золотых приисках, где орудием труда была обыкновенная совковая лопата (не путать со штыковой!), и лозунгом рабочего дня становился ударный труд: «бери больше - кидай дальше»!
Гена, был в ударе в тот день, вернее, ту ночь! К тому времени он был уже знатным путешественником. Ему было, что рассказать, и он любил быть в центре внимания.
Я запомнила, как ребята просили его рассказать об Урале, где он учился в Свердловском университете на историческом факультете, уральских горах или о севере, где он уже побывал несколько раз. А многие из нас тогда еще по-настоящему и не путешествовали, кроме как по крымским путям-дорогам. От усталости за день смыкались веки, но я боролась со сном. В тот раз мы отправились с Геной в «путешествие» в район Крайнего Севера… Неискушённые севером работяги, разные путешественники и искатели приключений, впервые прилетев в аэропорт, тут же могли запросто одеться по сезону в рабочее обмундирование, будь то кирзовые или резиновые сапоги, а то лучше ещё зимой унты! Это из обуви. А также ветровки, куртки, даже тулупы и разные экзотические головные уборы. Нет, не купить в магазине, в советское время многое из перечисленного товара было дефицитом в тех местах. Это был, так называемый, презент от улетающих, отъезжающих с севера вахтовиков. Они покупали, завезённые в магазины городов Крайнего севера для ударников строителей коммунизма, отличные импортные дублёнки, куртки, костюмы, рубашки, обувь и, спускаясь в туалет аэропорта, переодевались во всё «цивильное». Чтобы прилететь к себе домой «упакованными».
В сумраках туалета аэропорта, под стеночкой, взору, спускающегося в холодное помещение, представала такая неожиданная картина дня: «странные фигурки лилипутов без «лиц» с нахлобученными головными уборами, сидящие на корточках»! Это были дары, оставленные для последующих осваивателей крайнего севера, так необходимые на первое время: не выношенные одежда и обувь, пока не приобрёл своё – новое. Полный комплект рабочей амуниции, сложенный «горкой».
Вот такая взаимовыручка была в то время. Можно было прикинуть по этим кучкам, плюс-минус, сколько ребят покинуло север с очередным рейсом.
Засыпая, сквозь сон, я слышала голос Гены: «Ребята, тише, девчонки уже спят…», и кто-то заботливо прикрыл меня курткой.
Сейчас, есть всё, о чём мы мечтали в юности: вещи - какие угодно, путешествия - куда душа просится. Интернет заменил всё: почту, телеграф, междугородную и международную связь. Практически всё население планеты обладает мгновенной связью. Каждый, кто имеет желание, держит в своих руках телефон и звонит в любую страну мира, и видит родных, близких, друзей и разговаривает с ними по своему желанию, сколько и когда угодно. Фантастика, правда?!
А начинался прогресс с первого искусственного спутника земли, запущенного СССР в космос 4-го октября 1957 года. Люди всей планеты Земля с восторгом вглядываясь в черное небо, следили за маленькой яркой звездочкой, двигающейся от края до края неба. Это событие во многом предопределило будущее всего человечества!
Материальных удовольствий сегодня – хоть отбавляй. Только романтиков почти не осталось…
Хараи.
Сижу дома, пришла замечательная новость. А я вспоминала о тебе, Гена. Весь день вспоминала и никак не могла вспомнить, что ты мне подарил тогда? Было, кажется, 8 марта, настроение было не очень. Ты встретил меня после работы на проходной, и мы пошли к Косому. Володе Косому – это его настоящая фамилия. Он был старшим инструктором на турбазе «Орлиный залёт». И когда приезжал «на побывку» домой, все друзья, которые не могли приехать на базу, собирались у него дома.
Наверное, это были цветы. Главное, внимание. Я чувствую, ты сейчас очень далеко. Вернее, не чувствую, что ты близко. Так и должно быть, значит, там тебе хорошо. Машинально смотрю в окно, люблю смотреть в осеннее окно. Вечереет. Среди осенних серых, сизых туч, плывут в небе два кругленьких облачка, недалеко друг от друга, небесного розового цвета.
Вдруг как вспышка! И сразу всё озаряется вокруг: хмурое небо, дома сумрачного цвета и воздух наполняется божественной красотой. Становятся красивыми лица людей и, кажется, их души освещаются изнутри. Слегка щурясь от внезапно появившегося мягкого света, прохожие улыбаются, поднимают головы вверх, словно, пытаются найти или увидеть источник чудесного преображения всего вокруг.
Хараи. Свет. Именно так ты называл свет и цвет заката солнца перед сумерками — Хараи. И говорил, что японцы называют так момент, когда сумерки только начинают опускаться на землю. Помню, как мы сидели на диком пляже Хрусталке, парни развели костёр – собирались что-то пожарить: сосиски или охотничьи колбаски. Внезапно, с моря от заходящего солнца возник этот свет, который окутал пространство вокруг тёплой и нежной, лёгкой и невесомой, дымкой.
Я увидела, как наши лица стали мягче, задумчивей и добрей. Бело-серый каменисто-известковый обрыв над морем, прибрежные серые скалы, галечный пляж отражали своей поверхностью золотистый всепроникающий свет. Тогда, мне кажется, ни одна живая душа на нашем полупустынном пляже не заметила этого. Наслаждаясь, подставив лицо последним не ярким лучам солнца, я залюбовалась настоящей загадкой природы. Гена, ты увидел и сказал мне: «Хараи — миг – появляется внезапно и также быстро исчезает …»
Пока, глядя в осеннее окно, вспоминаю прошлое, не успев даже решить: цвет или свет? И откуда он возникает: от солнца, опускающегося на горизонте в море, или от облаков, окрашенных в цвет заходящего солнца? И вправду быстро: память унесла меня в прошлое, которое стало настоящим, а облака — две большие розовые овечки, на глазах растворились… Только в последний миг я успеваю подумать: это хороший знак…
Гена, ты не дарил мне дорогих подарков. Хараи — на всю жизнь. Самое лучшее, что мне когда-либо дарили. Твой волшебный подарок можно передать тому, кто захочет его увидеть и взять на память.
Твой Херсонес.
Гена, а помнишь, какой он открылся нам, послевоенным детям? Руины античного города, крошево светло-коричневой, почти серой, нежирной земли под ногами и ещё не раскопанные курганы, хранящие бесценные артефакты старины. Чугунный колокол на берегу, створный знак среди раскопанного археологами городища. Побережье древнего поселения, отдающее после штормов уникальные археологические находки. Большая волна, достигающая порой удаления сотни метров от кромки берега, до сих пор иногда вымывает исторические слои, рассказывающие об обитателях не только земли, но и моря…
Столько радости было, когда мы прикасались к истории Херсонеса, найдя почерневшие от времени монетки (не факт, что античные!) или каменные грузила от рыболовецких сетей, осколки разбитых амфор, вековых черепиц и большие белые створки чистого перламутра неизвестного нам моллюска в этих местах! Как хорошо, Гена, что ты «заболел» историей, повзрослев, поступил учиться в Свердловский университет на исторический факультет. История, археология, краеведение – изучение их стало твоей профессией и делом всей жизни!
Послушай, Гена, это правда, мне недавно рассказали друзья, что Херсонес и на самом деле был тебе, как дом родной? Негде было жить, даже было время, когда вы с женой Ирой и маленькой дочкой до самых холодов обитали в палатке на берегу – там, где было место твоей работы, недалеко от Музея Херсонеса. Сегодня Херсонес, находящийся под защитой всемирно известной организации ЮНЕСКО, стал другим. Восстановлен Свято-Владимирский кафедральный собор на территории Государственного историко-археологического музея-заповедника «Херсонес Таврический».
Вот радости-то было в 2018 году у сотрудников, когда в музее получили новое оборудование для исследований и сохранности музейных экспонатов! Могу предположить, что и ты мечтал об этом. Дорожки стародавних улиц города облагорожены деревянными настилами, по которым шагают экскурсанты, гости и просто жители города, влюблённые в это удивительное по красоте и силе место, и получающие здесь заряд энергии, вдохновения, позитивных эмоций. Здесь особый воздух и Дух! Сейчас здесь созданы новые площадки, где проводятся фестивали, концерты и спектакли, в которых принимают участие самые известные концертные и театральные коллективы нашей страны и всемирно известные звезды оперного и балетного искусства. Он стал другим, наш Херсонес, но по-прежнему является местом притяжения миллионов паломников, туристов и гостей города со всего мира. Я приняла его таким новым безоговорочно.
Встреча и воспоминания.
Мы столкнулись случайно на перекрёстке улиц Большой Морской и адмирала Октябрьского. Был солнечный, но всё-таки морозный февральский день. Никто из нас уже и не помнил, когда виделись в последний раз, и потому оба были рады встрече. В твоей руке были бутылочки из молочной кухни, я знала, что ты стал отцом. Мы никогда и раньше не лезли в душу, каждый всегда говорил то, что считал нужным сказать или спросить. Вот и сейчас ты рассказал, что первая у тебя дочка и второй – сынок. А я, что недавно вернулась домой с Дальнего востока и собираюсь в отпуске слетать на Чукотку. Ты, Гена, вселил в меня дух путешественника! Конечно, я не произнесла, но твои глаза загорелись, одно слово «Чукотка», как пароль, будоражило: пора собирать рюкзак… Мы стояли и, как всегда, не могли наговориться, по-прежнему находя точки соприкосновения!
Как и в юности, одетый в лёгкую джинсовую куртку, ты перекладывал из одной руки в другую, красными от мороза с белыми костяшками пальцев, целлофановый пакет с едой для детей.
Я увидела, что тебе холодно, ты заторопился домой.
- Ладно, Геночка, беги – там ждут…
Ты с признательностью посмотрел на меня: «Созвонимся».
- А пальто так и не купил, - кинула вслед.
Ты обернулся на мои слова: «Купил. Недавно шёл по Приморскому бульвару, с неба сыпало, то ли крупа – град, то ли дождь со снегом … Мужик на лавке скорчился от холода. Я прошёл мимо и подумал: ну, не было у меня пальто! Да и не привык к нему... Вернулся, снял пальто и отдал бедняге. Он ошалел».
Я потом только осознала, что рассказ про пальто, это ж классическая рождественская история. Но в советские времена практически все были атеистами…
Все встречи с тобой в памяти окрашены солнечным светом. Ты был единственной, как оказалось, моей родственной душой. Но тогда я думала, что это другой человек! Шагая дальше по тёплой стороне Большой Морской, почему-то мучительно вспоминала: сколько в Севастополе бывает солнечных дней в году, кажется 270?
Думая об этом, я продолжала внутренний диалог с тобой…
Гена, а помнишь школу № 3 на центральном холме?
Директора школы Веру Романовну Девочко?
Эту фамилию и саму личность знал весь город, её боялись и одновременно уважали почти все! Уже тогда были традиционные школьные линейки, на которых обсуждалось много самых разнообразных событий, происходящих в школе. Сколько раз ты, десятилетний мальчик, коротко стриженый, стоял на линейке во дворе школы «под прицелом» сотни глаз: строгого директора, учителей и ребят!?
Никто уже и не помнит, что такого сделал, как напроказничал, но в память бывших учеников врезалось: ты выходишь из строя. Это они мне рассказали о тебе. А я только представила: тебе совершенно не страшно, но маленькое сердце гулко колотится в груди, жалко маму, ей будет известно обо всём почти сразу, она расстроится. Через дорогу от школы - детский сад, где заведующей была твоя мама - Мария Семёновна. Несмотря на внеочередное построение, совсем не позитивного характера, слова-порицания, как стрелы, летящие в тебя, не достигают цели… Взгляд чёрных глаз, обрамлённых пушистыми густыми ресницами, немного дерзкий. И, чтобы там не говорили другие, ты уверен в своей правоте! Только румянец на щеках немного выдает волнение. Утренние лучи солнца заглядывают в школьный двор, освещая серые стены старинного здания, скользят по неплотному строю ребят и их наставников-учителей, и весело бегут к герою дня, просвечивая раковины твоих красных ушей, и оттого они кажутся ещё ярче! С виду – пай-мальчик, одетый «с иголочки» по тем временам: курточка, комбинированная из двух материалов, черного и коричневого цвета, с белым воротником и накладными карманами на груди, отглаженные со стрелками школьные брюки, начищенные гуталином башмаки. Мама хорошо шила и следила за твоим внешним обликом. А знаешь, Гена, тебя ведь до сих пор помнят девочки-отличницы из родной школы № 3 и не только!
Музей Грина.
Я помню, где ты мне рассказал про Музей Грина. Это была одна из первых наших встреч. Было утро, и мы шли по проспекту Нахимова. Как раз мимо Художественного музея, позже ему было присвоено имя М.П. Крошицкого, в благодарность за спасение художественных ценностей музея. Это здание в Севастополе известно, как одно из немногих, наполовину уцелевших во время войны.
Атланты, без труда удерживающие верхние этажи здания музея, с интересом смотрели на нас, когда мы посмотрели на них снизу. А маскароны, казалось, они перешептывались, веселились, глядя нам вслед. Кто мы и откуда? Странная парочка. Вроде вместе, а идём на расстоянии друг от друга. Девчонка с копной огненно-рыжих волос и черноволосый парень. В глазах искры интереса друг к другу!
Навстречу попадались редкие прохожие, опаздывающие на работу или идущие по делам. Ветер разгонял крупные жёлтые листья платанов по чисто метёным тротуарам и с Набережной Корнилова нёс на проспект солёный прохладный воздух, от разбивающихся о причал охристо-зеленоватых волн моря.
- Я был женат. - И, увидев в моих глазах вопрос, Гена продолжил: - Она была моей однокурсницей в Свердловске, её звали Зоей.
Когда умеешь слушать, многое можно узнать. Молчание, мгновенный острый взгляд, заинтересованность, одобрение – знаки вершат своё дело. Ты не умел хвастаться, но наш музей напомнил Феодосию, где ты работал над созданием Музея Грина.
Сказать честно, Грин никогда не был моим кумиром. Конечно, я читала его «Алые паруса», «Бегущая по волнам», знала, что он – последний романтик, но дышала к нему абсолютно ровно. Это сейчас я знаю, что Грин – бунтарь по жизни, что родился в городе Слободском Вятской губернии, откуда родом мой отец. Там зарождался в писателе и бунтарский, и одновременно романтический дух! А тогда, в начале семидесятых, знала лишь, что Александр Грин в начале двадцатого века отбывал срок в нашей севастопольской тюрьме. Угрюмое каменное, с серым от старости оттенком, здание, сейчас по иронии оказалось в самом центре города, – на площади Восставших. Ты много не распространялся, рассказал минимум о себе: когда узнал, что будет создаваться музей, написал в Феодосию, пригласили, поехал, поработал… Музей открылся, ты провёл несколько экскурсий для посетителей и вернулся домой.
9 июля 1970 года состоялось открытие Феодосийского музея А. С. Грина, как отдела краеведческого Музея, в состав которого вошёл и Дом-музей Грина в Старом Крыму, официально признанный только через год в 1971 году.
Только через много лет мне рассказали близкие друзья семьи Шнайдеров, что Гену как-то всерьёз в семье не воспринимали. Его старшая сестра Галя вспоминала, что однажды Генка приехал из Феодосии, пришёл к ней и с восторгом рассказывал, что когда поселился в городе, то так проникся Грином, что ложился спать под его памятником и видел там Гриновские сны! Галя поведала ещё одну потрясающую вещь: что после посещения музея Грина, люди со всех концов страны стали слать письма и телеграммы со словами благодарности Гене за экскурсии. Он к тому времени уже вернулся в Севастополь, ему об этом сообщали по телефону его бывшие коллеги из Феодосии.
Вот что написала на мой запрос о Геннадии Шнайдере сотрудник Музея Грина Ирина П.: «В фондах музея есть воспоминания о Шнайдере. Насколько я помню, о нём был рассказ, как об одном из первых экскурсоводов музея с очень запоминающейся экскурсией. Я читала этот материал лет 20 назад, поэтому не чётко помню. Из-за загруженности работников музея информацию из архивов найти пока не представляется возможным».
Позже я написала Ирине П.: «В интернете нашла два художественных произведения о Геннадии Шнайдере: в книге И. Сахновского вообще как-то фантастически описывается, что прах вдовы А.Грина был за одну ночь перенесён Геной Шнайдером с друзьями из могилы в Феодосии в могилу, где упокоен прах Грина в Старом Крыму. В рассказе утверждается, что это правдивый факт. Ирина, знаете ли вы что-либо об этом?»
На что Ирина П. отвечает мне:
«Официального перезахоронения не было, есть рассказ участников, их несколько и сейчас это просто принято, что ее перезахоронили рядом с А.С. Грином, поэтому и плита гласит: Знают те, кто там был. А уровень современных писателей и журналистов порой "ниже плинтуса". Я уточню, был ли Геннадий Шнайдер на перезахоронении Н.Н. Грин, но мне кажется, что среди участников его не было. Сейчас это уже обросло легендами, и порой они, к сожалению, лишь легенды».
Позже получила ещё одно сообщение от неё: «Совершенно точно Геннадий Шнайдер при переносе Н.Н.Грин не участвовал. У Сахновского сведения не верные.
Да и он же писатель, имеет право на выдумку, это же не вполне документальное произведение, а как сейчас пишут: "По мотивам" Мы с этим часто сталкивается».
Упорно ищу земные следы Гены. Память, такая штука, сохраняет и цепко выхватывает из прошлого то одно, то другое. Не всю картину. Для меня то, что запомнилось, значит, и есть самое важное. Мы были очень похожи. Как две раненые птицы. Но никогда не обсуждали это. Мы просто жили в то время, в нашей любимой стране.
Нет пророка в своем отечестве.
По библейскому рассказу, когда Иисус, прославившись своей проповедью, вернулся на родину, в Иудею, его встретили там недоверчиво.
«Не бывает – горько сказал Иисус - пророка без чести, разве только в отечестве своём».
Ты, Гена, защищал Французский некрополь от разрушения, который хотели сравнять с землёй в 1982 году. Когда городскими чиновниками было принято решение засыпать или снести Французское кладбище на 5-ом километре Балаклавского шоссе, ты лёг на пути бульдозера и сказал: «Только через мой труп»! В тот день, когда это случилось, к нам на работу позвонил Слава Марценюк и с восторгом рассказал, что там ты остался лежать один!
Я всё время задаю себе вопрос: ты защищал историю, славу города-героя Севастополя? Ты за справедливость? Какой-то ком в горле, когда я думаю о тебе и о твоей судьбе. Севастопольский мальчишка. Откуда в тебе этот романтизм, чувство прекрасного, вечного и несгибаемая воля идти до самого конца, если ты сталкивался с несправедливостью?!
Не только по отношению к тебе, а по отношению к истории твоего города, страны. Такие высокие слова приходят на ум: государственный муж. Так кто этот самый, государственно мыслящий муж? Тот, кто отдал безумный приказ сравнять с землей Французское кладбище времён Первой обороны Севастополя? Или молодой парень, родившийся чуть менее века спустя Крымской интервенции европейских стран: Англии, Франции и примкнувшей к ним Турции, и защищавший от поругания могилы французов? Похороненных в русской земле на собирательном некрополе чужаков, завоевателей: генералов, офицеров, рядовых, неподалёку от квартиры главы французской армии во время Крымской компании интервентов.
В книге историка и писателя Владимира Шавшина «Ироничный Сева 100 Поль» есть такие строки о судьбе этого памятника прошлого: «Бастион Шнайдера», грустный, практически неизвестный сленг, относящийся к французскому воинскому собирательному кладбищу периода Крымской (Восточной) войны в районе 5-го километра Балаклавского шоссе. В 1982 году неизвестный севастопольский чиновник – геростат отдал устное распоряжение снести французский некрополь. Впрочем, навряд ли, он бы это сделал без одобрения отцов города: председателя севастопольского горисполкома Е. В. Генералова и первого секретаря Горкома партии Б. В. Черничкина. Свидетель этого кощунства, сотрудник Херсонеского историко-археологического заповедника Геннадий Шнайдер встал на пути бульдозера, пытаясь спасти мемориал. 10 февраля 1983 года в возрасте 35 лет Геннадий Николаевич трагически погиб».
А вот как видит историю Крымской войны, вернее, её итог, узнав об этом воинском захоронении, обыкновенный шведский гражданин Шелл Э., когда вчера я написала ему о твоём поступке. Из письма: «Прекрасно, что даже французы могут приехать в Севастополь и почитать своих мертвецов. Там можно постоять около могил ушедших предков и подумать о многом, в том числе: что это было? Ненужная война, массовое убийство. И то, что русские правы: они защищали свою страну! Но, по крайней мере, хорошо, что и сейчас французы могут туда добраться».
Продолжение следует...