памяти
капитана ВВС СССР, штурмана Дальней Авиации
Николая Сергеевича Демченко
(05.11.1929 – 25.01.1971)
и его жены
заведующей детским садом № 9 (г. Энгельс)
Маргариты Фёдоровны Демченко
…Вот уже несколько дней подряд Надя думала только о капусте. Капуста была совершенно необходима!.. Вся в творческом горении и благородных порывах, молоденькая воспитательница затеяла поставить с детьми сказку про зайчиков. В финале зайцам надлежало появляться с большим кочаном капусты. В ней-то и была загвоздка. Были перебраны уже все игрушечные запасы в детском саду и дома, осмотрены «арсеналы» всех игрушечных магазинов в городе - ничего, хотя бы отдалённо напоминавшего капусту, там не обнаружилось. А без капусты за «заячью» сказку лучше было и не браться!..
Единственное, что пришло в голову – сделать кочан из папье-маше: взять в группе надувной мяч, сварить дурнопахнущий липкий клейстер, обклеить мяч бумажками, затем сдуть и вынуть, и раскрасить готовый «продукт» зелёной гуашью с «разводами».
Провозившись несколько дней, она явила общественности конечный результат своего рукоделия.
Собравшийся в коридоре «консилиум» коллег-воспитательниц отнёсся к «произведению» сдержанно. Придирчиво осмотрев со всех сторон шарообразный предмет грязнозелёного цвета, подержав его на ладонях, принюхавшись и, едва ли не лизнув, работницы педагогического труда поспешили охладить самонадеянный энтузиазм юности своими вескими замечаниями: «это ни на что не похоже», «это никуда не годится» и «никто же вообще не догадается, что это – капуста!..»
Судьба несчастного кочана, как и всей «заячьей» сказки, повисла на волоске…
В этот критический момент с улицы внезапно донеслось:
- Дядя Коля! Дядя Коля!..
Десяток детских голосов за окном, захлёбываясь от радости и счастливого предвкушения, повторял и повторял это имя - на все лады, во всех тональностях детской восторженности и чистосердечного ликования.
Надя подошла к окну.
По центральной дорожке от калитки к крыльцу шёл молодой мужчина в форме лётчика. Прямо навстречу ему по той же дорожке неудержимо неслась взбудораженная стайка малышей. Мужчина мужественно принял «удар», слегка расставив руки, словно хотел обнять сразу всю эту оголтелую шумную ораву. А, между тем, ребятня продолжала свою победоносную атаку. Лётчика взяли в плотное «кольцо окружения», десятки детских ладошек тянулись к фуражке, погонам со звёздочками, ярким блестящим пуговицам… Пленник не пытался уклониться, наоборот, старался повернуться так, чтобы каждый жаждущий смог к нему прикоснуться и потрогать. Фуражка уже перекочевала в детские руки, а детвора всё продолжали тянуть его в разные стороны, пожимать руки, гладить, дёргать, готовая вот-вот обезьянками вскарабкаться ему на плечи…
Девушку осенила внезапная идея. Она приоткрыла окно и позвала:
- Коля! Идите сюда, к нам! Пожалуйста!..
…Лётчик не без труда освободился «из окружения», вернул себе фуражку и через пару минут появился в коридоре.
Не дав опомниться, Наденька бросилась к нему и тут же, с порога, сунула под нос свой «неопознаваемый» шар в зеленоватых разводах:
- Вот скажите, вы только скажите: на что это похоже? Ничего больше не надо, просто посмотрите и скажите: на что? ну, на что???
Бравый Коля разом почувствовал себя ещё более беспомощным, чем перед толпой малышни. По настойчивости «допроса» и умоляющим глазам Нади, как и по пристальным, выжидающим взглядам нескольких заинтересованных зрительниц, он уже понял, что назначен здесь на роль «третейского судьи», и от его ответа будет зависеть что-то очень важное для Нади. Больше всего он сейчас боялся ответить что-нибудь не то, чего от него ждут, и подвести такую хорошую девушку… Всё сильнее он колебался и смущался:
- Ну… не знаю… может быть… ну, я не знаю… ну… может быть… может быть… на капусту???..
Надя издала торжествующий вопль и, победно вскинув над головой своё «изделие», скрылась за дверью группы. Пожав плечами, разошлись и другие воспитательницы.
Коля ещё немного потоптался на месте, но, убедившись, что больше его помощь никому не требуется, пошёл вдоль по коридору. Там, в глубине, за дверью с табличкой «Заведующая» ждала его Рита…
* * *
…Это была удивительно красивая пара. Когда Рита и Коля появлялись на улицах своего маленького провинциального городка, все головы поворачивались в их сторону. И нельзя было не любоваться: стройный, высокий, подтянутый офицер в нарядной лётной форме и очаровательная, вся какая-то «нездешняя», сошедшая с афиш французских мелодрам красотка. Рита была невозможная красавица: с изящной, ладной фигурой, яркими и правильными от природы чертами лица, эффектная, стильная, ухоженная, с безупречным вкусом. Впечатление дополняли почти невиданные в советской «глубинке» предметы гардероба и аксессуары: ни у кого больше не было таких элегантных и облегающих мини-платьиц, таких кокетливых и аристократических шляпок, таких сверкающих, звонких даже на «убитом», потрескавшемся асфальте изящных лакированных «лодочек», такой косметики, такого парфюма, таких грандиозных и «возвышенных» шиньонов…
Коля со своей стороны скромно дополнял это великолепие. Его жизнь была подчинена службе на совершенно секретном аэродроме закрытого лётного городка.
А в свободные от службы часы Коля любил бывать в детском саду у жены.
После суровой атмосферы «режимного» объекта этот маленький периферийный садик с деревянным домом на три окна, затерянным среди таких же домиков на тихой, сонной улочке, с фруктовым садом, буйно цветущими клумбами и утоптанными дорожками казался ему особенным, чудесным миром. Это был райский уголок, населённый необыкновенным крошечным беспокойным народцем, повсюду оставляющим следы своего пребывания: на аллеях виднелись отпечатки торопливых «гномовых» ножек, вдоль дорожек валялись лопатки, размером с суповую ложку, на крыльце, выстроившись стройными рядами, ждали своих хозяев крохотные сандалики…
Всё здесь вызывало в штурмане грозных бомбардировщиков умиление и благоговение.
Он старался передвигаться здесь аккуратно, с исключительной бережностью, чтобы ненароком ничего не нарушить, не повредить и не сломать, и казался самому себе непропорционально огромным, громоздким и несуразным. Мир перед ним был стишком хрупким, он требовал заботы, нежности и защиты.
И его Рита была добрая и прекрасная королева этого маленького зачарованного мира…
* * *
Маргарита всегда хорошо относилась к Наде и, если отлучалась, оставляла её в своём кабинете «заместителем».
Она стояла перед зеркалом, сосредоточенно занятая «наведением красоты» - процессом, которому отдавалась самоотверженно и без остатка перед каждым «выходом», даже если этот «выход» - всего лишь совещание заведующих детских садиков и яслей. Наконец, увиденное в зеркале её удовлетворило. Она наскоро собрала свои дамские вещички, разложенные на полочке, и захлопнула косметичку:
- На звонки отвечать, цветы поливать, ключ отдать Аглямовне! Завтра буду к обеду, утром – совещание в облоно! Не скучай!..
И, махнув рукой Наде, выпорхнула из кабинета.
Каблучки Риты уже смолкали в конце коридора, когда на столе зазвонил телефон.
Надя рывком сорвала трубку:
- Детский сад № 9 слушает!
- Наденька, это вы, здравствуйте! – голос Коли на том конце был, как всегда, мягким и чуть извиняющимся. – А нельзя ли мне будет услышать Риту?
- Ой!.. – его собеседница даже подпрыгнула в кресле. – Ой, она же вот только что, прямо, ну, вот только что вышла! Подождите, подождите, я её сейчас позову! Она же сейчас под нашими окнами идёт!..
- Не надо, не надо!.. Не беспокойтесь, Наденька! Нет ничего срочного… - Голос сник до полной тишины, а потом откуда-то из зловещей глубины и темноты трубки донеслось до Наденьки глухое и едва различимое:
- Значит, не поговорим уже…
Девушка просто заклокотала от возмущения:
- Да как вы можете!.. Как вы только можете!.. Как вы можете так говорить!..
Голос в трубке опять стал обычным колиным голосом: тёплым, приветливым, а сейчас ещё и тихонько посмеивающимся над её суеверностью:
- Ну, хорошо, хорошо!.. Я имел в виду: больше не поговорим перед полётом – так будет хорошо?.. Мы сейчас вылетаем…
Надя промямлила в ответ что-то согласительное. Коля попрощался:
- До свидания, Наденька!..
- Счастливого вам пути!..
* * *
Весь вечер этот, в общем-то, пустяковый разговор не шёл у неё из головы. Она всё корила себя за то, что позволила ему себя уговорить, что не догнала, не вернула Маргариту… Почему-то – знать бы, почему? – ей казалось это очень важным…
Всю ночь Надю мучили кошмары. Ей снилось, что они с Маргаритой вдвоём в её кабинете. Рита сидит за столом и что-то печатает на машинке, не поднимая головы. А за окном – почему-то чёрное небо. Не ночное, глубокой, бархатной синевы, а именно чёрное – как уголь, как смола, ровное, однородное и… неживое. И над всем этим – гул авиационного мотора. Жуткий, зудящий, громкий звук. Он всё нарастает, приближается, ширится и крепнет - хотя, кажется, невозможно уже оглушительнее и громче. От этого зловещего, неотвратимого гула у Нади раскалывается голова, закладывает уши, а в душе разливается какой-то противный, безжалостный, мертвенный ужас. Кажется, она сама растворяется, распадается на атомы, исчезает в этом самолётном рёве.
Ясно, что просто пролетающий самолёт не может произвести такого шума. Этот самолёт падает. Он падает прямо на них – на их маленький девятый садик. Судя по звуку, он уже близко, ещё несколько мгновений – и он раздавит их. Надю охватывает паника. Она чувствует, что должна что-то сделать, но не знает, что… Она хватает ритину руку и трясёт её: «Нужно что-то сделать!.. Может быть, если мы потушим свет, он ещё пролетит мимо?..»
Маргарита поворачивает голову и смотрит на Надю. У неё пустые, отсутствующие глаза…
Надя проснулась разбитой и с тяжёлым сердцем пошла на работу. Там её ждала новость.
Назло суевериям, Коля и его экипаж благополучно добрались до места назначения. Они разбились на обратном пути. Разбились, едва успев взлететь, – самолёт рухнул рядом со взлётной полосой. Их доставали из-под обломков ещё живыми, но чудом избежал смерти только один. Коля умер по дороге в больницу, в машине «Скорой помощи»…
* * *
В день похорон Наденька проснулась раньше всех.
У неё было важное поручение - выбрать венок для Николая. Надо было поспеть заранее, чтобы быть в очереди поближе. Она догадывалась: это будет длинная очередь. А ей нужна была возможность выбирать. Ведь она твёрдо знала, ЧТО именно надо выбрать.
Когда, наконец, двери похоронной конторы открылись, впуская толпу посетителей, она решительно отчеканила прямо в лицо сотруднику за стойкой, вопросительно ожидавшему первого заказа за этот напряжённый день:
- Нам, пожалуйста, САМЫЙ КРАСИВЫЙ и САМЫЙ НЕЖНЫЙ – как раз под его характер!..
На удивление, её пожелание было понято и исполнено в точности.
И этот веночек – самый красивый, самый нежный – составленный из весёленьких мелких пушистых цветочков самых мягких, плавно перетекающих пастельных оттенков, больше похожий на букетик трепетной невесты, чем на скорбную похоронную принадлежность, первым выплыл из подъезда Дома офицеров, где проходило прощание. Следом бесконечно тянулись солидные громоздкие венки суровых воинских организаций города, провожавших в последний путь семерых боевых товарищей. Трогательно развевалась на ветру узкая ленточка венка с надписью: «От детского сада № 9»… Впрочем, никому из пришедших в тот день на прощание это не показалось неуместным…
…Хоронить «дядю Колю» на городское кладбище пришёл весь девятый сад в полном составе. Из сочувствия к несчастью молодой заведующей и сожаления о её муже – безвременно погибшем славном и добром человеке, от которого привыкли видеть только хорошее. Детей взяли с собой – с кем же их было оставить, если все воспитательницы, нянечки и родители – на кладбище? Дети ничего не понимали и мирно возились на широкой центральной дорожке, как велели взрослые: не шумя, никому не мешая, далеко не отходя… Могилы и гробов, всех мрачных атрибутов смерти они не видели – плотной стеной их закрывали сомкнувшиеся перед детьми спины взрослых…
Когда все положенные воинские почести были отданы, на свежие холмики горой посыпались венки. Поверх по принятому обычаю установили большие портреты погибших. Всё было кончено. Народ уже начинал расходиться, и в стене из взрослых спин постепенно стали образовываться бреши. Они росли, увеличивались и всё больше открывали обзор. Первой из малышей заглянула в эту возникшую «прореху» крошечная Оля из младшей группы. Там, из вороха ярких тряпочных цветочков и весело вьющихся чёрных ленточек, на неё смотрел и улыбался…
- Дядя Коля! Дядя Коля!..
И десятки голосов, слишком высоких, слишком нежных и тоненьких для кладбищенской обстановки, понеслись над скорбяще притихшей толпой. Никто бы не смог остановить: со всех сторон, раскинув руки и вопя от радостного узнавания, к свежей могиле неслись дети. Совсем малыши: четырёх-пятилетки, торопясь и обгоняя друг друга, не разбирая дороги, без страха и оглядки на «больших»… Крошечные нежные пальчики отовсюду тянулись к портрету, ласкали и гладили его, обнимали, прильнув к холодному стеклу, согревая его своим тёплым доверчивым дыханием, ещё не ведая границы между живым и мёртвым…
…Видело ли когда-нибудь это кладбище столько слёз?
* * *
Проходили дни, недели, месяцы – жизнь для Маргариты остановилась на том чёрном дне, что забрал у неё мужа. Она могла видеть мир только сквозь пелену собственных слёз.
Вокруг не было равнодушных – все в детском саду уважали свою заведующую, а теперь ещё и остро жалели. Всё было напрасно. Слова утешения и поддержки не достигали цели. Её горе не утихало, не притуплялось, не лечилось временем. Детский сад номер девять забил тревогу! Был объявлен старт вседетсадовской акции «Развесели Маргариту Фёдоровну». В благом порыве объединились и взрослые, и дети. Коллеги и родители, как могли, пытались вернуть её жизни, помочь вспомнить всё светлое, тёплое, простое и вечное, что поможет примириться с бедой. А дети просто наперебой заваливали её своими историями, простодушными трюками и уловками, подслушанными от взрослых анекдотами, вольно пересказанными эпизодами фильмов и мультиков – всем, что по их детскому разумению должно было вызывать улыбку и смешить до счастливого щенячьего повизгивания.
Маргарита была благодарна и мужественно боролась со слезами, даже пытаясь улыбаться. Но… всякий раз, когда её заставали врасплох, приходилось поспешно хвататься за носовой платок и, виновато отворачиваясь, прятать лицо…
Наступила зима, и сад щедро накрыло свежим, искристым снегом. На борьбу со стихией были брошены объединённые детсадовские силы воспитательниц и разновозрастной малышни.
Возле беседки с энтузиазмом орудовала лопатками старшая группа. Только Олежка не принимал участия в бурной деятельности. Обычно бойкий и шкодливый, он всю прогулку простоял в стороне, сосредоточенно елозя лопаткой у своих ног туда-сюда и, видимо, что-то обдумывая. К концу прогулки решение было принято.
Воспитательница завела детей в здание, и начался суматошный процесс раздевания закутанной с ног до головы мелкоты. Это был отличный момент. Олежка ограничился тем, что стянул с валенок галоши и, как был – в шубке, шапке и живописной «перевязи» из платков и шарфов – поспешил незаметно отделиться от общей копошащейся кучки и скрыться в глубине коридора, ведущего к кабинету заведующей.
Маргарита сидела за столом. Она не шевелилась, глядя прямо перед собой остановившимися глазами. Услышав шум в дверях, уже по привычке дёрнулась к сумочке за платочком.
Неуклюжий пятилетний «колобок» важно прошествовал к большому креслу для посетителей напротив заведующей и взгромоздился на него.
Повисла многозначительная пауза.
- А вы, Маргарита Фёдоровна, всё плачете? – начал посетитель речь издалека.
- Да, Олежка, всё плачу…
- Всё по дяде Коле убиваетесь?
- Да, всё по нему…
- Вам грустно, наверное, что раньше у вас муж был, а теперь – нету?
- Да, грустно…
Олежка набрал в лёгкие побольше воздуха, подумав, что пришло время перейти к решительным предложениям:
- А вы не плачьте, Маргарита Фёдоровна!.. Даже мой папка говорит: такая долго одна не останется! Он ещё говорит: я бы и сам на ней хоть сейчас женился! А мамка ему: да на кой ты ей сдался-то? Пьяница несчастный!.. Но вы, Маргарита Фёдоровна, на папке не женитесь! Вы подождите!.. Вот я вырасту, в школу пойду… Я тогда на вас сам женюсь!..
Неведомая сила вытолкнула её из-за стола. Она сделала пару шагов навстречу и вот уже подхватила на руки мягкий, тёплый живой комочек, подняла легко, как пушинку, со всеми его «слоёными» одёжками и болтающимися валенками, расцеловала румяные, упругие с мороза детские щёчки и спрятала в уютном тепле малышковой цигейковой шубки своё заплаканное, смеющееся лицо:
- Спасибо, спасибо, родной… Теперь уже точно – не пропаду!..