Он вышел из шатра и медленной, шаркающей походкой направился к своей повозке, служившей ему и домом, и гримёркой. С трудом забравшись по её ступеням и тяжело дыша, он сел на крохотную табуретку, стоящую перед очень тяжёлым комодом.
Посмотрел придирчиво в зеркало, что стаяло на комоде, снял ярко-рыжий парик. Тонкие с проседью волосы, торчащие непослушно в разные стороны пригладил широкой ладонью. Взяв ветошь, стал с силой тереть лицо, убирая засохший грим. Уставшие от жизни глаза, с грустью смотрели из зеркала.
Сегодня он вновь был в ударе. Старик-горбун, развлекающий толпу своими ужимками и смешными падениями. Толпа неистово свистела и улюлюкала, громко топая ногами ,одетыми в деревянные
башмаки. Следом на арену вышли силачи и жонглёры. И толпа восхищённая их силой и ловкостью, в миг, забыла о клоуне. Как всегда им заполняли небольшие антракты и паузы. На большее давно не было сил.
Стерев ненавистный грим, прячущий от чужих глаз его настоящее лицо, старик придирчиво посмотрел в зеркало.
- Старею. – с грустью в голосе отметил старый клоун небольшого цирка шапито, и нагнувшись в перёд потянул на себя ручку от комода. Ящик старого, как и сам хозяин комода ,натужно скрипнул, и с трудом подался в перёд. Горбун пошарил внутри ящика рукою и нащупав заветный свёрток, выудил его наружу. Положив его аккуратно на комод, и задвинув обратно ящик, молча, развязал матерчатый узел. Теперь, стерев с лица маску и стянув рыжий парик, он наконец то мог быть самим собой.
Еле слышно скрипело гусиное перо, оставляя на пожелтевших листах старой, потрёпанной временем тетради, аккуратную вязь убористого почерка. Темнело. Горбун зажёг свою единственную свечу, от света которой стало значительно светлее. Много лет, в тайне ото всех он писал свою книгу «Трактат о бытие». Свою исповедь ,заключённую в сухие строки. Закончив писать и поставив в конце жирную точку, с облегчением вздохнул. Многолетний труд был окончен.
Познав истину , старик уже не боялся смерти, как другие. Но почему так ноет в груди? Словно что- то рвалось наружу, и не могло обрести, долгожданную свободу. Почему сейчас?
Завтра опять он оденет свой ярко-рыжий, потрёпанный парик, наложит на лицо грим, и выйдет в манеж. Ведь он артист.
Завтра для него не наступило.