Глава 1. Призыв.
Поезд, в котором ехали Мишка и ещё три десятка призывников, прибыл на место нахождения областного сборного пункта во второй половине дня. Успевшие перезнакомиться за дорогу, умаявшиеся от безделья, молодые ребята, собрав свои нехитрые пожитки и облачившись в рваные телогрейки и полушубки, со смехом, шутками и прибаутками спрыгивали на перрон. Сопровождавший их работник военкомата, мужчина средних лет с погонами старшины, задачей которого было без происшествий доставить новобранцев до места сбора, по-молодому легко соскочив с подножки, зычным, хорошо поставленным голосом, отдал команду построиться в колонну по три. Призывники, ещё не привыкшие к воинской дисциплине, толкаясь словно стадо баранов, с трудом, но выполнили команду. Наблюдая за ними, старшина, всю свою жизнь посвятивший воинской службе, внутренне усмехаясь, думал: «Ничего, скоро вас всех научат Родину любить… Куда вы денетесь…» Сделав перекличку и заставив ребят помаршировать на месте, он, добившись минимальной слаженности, махнув рукой, указывая направление, скомандовал: «Вперёд, шагом марш!» Идти пришлось недолго, накатанная автомобилями грунтовая дорога, попетляв по заснеженному сосновому лесу, минут через пятнадцать, уткнулась в окрашенные зелёной краской с нарисованными на них красными пятиконечными звёздами, металлические ворота. Вышедший из караулки сержант, посмотрев предъявленные сопроводительные документы, запустил новобранцев на территорию. Подведя колонну к месту для курения, старшина сказав, что можно разойтись и перекурить, зашёл в здание, на фасаде которого, рядом с входной дверью, висела вывеска с надписью «Штаб. В/ч № 46583».
Задымив папироской, Мишка огляделся; на территории огороженной высоким забором, поверху которого была натянута в два ряда колючая проволока, и вдобавок к этому через каждые двадцать метров висели электрические фонари, стояли четыре приземистых одноэтажных казармы. «Только вышек по углам не хватает», – усмехнувшись подумал парень. Рядом со штабом находилось ещё одно вытянутое в длину здание, из окон которого торчали вытяжные вентиляторы. «Скорее всего столовая, должны же они где-то нас кормить», – промелькнула мысль в его голове. В самом дальнем конце сборного пункта, словно крематорий, дымила котельная, напротив её, расположились длинные сколоченные из досок, покрашенные известью уличные туалеты, а перед зданием штаба, вероятно, для построения личного состава, был небольшой бетонный плац. Минут через десять, из штабных дверей, вышли сопровождавший ребят старшина и старший лейтенант с красными общевойсковыми петлицами. Построив на плацу новобранцев, старшина сделав перекличку, передал папку с документами офицеру, пожал ему руку и пошёл в сторону столовой.
Старлей, в идеально подогнанной по фигуре, перепоясанной портупеей и широким ремнём шинели, скрипя начищенными до зеркального блеска хромовыми сапогами, брезгливо рассматривая стоящих перед ним оборванцев, прошёлся вдоль строя. «Призывники, вы прибыли на областной сборной пункт, который является воинской частью, поэтому на его территории, вы должны подчиняться правилам внутреннего распорядка, за нарушение которых, несмотря на то, что вы ещё не приняли присягу, будут применяться дисциплинарные взыскания. До формирования воинских команд, и отправки к месту прохождения службы, вы будете жить в казармах, а питаться в столовой». Закончив речь, старший лейтенант, повёл ребят на ужин.
В столовой было сумрачно, а всё её внутреннее пространство занимали длинные деревянные столы с приставленными к ним такими же длинными скамейками. На трёх столах стояли алюминиевые миски, алюминиевые кружки и чугунные десятилитровые бачки. Ужинали призывники макаронами, отварной треской и компотом. Никто из них ещё не знал о том, что до конца службы, ужин будет состоять только из этих блюд. После приёма пищи, старлей отвёл новоприбывших в казарму.
В огромное казарменном помещение не было ни одной перегородки. Вдоль стены, у входной двери, в длинный ряд вытянулись рукомойники, а остальная полезная площадь была занята дощатыми нарами. Маленькие, никогда не мытые окна, почти совсем не пропускали дневного света, и несмотря на то, что висевшие под потолком, загаженные мухами, тусклые стоваттные лампочки, горели в казарме круглые сутки, внутри стоял полумрак. Этот полумрак был густо перемешан с сизым табачным дымом, запахом овчины, немытых человеческих тел и не выветрившегося перегара. Так как в помещении было довольно прохладно, то оборванные новобранцы сидевшие и лежавшие на голых нарах все были в верхней одежде. Кто-то из них спал, кто-то просто дремал, а в отдалённых углах помещения шла азартная картёжная игра. Свободные места были только рядом с рукомойниками. На них и расположились Мишка и его товарищи.
Казавшиеся отполированные до зеркального блеска нары при ближайшем рассмотрении были испещрены надписями сделанные перочинными ножами, гвоздями и другими режущими и колющими предметами. Надписи свидетельствовали о том, что через сборный пункт, за время его существования, прошло множество молодых ребят, призванных с огромной территории, раскинувшейся от побережья Ледовитого океана до берегов озера Байкал.
Ночь на сборном пункте прошла более-менее спокойно, если не брать во внимание, что у же под утро Мишку разбудил чей-то истеричный крик: «Не подходи, падла, если хочешь жить!» Проснувшись от этого крика, он увидел, что в дальнем углу казармы, там, где вечером кучковались картёжники, стояли друг против друга два парня с ножами в руках. Проснувшиеся призывники, не желая вмешиваться в чужие разборки, молча наблюдали за происходящим. И неизвестно, как и чем бы закончилась это происшествие, если бы из противоположного угла казармы не раздался чей-то басовитый голос: «Эй, петухи, не мешайте спать…» «Кто, кто назвал меня петухом?» – забыв обо всём, взвизгнул один из стоящих с ножом парней. «Я», – поднялся с нар, рослый (не менее двух метров), похожий на медведя, одетый в чёрный полушубок новобранец. В полной тишине, он подойдя к стоящим друг против друга картёжникам, одновременно схватил их за руки в которых они держали оружие, и не прилагая никаких видимых усилий медвежьей хваткой сжал пальцы – оба ножа с металлическим лязгом упали на бетонный пол казармы. После этого, отпустив руки драчунов, «медведь» схватил обоих за волосы и стукнул лбами. Оба приблатнённых после того, как их отпустил новобранец рухнули на пол. А тот, не обращая ни на кого внимание, возвратился на своё место и подложив под голову котомку, тут же уснул. Громадная казарма, ожидавшаяся представления в виде кровавой развязки, понимая, что всё закончилось, последовав его примеру, тоже погрузилась в сон.
На следующий день, от завтрака до обеда, Мишка, валяясь на нарах, наблюдал за происходящим в казарме. За этот отрезок времени несколько раз в помещение заходил сержант с красной повязкой на рукаве, и выкрикивал фамилии. Названные им новобранцы собирали вещи и уходили, а их место через какое-то время занимали вновь прибывшие. Во второй половине дня, когда уже парень решил, что ему придётся провести на сборном пункте ещё одну тревожную ночь, вошедший в помещение дежурный зачитал десяток фамилий, среди которых была и Мишкина. Через два часа, он, в составе команды из пятидесяти человек, в сопровождении трёх сержантов и старшего лейтенанта, грузились в плацкартный вагон.
Поезд, к которому прицепили вагон назывался «Челябинск-Чита», и новобранцы сразу догадались, что их повезут на восток. Мишке, как и многим призывникам, никогда не видевшим озеро Байкал, очень хотелось посмотреть на «священное море», но к всеобщему сожалению Байкал проезжали ночью, и сколько ребята не всматривались в оконную темноту, разглядеть ничего не смогли. Проснувшись утром следующего дня, парень увидел за окном всё ту же бесконечную заснеженную тайгу. В полдень поезд прибыл в Читу.
Читинский вокзал, в отличии от множества других вокзалов, виденных Мишкой, отличался вычурностью дореволюционной постройки. Над центральной частью двухэтажного здания был сооружён купол с остроконечным шпилем, а фасад вокзала украшала лепнина. Больше никаких воспоминаний об архитектурных достопримечательностях столицы Забайкалья в памяти парня не осталось.
В Чите вагон с новобранцами отцепили и поставили в тупик. Сержанты, сопровождавшие призывников, раздали каждому из них по армейскому сухпайку. Раздавая пайки, они попутно рассматривали на новобранцах более-менее приличную гражданскую одежду или часы. обнаружив такое, сопровождавшие, всеми правдами и неправдами, пытались выманить понравившуюся вещь у ребят. Кто-то в надежде, что от этих сержантов будет зависеть их служба, соглашался на уговоры и безропотно отдавал часы, кто-то наоборот, вступал с ними в перепалку. На тех и других, Мишка смотрел с усмешкой: вещей на которые могли положить глаз сержанты у него не было. Кроме того, он то точно знал, что сориться с ними не стоит, но и отдавать часы, пытаясь задобрить сопровождающих, тоже нет никакого смысла – на дальнейшую судьбу призывников эти люди никак не могли повлиять. На повсеместно задаваемые вопросы типа: «Куда нас везут, и в каких войсках будем служить», сержанты, напуская на своё лицо загадочное выражение, ссылаясь на военную тайну, отмалчивались. Пока младший комсостав используя своё служебное положение занимался откровенным мародёрством, их командир – старший лейтенант, вырвавшийся из-под присмотра молодой жены и строгих майоров, полковников, пил чай в перемешку с вином, в служебном купе с молодыми проводницами.
Простояв более двух часов на запасных путях станции Чита, вагон с новобранцами, наконец, прицепили к хвосту поезда следующего до Забайкальска, и после этого манёвра, всем призывникам стало окончательно ясно, что служить им придётся на китайской границе. Многим из ребят сразу же вспомнился инцидент на острове Даманском, и от этого им стало очень грустно.
Сжавшись, поезд, лязгнув мёрзлым железом сцепок, тронулся, и недолго попетляв по окраинам Читы, снова втянулся в плотно стоящую по обе стороны железной дороги заснеженную забайкальскую тайгу. Перегоны стали длиннее, а станции и разъезды реже. Через два часа езды, призывники увидели, что тайга не может быть бесконечной – оглашая окрестности гудками, тепловоз вырвался на степной простор. Впрочем, степью, в понимании Мишки, местность за окном назвать было сложно, она была не ровной как стол, какой привык он видеть её в Калмыкии, а холмистой. До самого горизонта, на сколько хватало глаз, по обе стороны поезда тянулись голые сопки. На этих сопках в отличии от заснеженной тайги совсем не было снега, и мало того, на многие километры нигде не было видно человеческого жилья, и этот пейзаж в душе, вышедшего покурить в тамбур, парня вызывал какие-то тягостные чувства. Попыхивающий папироской стоящий рядом сержант, хлопнув его по плечу засмеявшись сказал: «Что, салабон, тоскливо? Привыкай, это Маньчжурия… Здесь говорят: “Бог создал Сочи, а чёрт Харанор и Могочи…” А мы как раз в Харанор и едем». Загасив окурок сержант ушёл в вагон, а Мишка ещё долго стоял в тамбуре и рассматривал мелькавшие за окном унылые картинки.
Железная дорога была однопутной, и пропуская встречные составы, поезд с призывниками подолгу стоял на станциях и разъездах. На стоянках новобранцы, плюща об окна носы, с большим интересом рассматривали пристанционные постройки и прилегающую к железной дороге местность. Выросшие и жившие в Сибири, они, привыкшие видеть у себя на родине могучие сосны, ели, кедры и добротные рубленные дома, с удивлением смотрели на ветхие покосившиеся строения барачного типа и чахлые одинокие тополя. Исключения составляли лишь военные городки, находящиеся почти в каждом населённом пункте по пути следования состава, в них словно близнецы стояли панельные многоэтажки для офицеров и покрашенные охрой солдатские казармы. Унылая картина, сопок Маньчжурии открывающаяся взору призывников действовала на них удручающе. На станцию Харанор поезд прибыл ближе к утру.
Заранее оповещённые сопровождающими сержантами на предыдущей станции, что на следующей выходить, заспанные новобранцы, зевая спрыгивали на перрон и сразу попадали в объятья пронизывающего до костей северного ветра. Коренные сибиряки, видавшие морозы под минус пятьдесят, пряча руки в карманы своей драной одёжки, с удивлением думали: «Это сколько же сейчас градусов?» Мишка оказавшейся на перроне одним из первых, поглубже натянув на голову старый заячий треух и запахнув рваный полушубок, с благодарностью подумал о своих товарищах, собиравших его в дорогу в далёкой Новой Игирме. Покрутив по сторонам головой, он обнаружил крохотный потемневший от времени деревянный вокзал с табличкой на фасаде «Ст. Харанор, Забайкальской ж. д.». Чуть в стороне от вокзала светились редкие тусклые огни примыкающего к нему жилого посёлка, что было за стоящим у перрона поездом, парень видеть не мог. Вышедшие из вагона первыми два сержанта, пританцовывая на морозном ветру, глядя на ёжившихся от холода новобранцев, посмеиваясь, говорили: «Ничего, привыкайте, салабоны, это только цветочки – ягодки впереди…». Когда все призывники спустились на перрон, и поезд, мелькнув красными огнями фонарей, исчез в предутренней мгле, взору прибывших открылась следующая картина: быть может, в километре от вокзала, светились огнями несколько многоэтажных зданий. «Воинская часть», – догадались большинство новобранцев. Выстроив новоприбывших в колонну по четыре и, сделав перекличку, старший лейтенант повёл призывников к военному городку.
Пронизывающий ветер дул прямо в лица идущих, и даже находящиеся в середине колонны призывники, не говоря уж о тех, кто шёл впереди, дрожали от холода. Но огни приближались с каждым шагом, и мысль, что они скоро окажутся в тепле грела парням души. Вскоре новобранцы уже смогли рассмотреть, что представляет из себя воинская часть. На переднем плане, вырисовывались огороженные забором из бетонных плит, одна пятиэтажная и две трёхэтажных казармы, а рядом с ними располагались двухэтажные здания штабов и вытянутые в длину столовые. В стороне от казарм, на пологом склоне сопки стояли несколько многоэтажных домов для офицерского состава. Вдалеке виднелись обнесённая забором территория военных складов и автопарков для хранения и ремонта военной техники.
Когда замёрзший до посинения Мишка оказался на территории военного городка, его жизнь и судьбу сразу начала перемалывать, подчиняющаяся строгому регламенту воинских уставов, беспощадная военная машина. Он даже не успел опомниться, как оказался в гарнизонной бане, где его, и других новобранцев, раздевшихся до трусов и бросивших гражданскую одежду в общую кучу, усаживали на табуретки, стоящие на некотором расстоянии друг от друга, и солдаты срочной службы, исполняя роль армейских парикмахеров, щёлкая машинками безжалостно стригли их пышные шевелюры. Под смех и шуточки стригущих, на бетонный пол бани сыпались черные, русые, светлые, рыжие, прямые и кудрявые волосы. Когда Мишкина стриженая голова стала похожа на бильярдный шар, он поднялся с табуретки и сбросив трусы, шлёпая голыми пятками по бетону отправился в душ. После того, как парень смыл с себя гражданскую безалаберность и пыль, и вышел в предбанник, там его, немедля ни секунды, приняли «ласковые» руки старшины и двух его помощников. Старшина окинув парня с головы до ног опытным взглядом, повернувшись к подчинённым, загадочно вымолвил: «Сорок восьмой, сорок первый, пятьдесят девятый!» – и тут же под ноги Мишке полетели: солдатское нательное бельё, гимнастёрка, галифе, сапоги, портянки, шапка, шинель, рукавицы и два ремня: широкий с бляхой, на которой была выдавлена пятиконечная звезда и узкий брезентовый. Не зная, что делать со всем этим, он растерянно смотрел на кучу вещей у своих ног. «Забирай и одевайся! Следующий!» – выкрикнул старшина. Схватив в охапку обмундирование, парень поспешно отошёл в сторонку, где одевались те, кого обмундировали раньше. Впервые в жизни, надев на себя белые бязевые кальсоны и такую же рубашку, и представив, как он выглядит со стороны, Мишка, внутренне усмехнувшись, подумал: «Ну, вот, парень, теперь можно тебя вести на расстрел…» Но любоваться собой или жалеть себя времени не было, и он поспешно влез в галифе и гимнастёрку. Когда дело дошло до сапог, то ему пришлось вспомнить, как наматывать портянки. С трудом, но он справился с этой задачей, и натянул сапоги. В предбаннике было тепло поэтому надевать шинель и шапку парень не стал. В надежде обнаружить тех, с кем вместе ехали из Иркутска до Харанора, он оглянувшись вокруг, с удивлением увидел рядом с собой незнакомых людей, одетых в мешковато сидящую на них солдатскую форму.
Когда все прибывшие новобранцы были пострижены, помыты и одеты, сопровождавший призывников старший лейтенант и присоединившиеся к нему несколько незнакомых офицеров, вывели их на улицу и построили в две шеренги на дорожке перед зданием. Сделав в очередной раз перекличку, старлей отошёл в сторону, а офицер с погонами майора сказал: «Солдаты, вам выпала большая честь проходить срочную службу в рядах гвардейской орденов Кутузова и Суворова Хинганской мотострелковой дивизии. Сейчас вас распределят непосредственно по подразделениям. Желаю с честью выполнять свой долг перед Родиной и стать отличниками боевой и политической подготовки». Находившиеся за его спиной офицеры, стали по очереди выкрикивать фамилии, строить солдат и уводить их в казармы.
Шагая в строю вместе с десятью новобранцами, отобранных капитаном на петлицах которого красовались скрещенные пушки, Мишка чувствовал себя крохотным винтиком огромной машины остановить которую невозможно. Он понимал, что если этот винтик сломается, ты эта машина перемелет его и заменить другим. И от этого у него было горько и тягостно на душе. «Но несмотря ни на что жизнь продолжается…» – подумал парень.