Ада

                Ада.

                Людям, пережившим войну, посвящается…

                Повесть.


  Я родился через пять после войны и мне не довелось застать эти страшные события. Постепенно затягивались страшные раны на полях сражений. Люди привыкали к мирной жизни и постепенно забывали это жестокое время.
  Мой отец был военным, он служил на границе в должности начальника пограничной заставы. Именно пограничники первыми приняли на себя удар немецко-фашистской военной машины и мой отец был в их числе. Он воевал все долгих четыре года и прошел войну от самого первого дня и до последнего, до Великой Победы, которую встретил в Берлине. Но и после Победы отец продолжал сражаться с недобитыми остатками врагов, ушедших в подполье.
  Мама была врачом. Она познакомилась с отцом во время войны, когда он лежал в госпитале, на излечении после ранения. Но прошло ещё два года, прежде чем они смогли пожениться. Но и после окончания войны, для моих родителей она не закончилась. Мама продолжала лечить раненых и увечных солдат, а отец, в составе маневровой группы пограничников, боролся с фашистскими недобитками и пособниками, мешавшими налаживанию мирной жизни.
  В то время мы жили во Львове, в квартире старинного дома на улице Городецкой. Яркими воспоминаниями моего детства были старинные дома, которые я всегда рассматривал во время прогулок, большой, парк с величественными деревьями, где мы часто бывали, улицы города то узкие, то неожиданно широкие, выбегавшие на площади и теряющиеся вдали.
Но больше всего мне запомнился огромный монастырь и костел Святой Анны, стоявший на углу улиц Городецкой и Яновской. Величественное строение поднималось высоко в небо своей могучей башней и мне, тогда ещё маленькому мальчишке, нравилось смотреть на облака, то сурово-неторопливо, то суетливо-хлопотно бегущие по небу на фоне костела.
  С нами по соседству жила тетя Ада. Она была доброй женщиной и мои родители прекрасно ладили с ней. Отзывчивая и ласковая, тетя Ада, как я привык её называть, не отказывала в помощи и нередко бывало что я оставался с ней, когда родители ходили в кино, на концерт. Или когда папа уезжал по службе, а мама задерживалась в госпитале.
  Тетя Ада баловала меня, так как своих детей у неё не было. И как она сама сказала – никогда не будет. Она пережила оккупацию и всю её семью - родителей, младшего брата и маленькую сестру, убили немцы. Сама Ада, тогда ещё маленькая девочка, выжила чудом. 


          Глава 1.

  22 июня 1941г. 12.00. Выступление по радио народного комиссара иностранных дел СССР В.М.Молотова.
«..Сегодня в 4 часа утра, без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны, германские войска напали на нашу страну, атаковали наши границы во многих местах и подвергли бомбёжке со своих самолетов наши города - Житомир, Киев, Севастополь, Каунас и некоторые другие, причем было убито и ранено более двухсот человек. Налеты вражеских самолетов и артиллерийский обстрел были совершены также с румынской и финляндской территории. Уже после свершившегося нападения германский посол в Москве Шуленбург 5 часов 30 минут утра сделал мне, как народному комиссару иностранных дел, заявление от имени своего правительства о том, что германское правительство решило выступить с войной против СССР в связи с сосредоточением частей Красной Армии у восточной германской границы.
   В ответ на это мною от имени советского правительства было заявлено, что до последней минуты германское правительство не предъявляла никаких претензий к советскому правительству, что Германия совершила нападение на СССР, несмотря на миролюбивую позицию Советского Союза, и что тем самым фашистская Германия является нападавшей стороной…
  … Теперь, когда нападение на Советский Союз уже совершилось, советским правительством дан нашим войскам приказ – отбить разбойное нападение и изгнать германские войска с территории нашей Родины. Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами...»


    Части Красной Армии покидали город вечером. Усталые, запыленные колонны солдат медленно протянулись по улицам и, не задерживаясь на окраине, ушли в ночь. Позванивая траками гусениц, протарахтели танки, солидно порыкивая моторами проехали тягачи с прицепленными пушками, на которых сидели артиллеристы. Ловко лавируя в колонне, то туда, то обратно проносились редкие мотоциклы вестовых.
    Всё это вызывало живейший интерес мальчишек, облепивших окрестные заборы и во все глаза глазевших на проходивших солдат.
    Ада сидела на заборе в компании Семки и Витьки. Девочка была признанным членом этой мальчишеской банды и пользовалась уважением всех ребят. С ними она не раз ходила трясти соседские сады, лихо ныряла в темные заводи, где на самом дне копошились усатые раки, которых без страха доставали и запекали на костре, оголодав от купания.
    Отец улыбался в усы, в очередной раз выслушивая рассказы о её подвигах от серди-то выговаривающей мамы. И втихомолку подсовывал ей небольшую шоколадку, которую Ада честно делила с братом и сестрой.
    Лето для двенадцатилетней девочки началось просто замечательно. Закончились занятия в школе и впереди были каникулы. Целых три месяца.
    А потом началась война. Жители кто оставался, а кто-то покидал город. Эвакуировались госучреждения, фабрика, спешно вывезли оборудование небольшого завода. От райкома партии, располагавшегося в двухэтажном особняке, до революции принадлежавшему купцу первой гильдии Терину, отъезжали машины, вывозя документы и ценности.
    Наконец улицы города опустели. Лишь ветер лениво гонял вдоль тротуаров какие-то бумажки. Оставшиеся жители попрятались по домам. Еще были живы те, кто помнил оккупацию во время гражданской войны, и они заранее прятали все самое ценное. А были и такие, кто откровенно радовался приходу немцев.
  - Ада, – возбужденно подскочил Витька. – Пошли с нами. Там райком совсем пустой стоит. Даже сторожа нет.
    Стайка мальчишек, вместе с девочкой, сорвалась с места и помчалась по улицам. Во дворе райкома партии в самом деле было пустынно и тихо. Ни одного человека вокруг. Они тихо зашли через открытые двери и пошли по просторным комнатам. Всюду валялись кипы бумаг, шкафы были раскрыты. Под ногами сторожко хрустел разбросанный мусор.
  - Пошли на крышу. – Сказал Семка, лениво ковыряя в носу. – Посмотрим, что вокруг делается.
Его предложение было принято единогласно.  Компания ребят пересекла длинный коридор и по узенькой, привинченной к стене лесенке, поднялась на чердак, откинув в сторону тяжелый люк.
    Один за другим мальчишки, а за ними и Ада оказались на чердаке. Косо пробивались лучи солнца, проникая через небольшое слуховое окно, подсвечивая пыль, лениво клубящуюся от неосторожных движений. Слышалось негромкое воркование голубей, си-девших под самой крышей.
    При виде голубей у Гошки разгорелись глаза.
  - Давайте наловим голубей. – Предложил Гошка, жадно посматривая на птиц. – Можно будет их Миронычу продать, с Зачатьевской.
  - Да ну, - сплюнул в пыль Семка. – Все равно он нормальной цены не даст. В прошлый раз, когда ему пару хохлачей притащили, сказал, что ворованные и вообще не хотел ничего давать.
  - Ага. – Поддержал его Витька. – А мне их брат подарил.
    Со двора послышалось тарахтение нескольких моторов. Ребята наперебой прильнули к небольшим щелям, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь.
    Во дворе стояло несколько мотоциклов зеленого цвета, вокруг которых ходили люди в непривычной сероватого цвета форме, с незнакомыми автоматами через плечо. Они лениво, сверху донизу, оглядели здание и внезапно один из них, что-то гортанно выкрикнув, со смехом указал на крышу. Другой махнул рукой, и тогда он поднял автомат и дал очередь по крыше.
    Ребята бросились врассыпную от пуль, застучавших по крыше. Они пересекли чердак и выбрались через слуховое окно на крышу. С другой стороны здания торчала пожарная лестница. Никто не помнил, как они спускались с крыши и бежали прочь от райкома.
   Остановились только когда добежали до речки, попадав на песок.
- Вот гады. – Тяжело дыша, едва выговорил Семка. – По людям стреляют.
- Ага. – Подтвердил Витька. – Чуть-чуть в нас не попали.
- Не-е. – Так же отплевываясь, отрицательно помотал головой Гошка. – Это он не по нам стрелял.
- А по кому ещё? – Огрызнулся Семка. – По нам и стрелял. Больше не по кому было.
- Он выше, по крыше стрелял. А не по чердаку. – Не отступал Гошка. – У меня дядя охотник – я знаю.
- Там, на крыше, флаг висел. – Сказала Ада. – Может он по нему стрелял?
- О, Ада. А ты что, совсем не испугалась? 
- Нет. – Пожала плечами девочка. – Чего пугаться? Он же нас все равно не видел.
- Вот что, - рассудительно сказал Витька, - поднимаясь с песка и отряхивая брюки. – Пойдемте-ка по домам. В такое время лучше быть дома.
    Гошка ехидно улыбнулся.
- Что, Витенька, боишься мама беспокоиться будет?
    Витя смерил Гошку спокойным взглядом своих серых глаз.
- Да, боюсь. – Неторопливо ответил он. – Я, в отличие от тебя, не хочу мать беспокоить. Она у меня и так болеет. Зачем я буду ей лишние хлопоты доставлять?
    Витя ещё раз неторопливо оглядел всех, повернулся и направился в проулок, ведущий на улицу. За ним потянулись и все остальные.   
  Ада забежала домой, подпрыгивая от нетерпения. Ей не терпелось поделиться увиденным. Родители были дома. Даже папа, хотя он никогда так рано не приходил домой.
- Что делать будет, Хаим? – Тусклым голосом спросила мама.
    Отец, сидевший за столом, тяжело поднял голову и пристальным взглядом посмотрел на мать.
- Что-нибудь придумаем, Анна, - успокаивающе сказал он.
    Отец задумчиво посмотрел на восьмилетнюю Ганну, которую мама подняла на руки, погладил по голове пятилетнего Даниила, подошедшего к нему и тяжело вздохнул.
- Тяжело будет. – Пожевал в задумчивости губами он. – Ну да справимся. – Отец горько вздохнул.


                Глава 2.

           Сообщение о установлении комендантского часа.

    «Запрещенное время для обитателей Климовска устанавливается после 22 часов и до 6 часов утра. Кто в это время будет на улицах либо площадях без специального удостоверения, будет казнен. Сегодня были наказаны смертью – 15 лиц. Кроме того, арестовано как заложников 65 лиц. Каждый житель Климовска, кроме своей собственной жизни, отвечает и за безопасность немецких вооруженных сил и ставит на карту не только свою собственную жизнь, но и жизнь всех обитателей Климовска...
    Также, лица невышедшие на работу в "общественные дворы” или трудовую обязанность (для ремонта путей и др.) будут оштрафованы в размере 50 руб., или 25 розог, а в случае саботажа – расстрел».

    Полевые части немцев, не задерживаясь в городе, ушли на восток, оставив небольшой гарнизон. Какое-то время люди жили своей жизнью, постепенно привыкая к новому порядку. Отец Ады продолжал работать в сапожной мастерской, мать все так же принимала заказы на пошив одежды.
 В бывшем райкоме теперь была военная комендатура. Ворота укрепили, забор поверху обнесли колючей проволокой, а на все окна в здании поставили решетки. Об этом рассказал Сёмка. Его отец несколько дней работал там ремонтируя двери, окна и сантехнику.
   У ворот стояла караульная будка, днём и ночью часовой прохаживался по ярко освещенному прожектором участку земли.
    Постепенно жизнь в городе стала ухудшаться. Ввели комендантский час, по улицам зашныряли полицейские патрули, устраивая облавы и арестовывая людей. Многие из них домой не возвращались. Теперь, сидя вечерами за накрытым столом и ужиная, Левитины со страхом прислушивались к звукам, доносившимся с улицы. Иногда мать тихонько плакала, сидя в углу, а папа, присев рядом, негромко успокаивал её.   
    Однажды отец вызвали в комендатуру и вернувшись, он сел за стол и так долго сидел, опустив голову.
- Что случилось, Хаим? – негромко спросила мама.
    Он ответил не сразу. Подняв голову, он взглянул на маму и перевел взгляд на детей, стоявших тут же.
- Сегодня в комендатуре повесили приказ. Все евреи, независимо от возраста, должны пройти регистрацию по месту жительства и носить на одежде отличительный знак – желтую звезду. Вот размеры. – Отец швырнул на стол какую-то бумажку. –Запрещено посещать публичные места, парки отдыха, скверы, спортивные площадки, на рынках и в магазинах можно бывать только в течении одного определенного часа в день. Хорошо хоть работать не запретили. – Он тяжело вздохнул. – И ещё нужно ходить отмечаться в комендатуре, так как покидать место постоянного проживания тоже запрещено.
    Мать застыла, прижав руку ко рту и с тревогой глядя на отца.
- Вот так. – Отец уставился в стол. – Дождались…
    На следующий день мама вырезала и пришила всем на грудь и на спину желтые, шестиконечные звезды. И ещё у каждого на груди была нашивка с адресом. Закончив, она посмотрела на детей со звездами и сгорбившись на стуле, беззвучно заплакала, прижимая ладони к груди. Папа Ады, хмуро натягивая куртку, подошел к ней, и присев рядом, обнял, прижимая к себе. Они так сидели некоторое время, потом отец встал и ушел.
- Адя, - подергала девочку за рукав Ганя, - а мы теперь всегда так будем ходить со звездочкой?
Ада посмотрела на сестренку, и крепко притянула её к себе. Она понимала, что происходит что-то нехорошее, но не смогла найти нужных слов и только молча кивнула головой.
- А мне нравится. – Заулыбалась Ганя. – Мама так красиво пришила? Мама, - позвала она, - а можно я к Маше схожу, поиграю? Она мне обещала куклу свою показать.
    Мама вытерла слезы, катившиеся из глаз, и улыбнулась.
-  Конечно, Ганя. Только иди через калитку. Не нужно ходить через улицу.
- Хорошо, мамочка. А почему ты плачешь? – Ганя подошла ближе и обняла маму. – Тебе плохо? Тебя кто-то обидел?
- Да нет, доченька, все в порядке. – Женщина улыбнулась. – Какая ты у меня заботливая стала. Иди.
    Она ласково поцеловала девочку в щечку и Ганя, радостная, выбежала за дверь. Какое-то время мама сидела на стуле, опустив голову и думая о чем-то о своем. Затем она встряхнулась, улыбнулась смотревшей на неё Аде и подхватившись, принялась за шитье.
    Ада посмотрела в окно. ей совершенно не хотелось никуда идти, хотя мальчишки звали её с собой, обещая показать что-то интересное там, в лесу. У неё из головы не шли слова, которые мама сказала Гане. О тот, что не нужно ходить через улицу.
    Тут хлопнула калитка и Ада увидела отца, идущего к дому. Открылась дверь и папа вошел в дом, прошел по чистым половицам и плотно уселся на стул.
- Что случилось, Хаим? - Мягко спросила Анна. – Ты сегодня рано.
- А всё теперь. – Равнодушно сказал отец, закуривая сигарету. Никогда раньше он себе такого не позволял, всегда выходя на улицу. Порывшись в кармане, отец достал и бросил на стол аккуратно сложенный вчетверо листок. – Вот, - тускло сказал он, - здесь все написано.
- Ада, доченька, - терпеливо сказала Анна,- прочитай.
    Девочка взяла листок, развернула его и с выражением начала читать.

  «… Все жиды местечка Климовск и его окрестностей должны явиться в понедельник 29 сентября 1941 года к 8 часам утра на угол Сосновой и Благостной улиц (возле кладбища).
Взять с собой документы, деньги, ценные вещи, а также теплую одежду, белье и продовольствие на три дня.
Кто из жидов не выполнит этого распоряжения и будет найден в другом месте, будет расстрелян.
Кто из граждан проникнет в оставленные жидами квартиры и присвоит себе вещи, будет расстрелян.
  Арийские жители местечка ( украинцы и русские ) призываются доносить о жидах, не исполнивших этого приказа».

- Тут ещё на украинском и немецком.. – Сказала Ада, закончив читать. – Я могу и с немецкого перевести – мне почти все понятно. - Хвастливо сказала девочка.
- Там тоже самое. – Хмуро ответил отец и перевел взгляд на Анну, которая сидела, прижав руки к лицу.
- Это что же такое, Хаим? – Едва слышно спросила она, не отрывая от него взгляда. – Откуда это у тебя?
Отец шумно вздохнул.
- Висит на всех столбах. – Негромко ответил он. – И ходят эти, новые, полицаи - всем раздают. Мне в мастерской дали.
- И что же теперь будет, Хаим?
- Не знаю, Анна, не знаю.
  Отец замолчал. Впервые за все время Ада видел папу таким растерянным.
- Сегодня к нам в мастерские приезжал какой-то офицер, с солдатами. Говорил, что будет проводиться перепись всех евреев. Затем, после переписи, всех евреев с детьми, как элитную нацию, вывезут и переселят в безопасное место. – Отец вздохнул. – Даже не знаю. Но на сборный пункт придется пойти – иначе расстрел.
  Он хотел ещё что-то добавить, но тут громко хлопнула дверь и домой зашла вся заплаканная Ганя. По её лицу крупными каплями стекали слезы, которые она вытирала рукавом, но они все текли по щекам. Она сердито хлопнула дверью и уселась на стул в углу.
- Что случилось, Гануся? – Анна подошла к дочери и положила руку ей на плечо. Ганя сердито отмахнулась.
    Анна беспомощно посмотрела на Хаима, тот лишь задумчиво посмотрел на дочь.
- Что произошло, солнышко? – Ласково повторила Анна.
    По лицу Гани было видно, что она едва крепится, и наконец она не выдержала. Слезы хлынули потоком и девочка громко, навзрыд, заплакала. Анна обняла дочь.
- Ну же моя хорошая, расскажи мне.
- Меня мама Маши прогнала. - Всхлипывая, рассказывала Ганя. – Сказала, что делать мне у них нечего. И что теперь всех нас прижмут и покажут наше место. Мама-а-а, - в голос заплакала девочка, - почему она так сказала? Ну что я ей сделала?
    Анна как могла, утешала дочку, прижав к себе и нашептывая ей ласковые слова. Отец мрачно сидел на стуле, молча глядя в стену пред собой. Аде стало страшно, от этого бессилия, её затрясло, как от мороза, несмотря на то, что в доме было тепло.


                Глава 3.

    « Распоряжение шефа управления безопасности СС Гейдриха о переселении евреев, 27 сентября 1939.
В целях обеспечения надлежащих условий для контроля и последующей депортации евреи должны быть переселены в гетто. Необходимо в кратчайшие сроки (в течении трех-четырех недель) изолировать евреев-торговцев, в настоящее время проживающих и работающих в сельской местности. Их местонахождение и порядок передвижения должны быть согласованы с вермахтом в целях обеспечения безопасности при снабжении войск.
План действий.
1. Немедленно приступить к переселению евреев в города.
2. Депортировать евреев из Рейха в Польшу.
3. Депортировать оставшихся цыган в Польшу.
4. Приступить к систематической депортации евреев с территории Германии товарными поездами.»
 
    Назавтра собирали вещи. Уложили теплую одежду, документы, деньги и те небольшие ценности, что были дома: пару серебряных ложек, серьги и колье, доставшиеся маме от бабушки, деньги и несколько безделушек, имевших ценность только для родителей.
- Вот так.. - Грустно вздохнула мама. – Столько лет прожили, и больших ценностей не нажили.
    Отец подошел к маме, обнял её ласково за плечи и нежно сказал.
- Не переживай. Вот сидят наша с тобой ценность. – Он кивнул на детей. – Будем живы – наживем. – Отец подмигнул Аде, которая сидела, обняв брата Даниила.
    Сама Ада давно собрала те немногие вещи, на которые указала ей мама, и теперь молча наблюдала за суетой вокруг. С улицы послышался заливистый свист. Девочка слег-ка вздрогнула и крепче прижала к себе брата. Свист повторился ещё и ещё. Ада умоляюще посмотрела на мать, которая делала вид, что ничего не слышит. Наконец она не выдержала.
- Иди уж. – Кивнула мама на дверь. – Не успокоятся ведь.
    Ада выбежала из дома. За забором, оглядываясь по сторонам, стояли Сёмка и Витька. Они обрадовались девочке и переглянулись между собой. Ада неторопливо подошла к ребятам и без улыбки посмотрела на них.
- Ну, - поведя глазами, спросила она, - чего тут свистите?
    Мальчишки переступили с ноги на ногу.
- Ну мы это, – смущенно пожал плечами Витька. – С тобой попрощаться хотели. Ты же вроде как уезжаешь.
- Ну так прощайтесь. – Сказала Ада.
    Ребята ещё больше засмущались.
- А ты приедешь еще когда-нибудь? – Вдруг выпалил Семка.
    Ада тяжело вздохнула, враз растеряв всю свою надменность.
- Сема.. - Устало произнесла она. – Ну откуда я могу знать? Мы ещё даже не уехали.
- А может, ты не поедешь? – Грустно протянул Семка.
- Ты объявление читал? – Спросила его Ада. - Если я не поеду, то это будет плохо.
    Она глубоко вздохнула, пытаясь скрыть слезы, враз защипавшие от глаза. Ада серди-то отвернулась, стараясь не глядеть на мальчишек.
- Мы тебя проводим немного. – Сиплым голосом сказал Витька.
    Ада безразлично дернула плечом, не говоря ни слова. Она повернулась и пошла в дом. Дома уже все было готово. Отец стягивал ремнями разбухший чемодан, мать тоскливо оглядывала комнату, проверяя все ли уложено. Ганя и Даниил сидели на сетке кровати и покачивались вверх-вниз, весело поглядывая друг на друга. Мебель в доме они накрыли чехлами и Ада ещё раз оглядела комнату, ставшую вдруг такой чужой.
- А что же с домом будет, Хаим? – Спросила мать, глядя на отца.
    Отец потуже затянул ремень на чемодане и застегнул пряжку. Разогнувшись, он достал из кармана носовой платок и вытер выступивший на лбу пот.
- Закроем. – Ответил он. – А ключи есть у соседей. Присмотрят, если что. Павла Михайловна мне обещала.
    Мать успокоено замолчала.
- Ну что, присядем на дорожку? - Вопросительно сказал отец и первым присел на стул. К нему подбежали Ганя и Даниил и подсунулись под руки, с двух сторон, обняв от-ца. Мать присела на другой стул, а Ада опустилась на кровать. 
    Какое-то время они сидели молча, затем отец отстранил детей и встал.
- Ну что же. - Устало сказал он. – Пора. Выносите вещи.
    Он подхватил два чемодана и вышел во двор. Мама взяла узел и вышла вслед за ним. Ада взяла свой узелок, маленький чемоданчик и понесла все это на двор. Отец уложил чемоданы в тележку, и перехватив у мамы узел, уложил его рядом с чемоданами. Пристроив сверху ещё пару узлов, он перевязал все веревками и отошел, осматривая дело своих рук. Сверху упал шум мотора и все подняли головы, гадая, что бы это могло быть.
    Незнакомый самолет, в серой раскраске, ввинтился штопором в небо прямо над ними, снизился где-то над окраиной города, и снова пошел вверх. Тут же ему в пару пристроился второй, и они закружили каруселью в небе, то снижаясь, то выписывая круги над головами, то поднимаясь в высоту.
   Какое-то время все они заворожено следили за этим воздушным представлением, пока отец не спохватился. Он обошел дом, методично закрывая ставни и проверяя все ли в порядке, затем запер дверь на висячий замок и подошел к семье.
- Все готовы? -  Спросил отец. – Пойдемте.
    Он взял тележку за ручку и покатил её к калитке. Сёмка и Витька, наблюдавшие за ними придержали калитку, пока отец выкатывал её, затем подошли к Аде и Витька забрал узелок, который она несла в руке. На второй руке у нее было накинуто пальто. Мама вы-шла следом, крепко держа за руки Ганю и Даниила.
- Что, соседи, поехали? – К забору, отделявшему двор от улицы, подошла соседка.
- Да, Павла Михайловна, поехали мы. – Отозвалась мать.
    На крыльцо соседского дома вышел сын Павлы Михайловны Матвей, и пристально оглядел их.
    Крепкий, молодой парень, с постоянной улыбкой на открытом, приветливом лице, весной он должен был призываться в Красную Армию, но в один из дней куда-то пропал и вот с началом войны объявился. Снова поселился у матери и вечерами выходя из дома на двор, все наблюдал за Левитиными. Ада засмотрелась на его вышитую сорочку и заметила ухмылку, пробежавшую по лицу молодого мужчины.
- Вы уж, Павла Михайловна, присмотрите за домом, как обещали.
- Конечно присмотрю, - откликнулась соседка. – Вон для верности сына к вам поселю. Он как раз вернулся, жить ему где-то надо, да и заодно за домом вашим присмотрит. Так что не беспокойтесь, - нараспев зачастила она, - все будет в лучшем виде. А по приезду вашему сочтемся.
    Она растянула рот в улыбке, и что-то в этом было такое неестественное, что Ада отвернулась, лишь бы не видеть довольного лица соседки. Ганя посмотрела на соседку и тоже отвернулась. Только вчера она выгнала её из своего дома и при этом назвала «грязной жидовкой».
    Левитины не торопясь прошли по проулку и вышли на центральную «улицу Лени-на». По ней нужно пройти до конца и там уже было место сбора. Чем дальше они шли, тем больше становилось народа, идущего в ту же сторону. Люди шли семьями, таща на себе вещи. Кто-то как Левитины, вез их в тележке, кто-то вез на подводе, кто-то в коляске. А один раз мимо них солидно проехал грузовик, доверху набитый вещами, на которых невозмутимо сидели люди. Наверное, несколько семей скинулись вскладчину и наняли грузовик, для перевозки вещей. 
    В конце улицы они уперлись в толпу стоявших людей, которая то немного продвигалась вперед, то надолго замирала.
    Ада решительно отобрала у Витьки узелок.
- Всё. - Сказала она. – Идите отсюда. Оба. Проводили и хватит.
Витька без сопротивления отдал ей узелок и понурив голову, повернулся и пошел обратно. Следом за ним отправился и Семка. Сначала Витька все оглядывался, но потом затерялся в потоке прибывающих людей.
Солнце поднималось все выше и стало ощутимо припекать. От столпотворения огромной массы людей было душно и напряженно.
-  Мама, я пить хочу. – Жалобно пролепетала Ганя.
- И я тоже хочу. – Встрепенулся Даниил.
    Мама не говоря ни слова, достала припасенную бутылку с водой и дала детям напиться.
- Потерпите. – Строго сказала им она. – В следующий раз нескоро дам.
    Поток людей медленно продвигался вперед. Аде было интересно – а на чем их будут вывозить. Железнодорожный вокзал был в другой стороне города. Может тогда на машинах? Только вот почему так страшно? И эти непрестанно гудящие над головой самолеты, и издалека доносятся приглушенные выстрелы – одиночные и очередями.
    По краям улицы по двое, по трое, а то и группами, стояли немецкие солдаты. Оружие они держали за спинами, и поглядывая на людей, бредущих мимо, улыбались. Особенно выделяли девушек помоложе и посимпатичнее. К одной из них, идущей впереди Левитиных подошел солдат и что-то негромко сказал. Девушка недоуменно посмотрела на него и раздраженно отмахнулась. Немец пожал плечами и отошел.
- Что он тебе сказал? – Спросила её другая, идущая рядом.
- Предложил мне спать с ним. И полы у него мыть. А он меня за это отпустит. – Ответила девушка.
- Странно. – Заметила вторая. – С чего бы это ему предлагать?
- Не знаю.
    На этом разговор сам собой прекратился. Наконец, спустя несколько часов, они добрались до своеобразного входа. Прямо поперек улицы стояло проволочное заграждение, с проходом посередине, за ним выстроились цепями солдаты, с оружием наперевес, в касках и бляхами на груди. От прохода шеренгами стояли украинские полицаи, в черной форме с серыми обшлагами.
    На входе распоряжались двое – один был высокий, рослый и сильный мужчина в расшитой украинской сорочке и пышными вислыми усами. Второй был невысокий, неприметный, в сереньком костюме и надвинутой на глаза кепке. Люди шли мимо них, но обратно никто не выходил. Лишь изредка выезжали пустые повозки, сгрузившие вещи и выезжающие назад. Они ехали против течения людей, создавая толкучку и ругань и возницы громко кричали, размахивая кнутами.
    Какой-то пожилой, авторитетного вида еврей, громко говорил кучке столпившихся рядом с ним людей:
- Немцы – это да. У них не забалуешь. Такой порядок. Вот война, и они решили вывезти всех нас подальше отсюда. Туда, где спокойнее.
- А почему только евреев? – Спросила какая-то маленькая, потрепанного вида женщина.
- Все потому, что мы для них родственная нация, самая близкая. Поэтому и вывозят в первую очередь. А потом и до других дело дойдет.
    Левитины прошли вход и подошедший незаметно маленького роста чиновник во весь голос прокричал.
- Не задерживаемся! Проходим дальше! Вещи складываем налево, а у кого есть продукты – направо!
- А как же без продуктов и вещей? – Выкрикнула седенькая старушка.
- Вещи повезут в другом транспорте, а еду выдадут и накормят в дороге. – Ответил ей чиновник, записывая что-то на бумаге.
- Ну конечно же, - успокаивающе проговорила какая-то женщина. – Такой порядок – багаж поедет отдельно. А там, на месте, и разберёмся.
    Все складывали узлы, чемоданы и сумки налево, в большую кучу. А узелки и корзины с продуктами уложили направо, в большой ящик.
- У кого теплые вещи – все сдать! – Громко приказал офицер в высокой фуражке, и указал плеткой, которую держал в руке на другой ящик.
    Люди принялись снимать с себя и складывать в ящик кофты, свитера, кто-то бросал перевязанные узлы. К Аде подошел солдат и, подмигнув ей, ловко отобрал пальто. Сзади напирали и толпа людей потащила их дальше. Немного погодя опять все остановились, но уж перед невысоким, по пояс, заграждением, за которым цепью стояли солдаты. Офицер, громко выкрикивая, отсчитал группу людей и пропустил в проход. Немного погодя снова отсчитал и пропустил. И снова. Наконец очередь дошла и до Левитиных.
    Они прошли в группе людей и увидели выстроившихся двумя шеренгами солдат, так что образовывался узкий, метра полтора коридор. Все солдаты стояли плечом к плечу, держа в руках дубинки, закатив высоко рукава. 
    Едва люди вошли в коридор, как на них посыпались со всех сторон сильные, разбивающие в кровь, удары. Солдаты били дубинками, не разбирая, кто перед ним – мужчина или женщина, старик, старуха или ребенок. Для них это был аттракцион, развлечение. И они хохотали, стараясь ударить больнее - в живот, пах или по лицу. Уклониться или спрятаться от удара было невозможно, люди кричали. Кто-то падал и тогда спускали собак на поводке, которые моментально начинали рвать человека. Кто-то оставался лежать на земле и тогда люди шли прямо по нему, растаптывая упавшего. Все бежали вперед, стараясь избежать ударов и не задерживаясь в проходе.
    Наконец толпа обезумевших, окровавленных людей вывалилась на большую поляну, оцепленную двойным кольцом вооруженных солдат. Здесь распоряжались украинские полицаи, судя по разговору и акценту неместные. Они как хищные животные налетели на людей.
- Роздегайтеся! Швидко! – Они били людей дубинками, и насильно срывали одежду.  Если кто-то медлил, его валили с ног и начинали бить ногами, пока человек не переставал двигаться. – Быстро! Шнель! – Кричали они, и люди сбрасывали с себя платья, штаны и бросали все это на землю. Все вокруг было усыпано бельем, одеждою и обувью.
    На глазах Ады одна женщина замешкалась, раздевая своего малыша, и рассвирепевший полицейский подскочил к ней, вырвал из её рук ребенка и широко размахнувшись, перебросил его через оцепление за ограду. Обезумевшая мать повисла у него на руках и тогда изверг в униформе, свалив её ударом кулака, принялся избивать ногами. Наконец он отбросил окровавленную женщину в сторону.
    Подбежал офицер и закричал.
- Быстро! Быстро! – По его команде, полицейский выстроились цепью и орудуя дубинками погнали людей в сторону разрыва в оцеплении, к узкой траншее, уходившей вниз. Люди толкались и цеплялись друг за друга, и Ада потеряла из виду отца, прижимавшего к себе Ганю. Она покрепче сжала руку Даниила и старалась не отставать от матери.
   Сверху траншеи стояли солдаты. Они смеялись и плевали вниз, и орали что-то на немецком, перемежая речь русскими словами. Наконец траншея закончилась. Впереди распахнулся стороны глубокий карьер, с отвесными стенами. Справа была площадка, чуть дальше уходил узкий выступ. Подгоняющие сзади полицейские быстро, по одному, загнали всех на выступ.
    Ада посмотрела вниз и судорожно ухватилась за мать. Внизу возвышалась груда окровавленных тел. Некоторые из них шевелились, кто-то пытался привстать, и тогда сверху раздавался одиночный выстрел. Откуда-то слышалась музыка – завели патефон. Люди все напирали, толпясь на площадке и тогда раздалась команда.
    На противоположной стороне неширокого карьера, на мешках с песком, стояли пулеметы. Вокруг них, лениво развалившись на ящиках, сидели солдаты. Было хорошо видно, как они что-то ели из своих котелков, пили из железных кружек. Стоявший около мешков офицер что-то произнес, похлопывая по сапогу стеком, и один из солдат, отставив котелок, вытер рукой рот и присел за пулемет.
    Он принялся стрелять справа налево, неторопливо ведя ствол пулемета. Ада увидела, как люди срываются с выступа вниз, и почувствовала, как строчка пуль приближается к ней. Она смотрела на невозмутимое лицо солдата, сидевшего за пулеметом. Толпа людей надавила ещё сильнее, ручка Даниила выскользнула у нее из ладони и она полетела вниз, в карьер. Удар ошеломил её. Девочка врезалась в пологую стенку откоса и наполовину съехала вниз. Рядом с ней ворочались тела, кто-то стонал, утробно икал, плакал. Осыпавшийся песок присыпал Аду сверху и она потеряла сознание.


     Глава 4.

   «В течение 29 сентября наши войска вели упорные бои с противником на всём фронте.
Немецкие фашисты убивают, терроризируют и обирают мирное население в захваченных районах. В деревне Басманово Смоленской области гитлеровцы забрали у колхозников весь скот и всё продовольствие. Грабёж сопровождался дикими издевательствами. У старика Василия Пахомова забрали 9 пудов ржи, трёх поросят, овцу, два тулупа и три пары валенок. Всё это немецкий ефрейтор погрузил на телегу. Лошади поблизости не было. Тогда фашистский изверг запряг Пахомова и его жену и, угрожая пистолетом, приказал везти повозку до ротной кухни. Телега проехала несколько десятков метров и остановилась. Пахомов и его жена не могли двигаться дальше. Ефрейтор начал избивать крестьян. Пахомов не выдержал и резко оттолкнул немца. Тогда собрав¬шиеся около воза фашисты тут же растерзали Пахомова, а дом его сожгли. Зверски замучили немцы также члена правления колхоза Алексея Демидова. Его били плётками, прикладами, а затем прикололи штыками.
    Из села Морозовка, Смоленской области, не успели эвакуироваться 10 хозяйств. Фашисты их разорили дотла. После разбойничьего набега немцев в деревне не осталось ни одной коровы, ни одной курицы, ни крошки хлеба.
От советского Информбюро. Сообщение от 29 сентября 1941 г.»

    Ада с трудом открыла запорошенные песком глаза. Прямо над ней было черное, красивое в своей жути небо, с яркими точками звезд. Девочка лежала на спине и видела небо через небольшую щель, наваленных на неё тел. Ада почти задохнулась от недостатка воздуха. Она долго пролежала под завалами тел. Когда их повели на расстрел, был едва только вечер, а сейчас наступила глубокая ночь. Потихоньку Ада стала выкручиваться из массы наваленных тел, присыпанных сверху песком. Она стремилась наверх, к небу. Когда она почти выбралась, наверху послышались голоса.
- Ты слышал это, Иоганн?  – Спросил на немецком молодой голос.
-  Что именно?  – Отозвался лениво другой.
- Кажется внизу кто-то ползает. 
- Ну и что? Утром приедут саперы, подорвут все и завалят землей. И не будет никто больше ползать. – Говоривший зевнул, словно такая длинная фраза его утомила. - Не ищи себе неприятностей, Ульрих, просто стой здесь и смотри, что бы еврей наверх не вылез.
    Иоганну понравилась его шутка и он хрипло рассмеялся. Послышался скрип песка под удаляющимися шагами. Ада едва поняла смысл сказанного сквозь шорох осыпающейся земли, гулко отзывавшийся у неё в ушах. Она огляделась и ей стало страшно. Кровь была везде – на руках, ногах, лице, её длинное платье и чулки были в крови, вокруг лежали окровавленные тела. Голова кружилась от тяжелого, духмяного запаха с привкусом железа. Слышалось жужжание мух, которые не могли летать и только ползали по трупам.
    И тогда Ада поползла. Прочь. По телам людей. Она ползла дальше от того места, где слышала голоса. Подальше от людей. Медленно-медленно доползла до пологой стенки и стала подниматься по ней. Она делала рукой ступеньку, упиралась в нее ногой и подтягивалась вверх, хваталась за корни кустарников, выступающих из стенок и ползла все выше и выше.
    Наконец, сделав последний рывок, девочка ухватилась за куст, растущий на краю, из последних сил подтянулась и перевалилась через край. У нее ещё хватило сил заползти в высокую траву, растущую на краю обрыва и она потеряла сознание.
    Как долго Ада пролежала в кустах, на сырой, холодной земле, она не знала. Очнулась Ада от звука близких голосов, кто-то нудно и громко повторял какие-то слова. Девочка сильнее забилась в кусты и со страхом прислушалась.
- Лечь. Встать. Лечь. Встать. Лечь. Встать. Шевелитесь, еврейские свиньи.  – Другой голос сказал что-то негромко, и несколько мужчин сочно засмеялись.
    Послышалась шум, и громко закричала женщина. Крик оборвал пистолетный выстрел.
Аду трясло, и она не могла понять от чего-от холода, или от этих криков. Она осторожно вылезла из кустов и, скрываясь за высокой травой, поползла прочь.
    Девочка не знала, куда ей ползти, она только хотела оказаться как можно дальше от этого страшного места. Ада ползла и ползла, совершенно не понимая, как это делать, только подтягиваясь на руках и отталкиваясь ногами.
    Небо стало светлеть, когда она пришла в себя и оглядевшись поняла, что сидит на дороге. Её взгляд заметался и остановился на куче мусора, за дорогой. Едва встав на ноги, она доковылял туда, и стала судорожно зарываться, набрасывая на себя землю, нагребая какие-то ветки, тряпки – все, что попадало под руки. На голову Ада надела большую дырявую корзину. Через щели можно было видеть, что творится вокруг.
    Солнце поднималось все выше и наступил день. Ада продолжала полулежать, прикрытая грудой мусора. По дороге время от времени проходили люди, и тогда девочка замирала, подобно испуганной птице, практически переставая дышать и провожая их взглядом.
Один раз по дороге лениво протянулась группа солдат, взбивая сапогами дорожную пыль. Через некоторое время они прошли назад, ведя под дулами винтовок двух мужчин и пожилую женщину. Один из мужчин был помоложе, весь окровавленный, в разорванной рубашке и синяках и его руки были связали за спиной телефонным проводом. Время от времени он оборачивался, и тогда один из конвоиров небрежно толкал его прикладом.
    Проходя мимо груды мусора, скрывавшей девочку, мужчина повернул голову, пытаясь что-то сказать, но солдаты повалили его на землю и стали размеренно и тяжело бить сапогами. Двое других охраняли второго мужчину и женщину. Наконец один из охранявших, куривший сигарету, что-то гортанно выкрикнул и солдаты нехотя отошли. Избитый с трудом поднялся с земли, его подтолкнули дулом винтовки и группа, не торопясь, пошла дальше.
    Чуть позже по дороге прошли ещё двое солдат, и один из них вел на поводке собаку. Огромная, палевого цвета овчарка, туго натягивала поводок и чутко поводила головой по сторонам, время от времени втягивая воздух. Ада закрыла глаза, как будто это могло ей помочь. Когда она наконец осмелилась посмотреть сквозь щели, солдаты с собакой были уже далеко. Так постепенно прошел день. От голода и жажды, Ада начала бредить и терять сознание. Её голова тяжело клонилась вниз и она рывком вскидывала её наверх, каждый раз пугливо замирая, когда корзина начинала качаться.
    Девочку хотелось есть, но тяжелее всего было без воды. Она закрывала глаза и видела перед собой ведро воды, которое можно было пить. Открывала – ничего не было. Закрывала снова и видела речку, на которую они ходили купаться и много воды. Сквозь щели накинутой на голову корзины, пробивались косые лучи яркого солнца и жалили кожу лица.
    Глаза застилала мутная пелена, через которую временами прорывались смутные, знакомые образы. Папа, мама, братик, сестра… Все они остались лежать там, во рву, откуда она выбралась.
Ада терпела. Ей очень хотелось вылезти и пойти прямо по дороге, но она вспоминала резкий стук пулеметов, влажное шлепанье пуль по телам, равнодушное лицо солдата, стрелявшего из пулемета и морозный озноб пробегал по её телу.
    Постепенно солнце склонилось к горизонту, напоследок щедро разбросав свои лучи и залив пронзительным светом все вокруг. Природа, казалось, наслаждалась этим подарком. Наступил вечер и сумерки окутали землю. Ада стала осторожно разгребать мусор руками, отбрасывая его в сторону.
От долгого неподвижного лежания все тело затекло и отозвалось нестерпимой болью в руках и ногах. Платье, местами пропитанное чужой кровью, высохло и затвердело, натирая кожу.  Наконец девочка вылезла из-под кучи мусора, скинув с головы дырявую корзину. Она попыталась встать, но ноги её не держали и Ада рухнула на четвереньки. Девочка поползла прочь от этого места, тоненько и сипло подвывая от страшной боли во все теле, голода и жажды.
    Ада ползла, не поднимая головы, и поэтому не заметила плетень, о который ударилась лбом. Этот удар немного отрезвил её и она, усевшись на землю, огляделась по сторонам.
    Вокруг было тихо. Очень тихо. Не было слышно даже обычного лая собак - пустого и брехливого. Лишь где-то далеко, на пределе слышимости, работал мотор, и доносились какие-то непонятные, глухие звуки.
Ада посмотрела вперед и увидела за изгородью огород. Сразу за плетнем росли помидорные кусты, ветви которых тяжело оттягивали вниз красные плоды, уже поспевших в начале осени. Не в силах оторвать от них взгляд, девочка стала рыть подкоп между кольями. Рыхлая земля так и летела из-под её ладоней, закровянившихся от работы. Не обращая внимания на заболевшие руки, Ада судорожно рыла пролаз, который расширялся на глазах. Наконец он стал достаточно широк и девочка полезла вперед.
     Она просунула голову, затем протиснулась телом, не чувствуя, как острые плетения изгороди ранят тело до крови. Добравшись до куста, девочка ухватила помидор с ветки и жадно впилась в него зубами, надкусывая слегка твердоватую, но такую восхитительно вкусную мякоть плода. Съев один, тут же потянулась за другим. Потом за третьим, но тут её рука бессильно замерла в воздухе.
    Никогда, никогда в своей ещё такой короткой жизни, Ада ничего не крала. Но то, что она делала сейчас, по-другому нельзя было назвать. Девочка села на землю и тихо, беззвучно заплакала. Слезы катились по её щекам, и она торопливо вытирала их рукавом платья. Потом, не выдержав сосущего желудок чувства голода, сорвала ещё помидор. Она понимала, что её могут увидеть и поэтому переползла чуть дальше. Потом ещё дальше. Девочка срывала по одному плоду с куста и ползла снова.
    Здесь она внезапно опомнилась и вернулась назад. Ада снова выползла через пролаз и стала торопливо сталкивать раскопанную землю в яму, засыпая дыру. Сверху она набросала сухой травы, что бы не было не так заметно, и поползла дальше, стараясь держаться в тени забора.
    Ада не знала, куда ей идти, и поэтому просто ползла вперед, стараясь оказаться по-дальше. Она попробовала встать и брела, с трудом переставляя ноги и держась за плетень, пока хватило сил, и наконец остановилась передохнуть, сев на землю, привалившись спиной к забору. Светила полная луна, заливая дурным светом все вокруг. Тут девочке вспомнилось их тайное место у реки, где они так часто играли, единственное, что пришло ей в голову. Снова, осторожно она поднялась на ноги. Все тело отозвалось жуткой слабостью, но, пусть и пошатываясь, Ада могла идти. Девочка медленно побрела в ночь. 


                Глава 5.

«Военное командование г. Одессы доводит до сведения населения Одессы и ее окрестностей, что после терро-ристического акта, совершенного против военного командования в день 23 октября 1941 года, были расстреляны: за каждого офицера или штатного чиновника германца или румына по 200 большевиков, а за каждого солдата германца и румына по 100 большевиков. Взяты заложники, которые, в случае повторения подобных актов, будут расстреляны совместно с их семьями. 
Все мужчины еврейского происхождения в возрасте от 18 до 50 лет обязаны в течении 48 часов с момента опубликования настоящего приказа явиться в городскую тюрьму (Большефонтанская дорога), имея при себе самое необходимое для существования. Их семьи обязаны доставлять им пищу в тюрьму. Неподчинившиеся этому приказу и обнаруженные после истечения указанного 48-часового срока будут расстреляны на месте.
Начальник военной полиции г.Одессы подполковник М.Никулеску.»

   Ада проснулась от мягкого щебетания птиц у нее над головой и потянулась всем телом, не желая открывать глаза. Резкая боль напомнила ей все, что с ней произошло.
   Девочка открыла глаза и увидела над собой покатую крышу из переплетенной травы. Это был шалаш, который построили мальчишки среди зарослей кустарника, у реки. Они называли это место тайным убежищем. Она лежала на постели из соломы, которую соорудили ребята.
   Ада откинула старое лоскутное одеяло, принесенное кем-то из мальчишек, неуклюже встала и огляделась. Прямо над её головой висел небольшой узелок, оставленный пару дней назад, когда они приходили купаться. Приходилось это делать тайком, так как если бы узнали взрослые, то обязательно наказали бы их. Бабушки в местечке говорили, что того, кто заходит в воду после дня Ильи-пророка, обязательно утащит водяной. Но терпеть жаркое солнце было невозможно и преодолевая страх, они все равно бегали на речку.
   Девочка торопливо сорвала узелок и развязала концы платка. Внутри была большая подсохшая горбушка хлеба и Ада впилась неё зубами, жадно обсасывая как самое желанное лакомство. Поев, она выползла из шалаша и поковыляла к реке. На берегу, прямо из-под камня, бил родник и она припала к воде. Напившись, девочка вытерла рот, села на песок и задумалась. По ночам становилось прохладно, а у неё не было теплых вещей. И еды больше не было. Ада приняла решение идти в город - там был дом родителей. И соседи могли помочь.
   Дожидаясь темноты, девочка разделась и попыталась хотя бы немного отстирать свое белье и платьишко. Потемневшее от крови, пыли и пота, платье едва поддавалось слабым детским рукам и речному песку, которым Ада терла его. Кое-как застирав грязь и развесив одежу и белье на ветках, Ада с удовольствием выкупалась. Конечно, она думала о том, что её могут увидеть. Но не зря они все вместе так долго и старательно выбирали себе это место. Оно было безлюдным и забрести сюда могли только случайно.
Правда, она все-таки предусмотрительно старалась прикрываться кустами и часто оглядывалась. После купания, девочка закуталась в одеяло, забралась в шалаш и крепко уснула.
   Она проснулась, когда солнце садилось за горизонт. Надев высохшую одежду, Ада направилась в городок. Солнце опустилось и наступил сумрачный вечер. Девочка осторожно кралась темными, окраинными переулками старательно избегая освещенных мест. Ей сильно помогало то, что с наступлением войны, многие светильники на улицах были демонтированы в целях светомаскировки. Но некоторые фонари уже были отремонтированы немцами и освещали центральные улицы, которые девочке нельзя было обойти. Благодаря комендантскому часу на улице не было народу, лишь изредка пробегали запоздавшие люди, так же старательно избегавшие освещенных мест и всех, кто попадался им на пути.
   Один раз неторопливо прошел патруль, но Ада успела шмыгнуть в приоткрытые ворота и затаиться в темном углу, скрючившись за какой-то пахнущей дегтем бочкой. Патруль остановился прямо напротив ворот, было слышно, как чиркнула зажигалка и по-тянуло сигаретным дымком. Солдаты стояли, неспешно покуривая и негромко переговариваясь между собой. Немного погодя, патруль отправился дальше.
Ада ещё какое-то время выждала, ожидая – не вернется ли патруль назад, потом вылезла из-за бочки и продолжила свой путь. Больше, по счастливой случайности, ей никто не попадался и вскоре, она увидела свой дом.
   Деревья, стоявшие кругом, уже начали сбрасывать листву и было грустно смотреть на темные окна осиротевшего дома. Казалось, дом обреченно нахохлился под своей кр-шей, зная, что хозяева уже никогда не вернуться. Ада неторопливо зашла во двор, стараясь не стукнуть калиткой. Везде был разбросан мусор, какая-то одежда, тряпки, обломки мебели, как будто из дома выбросили все, что было дорого хозяевам, жившим здесь раньше.
   Ада, приглядевшись, подобрала старое пальто, которое мама носила раньше и которое все собиралась перешить, но так и не успела. Она перекинула пальто через руку и поднялась на крыльцо. Замок с двери был сорван и валялся здесь же, на затоптанных досках.
   Девочка открыла дверь и вошла внутрь. Мягкий лунный свет струился в незакрытые ставнями окна, освещая сумеречными лучами комнаты. Ада медленно, стараясь не скрипеть половицами, обошла весь дом. Он был пуст. Из всей мебели, что была у них, всё ещё стояли только большой старинный гардероб в углу, о котором папа говорил, что ему больше двухсот лет и сделан он драгоценного дерева, и широкие, массивные лавки на кухне. Больше ничего в доме не осталось. Ничего, что бы напоминало, что здесь жили и радовались прожитым, счастливым дням люди. Из дома выпотрошили душу, которая у него была прежде.
   Ада села на лавку и задумалась. Отчаянно хотелось есть, и она ничего не могла придумать. Её взгляд упал на кухонный шкафчик, криво висевший на одном крюке. Девочка встала и открыла скрипнувшую дверцу шкафчика. Внутри, на полках, в беспорядке, разбросанные чужими, грубыми руками, валялись различные мешочки и Ада стала нетерпеливо перебирать их. Некоторые мешочки уже были погрызены вездесущими мышами и буквально рассыпались в руках. Девочка с трудом нашла кусок твердого, засохшего хлеба и насобирала немного пшеничной крупы. Она сложила найденное на лавку и вышла во двор.
   Снаружи, у крыльца, валялась разбросанная посуда и девочка подобрала глубокую железную миску. Подойдя к колодцу, она подергала туго натянутую цепь, убегающую вниз. Ворот издавал противный скрип, когда она крутила ручку, поднимая ведро с водой. Набрав воды в миску, Ада вернулась в дом. Размоченный сухарь, разжеванное пшено, запитое водой - это было все, что удалось ей поесть. Но и этому она была рада.
   Ада сидела на лавке, не представляя себе, что ей делать дальше. От усталости, глаза стали слипаться и постелив пальто, девочка улеглась на лавку и незаметно для себя уснула. 


    Глава 6.

  «Всякому еврею запрещено оставлять назначенное ему местожительство. Всякий еврей, найденный в ином месте, будет считаться шпионом и будет наказан в соответствии с законом военного времени».
Распоряжение комендатуры

   Громкий шум, раздавшийся от дверей, буквально подкинул Аду на лавке, моментально прогнав чуткий сон.
- Да что б тебя… - Раздалась от двери громкая ругань. Грубый мужской голос ещё раз крепко выругался.
- Ты чего там кричишь, Мотя? – Женский голос прервал поток брани.
- Головой стукнулся, мама. – Пояснил мужчина. – Притолока тут низкая. Исправить потом будет нужно.
- Конечно, Мотя. – Ответила женщина. – Как скажешь. Тебе ведь тут жить. А домик хороший такой, справный. А хозяева не вернутся?
- Нет, мама. – Гоготнул мужской голос. – Оттуда не возвращаются.
   По крыльцу тяжело прозвучали мужские шаги. Ада подхватилась на лавке и прижав к себе пальто, вся собралась в комок, но никто не заходил. Она осторожно спустила ноги вниз и потихоньку двинулась к двери. Выглянув наружу, девочка никого не увидела и спустилась с крыльца.
- Ой, деточка, а ты откуда здесь взялась? – Раздался откуда сбоку удивленный, женский голос.
   Ада повернулась. Прямо у колодца, с ведром в руке, стояла их соседка тетя Павла, и удивленно смотрела на нее. 
- Откуда же ты появилась? – Снова задумчиво протянула Михлина и внезапно пронзительно завизжала. – Мотя-я-я! Мотя!! Тут жидовка объявилась!
   Она кричала что-то ещё, но Ада уже не разбирала её слов. Она медленно попятилась назад, когда из-за угла дома поспешно выскочил Матвей, так же одетый в белую, вы-шитую сорочку с закатанными рукавами. Увидев девочку, он удивленно вздернул брови и решительно двинулся вперед.
   Ада развернулась и стремглав бросилась прочь.
- Стой! – Закричали ей вслед на два голоса. – Стой! А то хуже будет!
   Но девочка не обращала никакого внимание на крики. Она бежала огородами так быстро, как только могла. Слыша за спиной тяжелые мужские шаги, гулко бухающие о землю, Ада неслась изо всех сил и юркнула в узкую щель забора.
- Стой! Стой, сказал тебе!.. – Слышала она за спиной срывающийся мужской голос, перемежаемый матом, но не останавливалась.
   Девочка увидела полуразвалившуюся постройку и забежала внутрь. Глаза заметались в поисках укрытия и она увидела неприметную крышку люка в углу. Дернув крышку, Ада увидела уходящую вниз лестницу, бросила вниз, на самое дно, пальто и не задумываясь стала спускаться. Но опомнившись, поднялась снова наверх и напрягая худенькие руки, подтащила ближе к открытому люку, стоявший у стены ящик. Приподняв крышку, Ада подставила палку и навалила ящик сверху, подлезла под него и стала постепенно спускаться вниз по лестнице, убрав подпорку и стараясь чтобы ящик, легший сверху, закрыл вход в погреб. Даже сквозь доски, она слышала приближающиеся тяжелые шаги и торопливо спустилась на самый низ.
   Вскоре ноги нащупали пол, девочка подобрала пальто и осторожно двинулась вперед, выставив руки. Через несколько шагов рука нащупала холодную, скользкую стену и Ада пошла вдоль неё. Затхлый воздух был напитан тяжелым запахом гнили, девочка закрыла рот рукавом пальто, которое держала в руке. Постепенно глаза привыкли к темноте и она увидела тонкий лучик света, пробивающийся откуда-то сбоку и сверху. Протянув вверх руку, она нащупала какую-то ткань и медленно потянула на себя. Пробка, свернутая из материи, поддалась и упала вниз. Из открывшейся отдушины полились лучи света и свежий воздух. Ада чутко прислушалась к звукам, доносившимся сверху.
   Было отчетливо слышно, как кто-то потоптался вокруг постройки, что-то неразборчиво говоря, а затем шаги стихли. Больше сверху не донеслось ни звука. Девочка ещё какое-то время прислушивалась, но затем перестала. Она огляделась вокруг. В сумрачном свете, Ада разглядела погреб, который был пуст. Лишь в углу стояла старая бочка да какой-то большой, во всю стену, длинный ящик, накрытый тряпьем.
   Девочка подошла и приоткрыла крышку бочки. На дне плескался рассол, в котором плавали огурцы. Ада достала один и аккуратно надкусила. Овощ показался ей вкусным и она стала жадно есть. Но съев несколько штук, девочка остановилась. Огурцы были соленые, а воды не было. Вздохнув, Ада присела на ящики и какое-то время просто сидела. Потом она прилегла, накинув сверху пальто и поджав ноги, временами вздрагивая от пережитого. Девочка представила, что мама, как часто это бывало, сидит в изголовье и гладит её по голове. Она всегда приходила, после того, как Даниил наконец засыпал, садилась на стул рядом с кроватью и гладила её. Потом легонько, едва ощутимо касаясь губами, целовала в лоб и уходила. Ада часто притворялась спящей, что бы мама не сидела долго. Домашняя работа, хлопоты по дому и заказы, отнимали у неё много сил и девочке хотела, что бы мама шла отдыхать. Мало-помалу, легкая сонливость одолела её и Ада уснула.
   Тоненький лучик солнца, проникший через отдушину, разбудил её. Ада кожей ощутила тепло, мягко бегущее по лицу, и открыла глаза. В погребе, где она вчера спряталась, было мрачно и сыро, и только небольшое отверстие под самым потолком позволяло разглядеть помещение. Кроме бочки с огурцами и ящика, на котором спала девочка, да ещё старого, помятого ведра, стоявшего в углу, здесь больше ничего не было.
   Ада глубоко вздохнула. Она достала еще один огурец из бочки и задумчиво начала его есть. Поджав под себя озябшие ноги, девочка сидела на ящике и думала где бы ей достать ещё немного еды и какую-нибудь обувь – скоро станет холодно, и ходить так будет невозможно.
   Она решительно встала и поднялась по лестнице. У люка Ада тревожно замерла, чутко вслушиваясь в тишину наверху. Упершись в крышку, она принялась толкать её изо всех своих сил, и мало-помалу люк стал подниматься.
   Девочка кинула пытливый взгляд в открывшуюся щель. Постройка была пуста и тогда она вылезла наружу, не забыв заботливо прикрыть вход в погреб. Строение, в котором находился погреб, располагался на краю обширного огорода. Ада внимательно огляделась вокруг. Дом, видневшийся невдалеке, был явно нежилой – об этом ясно говорили выбитые окна и наполовину снесенная крыша. Немного поодаль стоял стог сена, уже изрядно общипанный со всех сторон. Огород был разграблен, но то здесь, то там, виднелись редкие, затоптанные кустики картошки.
   Вокруг не было ни души и уже изрядно стемнело, когда Ада решилась. В вечерних сумерках она несколько раз сходила к стогу сена и натаскала к себе в погреб изрядную кучу, стараясь дергать с разных сторон, что было не так заметно. Настоящим сюрпризом для нее стали найденные в куче мусора старенькие, разбитые ботиночки, которые хоть и были великоваты, но все же хорошо подошли. Найденные там же кусок брезента и старый ватник, она тоже отнесла вниз. Наощупь ползая по огороду, девочка накопала немного картошки. Она думала завтра пробраться на берег реки к шалашу и там запечь её, а сегодня решила сходить к кому-нибудь из ребят, попросить помощи - Ада была уверена, что они не откажут. Из колодца, стоявшего в глубине огорода, девочка достала воды, осторожно поворачивая скрипучий ворот, пока из дышущей холодом глубины не показалось наполовину наполненное ведро. Она отмыла другое ведро, найденное в погребе и перелив воду, отнесла его в погреб.
   Снова пробираясь темными улицами, и чутко вслушиваясь в доносящиеся отовсюду шорохи, Ада замечала, как изменился родной городок. На улице практически не стало света, только где-то вдалеке, за несколько улиц, отражалось в небо светлое пятно от электрических фонарей, где теперь располагались солдатские казармы. Там, как она помнила, раньше располагался райком. Темные коробки домов были темны, лишь в редком окне теплился едва заметный, робкий огонек, пробиваясь из-за плотной занавески. На улицах не было прохожих, только глухо брякали по мостовой сапоги очередного патруля. Их было слышно издалека и девочка всегда успевала спрятаться, и сидя в канаве, пережидала, когда стихнут вдали негромкие разговоры солдат.
   Ада привычно, как уже делала это не раз, пробралась через знакомую дыру в заборе и прокралась к окну. Она стукнула легонько по раме, помедлила, потом ещё раз, и ещё, отбежала к кустам, растущим у забора и притаилась в самой гуще. Сидеть было неудобно, ветки царапали руки, но девочка продолжала терпеливо ждать. Негромко скрипнула, отрываясь, дверь и темный силуэт скользнул вдоль стены к окну.
- Кто здесь? – Послышался негромкий мальчишеский голос. – Эй! – Немного погодя повторил он снова, пристально вглядываясь в темноту.
- Я здесь. – Негромко отозвалась Ада.
- Кто я? – Настойчиво повторил мальчик.
- Я. – Ответила девочка, выходя из гущи кустов.
   От неожиданности Витька подскочил на месте.
-Ада, это ты? - Срывающимся голосом переспросил он. - Но как? Вас же всех убили!
   Ада переглотнула.
- Я.. - Ноги внезапно ослабли и она обессилено опустилась на землю. Витька подскочил к ней и бережно обхватил руками.
   Девочка прижалась к нему и крепко сжала губы, заглушая рвущийся из груди крик. Мальчик неловко обнял её руками и неумело принялся гладить по волосам. Постепенно Ада успокоилась и только негромко всхлипывала. Наконец она оторвалась от него и отвернулась, вытирая слезы рукавом.
- Ты чего? – Негромко проговорил Витька.
- Ничего. - Сердито сказала Ада, раздосадованная своей слабостью.
   Она никогда не плакала, даже когда было очень больно. Не плакала, когда Гошка столкнул в яму, где она просидела полночи, пока её не нашли встревоженные родители. Она так никому и не рассказала о том, кто её столкнул. Витька с Сёмкой сами догадались, кто это сделал и побили Гошку.
   Не плакала, когда Витька больно ударил палкой, играя в мушкетеров. Правда сейчас боль была другая. Ту боль можно было терпеть. Больно было вначале, главное было перетерпеть, и потом становилось легче. А сейчас терпеть не получалось. Чем дальше, тем становилось больнее. Боль разлуки, потерь, оскорблений, унижений – рвущаяся наружу, жгучая, горькая эта боль росла, не помещаясь внутри. И ничем нельзя было её унять. И только от слез становилось немного легче.
-Ничего. - Повторила Ада, тщательно вытирая остатки слез.
- Как ты здесь очутилась?
- Я убежала. - Ада всхлипнула носом. - Только теперь мне жить негде.
   Витька почесал голову.
- Ваш дом себе Михлины забрали. Как только вы уехали, тетка Павла вместе с сыном своим, ну с тем, который приехал, замок сломали и стали ваши вещи выбрасывать. Отец прибежал, стал ругаться, а он сказал - что вы уже назад не приедете, дом теперь ничей и он конфискуется для нужд полиции и показал отцу документы.
   Ада вздохнула.
- Видела я это. Прошлую ночь там ночевала.
- А Семку родители в деревню отправили, к дядьке. Ты где сейчас?
   Девочка недоверчиво посмотрела на него.
- Давай я тебе потом скажу. У тебя поесть найдется?
- Нет. - Растерянно сказал Витька. - Но я могу принести. - Он оглянулся на дом. - Только не сейчас - родители не дадут.
-Принеси завтра. К нашему шалашу.
- Хорошо. Я пошел, а то мать искать будет.
   Витька неловко как-то обнял её и пошел в дом. Ада повернулась и отправилась назад, тем же путем, каким пришла. Ей никто не повстречался, и она благополучно добралась в свой подвал. Потом Ада долго сидела на постели, сделанной из принесенной соломы и накрытой сверху найденным куском брезента, наблюдая за тем, как лунный лучик, проникая в щель отдушины, передвигается по полу.


Глава 7.

    «..Русские в настоящее время отдали приказ о партизанской войне в нашем тылу. Эта партизанская война имеет и свои преимущества: она дает нам возможность истреблять все, что восстает против нас. Огромное пространство нужно усмирить как можно быстрее; этого лучше всего можно добиться расстрелом каждого, кто по-смотрит на немца косо».
   Из речи Гитлера перед соратниками. Из протокольной записи совещания А.Гитлера с руководителями фа-шистского рейха о целях войны против Советского Союза
   16 июля 1941 г. Ставка Верховного главнокомандующего.

   « Фюрер приказал, чтобы бандитские территории северной Украины и серединной России были окончательно и без остатка очищены от населения».
  Из речи рейхсфюрера СС Гиммлера от 20 июля 1943 г

   « …У тебя нет сердца, нервов, на войне они не нужны. Уничтожь в себе жалость и сочувствие – убивай всякого русского, советского, не останавливайся, если перед тобой старик или женщина, девочка или мальчик, - убивай, этим ты спасешь себя от гибели, обеспечишь будущее своей семьи и прославишься навеки…»
   Из «Памятки немецкому солдату».

   Ада пришла на берег реки рано утром, пока на улицах было мало народа. Вырыла ямку в песке и выложила дно голышами, собранными у реки. Она видела раньше, как мальчики делали именно так. Потом Ада разожгла костер, а когда он прогорел, закопала картошку в золу.
   Небольшая полянка у реки, была со всех сторон скрыта кустами, и девочка не опасалась, что её кто-нибудь сможет увидеть. Так она просидела довольно долго, пока не поднялось солнце и не стало припекать совсем по-летнему. Картошка испеклась и прихватив горячие клубни прутиком, Ада ловко выкинула их из золы.
   Только разломив первую картошку, девочка поняла, как она проголодалась и с удовольствием принялась за еду. Наевшись, она сходила на берег реки и вдоволь напилась воды. Оставшуюся картошку, Ада увязала в небольшой узелок.
   Медленно тянулось время, она ждала и ждала, пугливо оглядываясь на каждый шорох, но Витька почему-то все не шел. Ада ещё очень долго сидела у постепенно затухавшего костерка, подбрасывая небольшие веточки в подернутые пеплом угли и впитывая тепло опадающего пламени, но так никого и не дождалась. Она со вздохом поднялась и принялась забрасывать костровище песком. Подхватив узелок, девочка уже проверенным путем решила добраться до дома Витьки.
   Наступил вечер. Серые, мглистые улицы были все так же пустынны, только изредка топот патрулей нарушал тишину. Но Ада обострившимся чутьем чувствовала их приближение и успевала прятаться и какое-то высиживая и выжидая. Так постепенно она дошла до улицы и привычно полезла в знакомую дыру в заборе, но остановилась. Все было как-то неправильно.
   Окна дома щерились выбитыми стеклами, не побрехивали привычно за забором собаки и по двору были раскиданы какие-то вещи. Что-то длинное свисало с толстой ветки старого дуба, росшего во дворе. Ада медленно приблизилась и вгляделась. Девочка почувствовала, как волосы зашевелились у нее на затылке от ужаса. На веревке, нелепо свесив голову набок, висел дядя Ваня, отец Витьки. Он до войны работал в мастерской, вместе с отцом Ады, был членом партии. Тело медленно раскачивалось вперед-назад и ветка дерева поскрипывала тихо и зловеще.
   Девочка медленно отступила, прижимая к груди свой узелок. Внезапно Ада запнулась и ничком упала на землю. Не отрывая взгляда от висевшего на ветке тела и обшаривая землю в поисках узелка, она наткнулась рукой на что-то шерстяное и опустив голову, увидела собаку Витьки, неподвижно лежащую на земле. Длинная цепь тянулась к будке. Наконец девочка нащупала свой узелок и крепко прижала его к себе. И тут она увидел, что возле стены дома, испещренной пулевыми пробоинами, лежат ещё тела. Это были Витька, его мама - тетя Люда и его две маленьких сестры.
   Крик рвался из горла девочки, но она с силой сжала губы и зажала рот ладонью. Лишь изредка всхлипы вырывались наружу. Ада не помнила, сколько она просидела так на земле. Из состояния пустоты её вывели тяжелые шаги за воротами. Не вставая в полный рост, девочка метнулась к знакомому лазу в заборе.
- Ты слышал это, Йоган? - Услышала она молодой гортанный голос.
- Что именно? - Равнодушно отозвался второй, принадлежащий немолодому солдату.
- Я слышал чьи-то шаги.
- Тебе показалось. - Лениво зевнул немолодой. - Это, наверное, собаки бегают - здесь для них много свежего мяса.
- Я определенно слышал, как кто-то ходил.
- Ну да. - Глумливо ответил второй. - Русские приходили за своими.
- А может это партизаны? - Было слышно, как щелкнул спущенный предохранитель винтовки.
- Не будь идиотом - все красные висят на ветках и никто за ними не придет. А если и придут, для них тоже найдётся место на деревьях.
   Солдаты захохотали, довольные своей шуткой.
- Но все-таки пойдем, проверим. - Сказал молодой, ударом сапога открывая калитку.
   Ада медленно кралась вдоль забора. Она не могла вылезти обратно в дыру в заборе, её бы сразу увидели солдаты. Девочка мучительно оглянулась, не зная, что ей делать, как вдруг.
- "Собачья будка", - вспомнила она.
   Зажав узелок в зубах, Ада опустилась на четвереньки и проворно поползла к лежащей собаке, потом вдоль цепи и прошмыгнула в отверстие будки. Изнутри она оказалась неожиданно большой и девочка сжалась в клубок в дальнем уголке, чутко прислушиваясь к доносившимся снаружи звукам.
- Где твои партизаны, Курт? - Издевательски поинтересовался немолодой солдат. - Я думаю, они увидели такого бравого солдата и сбежали, испугавшись. Может тебе попросить перевода на фронт? Я думаю, герр гауптман не станет удерживать тебя, ты бы мог выиграть для нас всю восточную компанию.
- Но я правда что-то слышал. - Оправдывался молодой солдат. - Как будто кто-то плакал. Или скулил тихо-тихо.
- Какой-нибудь щенок бродит здесь, а ты воображаешь себя героем. - Небрежно отмахнулся немолодой солдат. - Запомни, - наставительно произнес он, - лучше промолчать, чем лишний раз проявлять инициативу. Герр гауптман не любит героев - ему нужны исполнительные солдаты.
- Но.. - Попробовал что-то возразить Курт.
- Знаешь, ты мне просто надоел. - Йоган сплюнул на землю. - Не пойду больше с тобой в патруль. Завтра же скажу об этом фельдфебелю. Хочешь стать героем? Поезжай на Восточный фронт. Там тебе быстро дадут крест, железный или деревянный в изголовье. Солдаты стояли недалеко от будки и Ада слышала каждое их слово. Эмма Фердинандовна, преподаватель немецкого языка в школе, была хорошим учителем и Ада могла уловить о чем говорят солдаты, правда не все понимала из-за специфического произношения - жесткого и быстрого. Солдаты ссорились, или точнее говоря - немолодой солдат что-то выговаривал второму, а тот пытался оправдаться. Девочка со страхом ждала, чем закончится разговор. Наконец один солдат повернулся и пошел прочь. Было слышно, как скрипит песок под его сапогами.
- Проклятые русские. Проклятая страна. - В голос выругался второй солдат и со злости пнул ногой по будке.
   Ада испуганно сжалась у уголке. А что если солдат заглянет внутрь? Или ударит ещё раз, но сильнее? И будка развалится?
   Но солдат ещё крепко выругался и направился прочь. Но девочка ещё долго сидела внутри, не решаясь выглянуть наружу, и только когда небо стало сереть, возвещая о приходе нового дня, она осторожно вылезла наружу и таясь от всех, крадучись пробралась в свой подвал.
   Только там, закрыв за собой крышку и бросившись на ящики, она ненадолго дала волю слезам, заглушая рыдания воротником старого маминого пальто, изо всех сил сжимая его зубами.
« Витька… Теперь его тоже нет. Как нет и его семьи. И папы нет. И мамы. И Гани и Даниила – никого их больше нет.»
   Тонкий луч солнца проник в небольшую щель и перерезал подвал пополам. Постепенно из одного конца подвала он перебрался в другой. Ада лежала и пристально наблюдала за ним. Она ни о чем не думала, просто лежала и смотрела, ничего не чувствуя - ни голода, ни жажды, ни холода, ничего..
Как это просто. Это так просто. Нет одного человека… Другого… Нет родителей… Нет сестры… Нет брата… Нет друга… Так просто…
   Постепенно усталость взяла свое, глаза сомкнулись и она уснула. Во сне девочка снова и снова видела равнодушное лицо пулеметчика, вырывавшееся из дула пулемета пламя и приближающуюся к ней ровную строчку. Из её руки выскальзывала ладонь брата и она падала вниз.


Глава 8.

   Как следует уничтожать деревни вместе с жителями.
«Подготовка разрушения населенных пунктов должна проводиться так, чтобы:
а) До объявления об этом у гражданского населения не возникло никаких подозрений;
б) Разрушение должно начаться сразу, одним ударом, в назначенное время, в соответствующий день;
в) В населенных пунктах строго следить за тем, чтобы никто из гражданских лиц не покинул этого пункта, особенно с момента объявления о разрушении».
   Из приказа по 293-й пехотной дивизии Вермахта.

   Только через день Ада выбралась из своего подвала, пролежав все это время в легком забытьи. Это был полусон-полуявь, так похожий на тот, который приходит во время тяжелой болезни. От свежего воздуха за¬кружилась голова и её слегка затошнило. Она присела на землю, пережидая легкий приступ.  Крышка подвала осталась приоткрытой, потому что дышать там было уже нечем. Желудок сводило от голода, печеная картошка и вода в ведре закончились и Ада решила сегодня как можно больше приготовить картошки, помыться и постираться на реке.
   Возвращалась назад она уже в сумерках, терпеливо и осторожно обходя освещенные улицы и неся с собой найденный на изгороди большой кувшин с водой, набранной в колодце – ведро в погребе оказалось дырявое – в руках был узелок с запеченной картошкой и диким луком, надерганным на огородах. Уже привычно скользнула по лестнице и плот-но закрыла за собой крышку.
   Ада старалась не думать что будет дальше, как жить одной. Сейчас для неё жизнь свелась к простым и незатейливым вещам - поесть и поспать. Жизнь как будто замерла в оцепенении, покрытая туманом. Она лежала и снова смотрела на тонкий лучик лунного света, проникавшего в подвал. Так же, когда-то, Ада любила смотреть, как сквозь щелочку неплотно задернутых штор, светил месяц. Мама напевала колыбельную Даниилу, который всегда плохо засыпал. И при свете ночника, она видела маму, сидевшую в простом платье на краю кровати, и слышала её негромкий голос.

«.. А-а-ах, а-а-ах, солнце село за горой,
Крепко спи, сыночек мой…

А-а-ах, а-а-ах, детки тихо спать должны,
Ночью им приснятся сны.

А-а-ах, а-а-ах, месяц в небе заблестит,
Милый мой сыночек спит.

А-а-ах, а-а-ах, звезды россыпью горят,
Это ангелы летят.

А-а-ах, а-а-ах, нет ни горя, ни забот,
Тем, кто рано не встаёт.

А-а-а-ах, а-а-ах, пыльной россыпью тепла,
Укрывается земля,
И опять придет рассвет,
Будет так много лет…»

   Ада почувствовала как у неё защипало в глазах и первая, самая горькая, самая соленая слеза, капнула вниз, прямо на руку. Девочка поспешно вытерла влагу ладонью. Мама всегда говорила, что когда плачешь, никому нельзя показывать свои слезы. Это настолько личное, что нельзя то, что ты чувствуешь, выносить напоказ. Но папа говорил, что если ты плачешь, то не нужно стесняться. Умные люди поймут, а глупым просто не нужно ничего отвечать.
   Слезы безостановочно капали вниз, скатываясь по рукам, затекая за ворот платья и Ада вытирала их рукавом. Она прилегла на постель и закрыла глаза. Постепенно слезы перестали течь, оставив после себя влажные дорожки на щеках и девочка уснула.

   Проснувшись, Ада взяла пальто и привычно вылезла из подвала. Задвинув ящиком крышку люка, она вышла наружу, запахиваясь в пальто. На улице было прохладно, выпала крупная роса. Она тяжело капала с травы, когда её задевали, оставляя влажные пятна на обуви.
   Ада навестила кустики в конце поля и немного поразмыслив, забралась в густой малинник. Поздняя, уже почти переспевшая малина свисала с веток, наполненная тяжелым соком. Девочка неспешно срывала ягоду и укладывала их в подол пальто. Время от времени, не утерпев, она кидала в рот ягодку, не забывая при этом поглядывать по сторонам. Поэтому Ада сразу заметила подъехавшую подводу и стремительно присела. Колючие кусты спрятали её от глаз, спрыгнувших с телеги полицаев.
- И чего мы тут делать будем, старшой? - Услышала девочка голос, лениво тянущий слова. Сквозь редкие просветы в кустах, она видела, что полицейских было трое и все были из местных, украинцы. Невысокий, кряжистый мужчина в годах, стоя у телеги и бросив вожжи, цепко огляделся по сторонам. Следом за ним спрыгнул и встал рядом, молодой парень, с повязкой на рукаве и в кепке, надвинутой на лоб. Он преданно смотрел на мужчину, словно ожидая его распоряжений и этим был похож на преданную собаку, ждущую команды хозяина.
   Третий, светловолосый, с чубом, лихо спускавшимся на лицо и улыбчивыми глаза-ми, остался сидеть на телеге, лишь свесив вниз ноги.
- Службу служить. - Небрежно бросил кряжистый.
- Пусть собаки служат. - Остался сидеть светловолосый. - Я хозяину на зоне не служил, и здесь не буду.
- Ну не будешь, так не будешь. – Согласился, отворачиваясь, старший. - Может так и лучше. Характер, значится, показываешь. Это хорошо. Немцы они любят, таких вот... - Он повернулся и брезгливо посмотрел на сидевшего. - .. любят таких расстреливать. Поставят тебя к стенке и всего-то...
То, с каким спокойствием старший произнес эти слова, подействовали на сидевшего как ведро ледяной воды. Светловолосый моментально подобрался и соскочил с подводы.
- Ну зачем же так сразу? - Примиряюще сказал он. - Я может пошутить хотел?
- Слишком часто в последнее время ты шутить стал, Гнат. Хлопот от тебя много. Может и правда, коменданту о твоих шуточках доложить? Жить спокойнее станет. Вот Василь приказы не обсуждает, шуток не любит - душа-человек просто.
   Гнат угрюмо насупился.
- С головой у него не в порядке, вот и не любит он шуток, батько.
С   тарший раскатисто рассмеялся.
- А вот Василь тебе сейчас за энти слова-то, вот так шутя голову и открутит.
   Стоявший рядом Василь переступил с ноги на ногу и довольно осклабился. Он радостно шагнул по направлению к Гнату, но его остановил старший.
- Ну все, хлопчики, пошутковали и будя. – Он небрежно кивнул головой на телегу. - Взяли канистры из телеги и пошли за мной.
-  А чего делать нужно? - Спросил Гнат, доставая из телеги одну канистру за другой. Одну он взял сам, а вторую подхватил все так же нелепо улыбающийся Василь.
- Да ничего сложного. - Старший направился под направлению к полуразвалившемуся дому. - Сжечь вот энту хибару и то, что рядом с ней. - Он кивнул на пустовавший дом и стоявшую неподалеку постройку.
- А зачем жечь? – Деловито оглядев постройки, сплюнул Гнат. – Пусть стоят себе дальше. Кому они мешают?
- Кому надо. – Снисходительно глядя на него, пояснил старший. – Приказ коменданта. Потому как в таких заброшенных домах могут партизаны базу оборудовать. Или кто другой поселиться. Тебе понятно? Или попросить кого другого тебе всё объяснить?
- Конечно понятно. Чего уж тут не понять? – Гнат подхватил канистру и направился к дому.
   Он открыл крышку и плеснул на стенку дома. Терпко запахло бензином. Поплескав ещё немного на углы, Гнат достал зажигалку и поджег скрученный пук соломы. Пламя неторопливо принялось пожирать самодельный факел. Гнат методично обошёл дом, тыча огнем в облитые бензином места. Василь так же из другой канистры облил постройку и Гнат швырнул почти догоревший факел под стену.
   Пламя взвилось вверх, охватывая оба здания. Полицаи отошли подальше от жгучего жара. Крепко стиснув зубы, Ада смотрела, как огонь равнодушно уничтожает её временное жилье. Полицаи стояли, наблюдая за результатами своей работы. Гнат, явно рисуясь, кинул в рот сигарету и попытался подойти поближе, чтобы прикурить, но не выдержал жара и предпочел воспользоваться зажигалкой, под смех остальных. 
- Эх, хорошо горит. – Глубоко затянувшись и вытянув губы, выпустил дым Гнат. – Жаль, не сидел там какой-нибудь красный – хорошо бы поджарился. С хрусткой корочкой. – Он глумливо засмеялся.
Два оставшихся полицая поддержали его своим смехом. Ада скорчилась в кустах малины, желая только одного – что бы её не заметили. Она натянула пальто на голову и подтянула ноги к груди, губы беззвучно шептали слова молитвы. Она не знала, к кому ей обращаться, поэтому просто шептала, как умела. Слово за словом. 
   Сколько прошло времени, Ада не знала, все тело от долгого лежания на земле затекло и она сильно замерзла. Вытащив голову из-под пальто, девочка чутко прислушалась. Вокруг было тихо. Только едва слышно трещали, догорая, останки дома. Вокруг резко пахло гарью. Ада нерешительно вышла из зарослей малины, готовая при малейших признаках опасности юркнуть обратно. Но она так никого и не увидела. Телега, стоявшая поодаль – исчезла, как и полицейские. Вместо дома – лежала груда обгоревших бревен.
Ада обессилено села на землю – ей нужно было снова искать новое жилье.


    Глава 9.

   В октябре начались бои на центральном направлении советско-германского фронта. 2 октября перешли в наступление главные силы группы армий «Центр». Применив тактику блицкрига и введя в бой на узких участках фронта сильные боевые группы, немецко-фашистские войска прорвали оборону советских войск и продвинулись на глубину от 15 до 30 километров. 3 октября захвачен город Орел, 4 октября пал Спаск-Деменск, 5 октября город Юхнов. 7 октября противник вышел в район Вязьмы.  Началась битва за Москву.
  В районе Мценска войска генерал-полковника Гудериана наткнулись на тяжелое сопротивление. 4 октября 4-я танковая бригада полковника Катукова при поддержке дивизиона гвардейских минометов капитана Чумакова из заранее подготовленных засад атаковала колонны 4-й танковой дивизии немцев и изрядно потрепала их. В результате действий Катукова, продвижение врага на Москву этом направлении было задержано на несколько дней.
   Произведя перегруппировку, немцы прорвали оборону в нескольких местах и вышли на Ржевско-Вяземский рубеж, где начались ожесточенные бои. В результате окружения в плен попали более 688 тысяч советских солдат и офицеров, выйти из окружения удалось только около 85 тысячам.
   Немецко-фашистские войска продолжили наступление, стремясь охватить Москву с севера и юга. 13 октября пала Калуга, 16 октября – Боровск, 18 октября – Можайск и Малоярославец. 14 октября взят город Калинин. Началось наступление на волоколамском направлении.
   15 октября Государственный Комитет обороны СССР (ГКО) было принято решение об эвакуации Москвы. Началось перемещение в Куйбышев, Саратов и другие города управлений Генштаба, военных академий, наркоматов и других учреждений, а также иностранных посольств. Началось активное минирование заводов, электростанций, мостов.
   29 октября немецко-фашистские войска подошли к городу Тула. Завязались ожесточенные бои, не позволившие немцам овладеть Тулой с ходу.
Советские войска с боями отступили вдоль побережья Азовского моря к Таганрогу (пал 17 октября) и далее к Ростову-на-Дону. 16 октября была завершена оборона Одессы.
   Немецко-фашистские войска прорвали оборону у Ишуньских высот и к 30 октября вышли к городу Севастополь. Начались тяжелые бои.
   Из Сообщений Совинформбюро за октябрь 1941 г.

   Свежий ветер со свистом гонял по проулку обрывки бумаг и ещё какой-то непонятный мусор. С лихим посвистом проносился он в ветвях деревьев, проникал сквозь щели в заборе, забирался под одежду, холодя тело. Ада поежилась от холода и плотнее запахнула подвязанное веревкой пальто, постучала ножкой о ножку, пытаясь почувствовать озябшие от стылой земли ножки в легких, разбитых ботиночках.
   Прошлую ночь она ночевала на заброшенном сеновале, чудом уцелевшем от пожара. А вчера забралась в хлев, и уснула, сморенная теплом, идущим от лежавшей рядом коровы. Там её и нашла хозяйка, старая седая хохлушка, поутру пришедшая обиходить скот. На крик хозяйки прибежал муж, высокий, сурового вида мужчина и между ним и пришедшей в себя женщиной произошел быстрый диалог.
- Ты что, совсем с ума сошёл? – Яростным шёпотом кричала хозяйка. – Ты куда ребенка собрался гнать?
- Молчи, дура старая, - шипел в ответ хозяин. – Себя не жалеешь – детей, внуков пожалей! Она же еврейка, Хаима Левитина дочка. Ты приказ на комендатуре читала? Если кто будет укрывать евреев, тем расстрел на месте! Никого не щадят. В Черновцах семью расстреляли, и соседей их тоже, говорили, что знали и не донесли.  Не перечь!!
   Ада сонно лежала в углу на охапке сена, и как сквозь вату, слышала их разговор. Ей было тепло и она не хотела никуда уходить. Ей не верилось, что это говорят о ней, и что её сейчас выгонят отсюда.
Наконец разговор закончился. Хозяйка всплеснула руками и бросив ведро, выбежала из хлева. Хозяин немного потоптался и направился к ней. Подойдя ближе, он протянул руку и потряс Аду за плечо.
- Эй, ты, слышишь? Как тебя? Вставай давай. – Он сильнее потряс девочку и, уцепив за рукав, потянул на себя. – Здесь нельзя лежать. Пойдем. – Хозяин силком поднял её, поставил на ноги и поволок из хлева.
Прежде чем выйти, хозяин приоткрыл дверь и воровато выглянул, оглядевшись по сторонам. Не заметив никого, он вытащил девочку на двор и поволок дальше, вокруг хлева, за огород. Дом был крайним и стоял почти у самых густых зарослей большой березовой рощи.
   От дома, поспешая, их догнала хозяйка и сунула девочке в руки узелок. Ада машинально приняла его и пошла по натоптанной дорожке, змеящейся между грядок, понукаемая нетерпеливым хозяином.
- Давай, давай, - приговаривал он, подталкивал сзади. - Вот сейчас выйдем и пойдешь дальше сама.
   Он вывел её за забор и указал на тропинку, уходившую в рощу.
- Вот туда и ступай. - Хозяин повернулся к дому.
- А куда же я пойду? - Недоуменно спросила девочка, оглядываясь по сторонам.
- Это уже не моя забота. - Отрезал мужчина. - Куда хочешь, туда и ступай. А только здесь больше не появляйся. Нельзя тебе быть здесь. Ещё раз придешь, пырну вилами и прикопаю в роще, прости меня Хосподи. - Он широко перекрестился и заспешил к дому, тревожно озираясь по сторонам.
   Ада немного постояла, глядя на него и устало переставляя ноги, пошла прочь по тропе, уводившей в глубь рощи. Только за деревьями она остановилась – ни сил, ни желания идти куда-то ещё не было. Старые деревья росли кругом на небольшом пятачке, образуя укромное местечко и девочка устало опустилась на землю. Уже целый месяц, после того как сожгли постройку, где был подвал, она скиталась по их небольшому городку. Никто не хотел ей помогать, в лучшем случае совали кусок хлеба и отправляли прочь. А бывали и такие, кто не стеснялся спускать собак, травя ими девочку. Она ночевала где придется, добывая еду на огородах, часто бывало так, что спала и на земле, под каким-нибудь кустом в лесу. Пока было тепло, Аде даже нравилась такая жизнь, но теперь по ночам становилось все холоднее.
   Все брошенное жилье было сожжено или разобрано немцами, и девочка продолжала скитаться по случайным подворьям. Иногда Аду ловили хозяева, и хотя она никогда и ничего не крала, её всегда выгоняли. Однажды, раздосадованная хозяйка сильно избила девочку коромыслом, так что даже пришлось несколько дней отлеживаться в шалаше, который она соорудила в лесу. Но потом голод снова погнал её к людям.
Теперь Ада ничем не напоминала ту девочку, которой была когда-то. Грязная от случайных ночевок одежда, отросшие волосы, обгрызенные ногти, и взгляд затравленного зверька – такой она была теперь. Единственный человек, который её хоть немного пожалел, была одна старушка. Она дала полкаравая хлеба, налила в бутылку молока и сказала, что ей нужно уходить в деревню. Даже подсказала в какую. По словам старой женщины, это была маленькая, затерянная в лесах деревушка в несколько домов, бедная и малолюдная. Там жило несколько семей и редко бывали полицаи. В этой деревне она сможет жить спокойно. Но девочка так и не решилась туда пойти. Может быть потом, когда станет совсем невмоготу.
   Она грустно улыбнулась - сейчас бы мама сказала, что нельзя сидеть на холодной земле. Ада вспомнила об узелке, который держала в руке и повозившись, развязала тугой узелок. На распустившемся платке, лежали большая краюха хлеба, небольшой кусочек сала и несколько варенных картофелин. Ада неторопливо принялась за еду. Как она не старалась есть медленно, скоро еда закончилась. Сытое блаженство охватило тело. Девочка заползла под куст, свернулась в клубок и уснула.
   Резкий крик птицы прервал сон. Ада села на земле и с усилием потерла кулачками глаза. Тело пронизал стылый холод, идущий от земли. Девочка с трудом встала на ноги и медленно побрела назад в город.
Улицы вечернего городка были пустынны. Серое, неласковое солнце, не могло пробить тяжелые, низкие мглистые тучи, гонимые верховым ветром.
  Ада шла к солдатской казарме, расположенным в бывшей конторе «ЗаготЗерно». Там, за казарму, на помойку, повара выбрасывали остатки продуктов, оставшиеся от готовки. Однажды ей посчастливилось набрать картофельных очистков и сварить потом в мятой кастрюльке. Она надеялась найти что-нибудь съедобное. Желудок уже ощутимо посасывало и сильно хотелось есть.
  Девочка наблюдала из кустов, как из дверей казармы небольшими группами выходили солдаты и заходили в низкую пристройку, расположенную сбоку, где находилась столовая. Запахи, доносившиеся от кухни, заставляли болезненно сжиматься живот, и сглатывать набегающую слюну. Из дверей вышел солдат, в белом фартуке и с ведром в руке. Он подошел к сидевшей на цепи собаке и вывалил ведро в стоявшую большую миску. Погладив начавшую жадно есть собаку, он вернулся назад.
  Ада смотрела на собаку, испытывая жгучее желание подбежать и отобрать миску. Она отползла из куста и прикрываясь от столовой мусорными баками, осторожно подобралась ближе.
- А кто это тут ходит? – Прозвучал неожиданно рядом веселый голос.
  Девочка обернулась и увидела стоявшего совсем близко полицейского. Сбоку заходил ещё один. Не меняя выражения лица полицейский, пнул ногой бак и Ада отшатнулась назад. Нога зацепилась за торчащую проволоку из земли проволоку и девочка упала. Ей в волосы вцепилась жесткая ладонь и потянула наверх, так что из глаз брызнули слезы. Она вцепилась ногтями в руку и в следующий момент получила пощечину, затем ещё одну. Тяжелый кулак врезался ей в живот и Ада упала на землю. Тут же последовал удар ногой, потом ещё. И ещё.
  Наконец её прекратили бить, подняли с земли, закрутили руки за спину и связали веревкой. Сильные руки ухватили с двух сторон и, протащив по земле, бросили на подводу. Ада лежала лицом вниз. Сильно болела голова и бок, куда пришелся удар тяжелым сапогом. Подвода неспешно покатила куда-то под негромкое фырканье лошади и толчки болезненно отдавались в избитом теле.
Наконец подвода остановилась. Те же крепкие руки подхватили её снова и поставили на ноги.
- Шагай давай. – Несильно подтолкнули Аду сзади.
  Девочка подняла голову и увидела огороженный глухим забором с колючей проволокой наверху, двор бывшего райкома. У ворот, перекрытых шлагбаумом, стоял часовой, на крыше горделиво развивался флаг со свастикой. Подошедший полицейский, распутал веревку на руках и толкнул ко входу.
- Шевели ногами, тебе сказали. – Мужчина многозначительно хлопнул по прикладу винтовки, висевшей на правом плече, словно ожидая что девочка побежит.
  Они прошли мимо поста у дверей, где стоял ещё один часовой, открывший им калитку, и зашли в помещение канцелярии. Пройдя по коридору, полицейский открыл дверь одного из кабинетов и затолкнул туда девочку.
В просторном кабинете было светло. Окно, прикрытое шторами, было забрано решеткой, под потолком висела красивая люстра, со стены прямо на входящих, с большого портрета смотрел Гитлер, изображенный в полный рост. В кабинете стояло два стола, за которыми работали офицеры. Они подняли головы и одновременно уставились на вошедших. Полицейский повернулся к одному из них, вытянулся и отрапортовал.
- Господин офицер, у солдатских казарм нами задержана подозрительная особа, предположительно еврейка. Доставлена для разбирательства.
  Один из офицеров свистнул небрежно сквозь зубы: «A-a-a, das ist die J;dische Schwein. (А-а-а, еврейская свинья)», и вернулся к бумагам.   
  Второй офицер с интересом разглядывал девочку, как рассматривают насекомое, ко-торое следует раздавить.
  Ада задохнулась от ужаса и резко повернувшись, бросилась вон из кабинета, слыша издевательский хохот. Дверь распахнулась от толчка и она выбежала в коридор. Бежать было некуда – на выходе стоял вооруженный пост, но отчаяние толкало её дальше. Ада побежала вверх по лестнице, потом по пустому коридору. Добежав до тупика, девочка увидела лестницу, ведущую на чердак и люк, закрытый на висячий замок. Ада сбежала на этаж ниже, огляделась и толкнула дверь рядом с лестницей и оказалась в большой пустой комнате. Её взгляд остановился на черной дыре старого камина в стене.
- Ох-хох. - Вытер слезы от подступившего смеха офицер. -  Так даже интереснее. Пойдем, Генрих, немного повеселимся.
Второй офицер, с готовностью отодвинул бумаги и поднялся со стула. В сопровождении полицейского они вышли из кабинета.
- Эй, на выходе! Быть внимательнее – у нас сбежал опасный преступник! – Офицер сделал серьезное лицо.
Услышав это, Генрих расхохотался.
-  Вилли, - сказал он укоризненно, - зачем так пугать солдат. Это всего лишь маленькая еврейская девочка.
- Нет, Генрих. – Ухмыльнулся Вилли. – Это, возможно, опасная террористка. И мы должны её обезвредить.
  Он демонстративно достал пистолет, повертел его в руке и снова сунул в кобуру. Они не торопясь пошли по коридору, внимательно осматривая все открытые кабинеты.
- Ау, тефочка, - на ломаном русском звал Вилли. – Кте ты есть? Мы тепя искать.
  Все осмотренные кабинеты были пусты. Офицеры в сопровождении полицая поднялись на второй этаж и так же методично осмотрели открытые кабинеты.
- Тефощка, кте ты есть, die kleine J;dische Schwein?. – Озадаченно покрутил головой Генрих.
  Когда вызванные солдаты дотошно, по два раза снова осмотрели открытые кабинеты, на всех этажах, офицеры уже не улыбались.
- Куда подевалась, это еврейская свинья? – Снова спросил Вилли.
- Я, кажется, знаю. – Вдруг понятливо кивнул головой Генрих. – Пойдем. – Позвал он за собой и зашел в туалет.
  Там Генрих показал на решетку.
- Смотри, Вилли, прутья решетки слишком широкие. Здесь она вылезла наружу и сбежала.
Вилли внимательно осмотрел решетку и грязно выругался. Он повернулся и поманил пальцем полицейского из местной команды, стоявшего у двери.
- Смотрьет сьюта. – Указал он пальцем на решетку. - Найти майстра и стелать решетка. Бистро-бистро. Ты меня понимать?
  Полицейский вытянулся по стойке смирно и громко рявкнул.
- Jawohl, Herr Offizier. – Он подобострастно козырнул и выбежал вон.
  Через час майстр был доставлен, вместе с необходимым инструментом. Зашипела зажженная горелка, и вышедшие офицеры внимательно наблюдали, как старый, седой майстр приделывает к решеткам дополнительные прутья. Ещё через час работа была закончена и рабочий отпущен восвояси. Офицеры разошлись по квартирам, по опустевшим кабинетам и коридору прошлась уборщица, и здание комендатуры опустело. Только лени-во разговаривали солдаты, стоявшие у входа, и хлопала дверь дежурки.


Глава 10.

   Необходимо ликвидировать красных недочеловеков вкупе с их кремлевскими диктаторами. Германскому народу предстоит выполнить самую великую задачу в своей истории, и мир ещё услышит о том, что данная задача будет выполнена до конца.
  Информационный бюллетень для войск (Mitteilungen f;r die Truppe), № 112, Juni 1941

   Утром в комендатуре привычно закипела работа. О сбежавшей еврейской девочке все забыли. Так же работали офицеры, вглядываясь в бумаги, прибывали и убывали вестовые. Прошел день, особняк снова опустел.
   В опустевшем кабинете, где в стене виднелся темный зев камина, сверху из трубы, посыпалась легкая пыль. Потом показалась ножка, вторая и на пол камина спустилась девочка.
   До революции, когда особняком владел купец первой гильдии Терин, в просторной гостиной комнате на втором этаже большого трехэтажного дома, у жарко пылавшего камина, любила собираться вся семья. Накрывался большой стол, все садились по старшинству и чинно ужинали, обогреваемые огнем, жадно пожиравшим большие смолистые поленья. Частенько сам хозяин, любил расположиться здесь, в кресле-качалке, и покуривая трубку, отдыхал, глядя на играющее пламя.
   В советское время, такое барство сочли излишеством, дрова экономили, комнату топили буржуйками и широкую каминную трубу заложили кирпичом, но так удачно, что на высоте полутора метров внутри, получилась полка.
   Она была всего сантиметров сорок шириной, но тут можно было переждать. Пока. Труба была достаточно широкой, около метра, и получалось лежать на полке, поджав ноги, или сидеть, упершись ногами и спиной в стены. Хотя камин давно не топили, в трубе ещё сохранилась сажа, облепившая стены, которая постепенно оседала на одежду, на кожу лица, на руки и тело.
   С самого утра Ада лежала на этой полке, в первую ночь она так и не решилась покинуть своего убежища. Только когда пришла следующая ночь, девочка, изнемогая от жажды, решилась выйти. Осторожно спустившись вниз, она сняла ботиночки и переступила через низкую каминную решетку. Ада была похожа на маленького, пугливого крольчонка, первый раз выползшего из норки и всего боявшегося.
   Она прокралась по кабинету и приоткрыла дверь, оказавшуюся незапертой. По всей видимости, офицеры использовали эту комнату для отдыха. В ней стояли два больших дивана, низкий журнальный столик, на котором лежали газеты, пара кресел и несколько мягких стульев. Несмотря на проведенную уборку, в комнате витал запах хорошего табака, одеколона и едва уловимый пахло спиртным.
   В коридоре царил полумрак, едва разгоняемый светом уличного фонаря, пробивавшегося из окна лестничной площадки. Ада шла вдоль дверей, медленно переступая на носочках. В конце коридора был туалет.
   Не зажигая свет, едва сдерживаясь, она сдернула колготки и трусики и присела на унитаз. Закончив, девочка подошла к крану, приоткрыла воду тоненькой струйкой и стала жадно пить. Она могла бы выпить очень много, но понимала, что потом ей придется целый день снова сидеть в камине, не имея возможности выйти. Умывшись и намочив платок, Ада нерешительно подошла к унитазу и осторожно дернула тросик спуска. Шум сбегающей воды показался ей громоподобным. В ужасе она бросилась вон из туалета.
   Внизу, в караульном помещении, солдат, лежавший на нарах и куривший сигарету, заинтересованно поднял голову.
- Ты слышал это, Эрик? – Спросил он.
   Второй солдат оторвался от книги, которую читал.
- Что именно?  – Безразлично спросил он.
   Эрик снова прислушался.
- Ну не могло же мне показаться. – Досадливо мотнул головой он.
- Что тебе не могло показаться? – Мартин заложил страницу пальцем.
- Мне послышался какой-то шум. – Эрик показал наверх пальцем.
   Мартин поднял голову.
- Это старый дом. – Наставительно произнёс он. - Иногда такие дома накапливают звуки, а потом выдают их из себя.
- Ты шутишь? – Удивленно посмотрел на него Эрик.
-  Нет. – Покачал головой Мартин. – Я изучал архитектуру и слышал такое от своего профессора. Он многое об этом рассказывал. В старых домах даже могут водиться привидения.
Эрик несколько нервно хихикнул.
- Скажешь тоже - привидения. – Он откинулся на спину, и задумчиво проводил взглядом дым, медленно поднимающийся к потолку.
   Ада тихонько перебежала коридор и шмыгнула в дверь. Сердце сумасшедше билось в груди. Казалось, его удары раздаются по всему дому. Девочка прижала руки к груди, как будто это могло помочь заглушить звуки и прислушалась. Вокруг стояла тишина. Подойдя к столу, она принюхалась. Чем-то очень вкусно пахло. Ада осторожно выдвинула ящик.
   В столе, завернутое в пергамент, лежало печенье.  Девочка взяла пару печений и поддерживая рукой, принялась есть, стараясь не уронить ни крошки. Как она ни тянула, растягивая удовольствие, но печенье быстро закончилось, только раздразнив аппетит. Ада сглотнула слюну и решительно закрыла ящик. Она пошла к камину и ещё раз оглянулась на стол. Девочка прекрасно понимала, что нужно довольствоваться малым, нельзя что бы кто-нибудь что-то заподозрил. Она вздохнула и полезла внутрь камина.


                Глава 11.

    « … В нашем распоряжении находилось 3,9 млн. русских, из которых осталось лишь 1,1 млн. Только с ноября 1941 г. по январь 1942 г. умерло 500.000 русских… »
     - Выступление министериаль-директора Мансфельда в имперской экономической палате 19 февраля 1942 года.
     « … Мулаты и финно-азиатские варвары, цыганские отбросы и африканские дикари - все это основа обитателей современного подмира недочеловеков, во главе которых стоит неизменный облик вечного жида… »
     - Брошюра Der Untermensch (1942)

     « … Мы народ господ и должны жёстко и справедливо править. Я выжму из этой страны всё до последнего. Мы должны осознавать, что самый мелкий немецкий работник расово и биологически в тысячу раз превосходит местное население… «
     - Hans-Erich Volkmann (Hrsg.), Das Russlandbild im Dritten Reich (Образ России в Третьем рейхе)

   Рано утром, как это уже стало привычным, Аду разбудил негромкий женский голос, что-то недовольно бормочущий себе под нос. Она прислушалась.
- Ходют и ходют… А ты убирай по три раза в день…. Пыль протирай… Следы за ними подтирай…. Не могут ноги на входе вытереть лишний раз, а потом – Зина тут, Зина там… Убирай, убирай… Что б вы все провалились…- Женский голос все бормотал и бор-мотал, что-то уже совсем неразборчивое. Был слышен стук передвигаемой мебели и шорканье тряпки по полу.
    Ада сидела на каменной полке, подстелив под себя пальто и поджав ноги. Так для неё проходил день за днём. Девочка старалась не думать о том, что она будет делать завтра. Все свелось к простым вещам: найти еду, найти воду и не дать найти себя.
    Когда особняк пустел, Ада выбиралась из камина и отправлялась бродить по этажам. Постепенно ночь за ночью она изучила дом до самого последнего закоулка - от первого до последнего этажа. Легкими, неслышными шагами она пробиралась в темноте на кухню, жадно вдыхая вкуснейшие запахи, витавшие вокруг. Там можно было добыть сухарь, иногда подобрать кусочек оброненного сахара, или найти что-нибудь в ведре с объедками, оставленного кухонными рабочими. Ещё ей очень хотелось лечь на мягкий уютный диван, стоявший в комнате отдыха, вытянуть ноги и выспаться. Она очень мало спала днём, боясь пошевелиться во сне и упасть. А ночью мерзла из-за каменных стен.
    Однажды, прокравшись на кухню, Ада нашла на разделочной доске забытый кусочек сала. Долго она стояла перед столом, не в силах отойти. Девочке очень хотелось схватить сало, сунуть в рот и с наслаждением жевать, смакуя каждый кусочек. Но с огромным трудом, Ада сдержала себя. Она понимала, что периодическое исчезновение хлеба, овощей и копание в мусорном ведре, списывают на мышей, которые водились в особняке. Для борьбы с ними завели кота, которого держали в клетке и выпускали по ночам. Но если пропадет сало, то заподозрят неладное и тогда могут обыскать особняк с собаками, которые быстро найдут её убежище. А пока…
    Это была жизнь… Пусть опасная, с ежеминутным риском быть обнаруженной, затравленная, но все-таки жизнь.
    Скоро Ада знала всех офицеров и солдат, хотя никогда их не видела. Она различала их по голосам, походке, запаху и развлекала себя, представляя, как они могут выглядеть. Старалась по интонации голоса понять, о чем разговаривают. Именно так, сначала интуитивно, а потом уже осознанно, Ада стала лучше понимать, о чём говорят офицеры, что им докладывают вестовые, о чём переговариваются солдаты.
    А в моменты, которые нужно было просто перетерпеть, Ада представляла себе своих родных. Обычно это случалось под вечер, когда особняк постепенно пустел, но ещё нельзя было выйти. По дому расхаживали солдаты, устраивая проверки, уборщица приводила в порядок кабинеты, секретари раскладывали канцелярию. Тогда девочка представляла себе маму, и рассказывала ей, как прошёл сегодняшний день, что она узнала нового, с кем, пусть и мысленно, но поговорила.
    Когда Ада уставала сидеть, она делала легкие упражнения, старательно двигая руками и ногами. Постепенно девочка привыкла к своему добровольному заточению, тяжелее всего было под вечер, когда очень сильно хотелось пить и есть. Голова становилась тяжёлой и хотелось спать. Но спать было нельзя. Ада боялась пошевельнуться во сне и упасть с полки вниз. Что бы отвлечься, девочка придумала игру - она пыталась угадать, кто сейчас находится в кабинете, и о чем они говорят.

*  *  *  *  *  *

- ….. Как тебе эти сигары, Вилли?
-  Великолепно. – Ответил Вилли. – Генрих, ты просто волшебник!
    Генрих рассмеялся.
- За это нужно поблагодарить моего брата.
- А где твой брат сейчас?
- Он воюет в Африке, у Роммеля. Напинали англичанам у Тобрука, так что эти трофеи прямо оттуда.
     Вилли негромко рассмеялся.
- Да-а, англичане знают толк в сигарах. Как и французы в хорошем вине.
    Послышалось журчание льющегося вина, заполняющего бокалы.
- Мой друг прислал мне парочку бутылок.
- Ого! – воскликнул Генрих. – Прямиком из Парижа?
- Именно оттуда. Прошу. Воздадим должное этому славному напитку….

*  *  *  *  *  * 
- ….. Господа офицеры! – Голос говорившего был глубок, по-особому властен и наполнен нотами требующими безукоризненного подчинения. - Этот год принес нам много славных побед. Пусть русским удалось сдержать наше победоносное наступление, но уверяю вас, это ненадолго. Наши доблестные войска, ведомые несгибаемой волей великого фюрера, добудут себе победу и славу на полях сражений. Эта страна будет нашей. Её богатства будут принадлежать Великому Рейху. Хайль Гитлер!
    Ответом ему был радостный рев луженных глоток.
- Хайль! Хайль! Хайль!
    Раздался звон бокалов, заиграла музыка и почти до самого утра Ада, сидя в своем убежище, слушала пьянеющие голоса, заглушаемые то бравурным маршем, то нежно-лирической музыкой.   

*  *  *  *  *  *

- …. Вы, Зигель, не знаете, о чем говорите. А я утверждаю, что не все приказы нужно выполнять, обер-лейтенант.
- Но почему, герр гауптман? - Лениво вопросил Зигель.
- Потому что иногда приказы бывают преступными. - Отрезал жесткий голос гауптмана.
- То есть, вы хотите сказать, что наш фюрер отдает преступные или, точнее говоря - неправильные приказы? - Сурово спросил обер-лейтенант.
- Не нужно передергивать, Зигель, я вам не фендрик. - Презрительно отрезал гауптман. - Не приписывайте мне то, что я не говорил. У вас не получится заработать на мне награду.
- Но как вас понимать?
- Отставить, Зигель! – Вмешался властный голос майора. – Вы пьяны!
- Тогда я хочу предложить тост. – Не унимался Зигель. – За здоровье нашего фюрера. И с днем рождения фюрера!
    В ответ прозвучало уже привычное.
- Хайль Гитлер!
    С хрустом разбился об пол бокал.
- Грайнц! Грайнц! Черт тебя побери!
    Дверь со стуком распахнулась и молодой голос отрапортовал.
- Господин обер-лейтенант, унтер-офицер Грайнц….
- Где вы ходите, Грайнц? – Мрачно поинтересовался Зигель. – Убрать с пола стекло и принесите дрова.
- Так точно, господин обер-лейтенант.
    Вскоре по половицам зашуршал веник и было слышно позвякивание стекла о железный совок. Ада услышала, как где-то совсем рядом, на пол упали дрова.
- Ваше приказание выполнено! – Доложил Грайнц.
- Свободен. – Скомандовал Зигель.
- А зачем вам дрова, Зигель? – Спросил гауптман.
    Пьяно растягивая слова, Зигель ответил.
- А вы что не видите? В углу стоит такой чудный камин. Сейчас я его растоплю. – Зигель принялся раскладывать поленья в камине. Ада поджала под себя ноги и с ужасом наблюдала как внизу, проворные руки выкладывают пирамидку из дров. - И славно посидим у огонька, как в старые добрые времена. Верные боевые друзья…
- К сожалению, это невозможно. – Заметил невозмутимый голос, странно растягивая слова.
- Это почему? – задиристо спросил Зигель, не прекращая своего занятия.
- Русские разобрали трубу на чердаке и заложили её кирпичом. Так что придется довольствоваться печкой.
    Послышался грохот дров, разлетевшихся по полу.
- Ну зачем же вы так, Зигель. Вон сапог в смоле запачкали.
- Проклятая страна.. Проклятые русские… Всё у них не так – воюют не как в цивилизованных странах, в плен не сдаются…
- А вы с ними как воюете? Берете в плен, морите голодом, расстреливаете, вешаете, грабите, насилуете, выгоняете из домов на мороз. Как вы хотите после этого, что бы с вами воевали?
- Вы слишком много говорите, Бреннан.
- А что же вы мне не угрожаете, Зигель? Давайте, попробуйте меня напугать. Только учтите – мне завтра на фронт, так что не говорите об окопах. Расстреляете? Отдадите под суд?
- Вы слишком много говорите. – Повторил Зигель.
    Послышался звук падающего тела.
- Ну во-о-от. Эй, кто там? Как его? Грайнц!!
    Дробно простучали каблуки солдатских сапог.
- Так точно, герр гауптман!
- Заберите обер-лейтенанта. Возьмете бричку, доставите его на квартиру и уложите спать. Выполнять.
- Слушаюсь…

*  *  *  *  *  *

- Выпей, Вилли, тебе это сейчас необходимо.
-Ты даже не представляешь насколько, Генрих. Боже, как я устал….
- Что там было?
- Это просто кошмар. Нам удалось разделить красных на две части – одну мы при-жали к реке, а вторую - загнали в деревню. Они оставили заслон и попытались вплавь перебраться через реку.
- И что же? – с интересом спросил Генрих.
- Да ничего у них не получилось. – После длинного глотка ответил Вилли. – Солдаты на бронетранспортере передавили заслон, у них совсем не было патронов, и как щенков перетопили плывущих. Даже устроили состязание – кто лучше стреляет. Я утопил троих.
- Интересно. Жаль у меня не получилось поехать. – Сожалеюще вздохнул Генрих. – А что с теми, которые были в деревне?
- С ними не стали церемонится. Окружили село и сожгли дом за домом. Теперь там большой ленинский костер.
   Офицеры громко засмеялись незамысловатой шутке.
- Но там же наверняка были мирные жители.
- Если пустили к себе партизан, - наставительно произнес Вилли, - значит сами тоже партизаны. А жизнь одного солдата вермахта стоит дороже нескольких жизней местных.

*  *  *  *  *  *   

    Когда все затихло и особняк погрузился во мрак, Ада очнулась от чуткого сна и тихонько спустилась со своей полки, выбралась наружу из камина и отправилась в свой еженощный обход. Она уже не боялась, что её смогут застать врасплох. Девочка до минуты могла предсказать, когда истопники будут топить печи, когда придут рабочие кухни или уборщицы.
    А охранники, топающие своими сапогами и крепко пахнущие сигаретным дымом, были слышны задолго до того, как они поднимались на этаж. Но один раз, Ада пропустила смену караула, и едва не попалась. Спасло её то, что она успела юркнуть на кухню и притаиться под столом, сжавшись в комочек, пока солдаты неторопливо проверяли кухню. А потом устроили себе ночной ужин, достав из холодильника сало и хлеб. После это-го кухню стали закрывать на замок и девочке пришлось помучиться, пока она не наловчилась найденным гвоздем открывать дверь. Этот случай заставил её быть ещё осторожнее.
    Ада подошла к двери туалета и медленно потянула створку двери на себя. С недавних пор, дверь стала скрипеть и девочка припасла маленький кусочек сала, который она подсунула, разделив надвое, под верхнюю, а затем и под нижнюю петли.
    Открыв и закрыв несколько раз двери, она убедилась, что они перестали скрипеть. Девочка быстро сделала свои дела в туалете, осторожно, тоненькой струей спустила не-громко зашипевшую воду и подошла к раковине, как всегда простирнуть свое бельишко и хоть немного умыться. Это необходимо было делать, чтобы смыть сажу, оставшуюся в трубе и липнувшую к телу.
    Подойдя к умывальнику, Ада застыла в изумлении, перешедшее в страх. На самом краю раковины лежала горбушка хлеба и маленький кусочек мыла. Девочка судорожно отступила на шаг. Испуганная мысль метнулась в её голове: кто-то про неё узнал. Но кто? Не сводя глаз с хлеба и мыла, она медленно шагнула к раковине, открыла тихонько кран и стала умываться. Обтеревшись тряпкой, Ада напилась воды и так же медленно отступила к двери и прислушалась. Из коридора не доносилось ни звука.
    Только когда Ада уже привычно устроилась на полке внутри камина, она облегченно выдохнула. Но время от времени дрожь пробегала по её телу. Кто-то знал про неё. Но кто? Немцы? Но зачем тогда им класть для нее хлеб и мыло? Туалет был общим, и мыло каждый приносил свое. Но даже если предположить, что обмылок кто-то забыл, то хлеб просто так не оставляют. Немного подумав, Ада решила, что это были не немцы.
Немцы народ прагматичный, и им было бы проще привести собак и найти её по запаху. Именно поэтому девочка была всегда так осторожна и никогда не брала на кухне сало, или мясо, довольствуясь хлебом.
    Тогда кто??
    Так в раздумьях Ада провела остаток ночи, задремывая и вскидывая голову каждый раз, когда ей казалось, что она падает с полки. Не менее тяжелым для неё был день. Не выспавшись за ночь, девочка с тяжелой головой напряженно вслушивалась в разговор находящихся в комнате, пытаясь понять – ищут её или нет?
    На следующую ночь история повторилась. Так же прокравшись в туалет, Ада увидела лежавший на раковине, на обрывке газеты кусочек хлеба и небольшой обмылок. Правда теперь на хлебе ещё лежал кубик сахара, на который, едва сдерживая подступавшие слюни, жадно смотрела девочка. Но Ада так ничего и не взяла. Она так же напилась, сходила в туалет, умылась, осторожно спустила воду и быстро вернулась назад, в комнату с камином.


Глава 12.

Войска Степного фронта, успешно форсировав реку Ворскла, после трехдневных упорных боёв, 23 сентября овладели областным центром Украины – городом Полтава.
    Войска Брянского фронта, продолжая стремительное наступление, с боем овладели важнейшим железнодо-рожным узлом и городом Унеча. На Днепропетровском направлении наши войска продолжали наступление, и продвинувшись вперёд от 5 до 10 километров, заняли свыше 30 населённых пунктов, в том числе крупные населённые пункты Бабайковка, Преображенка, Топчино, Магдалиновка, Очеретоватое, Кулебовка, Илларионово, Петровка, Весёлый.
    На Кременчугском направлении наши войска вели успешное наступление, и продвинувшись вперёд от 10 до 15 километров, заняли свыше 140 населённых пунктов, среди которых крупные населённые пункты Большие Липняги, Ясоловецке, Трубайцы, Семионовка, Степановка, Дзюбовщина, Белоцерковка, Бирки, Лобачи, Братешки, Антонцы, Бугаевка, Войтовка и железнодорожные станции Уманцевка, Решетиловка, Братешки, Сагайдак. На Киевском направлении наши войска продолжали развивать успешное наступление и продвинувшись вперёд от 10 до 15 километров, заняли свыше 200 населённых пунктов, в том числе районный центр Полтавской области Глемязово, крупные населенные пункты Рожны, Рожевка, Богдановка, Большая Дымерка, Гоголев, Красиловка, Требухово, Дударково, Старое, Вергуны-Пологи, Хоцки, Песчаное и железнодорожные станции Бобрик, Дымерка, Барышевка.
    На Гомельском направлении наши войска, продолжая развивать успешное наступление,продвинулись от 10 до 20 километров, заняли свыше 300 населённых пунктов, среди которых крупные населённые пункты Васильевка, Марьинская, Цынка, Луговец, Лопазна, Великая Дуброва, Красновичи, Старая Гута, Найтоповичи, Дареевичи, Истобки, Карповичи, Соловьевка, Шумиловка, Петровка, Дубровное, Куликовка, Петрушин, Полуботки, Карховка, Видельцы. 
    На Смоленском направлении наши войска вели успешное наступление, и продвинувшись вперёд от 10 до 15 километров, овладели городом Починок, а так же заняли свыше 150 населённых пунктов, среди которых крупные населённые пункты Перфилова, Понасково, Пузаново, ( 15 километров северо-восточнее Смоленска), Лаптево, Вернибисово, Путятинка, Пищалово, Салова, Лучеса, Хмара, Мочулы и железнодорожные станции Пересна, Панская, Рябцево, Приднепровская, Нардымово, Пересветово.
    Наши войска, наступающие северо-западнее Смоленска, продвинулись вперёд от 5 до 7 километров и заняли свыше 40 населённых пунктов, среди которых крупные населённые пункты Дрозды, Тарасенки, Мартиново, Попары, Осиповка, Скубятино, Сирицы, Макунино, Чачина, Сыро-Липки. В течении 22 сентября наши войска на всех фронтах подбили и уничтожили 28 немецких танков. В воздушных боях и огнём зенитной артиллерии было сбито 62 самолёта противника.
    Оперативная сводка за сентябрь 1943 года.

    Для девочки настали тяжелые времена. Растущий организм требовал еды и Аде все труднее становилось сдерживать себя в ночных походах. Иногда ей казалось, что особняк пропитан едой. Она улавливала малейший запах съестного и могла найти самую маленькую крошку на полу, как мышка. Правда, у мышки не было такого большого тела, постоянно хотевшего есть.
    Ада осторожно выбралась из камина, на цыпочках прошла по коридору и зашла в туалет. Внимательно огляделась. На раковине снова лежал ломтик хлеба с кусочком сахара и рядом небольшой обмылок.
... Была не была, - решила Ада и подхватила свалившееся на неё богатство. Ну не могут это быть немцы. Они поступили бы проще...
    Намыливая руки, а затем и лицо, девочка впервые поняла, как много на ней грязи. Когда она осторожно смыла пену, то почувствовала себя необъяснимо чистой и счастливой. Потом, уже сидя на полке в камине, Ада медленно жевала хлеб, держа его над раскрытой ладошкой, стараясь не уронить ни крошки, и аккуратно лизала сахар, вспоминая давно позабытый вкус. В ту ночь, она вытянулась, насколько могла на полке и заснула, чувствую необыкновенную сытость. Впервые за многое время.
- Да что же это такое… - Ворчливый голос вырвал Аду из неглубокого сна. Она видела сон. Впервые, за прошедшее время.
    Ей снилось, как она, ещё перед войной, вместе с отцом и сестрой, ездила в Полтаву. Поездкой наградили отца, за хорошую работу. Девочка помнила свое изумление, когда увидела дома, стоящие на Круглой площади, осмотрели Монумент славы, побывала на смотровой площадке Белой беседки, поедая мороженное и зачарованно наблюдая, как величественно несет свои воды красавица Ворскла.
    Не обошлось без посещения места полтавской битвы, где когда-то сошлись в бою две великие армии – русская и шведская. А после обеда, они, все вместе, пошли в кинотеатр и потом, Ада ещё целую неделю пересказывала, что она видела, под восхищенными взглядами мальчишек, мечтающими побывать на её месте.
Это было самое счастливое событие в жизни девочки. Только теперь эти воспоминания не приносили ей радости. Она знала, что это больше никогда не повториться. И папа, и сестренка так и останутся в её памяти веселыми и счастливыми, как тот теперь уже далекий, летний день.
-… да что же это такое… - Прислушалась девочка к сердитому ворчанию. – Ну нет никакой на них управы. Это же надо так загадить все!
    Аде был знаком этот ворчливый голос. Это была Зина, которая приходила убирать комнаты.
- Вот так всегда – все сожрут, подъедят. Нет что бы оставить что-нибудь, какую-нибудь крошечку детям отдать.
    Зина что-то ещё всё говорила и говорила, только Ада не слушала. Девочку пронзила неожиданная мысль – а что если хлеб и мыло оставляет Зина? Ведь ей это сделать проще всего. После неё никто не заходит в уборную – солдаты пользовались туалетом на первом этаже и не заходили в этот, расположенный на втором этаже. И утром она приходит раньше всех.
    Теперь ей стало немного легче. С этого дня жизнь у девочки началась, по её мнению, просто царская. Кроме того, что она добывала иногда на кухне, у неё был ещё и целый кусочек хлеба в день, а иногда и с сахаром. Она забирала их с собой и неторопливо, по крошке, растягивала на целый день, едва удерживаясь, чтобы не съесть все это сразу. Ада не знала, как Зина догадалась о ней. Может по мокрым следам, которые оставила по неосторожности девочка, или по каким-то ещё причинам. Это было неважно – главное у Ады появился свой ангел-хранитель, помогающий ей выжить.
    Между тем, девочка понимала, что что-то происходит, но именно – не могла понять. В действиях солдат и офицеров стало больше суеты, приказы отдавались резче и жестче, и офицеры уже не так часто собирались посидеть в большой комнате. И настроение у них уже было не такое благодушное, как раньше.
Ночью Ада, как она уже не раз, вылезла из камина и направилась осторожно в уборную. Там она, как всегда, сделала все свои дела и захватив хлеб и мыло, вышла из туалета.
    Ада шла по коридору, когда её внезапно осветил тусклый, мерцающий свет фонаря. Девочка застыла на месте, не в силах идти дальше. Она медленно повернула голову. Луч фонаря сдвинулся и упирался слабеющим лучом ей в живот. Обострившимся зрением Ада разглядела худую, нескладную фигуру, одетую в мешковатый мундир. Внезапно солдат издал невнятный возглас и фонарь полетел на пол. С треском лопнуло стекло и свет погас. Резко повернувшись, солдат опрометью бросился прочь и тяжелые сапоги застучали по лестнице вниз.
    И тут Ада опомнилась. Неслышно переступая босыми ногами, она юркнула в комнату и перешагнув через решетку камина, забралась на полку, поджав ноги и крепко обхватив колени руками.
    Через какое-то время, она услышала, как по коридору затопали тяжелые шаги, то приближаясь, то отдаляясь. Резко щелкнул выключатель и комнату залил яркий, электрический свет. Послышался шум отодвигаемой мебели, неясные хлопки. Наконец все успокоилось.
- Итак, Ланге? Расскажи нам ещё раз, что ты видел?  – Низкий, деланно равнодушный, без эмоций голос, казалось, сам по себе нёс угрозу.
- Господин фельдфебель, я уже рассказывал.. Там. В караулке.. – Нерешительно про-блеял неуверенный голос.
- А ты расскажи ещё раз. – Настоятельно потребовал фельдфебель.
Послышался шум отодвигаемого стула и легкий скрип, когда массивное тело усе-лось на сиденье.
- Это была… - Начал молодой голос и замолчал.
- Смелее. Смелее. – Подбодрил его фельдфебель.
- Это была девочка. В белом платье. Или сорочке. Я плохо разглядел. С длинными волосами и она что-то держала в руке.
- А почему ты её плохо разглядел? – Спросил кто-то ещё.
- Погоди, Шнейдерманн. – Скрипнул стулом фельдфебель. – Не перебивай.
- Когда я её осветил, она посмотрела на меня. У нее были большие глаза и они сверкнули… Я… Я…- Солдат всхлипнул и замолчал.
- Ты испугался? – Утвердительно вопросил фельдфебель. – Ясно. Не мотай так голо-вой – нам понятно. Ну что скажешь, Шнейдерманн?
- А что говорить? – Шнейдерманн недовольно вздохнул. – Чужих здесь нет и быть не может. Мы все тщательно осмотрели. Спрятаться здесь негде. Вот только….
- Что только? – Напористо потребовал фельдфебель.
- Вы же помните Геккеля?
- Да. И что? Какое он имеет к этому отношение?
- Он, ещё до того как загремел на фронт, рассказывал, что при обходах замечал странные вещи – то тень какая-то мелькнет, то сама собой вода в туалете шумит. – Шнейдерманн помолчал. – А иногда видел следы. Мокрые. В коридоре, на полу. Детские.
    Ада ещё сильнее, хотя казалось, что это было невозможно сделать, сжалась на полке.
- А вы помните, два года назад приводили еврейскую девочку?
- Ну и что? – Недовольно сказал фельдфебель. – Какое она к этому имеет отношение?
- Так вот, - неторопливо продолжил солдат, - она зашла сюда, но отсюда так и не вышла. И никто её больше не видел. Офицеры сказали, что она сбежала. Но солдаты го-ворили, что девочка пропала. Просто пропала. А Геккель говорил, что русского мастера, которого приводили сюда на следующий день, потом расстреляли.
- И что ты хочешь сказать, Шнейдерманн? – Недоуменно спросил фельдфебель.
- А только то, что с девочкой офицеры что-то сделали ночью, а русский мастер замуровал её в стену. И возможно, это тут бродит её неуспокоенная душа.
- Ты сам понимаешь, что говоришь? -  Удивленно спросил фельдфебель.
- Я то понимаю. – Шнейдерманн вздохнул. – И поэтому, говорю только вам. А вот Геккель, за такие разговоры, загремел на фронт.
- Поня-а-а-ятно. – Раздумчиво протянул фельдфебель и замолчал.
    Какое-то время стояла тишина. Лишь было слышно негромкое постукивание чего-то металлического об стол.
- Значит так, камрады, - наконец проговорил фельдфебель. – Вы ничего не видели, и мы ничего здесь не искали. Это понятно?
- Так точно! – Обрадовано отчеканил Шнейдерманн.
- Но как же, господин фельдфебель.. – Протестующе начал Ланге.
- Что-о-о? – Угрожающе заворчал фельдфебель. – Ты что, Ланге, на фронт захотел? Или под трибунал?
- Никак нет, господин фельдфебель.
- Или мне утром доложить, что в комендатуру проникло неизвестное лицо, а ты его упустил?
- Никак…
- Молчать! – Голос фельдфебеля был страшен. – И сейчас молчать! И потом молчать! Ты меня понял, Ланге?
- Так точно! – Испуганно ответил Ланге.
- Иначе ты у меня живо пойдешь под трибунал. И попадешь на фронт, или нет - это ещё большой вопрос. Кругом! Шагом марш отсюда!
Четко простучали сапоги по полу и смолкли за дверью. В комнате стояла тишина.
- Ну, а ты что скажешь, Шнейдерманн? – Тяжело вздохнул фельдфебель.
- А что тут говорить? – Рассудительно ответил солдат. – Молчать надо. А иначе загремим под суд. И на фронт.
- Скоро фронт сам к нам придет – и ехать к нему не нужно будет. – Невесело проговорил фельдфебель. – Совсем немного. Как ты думаешь, этот болван будет молчать?
- Да, господин фельдфебель. Я ему ещё в казарме, после караула, объясню, что болтать не следует.
- Понятно. Пошли, солдат.
    Снова простучали по половицам сапоги и дверь кабинета тяжело захлопнулась. Ада сидела на полке, её стал трясти озноб. Девочка крепко обхватила себя руками, в тщетной попытке успокоится. Не хотелось даже думать, что могло бы случиться, если бы её нашли.
    На следующий день в особняке поднялась сильная суматоха. Постоянно заходили и выходили люди - Ада чувствовала это по сотрясению стен, было слышно, как что-то перетаскивали, заносили, и снова выносили. И все это сопровождалось резкими и громкими командами.
    С наступлением ночи суматоха в особняке не прекратилась, а казалось ещё больше усилилась. К утру все стало стихать. Со двора слышался рев моторов, который стал постепенно замолкать. В особняке наступила тишина. Ада сидела так же на полке, не решаясь выйти наружу. Ей очень хотелось пить и есть. От жажды немного помогала пуговица, которую она оторвала от платья, засунула в рот и понемногу посасывала. Девочка примостилась на полке и забылась чутким, тревожным сном.
    Ада не знала, сколько спала, то впадая в забытье, то ненадолго просыпаясь, но проснулась она от каких-то странных, новых звуков, ей непонятных. Девочка вслушалась. Говорили двое мужчин, и в их словах было что-то знакомое, и Ада не могла понять что.
    Внезапно она поняла – мужчины говорили на русском языке. Девочка зажала ладошкой рот, подавляя невольный крик, который едва не вырвался наружу. Ведь это могли быть полицейские, занявшие оставленное немцами здание или кто-нибудь ещё.
    Весь день Ада сидела и, забыв о голоде и жажде, напряженно вслушивалась в доносившиеся разговоры. Да и запахи теперь были совсем иные. Не такие, как раньше. Вечером Зина снова не пришла убираться, и девочка не стала выходить наружу. Так в тревожном ожидании прошел ещё день. На третий день Ада не выдержала. Нестерпимая жажда, мучившая её и голод, стали невыносимы. Девочка спустила вниз ножки и осторожно сползла с полки. Опустившись на пол камина, она шагнула через низкую решетку.

Глава 13.

    Директива Ставки Верховного Главнокомандования командующим войсками и членам военных советов 1-го Бе-лорусского и 1-го Украинского фронтов № 11072 от 20.04.45 об изменении отношения к немецким военнопленным и гражданскому населению.
1. Потребуйте изменить отношение к немцам как к военнопленным, так и к гражданским. Обращаться с немцами лучше. Жестокое отношение с немцами вызывает у них боязнь и заставляет их упорно сопротивляться, не сдаваясь в плен. Гражданское население, опасаясь мести, организуется в банды. Такое положение нам невыгодно. Более гуманное отношение к немцам облегчит нам ведение боевых действий на их территории и, несомненно, снизит упорство немцев в обороне.
2. В районах Германии к западу от линии устье реки Одер, Фюрстенберг, далее река Нейсе (западнее) создавать немецкие администрации, а в городах ставить бургомистров — немцев. Рядовых членов национал-социалистической партии, если они лояльно относятся к Красной армии, не трогать, а задерживать только лидеров, если они не успели удрать.
3. Улучшение отношения к немцам не должно приводить к снижению бдительности и панибратству с немцами.

    - Ставка Верховного Главнокомандования - И. Сталин, Антонов.

    Части Красной Армии, заняли город, поспешно оставленный немецко-фашистскими войсками, практически без боя. Вырвавшиеся вперед танковые батальоны, обошли город и двинулись дальше, создавая угрозу окружения. После двухлетней оккупации город был освобожден. Гнетущая атмосфера встретила освободителей. Не было семьи, которая бы не пострадала от зверств оккупантов, много домов было разрушено или сожжено.
Все это отмечал своим мрачным взглядом капитан Серов. Несколько месяцев назад, в бою, он получил ранение в грудь. Рана заживало долго и трудно. После окончания лечения, при выходе из госпиталя он был признан ограниченно годным к строевой службе, и назначен на должность коменданта.
    Особняк, стоящий отдельно на площади, капитан заприметил сразу и приказал занять его под комендатуру. Комендантский взвод быстро очистил здание и Серов, пройдя по этажам, с удовлетворением заметил, что при бегстве немцы не успели ничего сломать или испортить. Саперы проверили здание на предмет мин и комендатура начала свою работу.
    Большой комнату капитан сразу присмотрел для себя под кабинет. Ему понравилось само помещение, картины на стенах и вид из окна. Единственное что он сделал, это собственноручно выбросил на помойку портрет Гитлера.
    Первые дни прошли в сплошных заботах. Работы было много, и с некоторым неудовольствием Серов решал текущие дела. Сегодня с утра он чувствовал себя неважно. Надсадно ныла рана, тянуло в груди, налилась тяжестью голова и капитан послал вестового в госпиталь за лекарством. От обилия бумаг рябило в глазах, и от нудной боли не-возможно было сосредоточиться. Серов сердито откинул ручку, отодвинул бумаги, закрыл глаза и откинулся на спинку кресла. Стало хорошо и покойно.
    Из-за шума, доносившегося через приоткрытое окно, он решил, что легкий шорох сначала ему почудился. Открывать глаза было откровенно лень. Шорох повторился ближе. Серов нехотя, медленно открыл глаза.
Увиденное заставило его подскочить в кресле. Прямо перед столом стояла девочка. Она была одета в замызганное, поношенное светлое платье, на ногах рваные чулки, в руке девочка держала разбитые ботиночки. Отросшие, спутанные и грязные волосы закрывали лицо, и сквозь них просвечивалась бледная, белая кожа и большие темные глаза.
    Капитан судорожно хватанул кобуру, не попадая по застежке. Вспотевшая ладонь раз за разом соскальзывала с пряжки. Трясущейся рукой, он наконец откинул клапан кобуры и выхватил пистолет. Взведя курок, выкинул оружие вперед и нажал на спуск. Гулко ударил выстрел.
    Раздавшийся выстрел отрезвил Серова. Он опустил пистолет и едва дыша, опустошенный, стал рассматривать девочку, стоявшую перед ним.
- Дяденька…. – Раздался в тишине тихий голос. - Дяденька-а-а..
- А? Что? – Вскинулся в кресле Серов.
- Дяденька военный, не стреляйте больше в меня, пожалуйста – Девочка откинула с лица волосы и робко посмотрела на него.
    Капитан непонимающе посмотрел на девочку и перевел взгляд на пистолет, тяжело оттягивавший вниз кисть руки. Серов разжал ладонь и пистолет выпал из руки, глухо ударившись об стол. Капитан несколько раз сжал ладонь и вдруг принялся судорожно тереть её о китель, пытаясь стереть невидимую грязь.
    Из коридора послышался шум, дробно простучали сапоги и в резко распахнувшуюся дверь ввалились солдаты, грозно выставив автоматы. Оглядевшись, один из солдат, пожилой с вислыми усами и лычками сержанта на погонах, положил ладонь на автомат второго, пригибая дуло к полу. Свой автомат он закинул за плечо.
- Что случилось, товарищ капитан? Это вы стреляли?
    Капитан молчал, глядя на стоявшую перед ним девочку.
- Товарищ капитан! – Погромче позвал второй солдат.
- Погоди, Малишкин, не видишь – не в себе капитан. – Пожилой сержант только сейчас обратил внимание на девочку. – А ты откуда взялась? – С удивлением спросил он.
    Сержант подошёл к Аде и присел перед ней, с интересом разглядывая её.
- Я оттуда. – Кивнула девочка на камин.
- Откуда оттуда? – Переспросил он.
- Из камина.
    Солдаты недоуменно переглянулись.
- А что ты там делала? – Спросил молодой солдат.
    Девочка обессилено опустилась на пол.
- Я там пряталась. – Она помолчала и уточнила. – От немцев.
- Послушай, Иваныч. – Задумчиво проговорил Малишкин, обращаясь к пожилому солдату. - Девочка-то того…. – Он замолчал, подбирая слова. – Похоже, тронулась…
- Да погоди ты. – Перебил его Иваныч. – Сначала выяснить надо, а потом выводы делать. – Он присел рядом с Адой. – Сколько же ты там пряталась?
    Ада подняла на него глаза.
- Долго. – Ответила она.
    И заплакала. Тяжелые, крупные слезы медленно текли из её глаз по впалым щекам, и обрываясь, падали вниз. Она попыталась вытереть их замурзанной ладошкой, но только размазала грязь по щекам.
- Вот что, Малишкин, – выпрямился сержант. – Давай быстро дуй в госпиталь, расскажешь там все главврачу - пусть пришлют доктора. А то видишь сам, как здесь все.
- А может… - Вопросительно начал Малишкин.
- Не понял? – Удивленно вздернул брови сержант. – Выполнять! – Резко отрубил он.
    Малишкин закинул автомат на плечо, развернулся и бросился вон из кабинета. Сержант огляделся, снял висевшую на вешалке шинель капитана, и подойдя в девочке, бережно укутал её.
- Ну все, успокойся. - Приговаривал он, поднимая её с пола и усаживая на диван. – Все теперь будет хорошо.
    Повернувшись, сержант подошёл к столу.
- Товарищ капитан, с вами всё в порядке? – Спросил он, наклонившись. – Товарищ капитан! – Настойчиво потряс сержант коменданта за плечо.
    Серов судорожно вздохнул, и с силой потер лицо руками.
- Крыжанов?  - Вопросительно посмотрел он на сержанта. – Ты?
- Как вы? – Повторил старый солдат.
- Хорошо. Кто это? – Указал он на девочку.
- Говорит, она пряталась в камине. От немцев.
- Да как же это? – Серов изумленно поглядел на девочку, которая всё сильнее куталась в шинель, стараясь унять бьющую её крупную дрожь.
    Сержант подошёл к ней, сел рядом и обнял за плечи.
- Ну всё, всё. – Мягко говорил он, гладя широкой, грубой ладонью девочку по голове.
    Ада уткнулась ему в плечо, её тело задергалось от глубоких всхлипов.
- Сюда. – Послышалось в коридоре и в кабинет вошел Малишкин, ведя за собой молодую стройную женщину, с погонами военврача на плечах, держащую в руке небольшой чемоданчик.
    При виде врача капитан Серов торопливо встал, застегивая крючки на вороте гимнастерки.
- Ну что тут у вас? – Мягким, грудным голосом проговорила женщина.
- Да ничего особенного, Марина Денисовна. – Торопливо ответил Серов. - Все хорошо.
- Вижу я, как у вас тут хорошо. – Улыбнулась врач. – Лоб в испарине, глаза блестят. – Она подошла ближе и приложила ладонь ко лбу капитана. – Снова рана беспокоит?
    Серов не ответил.
- Можете не отвечать. – Марина Денисовна убрала руку и открыла свой чемоданчик. – Вам бы в госпиталь лечь, - озабоченно сказала она. – Не нравится мне что-то ваше состояние.
- Я в порядке. - Торопливо проговорил Серов, оправляя гимнастерку и сгоняя складки назад, на спину. – Вы лучше вот девочку посмотрите.
    Марина Денисовна покачала головой и деловито оглядела сидевших на диване девочку и сержанта.
- А что это за девочка?
- Она говорит, что в камине пряталась. От немцев. – Охотно ответил сержант.
- Правда? – Широко раскрыла глаза женщина.
    Она подошла ближе к дивану и взяла руку девочку. Быстрым движением нашла пульс и замерла, выслушивая удары. Отпустив руку, она приложила ладонь ко лбу Ады, затем, убрав волосы с лица, посмотрела глаза.
- Милая, - мягко спросила она, - ты пряталась в камине?
- Да. – Ада кивнула головой. – Там внутри есть небольшая полочка, и я сидела на ней. Вам показать?
- Не надо. – Остановила девочку женщина. - Я тебе верю. А как долго ты там была?
    Девочка задумалась.
- Ну наверное долго. Тогда немцы только пришли. А сейчас какой год?
- Ого. – Присвистнул от удивления Малишкин. – Это что же получается? Она там почти два года просидела?
- Получается что так. – Согласно кивнула головой Марина Денисовна. – Вот что, - решительно выпрямилась она. – Мне нужен транспорт – я забираю девочку в госпиталь. Судя по всему у неё сильное истощение, и это только предварительно – требуется серьезное обследование. Капитан, распорядитесь, пожалуйста.
    Вскоре подъехала машина. Аду отвезли в госпиталь. Там ей выделил отдельную палату, где была приготовлена удобная, мягкая постель. Вскоре её историю узнали все больные и врачи. Несколько раз приходил незнакомый военный, представившийся следователем и подробно записавший её рассказ.
    Опрошенные местные жители, подтвердили то, о чем рассказала Ада. На окраине села вскоре было раскопано захоронение. Погибших во время оккупации перезахоронили в братской могиле, и после войны поставили памятник.
    Аду, которой исполнилось четырнадцать лет, после лечения отправили в полтавский детский дом, а потом в львовский интернат. После окончания школы она пошла работать. Так и прожила свою жизнь. Своих детей у неё никогда не было, именно так сказалось долгое сидение в трубе камина.
 
*******

    У меня на всю жизнь остались самые хорошие воспоминания об этой удивительной женщине, сумевшей выжить в тяжелую пору и оставшейся человеком.
    Много позже, тетя Ада рассказала родителям, что в семидесятом году она ездила на родину, пытаясь отыскать хоть кого-то из друзей и родственников. Там она узнала, что Мехлины после оккупации были арестованы как пособники, предстали перед судом и высланы на поселение, а их сын, служивший полицейским, был осужден на двадцать пять лет.
    Гошка ушел воевать и погиб за несколько дней до Великой Победы, при штурме Берлина. Там его и похоронили. Погиб и Семка. Вместе с братом он ушел в партизанский отряд, был связным. При проведении карательной операции был схвачен и сожжен вместе с жителями деревни. Отыскала она и Зину…

    … Ада медленно подошла к небольшому домику, скрытому в глубине утопающего в цвету сада. Сердце бешено колотилось и она приложила руку к груди, стараясь унять биение, разрывающее грудь. Нерешительно поднялась на крыльцо.
- Вам что нужно? – Услышана она громкий голос и отпрянула от двери.
    Сбоку от крыльца стояла женщина в простом платье, с платком на голове и недовольно смотрела на неё.
- Мне… - В замешательстве начала Ада и замолчала. Она проглотила вставший в горле комок и продолжила. – Мне Петрову.. Зинаиду Борисовну…
- Ну мы Петровы. А что надо-то? – Неуступчиво спросила женщина.
- Нужно мне очень.. Пожалуйста.. – Ада умоляюще посмотрела на нее. – А вы кто?
    Женщина хотела было добавить что-то ещё, но передумав, махнула рукой куда-то за дом.
- Дочь я её. А она там, - и подкрепила жест словами. – Обойдете дом и увидите беседку.
    Ада медленно пошла за дом. В глубине сада стояла небольшая крытая беседка. В плетенном креслице, подставив лицо теплому солнцу, сидела пожилая женщина. Она деловито перебирала руками, выбирая яблоки, кучей лежащие перед ней. Увидев её, Ада замерла. Сдержанный вздох вырвался из её груди.
- Ну что надо? – Увидела её женщина. – Ходют тут и ходют. А чего ходют - не говорят.
Ада медленно подошла к беседке и опустилась на колени.
- Я… Там… Была…– Бессвязно лепетала она. – Хлеб… Сахар… Мне… – Ада под-ползла ближе и схватив руки женщины, принялась неистово их целовать.
   Прибежавшая дочь с удивлением смотрела, как женщина, пришедшая к её матери, стоит перед ней на коленях, обняв за ноги. А мать, гладит её по голове и приговаривает.
- Так вот ты какая. Выжила все-таки. Умница.. Хоть немного, но помогла тебе.

   Это была Петрова Зина. Та самая Зина, работавшая уборщицей в комендатуре и получившая впоследствии десять лет за пособничество. И спасшая ей жизнь.
    Эту историю Ада рассказала моим родителям, и я, тогда ещё совсем мальчишка, крепко накрепко запомнил каждое слово. Мне было страшно представлять, как можно было так прожить долгих два года. И удивлялся твердости духа, жажде жизни этой девочки, выжившей, несмотря ни на что. И продолжавшей жить. Жить за всех погибших.

Конец.