На начало войны генерал от инфантерии Барклай-де-Толли - военный министр, Главнокомандующий 1-ой Западной армии и ввиду более высокого должностного положения неофициальный начальствующий всеми российскими армиями, в т. ч. 2-ой Западной, находящейся, как и 1-ая, на самом ответственном направлении.
Барклай-де-Толли - русский подданный, из Лифляндской губернии. Ему 54 года, по служебной лестнице продвигался сравнительно медленно (только в 40 лет получил звание полковника); имел самостоятельное командование стратегической операцией лишь в войне со Швецией 1808-09 гг. Не имея систематического военного образования, отличался хорошими знаниями военной теории, лично принимал участие в разработке военных положений и уставов. На русском языке писал относительно хорошо, разговаривал с заметным иностранным акцентом. Испытывая неприязнь к себе "русской" партии[1] и не находя средства наладить с ними доброжелательные отношения, наводнил свой штаб родственниками и выходцами из Прибалтики. Из всей высшей российской администрации пользовался симпатией только Александра I. В начальники штаба 1-ой Армии Император, следуя своему правилу уравновешивать темпераменты, антипатии, недочеты в профессиональном образовании, пристрастие к определенным формам ведения боевых действий, назначил антипода Барклая (впрочем, весьма умеренного) генерал-майора Ермолова.
Барклай-де-Толли на первом этапе Отечественной войны 1812 г. прославился быстрым отходом 1-ой Армии в глубь страны, слабо организованным сопротивлением на всех участках отступления, абсолютной скрытностью и авторитарностью в принятии решений. Впоследствии он оправдывался, что выполнял согласованный в высших военных и государственных органах план Александра I и генерала-лейтенанта Пфуля. Однако как высший полевой военный руководитель он просто обязан был придумать для начальников корпусов и дивизий приемлемую мотивацию этого решения. Стремительность и безынициативность Барклая на промежутке Вильно-Смоленск-Дорогобуж удивила даже самого Императора. Да, Александр предполагал отступление, но видел его в рамках классической военной теории, когда армия, отступающая по своей территории, цепляется буквально за каждый пригорок, ручеек, дефиле, пролесок, чтобы задержать противника, создать ему неудобства и причинить урон.
"Изображение военных действий 1812"[2] по Барклаю-де-Толли - это оправдание полководца, почему так случилось, что армия Наполеона через два с половиной месяца оказалась под Москвой.
Ситуация выглядит еще более неудовлетворительной, если учесть "сидения Наполеона" (из-за организационных и снабженческих нестыковок, а, главным образом, по причине нарастающих сомнений в правильности своего решения вести эту непонятную войну Наполеон по неделе и больше оставался в занятых городах и задерживал движение армии ).[3]
Барклай напоминает императору согласованные стратегические положения начального этапа войны: изматывание противника с отступлением вглубь страны и стремление соединить разрозненные 1-ую и 2-ую Западные армии.
Про споры вокруг Дрисского лагеря он не упоминает; сообщает, что от Дриссы двигался левым берегом Двины к Полоцку и Витебску, предполагая соединиться там со 2Армией.
13 и14 июля произошли крупные арьергардные бои вблизи Витебска [4]. "Избежать сих сражений было невозможно; они были неминуемы по неприбытию еще всего 6пк. Сей корпус прикрывал пространное следование артиллерийских парков, понтонов, обозов с припасами и больными, направляющихся с разных мест через Великие Луки к Торопцу u чрез Городок к Суражу".
В Витебске он готов был дать большое сражение, независимо от подхода 2-ой Армии. Известно категорическое возражение Беннигсена на такой план (см. предыдущую публикацию "1812. Отступление по Беннигсену, июнь-июль").
Свое намерение Барклай объяснял:
"1. Неприятель не собрал еще всех своих сил, он единственно имел в своем распоряжении 3-ий корпус под начальством маршала Нея, 4-ый под начальством вице-короля Итальянского,
часть 1-го, находившегося около Сенно, два кавалерийские корпуса под начальством короля Неаполитанского, с гвардией.
2. Потому, что храбрость и мужество, оказанные армией в сражениях 13 и 14- числа, были для меня верным ручательством в приобретении победы.
3. По тому, что я чрез оное достигнул бы важной цели, обращая на сию точку внимание неприятеля, останавливая его и доставляя тем князю Багратиону удобность приблизиться к 1-ой армии".
ИНЫЕ МНЕНИЯ. Почему у Витебска, а не у Полоцка? Полоцк хотя бы находится на перекрестке главных дорог на Псков и Санкт-Петербург.
Французские корпуса, находящиеся вблизи от Витебска насчитывали, по меньшей мере (с учетом нормы убытия в 25%) 90 тыс.; у Барклая-де-Толли после ухода 1пк на петербургскую дорогу (с учетом нормы потерь в два раза ниже, чем у французской армии) оставалось ок. 80 тыс. В ближайшие сутки французы могли стянуть под Витебск дополнительные силы. Российской армии ждать подкрепления было неоткуда.
Чтобы оказать помощь Багратиону, необходимо согласовать с ним действия. Когда планировалась битва под Витебском, Багратион, не имея сил прорваться через линии корпуса Даву возле Могилева, форсировал Днепр и пошел к Смоленску по свободной дороге, не нуждаясь в помощи.
Далее действительный ход событий был таков. В ночь на 15 июля пришло известие от Багратиона, что он движется к Смоленску и постарается прийти туда раньше Даву. Днем армия Барклая-де-Толли старательно изображала подготовку к большому сражению [5], но к вечеру оставила витебские позиции и ушла в направлении на Смоленск.
Скрытый и стремительный отход большой воинской массы для нас пока непривычен. В дальнейшем он станет чуть ли не основным надежным и всегда успешно исполняемым маневром российской армии.
Барклай в своем "Объяснении" запутывает и усложняет момент отхода. Не смотря на то, что война продолжается уже более месяца, он гордится успешным завершением своей первой тактической операции в этой кампании. Резюмирует неуместным самовосхвалением: "Таким образом исполнилось, в виду предприимчивого неприятеля, одно из опаснейших и труднейших движений, в устройстве, редко случающемся в простых воинских маневрах в мирное время".
22 июля 1-ая и 2-ая Западные армии встретились под Смоленском.
Положение войск первоначально создалось такое (по сводке Барклая):
"19 числа 5 и 6 корпусы прибыли в Смоленск по Рудневской дороге; прочие войска 1-й армии прибыли 21-го и стали лагерем на правом берегу Днепра. 20-го числа генерал Платов прибыл с легкими войсками в окрестности Инкова и вошел в сообщение с армиею. 23-го 2-я армия пришла к Смоленску и заняла позицию на левом берегу Днепра, заграждая дорогу из Красного в Смоленск".
Главнокомандующие провели совещание. Багратион подтвердил, что он подчиняется решениям Барклая как старшего по общегосударственной должности.
Для всякого другого генерала этого было предостаточно, чтобы выстраивать свои планы и отдавать распоряжения. Но слабовольный Барклай опять сетует, что у него нет официального статуса ГК всеми армиями и что вообще без личного одобрения Императора он не может решиться на рискованные меры [6]
Для Барклая было самоубийством настаивать на отъезде Александра I из армии в период нахождения ее в Полоцке. С отъездом Императора он теряется в далеко не самых критических ситуациях, периодически впадает в меланхолические настроения, иногда почти в панику. Хорошо, что окружающие, кроме Ермолова (начальника штаба Барклая), этого пока не замечают.[7]
Избранная стратегия дает результат, но Барклай постоянно ощущает предел времени и пространства - склоняется к нелепым планам и отдает нерациональные распоряжения.
В конкретных планах дальнейших действий они с Багратионом, естественно, не сошлись. Однако Барклай нашел в себе силы перебороть свою нерешительность и принял два важных решения. Удалил из главной квартиры 1-ой армии остатки государевой свиты, иностранных помощников и доброжелателей, а также некоторых штабных офицеров - т. е. всех, кто критиковал его и поддерживал Багратиона. Выдвинул идею уничтожения разрозненных по широкому фронту французских корпусов.
Радиальные выходы армии из Смоленска в поисках противника выявили нелепость плана: противника ни в одном предполагаемом пункте не нашли (про разведку забыли, и казаки занимались второстепенными делами по своему усмотрению); изнурили солдат и лошадей длинными переходами по трудной местности; оставили без защиты Смоленск.
Наполеон не захотел выискивать по лесам и болотам приготовленные для него засады, сделал с основными силами резкий маневр вправо, от южного Придвинья к Днепру, и двинулся на Смоленск по обустроенной оршинской дороге. Оказалось, что с этого момента количество переходов до Смоленска главных сил сторон примерно равно [8].
Еще остающиеся вблизи от Смоленске российские воинские контингенты (2 гренадерская дивизия (из 8 пк) и 7пк Раевского) имели задачу двигаться на северо-запад к войскам, ушедшим на свободную охоту за противником.
2 августа авангард Наполеоновской армии натолкнулся на обсервационный отряд генерал-майора Неверовского (основа-27пд), произошел знаменитый 25 км рейд отступающей российской пехоты под непрерывными атаками кавалерии Мюрата.
Задержать одной дивизией главные силы Наполеона, конечно, было невозможно, но Неверовский немедленно уведомил о встрече с большим войском противника своего командующего армией и ближайшие части. Смоленск был спасен.
В тот период, когда Наполеон совершает маневр к Орше, а потом идет по оршинской дороге к Смоленску, Барклай ждет его с большей частью войска в 35-50 км северо-западнее Смоленска. В своей "Оправдательной" записке он словно и спустя полгода (когда составлялся окончательный вариант записки) не понимает нелепость и опасность ситуации:
"31-го следовано за движениями неприятеля, и все удостоверяло, что он собрал все свои силы за Рудиню в Любавичах, Бабиновичах и Дубровне . Я полагал, что он вознамерился с сей стороны нас атаковать, в надежде, может быть, отрезать часть 1-ой армии, распространившейся до Поречья. Для предупреждения сего замысла неприятельского, решился я соединить обе армии в позицию при Волоковой, как в одной из выгоднейших между найденными нами в течении всего похода, и ожидать в оной сражения.
2-го Августа обе армии прибыли в сию позицию; желательно было, чтобы неприятель в оной нас атаковал, ибо все выгоды были с нашей стороны".
Выдающийся историк эпохи 1812 Александр Николаевич Попов (1820-1877)[9] сказал про Барклая де Толли в связи с оставлением им поста главнокомандующего русской армией, как про человека, лишь по случайности не угробившего армию и не погубившего державу.
Наверно, слишком резко, незаслуженно. Но несправедливо не в абсолютном объективном измерении истины, а лишь только потому, что другие "замечательные", "гениальные" и т. п. специалисты были такие же или еще хуже.
Ссылки:
[1] Возглавляемой Багратионом
[2] Т. е. "Оправдательная записка" в разных вариациях: в форме рукописи, переснятой писарем, или малостраничной брошюры, или издания, наподобие исторического очерка с приложением документов и эпистолярных источников и т. п.
Основной текст "Оправдательной записки" написан в октябре-ноябре 1812 г., об этом свидетельствует переписка того периода между Барклай-де-Толли и Александром I.
Цитирования в данной статье осуществляются по университетскому изданию "Изображение военных действий Первой армии в 1812 г. Донесение Государю Императору Главнокомандующего Первой армией, военного министра, Барклая-де-Толли. М., 1859".
[3] Остановки в Вильно, Витебске, Смоленске
[4] в т. ч. стычки и бои 12-15 июля в районе м. Островно, д. Какувячино, р. Лучесы, которые происходили на протяженном участке в 5-20 км к западу от Витебска. С российской стороны в них поочередно и совместно участвовали 4пк Остермана-Толстого, часть 3пк Тучкова, часть 3кк Палена и несколько приданных полков.
[5] Признаки, что русские готовятся к большому сражению, обрадовали Наполеона - он приказал не показываться на горизонте в больших силах и уменьшить давление на арьергарды (дабы "не спугнуть").
[6] Барклай хорошо покажет себя в кампании 1813-14 годов и заслуженно получит звание генерал-фельдмаршала. Но всеми своими успехами будет обязан тому фактору, что всегда находился под непосредственным руководством Александра I и выполнял его смелые и решительные планы, лишь изредка возражая или корректируя (как, например, под Бауценом).
[7] И. Липранди пишет (в работе "Война 1812 года. Замечания на книгу Богдановича"), что ни у кого из военачальников не встречал такого самообладания на поле битвы, как у М. Воронцова, М. Барклая-де-Толли, П. Палена. Однако то, что творилось в душе у человека, что он писал в дневниках и личных письмах, это, конечно, младшему офицеру Липранди осталось неизвестным.
Это осталось неизвестным и второму проницательному мемуаристу из военного окружения Барклая В. Левенштерну.
[8] Барклай при подготовке диверсий на корпуса противника поставил командирам ограничения: не удаляться от Смоленска далее, чем на три перехода.
[9] Единственный историк, который не только имел хорошую начитку по теме, но и обладал внутри нее свойством проницательности (провидения, предвидения). Например, знаменитые Богданович и Михайловский-Данилевский тему не чувствовали, а наблюдали ее издалека, словно в бинокль или в окно из-за толстого мутного стекла. Липранди тему знал и чувствовал, но на уровне маленького обер-офицера; подняться над этим горизонтом он не хотел, а, может быть, и не мог (по типичной причине первой половины XIX века - недостаточного общего и специального образования). Великий князь Николай Михайлович глубоко презирал Александра I и все с ним связанное - отсюда понятно, с каких ракурсов он смотрел на эпоху и что видел. Также понятно, с какой стороны смотрели (и смотрят) на эпоху либеральные и советские историки, и современные русофобы. Тарле - монополист, начетчик и погромщик "в угоду"-он мог написать красиво и убедительно на любую тему, причем одинаково как со знаком "плюс", так и со знаком "минус", он гораздо хуже и неточней даже М.Покровского. Современные остепененные монополисты невесть когда и из чего возникших "школ" (Попов [только не А.Н., а А.И,], Васильев и т. п.), не имеют ни удовлетворительного образования, ни хорошей начитки, ни элементарных чувств местности, батальной полифонии всего и вся [видимо, потому так игрушечно выглядят современные реставрации и так убого звучат рассказы реставраторов], логики хаоса и крайнего кризиса (качества важные для военных историков) - они видят эпоху даже не через мутное окно, а просто самонадеянно и упрямо сочиняют вариации на тему по принципу "многими так востребовано и мне так хочется". Видимо, поэтому популярные и вполне поверхностные историки-блогеры зачастую гораздо интересней, чем они, кавалеры и мэтры.