Посвящается уроженцу Риги,
шахматному теоретику и одному из сильнейших шахматистов мира
Арону Нимцовичу
НЕОКОНЧЕННАЯ ИГРА
(Монопьеса)
Копенгаген, 1935г. Квартира шахматного гроссмейстера. Хозяин квартиры – человек лет пятидесяти. На столе – расставлены шахматы, рядом находятся цветы и радиоприёмник. Всё действие сопровождается игрой в шахматы с невидимым соперником. Во время обдумывания ходов звучит танго Оскара Строка – композитора, жившего в одном городе (Двинске) и в одно время с Ароном Нимцовичем.
Ну что, маэстро, приступим? Сегодня шахматы – единственное место, где дуэли разрешены. По дуэльным законам оружие выбирает тот, кому брошена перчатка. У нас, слава Богу, нет пистолетов, поэтому вы получаете право выбрать цвет фигур. Руки друг другу пожимать не будем. Нет, я понимаю, это важный ритуал, кодекс чести для любого шахматиста, но сейчас у нас в этом нет необходимости. Вы для меня невидимый противник, как и я для вас. Наши пути в последнее время никак не пересекались – мы теперь обитаем на разных этажах: вы – Александр Алехин, действующий чемпион мира, обязанный постоянно отстаивать своё звание в поединках с другими претендентами. К сожалению, мы в этом качестве так и не встретились. Наш матч все ждали, так как были уверены, что будет захватывающий поединок. Но вмешался главный бич нашего времени – деньги. Сейчас действует правило, что претендент на шахматную корону должен внести крупный денежный взнос. На эти деньги вполне можно приобрести небольшой заводик. Но шахматисты, как правило, заводами не владеют, и если бы даже все члены моей семьи продали всё своё имущество (а мой папа был не бедным человеком), то это составило бы только часть эт суммы. Трудно даже представить, чтобы где-то ещё установили подобные требования. В этом случае настоящие атлеты смотрели бы соревнования с трибун, а на арене пыхтели бы обладатели толстых кошельков. Можно, конечно, не считать шахматы спортом. Существует даже определение: шахматы слишком умны для игры и слишком игра для серьёзного дела. Наверно, поэтому организаторы, запутавшись в квалификации, решили не причислять нас ни к тем, ни к другим. И теперь у шахматистов нет другого выхода, чем быть попрошайками. Да, именно так это называется. В детстве я с мамой часто ходил на рынок. Там перед входом всегда сидели нищие, которые просили милостыню. Многие люди проходили мимо, не обращая на них внимания, но мама всегда бросала им какие-то копейки. Я как-то спросил:
– Мама, а зачем ты кидаешь им монетки?
– Потому что им не на что жить, и мы должны им помогать,
– Но они ведь целыми днями сидят и ничего не делают. Почему им нужно помогать?
– В жизни всякие случаются ситуации. Возможно, так сложилась судьба, что они стали нищими.
– А мы тоже можем оказаться нищими и придётся так же сидеть? – забеспокоился я.
– Нет, что ты! – ответила мама. – С нами этого никогда не случится!
Тогда я ей поверил. Но вот прошло много лет, и я сам вынужден был стучаться в разные двери в поисках денег. Разумеется, я просил не на пропитание, но, тем не менее, унизительное чувство меня не покидало. Интересная вещь, почему-то в унизительном положении оказываются люди, которые хотят что-то создать в этом мире: учёные, поэты, художники. А деньги они просят у тех, кто не создаёт ничего. И всё-таки я был уверен в успехе. Мне казалось, что популярность шахмат побудит богатых людей вложиться в это мероприятие. Но количество меценатов оказалось не таким уж большим. Во всяком случае, на мою долю их не хватило. Я пытался объяснить, что не прошу целиком всю сумму: если одному человеку не под силу проглотить целый арбуз, то можно разделить его на дольки, и несколько человек с этой задачей легко справятся. Но я ошибся. У богатых людей свои понятия о ценностях жизни. А может, они вообще не любят арбузы.
(Обдумывает позицию).
У нас получилась традиционная сицилианская защита. Как-то во время моей лекции одна дама спросила:
– Почему защита называется сицилианской? Её придумали на Сицилии?
– Вряд ли! – ответил я. – Там, вроде, нет сильных шахматистов. Насколько я знаю, самое сильное на Сицилии – это мафия. Возможно, защиту назвали в её честь.
– Как же так? – возмутилась дама. – Этим вы рекламируете преступников!
– Совсем наоборот! – возразил я. – Выигрывая у тех, кто избрал это начало, мы каждый раз наносим удар по всей сицилийской мафии.
Мне кажется, я её убедил.
Я рос, как тогда считалось, в зажиточной семье. У нас был свой дом, всегда хватало еды. А среди сверстников, с которыми я дружил, было много детей из бедных семей. Но мы не очень сильно отличались друг от друга. Мама вспоминала, что ей первое платье сшили, когда исполнилось восемнадцать лет, после чего вся семья отправилась в фотоателье, чтобы запечатлеть это событие. Меня тоже не баловали, всё что я носил, мне перешивали из старых вещей. Новые покупки папа не одобрял. Когда мама всё-таки отправлялась в магазин и приносила оттуда пакеты с одеждой, папа смотрел на это неодобрительно и ворчал: «Тряпки, тряпки! Опять накупили тряпок!» Из своего благополучного детства я помню только одну привилегию. Раз в неделю мы с папой шли в баню. Наверное, это было не дешёвое удовольствие, так как я там никогда не встречал своих сверстников. Баня представляла собой довольно импозантное здание. Служащий показывал нам отдельную раздевалку, которую мы занимали, а потом шли мыться в душевые кабинки. Затем спускались вниз, где находился бассейн и там купались. Папа плавал, а у меня был игрушечный кораблик, который я брал с собой. После этого папа шёл в парилку. Мне там было слишком жарко, и я ждал его снаружи. Но однажды баню закрыли на ремонт, и мы пошли в обычную городскую баню. И тут я, что называется, ощутил разницу. Никаких отдельных раздевалок не было, отстояв очередь, мы попали в общее помещение, где шкафчики для одежды стояли так тесно, что негде было даже развернуться. Но особенно неприятно было выходить туда после мытья. Если в это время рядом вытирался голый сосед, то он постоянно касался меня своим мокрым боком. Мне всё это было неприятно, да и само мытьё не доставляло удовольствия. Никаких душевых кабинок не было – только длинные скамьи, почти все занятые моющимися людьми. Приходилось ждать, пока кто-нибудь не освободит место, и быстро его занять. Когда в нашей бане ремонт закончился, я по-настоящему обрадовался и ощутил преимущество принадлежать к привилегированной части общества.
Вас, наверно, удивляет, почему я это рассказываю? Поверьте, я никогда не стал бы этого делать, но сейчас между нами сотни километров, и всё, что я говорю, никто не услышит. У Чехова есть рассказ «Человек в футляре». Название полностью подходит ко мне. Я считаю, если не хочешь, чтобы тебе плюнули в душу, не надо ни перед кем её раскрывать.
В шахматы меня научил играть мой папа. Он был одним из лучших в городе шахматистов. Когда он мне рассказал, как называются фигуры, я спросил: «А почему фигура коня похожа на голову лошади, а слон – нет. Папа задумался, а потом сказал: «Понимаешь, шахматы завезли к нам из Индии очень давно, когда о слонах знали только понаслышке. Поэтому, представляли их именно такими». Я в то время увлекался книжками про путешествия и подумал, что, может, мы точно также представляем себе весь остальной мир – ведь мы знаем о нём только по чужим рассказам. С тех пор я уверен: из-за этого у людей сложились стереотипы: англичане – чопорные, французы – легкомысленные, немцы – педантичные, евреи – хитрые. Мне пришлось много поездить по миру, и я знаю много открытых и дружелюбных англичан, прижимистых французов, романтичных немцев и бескорыстных евреев. Но до сих пор никто не хочет признать эту истину. И слоном по-прежнему называют какую-то остроконечную башню. Я думаю, слоны видят нас в более правильном свете. Для них все люди делятся на тех, кого они любят, и тех, кто их не любит. В этом смысле они умнее нас.
Я потратил много времени, обивая пороги различных кабинетов, где заседали важные люди. Меня учтиво принимали, выслушивали заранее заготовленную речь о важности нашего матча, обещали подумать... и отказывали. У всех находились разные причины, но сходились, как правило, в одном: если бы я обратился к ним раньше, то они с удовольствием финансировали бы это мероприятие. А сейчас, увы, возросшая конкуренция вынуждает их затягивать пояса. В конце концов я пришёл к выводу, что конкуренты моих спонсоров внимательно следили за моими планами, и как только я намечал очередную «жертву», принимали все меры, чтобы поставить возможных благодетелей на грань разорения. Но иногда мои собеседники не пытались лукавить, а интересовались, что им лично даст участие в финансировании. Это был самый трудный вопрос. Вложенные деньги не увеличивали прибыль от продаж и не добавляли количество клиентов. Единственное, что я мог предложить – это право называться меценатом. Но многие не могли понять, как можно отдать за что-то деньги, и ничего не получить взамен. А у меня не было коммерческой жилки, чтобы убедить их в обратном. Я уверен, если бы мой папа всерьёз занялся шахматами, у него это получилось бы лучше, чем у меня.
Когда мне было девять лет, обо мне впервые написали в немецком шахматном еженедельнике, в котором представили как подающее надежды юное дарование. Однако эта статья особой радости мне не принесла. Когда я вернулся домой, то для своих школьных товарищей стал своего рода «белой вороной». Меня очень многие старались зацепить, обидеть. В юном возрасте наличие физической силы преобладает над остальными ценностями. Поэтому детские коллективы часто способны на довольно жестокие поступки. Из-за этого я бы не назвал переходный возраст счастливым и безоблачным. Впрочем, творческие люди в любом возрасте могут выглядеть, как «не от мира сего». Недавно у нас в городе скончался шахматист. Прощание состоялось в местном шахматном клубе. Председатель общества произнёс проникновенную речь, а в конце заявил: «Я хочу показать, каким прекрасным шахматистом был наш товарищ» и показал выставленную на демонстрационной доске позицию. «Посмотрите, какой вариант он здесь применил». После этих слов за несколько ходов он завершил партию. Вдруг кто-то воскликнул: «Позвольте! Я вижу опровержение!» И, вернув позицию в начальное положение, показал вариант, при котором никакого выигрыша не было. «Вы не правы! – заволновался председатель. – В этом случае наш покойный сыграл бы так», – и показал решение, которое выбрал бы умерший коллега. Среди шахматистов разгорелся спор: одни поддержали председателя, другие – его оппонента. Вдова бедняги в это время продолжала всхлипывать, друзья горестно вздыхали, а покойник, скорее всего, переживал, что не может принять участие в этой дискуссии. Возможно, мы, шахматисты – ненормальные люди. Впрочем, как определить, кто в этой жизни нормален, а кто нет?
Стать профессиональным шахматистом меня подтолкнуло одно событие. Уже будучи студентом Берлинского университета, я отправился на турнир, где вчистую проиграл половину всех партий и уверенно занял место в хвосте турнирной таблицы. Я начал анализировать причину своей неудачи и вспомнил одну притчу. На поле сошлись две враждующие армии. И один из военачальников позвал жреца и спросил:
– Как ты думаешь, кто победит?
Жрец внимательно посмотрел на полководца и сказал: – Ты проиграешь!
Рассерженный военачальник прогнал жреца. Битва началась, и его армия была полностью разбита. Тогда военачальник снова позвал жреца и спросил:
– Объясни, почему ты решил, что я проиграю. Ведь наши армии были равны по силам. Что я сделал не так?
– Раз ты меня позвал, значит, боялся проиграть, – ответил жрец. – А страх – это дополнительное оружие в руках противника. Может, даже сильнее, чем вся его армия.
Я, действительно, побаивался своих соперников, и это не могло не сказаться на моей игре. И тогда я думал даже завязать с шахматами. Второй раз испытывать такой позор мне не хотелось. Вернувшись в университет я продолжил занятия. Мне предстояло написать работу по философии, и я выбрал тему о поражениях и победах в судьбах великих людей. И с удивлением узнал, что многие из ныне признаных гениев свою биографию начинали с оглушительного провала: их первые книги не продавались, оперы и спектакли освистывались зрителями, а критики навешивали ярлык бездарностей. Проследив их последующий путь, я пришёл к выводу, что первая неудача подтолкнула их доказать обратное. Даже великий Наполеон однажды сказал: «Чтобы выиграть войну, надо иногда проиграть бой». Тогда я тоже принял решение продолжить свою шахматную карьеру и выкарабкаться из ямы, в которую попал. Это было непросто, и на карабканье ушло больше десяти лет. За это время у меня практически не было впечатляющих побед, зато я разработал такие теоретические новинки, которыми пользуются многие шахматисты. И сейчас могу сказать: Да здравствует поражение! Оно даёт толчок к совершенствованию, а это важнее, чем кубок победителя!
Один из крупных боссов в разговоре со мной однажды разоткровенничался: «А для чего вам вообще нужны деньги? Ни стадионы вам не требуются, ни специальный инвентарь. Играйте в своё удовольствие в любом сарае. Я понимаю, были бы автогонщиком, и вам бы требовался спортивный автомобиль. Это, я согласен, затраты! Только одна страховка во что обходится! А что у вас страховать? Фигуры, что ли? Так это обыкновенные деревяшки. Любой мой сотрудник за полчаса такие выточит. При этом, руки-ноги не ломаете, головой не рискуете. Ну, разве только, кто-то разобьёт шахматную доску о голову соперника. Ну так за такие деньги можно и новую голову пришить».
(Обдумывает позицию).
Непростая позиция! Пока трудно определить, у кого преимущество. В этой ситуации я использую проверенный метод. Надо встать за спиной своего соперника и посмотреть на доску с другой стороны. На первый взгляд – никакой разницы. Но это не так! Когда сидишь на своём месте, хорошо видны слабости противника, а когда смотришь, как бы, его глазами, видны свои уязвимые места. Жаль, что в реальной жизни мы редко оцениваем себя и свои поступки с разных сторон.
Обращался я и к еврейским богачам. Думал, что хоть у них взыграет чувство солидарности. Но нет, когда вопрос касается денег, люди сразу забывают библейскую истину: «Люби ближнего, как самого себя». Для них любовь и деньги – несовместимые понятия. А один магнат мне даже посоветовал, что будет лучше, если я вообще откажусь от своей идеи.
– Почему? – удивился я. – По-моему, чем больше евреев добьются успехов в различных областях, тем больше нас начнут уважать.
– Вы наивный человек, – сказал мне собеседник. – Вы не знаете, что такое человеческая зависть. Для нас лучше, чтобы люди вообще забыли о нашем существовании. Потому что каждого еврея, стремящегося занять высокое положение, общество сразу начинает подозревать в каких-то тайных намерениях. И это только усиливает неприязнь к нам. Поэтому нам лучше не высовываться и не привлекать к себе внимание.
– Но вы-то сами этому не следуете, – возразил я. – Всем известно, что вы принадлежите к элите самых богатых людей.
– Неужели вы думаете, что за это не придёт расплата. – горько сказал он. – Вот увидите, придёт, и ещё какая! Боюсь, что за моё богатство будут расплачиваться не только мои дети, но и ни в чём не повинные люди.
– Вот вам и повод пожертвовать на благое дело, – попытался я перевести разговор в нужное русло.
– Да кто мне поверит, что я делаю это бескорыстно! – усмехнулся собеседник. – Мне припишут массу самых гнусных причин, из-за которых я совершил этот поступок. И ошмётки грязи обязательно долетят до вас. Вы потом никогда в жизни не отмоетесь.
Мне нередко приходится слышать мнение, что каждый человек должен поставить себе в жизни как можно более высокую цель, и тогда достигнет максимального успеха. Но, прежде чем следовать этому совету, следует знать, что этот путь напоминает дорогу в гору, на обочине которой в бесчисленном количестве валяются разочарования, несбывшиеся надежды, сломанные судьбы. Я уверен, что цели, которые мы себе ставим, должны быть не в заоблачных высотах, а в пределах досягаемости. Тогда каждая достигнутая веха станет предметом радости и гордости. И чем больше будет таких побед, тем более счастливой будет жизнь человека. Поэтому, мне жаль молодых людей, мечтающих о мировой славе. За исключением единиц, остальные, так и не добравшись до вершины, всю жизнь будут чувствовать себя неудачниками.
Владелец одной компании, заинтересовавшись моим предложением, перед нашей встречей навёл справки обо мне.
– Я выяснил результаты ваших игр с господином Алехином, – заявил он – Они не в вашу пользу.
– Это правда! – ответил я. – Но когда Алехин вызвал на матч Капабланку, его результат был ещё хуже. И, тем не менее, он победил.
– Хорошо! Тогда можете мне сказать, сколько вы получите в случае выигрыша?
Я назвал сумму.
– Значит, вы уверены, что победите в этом матче? – спросил он.
– Я уверен, что сыграю достойно, – осторожно ответил я.
– Ваше достоинство оставьте при себе. Его на хлеб не намажешь. Значит, стопроцентной гарантии дать не можете?
– Стопроцентную гарантию может дать только Бог. – ответил я.
– Ну, к нему я обращаться не стану. – заявил мой собеседник. – А сколько вам положено в случае проигрыша?
– Зачем вам это знать? – поинтересовался я.
– Давайте договоримся! Я вложу деньги в это мероприятие, но вы дадите мне гарантию, что проиграете. Ведь проиграть всегда легче, чем выиграть? Согласны?
– Вы издеваетесь? – возмутился я. – Зачем мне выходить на матч, если не пытаться победить.
– Что тут непонятного? – сказал он. – Обыкновенная торговая сделка. В случае проигрыша вам вернут хоть какие-то деньги. А если матч не состоится, вы не получите вообще ничего.
– Вам-то какая от этого выгода? – поинтересовался я.
– Существует тотализатор и люди будут делать ставки. Я тоже готов принять участие, но не хочу рисковать. Поэтому, я поставлю на вашего соперника. А потом мы поделим выигрыш по-справедливости: вам – ваша доля, мне – моя. И мы оба окажемся в плюсах.
– К счастью, в шахматы ещё играют честные люди, – сказал тогда я и пошёл к выходу.
– Зря отказываетесь! – крикнул он мне вслед. – В шахматы честно играли, пока на кону не стояли большие деньги. Но можете мне поверить, это время кончилось. Вы ещё потрепыхаетесь, но придёт молодёжь, которая поймёт, какие имеются возможности. А вы поступаете неразумно. Ещё будете жалеть, что не приняли моё предложение!
Этот эпизод напомнил мне случай из моей студенческой молодости. Все мы тогда нуждались в деньгах и постоянно искали возможность подработать. Законных способов было не так уж много, поэтому приходилось проявлять изобретательность. Со мной в группе учился студент из Одессы, а там, видимо, предпринимательство в крови. Его любимой фразой было: «Деньги надо делать из воздуха. Его много, и он ничего не стоит». Именно он предложил такой вариант: мы всей группой отправляемся на плошадь, где регулярно собираются любители шахмат, выбираем кого-то из завсегдатаев и затеваем между собой спор, кто из них выиграет? Затем каждый из нас ставит деньги на своего фаворита. Это, естественно, вызовет интерес у других игроков, после чего предложим сыграть с ними на тех же условиях.
Обычно нам не отказывали, так как не считали каких-то юнцов серьёзными соперниками. Я садился за доску, а одессит с присущим ему красноречием втягивал в спор остальных любителей шахмат. Друзья шахматиста, конечно болели за своего, и после его проигрыша, нам доставался неплохой куш, благодаря которому мы в этот вечер шли ужинать в ресторан.
Вы помните крупный турнир шахматистов накануне мировой войны? Как ни странно, никто тогда даже не чувствовал, какие события развернутся в ближайшее время. Наоборот, всё было на редкость спокойно и безмятежно. Мы с вами показали лучший результат, и нас обоих объявили победителями. Вы, кстати, на меня тогда обиделись за то, что я назвал вас Алёхиным, а не Алехиным, как вы хотели. Но это неважно. Я уже тогда предчувствовал, что нам придётся не раз выяснять отношения. Правда, некоторые старшие участники, у которых я спрашивал, как им понравился ваш стиль игры, пренебрежительно отвечали, что, хотя у вас есть напор, но этого недостаточно, чтобы составить конкуренцию «старикам». У стариков есть одна беда – они полагаются на свой опыт, а опыт – это взгляд из прошлого. А у молодых – взгляд в будущее, поэтому эти взгляды часто не пересекаются.
Тем же летом я приехал к родителям. Они тогда жили в маленьком латвийском городке Двинске. У меня там много родственников и среди них был один из двоюродных братьев, с детства отличавшийся неуправляемым характером. Соседи часто жаловались: «Или вы своему гаврику чего-нибудь серьёзно скажете, или он так и вырастет вам беспризорником!» Так за ним закрепилось прозвище Гаврик. Несмотря на свой шебутной характер, Гаврик неплохо учился и даже стал студентом. Однако, вскоре увлёкся запрещённой литературой и был отчислен из университета. Вернувшись домой, Гаврик жил на иждивении у своей тётки. Разговаривал он только на одну единственную тему: как несправедливо устроен современный мир, и его обязательно нужно взорвать. Однажды он принёс к нам домой какие-то книжки и стал тыкать их всем в нос, но папа его выгнал. А вскоре его, арестовали, он попался на том, что разбрасывал на улице какие-то листовки. Сразу после этого у нас дома собрался семейный совет, чтобы решить, как его вытащить из тюрьмы. Решено было поручить это дело папе, так как у него было много влиятельных знакомых. Не знаю, с кем папа переговорил, но вскоре Гаврик появился у нас в доме, и у них с папой произошёл серьёзный разговор. Папа требовал, чтобы он взялся за ум, а тот твердил про какие-то свои принципы.
– Какие принципы! – кричал папа. – Ты вырос бездельником, бездельником и умрёшь! Если твои принципы – не работать, то пойди поцелуй нашу кошку. У вас с ней одинаковые принципы!
Но Гаврик стоял на своём. Вскоре он уехал из города, предварительно украв у тётки все её сбережения. Мы о нём долго ничего не слышали, поговаривали даже, что он сменил фамилию. И когда я прочитал в газете, что некий Гаврило Принцип убил в Сараево австрийского эрц-герцога Фердинанда, я испугался, так как решил, что это сделал наш Гаврик, оставшийся верным своим принципам. К счастью, оказалось, что убийца оказался сербом, и наша семья к началу мировой войны не имеет никакого отношения.
(Обдумывает позицию).
Прежде чем сделать ход, я расскажу ещё одну историю. Однажды какой-то бедно одетый человек стал мне доказывать, что игра в карты сложнее, чем в шахматы. Я поднял его на смех, но он предложил на спор сыграть с ним в карты. Он объяснил правила игры, а поскольку память у меня хорошая, то я был уверен, что легко выиграю. Мы сели играть и, к моему удивлению, я проиграл. Я решил, что просто неудачно разложились карты, и попросил сыграть ещё раз. И снова проиграл. Я приготовился отдать выигрыш, но молодой человек вдруг сказал:
– Не надо!
– Почему? – спросил я.
– Я убедился, что шахматы более сложная игра. Там нельзя жульничать!
Бедный карточный шулер! Он оказался честнее многих респектабельных джентльменов. Никогда нельзя судить о человеке по его внешнему виду. Чаще всего самые большие преступники имеют весьма представительный вид.
Так я и не нашёл желающих вложить требуемую сумму. Вы сыграли пару невыразительных матчей с не самыми сильными шахматистами, сохранили звание чемпиона, и, если дальше так пойдёт, у вас есть все шансы остаться единственным непобеждённым чемпионом мира. Кстати, вы могли бы отказаться от постыдного условия возлагать на претендента расходы за будущий матч. Но вы не стали этого делать. Ну что ж, нам приходится принимать любые правила, даже если они не всегда поддаются объяснению. Один наш коллега на каждую игру приносил клетку с ручным хомячком и время от времени брал его в руки и гладил. Однажды его соперник пожаловался судье, что это нарушение правил: во время игры шахматисты не имеют права ни с кем общаться. Владелец хомячка стал возражать, что его хомяк не умеет играть в шахматы, поэтому подсказывать ходы не может. Но судья принял решение, что в правилах нет исключений, и приказал унести хомячка со сцены. Самое удивительное, после этого шахматист стал играть значительно хуже. Может, всё-таки хомячок ему что-то подсказывал?
Посетив множество богатых и даже очень богатых людей, я обратил внимание на одну особенность: большинство из них обустраивают свои кабинеты без особых излишеств – вся обстановка достаточно рациональна, чего не скажешь о владельцах банков. Они просто помешаны на роскоши, и не удивлюсь, если для своих кабинетов скупили мебель из королевских дворцов. Да и само кресло, на котором восседает его владелец, больше напоминает императорский трон, чем предмет мебели. Очевидно, сидя на таком троне, человек начинает чувствовать себя властелином мира. Это нам кажется, что мы выбираем правительства, которые решают судьбы всех стран. И тут не обойтись без аналогии с шахматами. Главной фигурой считаются короли, армии пешек охраняют их величество, приближенные к королям фигуры бьются на полях сражений, думая, что выполняют свой долг, и никто из них не подозревает, что ими управляют совсем другие люди. Это по их воле начинаются войны, приносятся жертвы, а в случае необходимости, свергаются короли. И, к сожалению, мы не знаем, играют нами мастера или дилетанты, Хороший шахматист просчитывает варианты на двадцать ходов вперёд, а как далеко просчитывают эти люди? Боюсь, что не больше, чем на один-два хода. Любой турнир они проиграли бы «всухую».
Иногда поклонники шахмат вручали мне достаточно ценные подарки. Как-то один из них преподнёс комплект шахмат, изготовленный из слоновой кости. Это была очень искусная ручная работа. Когда я пересекал границу, то таможенник, проверявший мой багаж, увидев этот сувенир, заявил, что это музейный экспонат, и он вынужден конфисковать его, как контрабанду.
– Ничего подобного! – возразил я. - Это мои личные шахматы. Я ими играю на всех турнирах.
– Не морочьте мне голову! – грубо оборвал меня таможенник. – Что, я не знаю, как выглядят шахматы?
– Вы, очевидно, видели шахматы, купленные в магазине, – возразил я. – Скрипки тоже продаются в магазинах. А вы знаете, как выглядит скрипка Страдивари?
– Сравнили! – фыркнул таможенник. – На таких скрипках играют профессионалы.
– Я тоже профессионал, – ответил я. – И мы тоже не можем играть на обычных шахматах.
– А как вы докажете, что вы профессионал? – сбавив тон, спросил таможенник.
– Садитесь, сыграем, – предложил я. – Даю вам пятнадцать ходов, чтобы продержаться.
– Ладно, езжайте дальше! – смилостивился таможенник. – Надо будет сообщить начальству: пусть запишут в инструкцию, что профессиональные шахматисты играют какими-то особыми фигурами. Тогда у вас не будет проблем.
Я часто думаю: в чём секрет того, что шахматы играют значительную роль в нашей жизни. Турниры шахматистов неизменно собирают большую группу зрителей, результаты матчей постоянно освещаются прессой. Ведь это не кино или театр, где кипят страсти, не музыка, проникающая в душу, и даже не зрелище, вроде футбола, когда стремительные перемещения игроков по полю держат болельщиков в постоянном напряжении. Можно ли представить, чтобы зрители на стадионе несколько часов смотрели на сидящих футболистов, которые не спеша думали, кому перекинуть мяч. А ведь в шахматах происходит именно так. Я могу понять, когда люди стремятся посмотреть на сеансы одновременной игры вслепую. Это равносильно цирковому представлению: силачи демонстрируют невероятную силу, удерживая на руках рекордный вес, а шахматисты демонстрируют уникальные возможности памяти. Осталось только, чтоб перед таким сеансом выходил шпрехшталмейстер и громко объявлял: «Уважаемая публика! Не пропустите! Желающие могут сразиться со знаменитым мастером, играющим с завязанными глазами! Смельчаки – прошу на арену!» Кстати, мне даже странно, что никто не додумался сделать «слепые» шахматы отдельным видом спорта. А ведь это было бы захватывающее зрелище. Но мы играем в другие шахматы, и зрители наблюдают за людьми, просто о чём-то думающими на сцене. Я даже сомневаюсь, что зрители способны понять, почему шахматист делает тот или иной ход. Приходит в голову простой вывод: многих людей интересует, как на самом деле происходит мыслительный процесс. Разумеется, мыслителей в мире немало. Например, при создании нового аэроплана изобретатели придумывают немало оригинальных решений, но они творят вдали от посторонних глаз. А результат работы шахматиста рождается на глазах – остроумная комбинация, цепкая защита, решительная атака, и как результат – победное очко в таблице. Наверное, в этом и есть секрет того, что шахматы уже сотни лет привлекают такое внимание людей.
Я не очень люблю раздавать автографы. Но большинству знаменитостей постоянно приходится это делать. Ведь автограф – это что-то вроде справки, удостоверяющей, что человек стоял рядом с известной личностью. Однажды я увидел, как Капабланку окружила толпа поклонников, желающих взять автограф. Я захотел подойти приветствовать его, но пробиться было невозможно. Тогда Капабланка громко попросил: «Пропустите его! Это тоже гроссмейстер». На что послышался ответ: «Ну и что, что гроссмейстер? Пусть становится в очередь как все!» Не каждая кинозвезда удостаивается такого внимания. Многие коллеги даже завидовали ему. Как-то я услышал, как один из шахматистов вслух пожаловался: «Везёт вам! У вас вон сколько болельщиков, а мои давно кончились».
После мировой войны, уехав из России, я поменял несколько стран. Одна корреспондентка во время интервью у меня спросила: под флагом какой страны я хотел бы выступать. Я ответил, что я – не военный корабль, чтобы надо мной развевался какой-то определённый флаг. Но вопрос совсем непраздный. Любой человек считает себя частью той страны, в которой живёт. Но я большую часть жизни прожил в Российской империи. Сейчас ни этой страны, ни её флага нет, а мой родной город стал частью нового государства, у которого тоже совсем другой флаг. Поэтому ни одна из этих стран не доверит мне держать свой флаг. В конце концов я выбрал тихий, уютный уголок Европы, именуемый Данией. Я сразу полюбил эту страну, чем-то напоминающую шахматную доску: небольшие размеры, ровные квадраты полей, а главное – здесь имеется свой король. Причём, это не какое-то полумифическое существо, где многие жители видели короля только на почтовых марках. В Дании с королём можно повстречаться, просто прогуливаясь по улицам. Чем не шахматный король? Здесь даже уклад жизни расписан по шахматным правилам. Люди мирно сосуществуют друг с другом, при этом каждый житель имеет свой квадратик, на который никто не претендует. Даже страсти разыгрываются здесь не взаправдашние. Страдающий принц Гамлет – всего лишь литературный персонаж, придуманный чужеземцем. А произведения исконно датского сочинителя Ганса-Христиана Андерсена, адресованные взрослым, тут же превращались в сказки для детей. Ну как можно было не влюбиться в такую страну?
Мне, как и вам, пришлось за свою жизнь дать немало сеансов одновременной игры. Где только я ни перебывал. Но один такой сеанс я запомнил особенно. Я приехал в какой-то небольшой городок и когда вошёл в зал, то увидал длинный стол на
котором были расставлены доски с шашками.
– Что это значит? Какие шашки? – растерялся я. – Я же шахматист!
– Знаем, знаем! – заволновались организаторы. – Но, понимаете, у нас не набралось столько желающих помериться с вами силой. А вот любителей шашек оказалось более, чем достаточно. Вот мы и решили сделать им подарок. Надеюсь, вы не будете возражать?
– Но шахматы и шашки – это совершенно разные игры! – запротестовал я.
– Нет, это мы понимаем. Но вы не волнуйтесь, будут не сильные игроки. Только один – чемпион города. А остальные – так себе! Уверены, вы со всеми легко справитесь.
Что мне оставалось делать? Шашками я никогда не занимался, можно было отказаться, но мне тогда нужны были деньги, я в то время очень нуждался. И я решил – была ни была! Литературы никакой у меня не было, и всю ночь я просидел за доской, пытаясь выработать хоть какую-то тактику игры. Когда я вышел в зал, то первое, что увидел - это афишу, на которой были указаны все мои титулы. Даже сообщалось, что я являюсь претендентом на мировое первенство. О том, что это относится к шахматам, конечно, не упоминалось. Я понял, что пропал, но отступать уже было некуда. Как я играл, помню с трудом. Во всех партиях я избрал одно единственное начало, с которым кое-как успел разобраться. Я старался как можно быстрее пробежаться от одного игрока к другому, чтобы не дать им возможность хорошенько обдумать дальнейшие ходы. И на моё счастье, они стали допускать ошибки. Так я выиграл несколько партий и только их чемпиону предложил ничью. Я уверен, что у него была возможность выиграть, но он, видно, решил, что ничья с таким именитым соперником – это тоже почётно.
Вы, господин Алехин, покинули Россию почти одновременно со мной, только выбрали суматошный Париж. Этот город, куда стекаются гении со всего мира, по-моему, не предназначен для счастья. Там всё пропитано духом конкуренции. Город, воспевающий любовь, на самом деле живёт без любви. Французы не любят иностранцев, парижане – провинциалов, приезжие – себе подобных. Вас даже не приняла русская эмиграция, несмотря на то,что вы с ней одной крови. Ничего удивительного, что добившись, казалось бы всего, чего желали, вы оказались там в жуткой депрессии. Так кто из нас выиграл, кто проиграл? На этот вопрос у меня нет ответа. Шахматную партию можно проанализировать и найти ошибочный ход. В жизни, к сожалению, такое сделать невозможно.
Я расскажу о своём самом запоминающемся поражении. Нет, это было не на турнире. Однажды во время сеанса одновременной игры, группа молодых людей посадила играть со мной своего хорошо выпившего товарища. Он, по-моему, вообще не соображал, где находится. Я на его доске двинул вперёд пешку, а когда вернулся, обойдя остальных игроков, то увидел, что он никак не ответил. Я не стал ждать и продолжил играть с другими шахматистами. Весь сеанс он просидел, не двигаясь, и когда я закончил все партии, он остался один. И тогда, ради шутки, я предложил ему ничью. И вдруг он оживился и категорически отказался. После чего сделал, наконец, первый ход. Понимая, что таким темпом мы будем играть до утра, я сказал, что сдаюсь. Товарищи молодого человека рассмеялись, а он на полном серьёзе повернулся к ним и заплетающимся языком гордо сказал: «Вы видали, какой я хороший ход придумал».
А самая необычная партия, которую я сыграл, могла бы войти в историю шахмат. Однажды ко мне обратились какие-то люди и сказали, что они сконструировали автомат, играющий в шахматы, и предложили оценить его игру. Мне это показалось интересным, и я согласился. Автомат представлял собой ящик, на котором были смонтированы шахматы. Я заглянул внутрь ящика, но ничего не увидел. Игру я начал очень осторожно, так как не представлял себе силу механического «соперника». Оказалось, что играть с неодушевлённым предметом не так просто. Мы даже не отдаём себе отчёт, как много черпаем информации, видя перед собой партнёра. Как ни пытайся скрыть свои эмоции, они всё равно выдают наше состояние. От бездушного ящика никаких сигналов не поступало, и это очень мешало выбрать правильное решение. К счастью, автомат оказался не очень сильным шахматистом, и, освоившись, я быстро овладел инициативой и выиграл. Меня все бросились поздравлять, говоря, что я первый в мире человек, сразившийся с машиной и победивший её. Но вскоре выяснилось, что это был трюк. Внутри автомата сидел, скорчившись, местный шахматист, а для его маскировки пригласили фокусника, соорудившего из системы зеркал иллюзию, что внутри никого нет. Но с тех пор я боюсь, что когда-нибудь, действительно, создадут реальный автомат, играющий в шахматы лучше человека. Я уверен, это будет означать конец цивилизации. Ведь главный смысл существования общества – рождать таланты. Без этого жизнь теряет свой смысл. А если таланты можно будет штамповать на конвейере, то зачем мы будем нужны на этой земле? Долго такое общество существовать не сможет, и обязательно наступит деградация. Не хотелось бы до этого дожить.
Вы хотите знать, почему я именно вас выбрал в соперники? Вопрос поставлен неправильно. Это вы меня выбрали. Ведь вы неоднократно заявляли, что ваша цель – прервать гегемонию евреев в этой игре. В какой-то мере вам это удалось. Правда, противостоял вам не еврей, а кубинец Капабланка. Насколько я знаю, на Кубе евреев нет. Впрочем, может я ошибаюсь, мы, евреи так научились мимикрировать, что правильно говорят, копни любого человека и найдёшь там иудейские корни. Вы, может быть, слышали средневековую легенду о том, как некий ребе Симон однажды сел играть в шахматы с римским папой. И во время игры Симон вдруг узнал в римском папе своего пропавшего сына, которого в детстве научил одному ходу, благодаря которому можно выиграть партию. К счастью, отец, скорее всего, не выдал своего открытия, иначе последствия могли быть самыми печальными: наиболее безжалостные убийцы – эти дети своего народа, оказавшиеся в рядах его врагов.
Но вы же не будете отрицать, что среди ведущих шахматистов действительно много евреев. Кстати, для справки: шахматы в Европу завезли именно евреи, а точнее – восточные купцы еврейского происхождения. Так что, могли хотя бы сказать евреям «спасибо» за такой подарок. Но тут вы не одиноки в человеческой неблагодарности. Иисуса вам тоже подарили евреи, но кроме ненависти ничего не получили взамен.
И вот, что я подумал: сотни лет никто не может объяснить, как евреи сохранились за столько веков до нашего времени. Ничего не осталось от многочисленных великих народов, населявших эту землю, а евреи остались. Я знаю библейскую трактовку, что Бог поручил евреям какую-то миссию и ждёт, что они её выполнят. Но я убеждён в другом: евреи являются своеобразным градусником здоровья других народов. Как только в какой-то стране намечается кризис, тут же подскакивает температура антисемитизма. К сожалению, нормальной температуры практически нигде нет, ну а где-то она зашкаливает за сорок градусов.
Но главное, не примеси крови, а кем человек себя ощущает. Вы, например, до сих пор считаете себя представителем российского дворянства. Поэтому, конечно, для вас чистота крови играет важное значение. В этом вы мало отличаетесь от своих бывших соотечественников. Только у них ценится сейчас другая кровь – пролетарская, и вы там тоже стали изгоем. Так что, в чём-то у нас с вами одинаковая судьба, но кто сказал, что общая судьба сближает людей? Ничего подобного! Каждый считает своё несчастье незаслуженным, а вот другим оно даётся в наказание за их грехи. И в этом мы никогда не найдём общего языка. Впрочем, я знаю, что сейчас в России к вашей фигуре стали проявлять неожиданный интерес. Причина проста: большевики отказались от Бога, и им позарез понадобились другие иконы. Поэтому, видно, решили: зачем отказываться от единственного русского чемпиона мира? При этом постарались забыть, что в своё время вас едва не расстреляли. Но это в духе этой страны: вначале расстрелять, а потом признать своим героем.
Шахматную игру часто сравнивают с полем сражения. Я всё-таки считаю, что такое сравнение не корректно: солдаты – не пешки, они должны понимать, за что погибают. Одно дело, если они защищают свой дом. Но, к сожалению, чаще всего их отправляют умирать ради целей, о которых они имеют весьма смутное представление. Иногда это происходит из-за куска чужой территории, а иногда – из-за прихоти правителей. И генералы, отдающие такие приказы. фактически являются убийцами. Но их судят только в том случае, если они проигрывают войны и жертвы признаются напрасными. В случае победы их награждают орденами. Орденами за убийство.
А теперь я открою вам тайну, почему я затеял с вами эту игру. Вы помните, я напомнил вам о нашем поединке накануне войны. Меня до сих пор мучает вопрос: почему никто не замечал, что в воздухе уже висит что-то грозное? В детстве я много времени уделял изучению Талмуда. Именно не читал, а изучал, поскольку это не книга, а настоящий лабиринт со множеством хитросплетений, которые приходилось распутывать. Наверно, поэтому я стал профессиональным шахматистом, так как в шахматах приходится заниматься тем же. Вот я и подумал, что просто упустил связь между нашим Гавриком, разбросавшим листовки на улице и мечтавшем переделать мир, и последующим развалом страны. А ведь эта связь бесспорна. Поэтому я решил с помощью нашей игры восстановить ту довоенную атмосферу.
Недавно я посетил одного известного каббалиста. Мне это было важно, так как мы ощущаем реальный мир с помощью пяти чувств, а каббалисты используют гораздо больше. Меня встретил невзрачный старичок, в очках с жиденькой бородкой. На первый взгляд он мне не показался человеком, заслуживающим доверия. Когда он меня увидел, то первым делом спросил: «Кто я?» Я представился: «Арон Нимцович, гроссмейстер, еврей из Копенгагена». Тогда он спросил: «Чего я хочу?» Я рассказал о своих тревогах и спросил, что делать? Он внимательно посмотрел на меня, и вдруг протянул руку, указав куда-то вдаль, крикнул: «Уезжайте! Уезжайте! Уезжайте!» Я ничего не понял, зачем я должен уезжать? И куда? А вещи, дом, книги? Всё бросить? Вернувшись домой, я долго размышлял над словами раввина, но так и не понял, что он имел в виду. Наша доска такая маленькая, покинуть её можно только мёртвым! Может, он просто паникёр, и его слова можно выбросить из головы?
(Обдумывает позицию).
Я отвлёкся от нашей партии. Меня не покидает ощущение: что-то вокруг изменилось! Я только не пойму – что? Любое непонятное явление вызывает чувство тревоги. Это похоже на дежавю: кажется, с тобой это когда-то было. Но где? Когда? Всё! Я понял! Просто я уже несколько минут чувствую какой-то горький запах. Вроде, это не с огородов, где дачники жгут костры. И не пожар. Ни дыма, ни гари в воздухе нет. Иначе сейчас бы уже с рёвом неслись пожарные машины. Но пока тишина. Впечатление, что запах проникает во все щели. Может, он идёт из-под земли? Неужели под домом проложены какие-то трубы и сейчас их прорвало? Надо срочно об этом сообщить! Кому? Пожарным? Но если нет огня, они не приедут. Или в скорую помощь, сказать, что мне плохо? Но нет, я же не болен. Неужели, кроме меня, никто его не чувствует. Нужно обязательно найти источник. Где-то же он должен быть.
(Подходит к цветам).
Вот оно что! Цветы! Что с ними случилось? Такое впечатление, что от них исходит какая-то тревога. Стоп! Чему я удивляюсь? Мы привыкли, что они ничего не чувствуют. Но кто это может знать точно? Когда-то мне подарили очень красивые розы. Я их поставил на подоконник, а на следующий день цветок, стоявший рядом, вдруг увял. Уж как я за ним ни ухаживал, ничего не помогало! Он буквально погибал. И тут меня как будто осенило. Я взял розы и вынес их из комнаты. И случилось чудо! Цветок сразу ожил. Я понял, он обиделся, потому что ревновал меня к новым красавцам. А сколько ещё разной информации от цветов можно узнать? Вот и сейчас они явно что-то сообщают. Как жаль, что я не понимаю их язык. Впрочем... Почему – не понимаю? Такой же запах стоял и тогда, перед войной. Но все заняты были своим делами, а цветы сообщали, что надвигается беда. Вот что я силился вспомнить! Теперь всё понятно! Цветы нам кричат, а мы – слепые и глухие. Надвигается что-то страшное! Хотя, о чём это я? Надо взять себя в руки! Это всего лишь игра воображения. Видно, я переволновался во время игры. Сейчас я успокоюсь! Извините, господин Алехин, нам придётся сделать перерыв. Шахматные правила это допускают.
(Включает приёмник, оттуда раздаются звуки немецкого марша).
Что такое? Они там с ума сошли, что ли? Подождите, я найду другую станцию.
(Крутит ручку настройки).
У меня отличный приёмник, он берёт весь мир. Здесь должна быть Вена. Послушайте!
(Снова звучит немецкий марш).
Да что ж это такое? Сговорились все, что ли? Сейчас, сейчас. Ага, Париж!
(И на этой волне звучит немецкий марш).
Не может быть! Это просто какой-то сон! Да-да, мне часто снятся всякие ужасы, кто-то меня душит, а я не могу пошевельнуть рукой. Это пройдёт, я проснусь!
(Отбрасывает приёмник, мечется по комнате. Марши смолкают. Из приёмника начинает звучать музыка О.Строка).
Что это было? Наваждение, бред какой-то?
(Сгребает со стола шахматные фигуры).
Ну вот, господин Алёхин, мы так и не закончили нашу последнюю партию. К сожалению, мы оба проиграли.
(Швыряет фигуры на пол).
Мы все проиграли!