О, Господин! Весьма неправы те, кто думают, что лишь во временах Гаруна аль-Рашида, властелина Багдада, остались феи и волшебники, или те, кто даже утверждают, что сообщения о духах и их князьях, что и по сей день нет-нет, да и услышишь от сказителя на базарной площади, - сущие небылицы. Ещё сейчас есть феи, и не так много времени прошло с тех пор, как я был свидетелем истории, в которой очевидно, что духи играли в игры, о чём я Вам и расскажу.
В одном большом городе моей любимой родины, Германии, много лет скромно и праведно жил сапожник со своей женой. Целый день он сидел на углу улицы, починял башмаки и туфли, а также делал новую хорошую обувь, если ему заказывали таковую, но сначала ему нужно было купить новую кожу, ибо он был беден и запасов у него не было. Его супруга торговала овощами и фруктами выращенными в её маленьком садике у ворот, и многие люди с удовольствием покупали у неё, потому что она всегда было чисто и опрятно одета и умела расположить товары так, чтобы было приятно глазу.
И был у тех двоих мальчик, приятный с лица, хорошо сложенный, довольно большой для своих двенадцати лет. Он имел обыкновение сидеть у матери в лавке и женщинам или поварам, делавшим крупные покупки у жены сапожника относил также домой часть купленных фруктов и редко когда возвращался он с подобных походов без прекрасного цветка, монетки или куска пирога; ведь господа этих поваров рады были видеть, когда приводят домой красивого мальчонку, и всегда щедро его одаривали.
В один прекрасный день сидела жена сапожника как обычно у себя на рынке, а перед ней стояло несколько корзин с капустой и прочими овощами, всевозможных ароматных трав и семян, а также в маленьких коробочках ранние груши, яблоки и абрикосы. Маленький Якоб, так звали мальчугана, ходил рядом с лавкой и зазывал звонким голосом:
- Господа, не проходите мимо! Вы только посмотрите на нашу красивую капусту и благоухающие травы! А для вас, дамы, у нас есть свежие груши, свежие яблоки и абрикосы! У моей матушки цены не кусаются!
Так зазывал мальчуган. А в это время зашла на рынок старуха; выглядела она немного неряшливо и неопрятно и у неё было маленькое остренькое лицо, от старости испещренное морщинами, красные глаза и тонкий изогнутый нос заканчивающийся где-то у подбородка; при ходьбе опиралась старуха на длинную палку, но нельзя было сказать, что она шла, ибо она спотыкалась, подскальзывалась и трясла головой на каждом шагу, в ноги ей были вставлены колёса и в любой момент могла она их вывернуть и своим острым носом споткнуться о мостовую.
Жена сапожника внимательно рассматривала старуху. Вот уже 16 лет сидела она ежедневно на этом рынке, но ещё ни разу не видела такую странную фигуру; и она невольно испугалась, когда старая поковыляла к ней и остановилась подле её корзин.
- Вы - Анна, зеленщица? - спросила старая неприятным дребезжащим голосом, при этом постоянно болтая головой из стороны в сторону.
- Да, это я, - ответила сапожница, - Вам что-нибудь угодно?
- Посмотрим, посмотрим. Травки, видим, травки. Вначале посмотрим, есть ли у вас то, что мне нужно - ответила старуха, склонилась ниже над прилавком, запустила свои уродливые тёмно-коричневые руки в корзину с зеленью и схватила прекрасные, изысканно разостланные травинки своими скрюченными пальцами, поднося травинку за травинкой к своему длинному носу и обнюхивая каждую со всех сторон. Сапожницу чуть кондратий не хватил, когда она увидела, как бабка к возилась в её корзине со столь редкими ароматными травами, но не осмелилась сказать ни слова, ибо такое право покупателя, проверять товар; кроме того она испытывала какой-то особенный страх перед этой женщиной. Перебрав всю корзину, старуха пробормотала:
- Плохой товар, плохие травы, ничего из того, что я хочу. Куда как лучше было пятьдесят лет назад. Плохой товар, дурной товар.
Такие речи рассердили маленького Якоба.
- Слышишь, ты, наглая старуха! - крикнул он недовольно, - вначале засунула свои мерзкие коричневые пальцы в прекрасные пряные травы, смяла их вместе, да ещё и держала у своего длинного носа, так что из тех, кто это видел никто больше не захочет купить, так теперь ты ещё и обзываешь наш товар дрянью, и это при том что сам повар нашего герцога покупает всё у нас!
Покосилась карга на маленького храбреца, широко улыбнулась, и сказала охрипшим голосом:
- Сынок, сынок! Тебе нравится мой нос, мой красивый длинный нос? Так пусть у тебя такой же будет, чтоб рос из середины лица и свешивался ниже подбородка.
Говоря это, проковыляла она к корзине, в которой лежала капуста. Взяла она в руки два красивейших белых вилка, сдавила их вместе так, что они заскрипели, бросила их как попало в корзину обратно и также промолвила:
- Дрянной товар, дурная капуста.
- Вот только не надо трясти своей безобразной головой! - злобно сказал парнишка опять - шея твоя тощая, как кочерыжка. Будешь дальше трясти - оборвется, и полетит твоя голова в корзину с капустой. И кто ж потом это купит?
- Значит, тебе не нравятся тощие шеи? - проскрипела старушка, улыбаясь, - ну, чтож, пусть у тебя такой не будет. Твоя голова будет воткнута в плечи, чтоб она никогда не свалилась с коротенького тельца.
- Не препирайтесь попусту с мальцом, - сказала наконец сапожница, недовольная затянувшейся проверкой, осмотром и обнюхиванием, - если чего купить хотите, так берите уже, а то Вы уже всех клиентов распугали.
- Хорошо, будь по-твоему, - воскликнула старуха, взглянув колюче исподлобья, - я хочу купить шесть вот этих кочанов капусты; но смотри, должна я опираться на клюку и не могу ничего носить; разреши своему сыночку, чтоб донёс мне мой товар до дома, а я его за это награжу.
Мальчик совсем не хотел идти и захныкал, ведь он испугался этой отвратительной женщины, но мать строго приказала ему помочь, ибо почитала грехом, если немощная старуха одна взвалит на себя всю тяжесть; чуть не плача повиновался он матери, собрал в узел капусту и пошёл за старухой по рынку.
Неспешно плелся он за ней и так несли они товар три четверти часа, пока они не пришли в отдаленную часть города и не встали перед ветхим домиком. Тут достала старуха из сумки большой ржавый крюк и ловко его ввела в отверстие в двери. Внезапно дверь со скрипом отворилась. Как же удивился малыш Якоб, когда вошёл! Изнутри лачуга была роскошно украшена: мраморный потолок и стены, утварь из красивейшего чёрного дерева, инкрустированная золотом и ограненными камнями, хрустальный пол был настолько гладким, что малец даже раз поскользнулся и упал. А старуха достала из кармана серебряный свисток и свистнула один раз; пронзительное эхо разнеслось по всему дому. Тут же по лестнице спустились несколько морских свинок; Якобу показалось совсем удивительным, что они шли прямо на двух задних лапках, вместо обуви на них была ореховая скорлупа, к тому же они носили платья человеческого кроя, а на мордочках были одеты шляпки по последней моде.
- Куда вы подевали мои тапки, несносное отродье? - рявкнула на них старуха и так замахнулась на них палкой, что те с воем подскочили вверх, - ну и сколько мне ещё тут стоять?
Морские свинки быстро забегали вверх по лестнице и вернулись оттуда с двумя половинками кокосового ореха, обтянутыми кожей, которые одели старой карге на ноги.
Теперь все спотыкания и шатания прекратились. Она отбросила палку от себя и быстро заскользила по стеклянному полу, одновременно крепко схватив маленького Якоба за руку и потащив за собой. Наконец они остановились в комнате, обилием всевозможной до блеска начищенной утвари весьма напоминавшей кухню, в то же время наличие стола красного дерева и диванов, увешеных богато украшенными коврами, больше подходило для парадной комнаты.
- Садись, сынок, - сказала старуха довольно дружелюбно толкнув его на диван и поставив перед ним стол так, чтобы он не смог выйти более, - сядь! На самом деле, у тебя была очень тяжкая ноша, ведь людские головы нелегки, нелегки.
- Ох, странные Вы вещи говорите, госпожа, - воскликнул мальчик, - я действительно устал, но нёс-то я шесть кочанов капусты, что Вы купили у моей матери!
- А вот тут ты не прав, - усмехнулась бабка, открыла крышку коробки и вынула оттуда человеческую голову, держа её за чуб. Парень был вне себя от страха; он не мог взять в толк, как это так вышло; но в первую очередь подумал он о матери: "Если кто-то узнает об этих головах, - подумал он про себя, - обвинят во всём, разумеется, мою мать."
- Ну, теперь и тебя нужно как-то вознаградить за твою учтивость, - пробормотала старуха, - потерпи ещё чуть - чуть. Сварю-ка я тебе супчик, так, чтоб на всю жизнь запомнил.
Сказав это, она вновь свистнула в свисток. И вновь прибежало много морских свинок в человеческих одеждах. На них были повязаны поварские фартуки, а на поясе поварешки и ножи. Затем прискакало множество белок. На ногах у них были турецкие туфли, а на головах зелёные бархатные шапочки, и ходили они также на двух ногах; казались они поварятами: ведь они ловко карабкались по стенам, принося с собой сковородки и кастрюли, яйца и масло, специи и мёд и ставили всё это на плиту, а там старуха сновала туда-сюда в своих туфлях из половинок кокосового ореха и малец увидел, что она серьёзно задумала ему сготовить что-то вкусное. Вот, с треском взвился огонь, варево запарИло и вскоре приятный запах распространился по комнате; старуха же бегала туда-сюда, а свинки и белки вслед за ней, и стоило ей подойти к плите, хозяйка заглядывала в горшочек, опуская туда свой длинный нос. Наконец забурлило и зашипело, из кастрюли стал подниматься пар, а в огонь - стекать пена. Тогда старуха сняла кастрюлю с плиты, отлила из неё в серебряное блюдо и поставила его перед маленьким Якобом.
- Так-так, сынок, - промолвила старушка,- только скушай супчик и будет у тебя всё, что тебе во мне так нравилось. Также суждено тебе стать искусным поваром, каким раньше не бывал; но вот только такой травы, да, такой травы тебе не найти - и почему только нет её в корзине у твоей матери?
Не понял до конца малец что она там сказала, зато с куда большим вниманием он отнесся к супу, показавшемуся ему прекрасным на вкус. Матушка, конечно, готовила временами ему вкуснятину, но так хорошо ему ещё никогда не становилось: тонкий запах пряных трав, поднимавшийся от супа, прекрасно сочетался с сильной кисло-сладкой нотой. Как только проглотил он последнюю ложку этого лакомства, морские свинки зажгли арабские благовония, синеватый дым от которых наполнял комнату; он становился всё плотнее и плотнее, опускался и аромат благовония одурманивал мальчика; во что бы то не стало, Якоб хотел себя окликнуть, что он должен вернуться к матери; но стоило ему собраться с духом, опять и опять он впадал в лёгкую дремоту и, наконец, заснул на бабкином диване.
Чудный сон приснился ему. Привиделось ему, что сняла с него старая одежду да укутала в беличью шкуру, и смог он подобно белке прыгать и карабкаться; стал он вместе с другими белками и морскими свинками, оказавшимися учтивыми и благонравными людьми, прислуживать старухе. В первое время он нужен был только лишь для того чтобы почистить обувь, то есть должен был он те половинки кокосового ореха, которые старуха носила вместо туфель, смазывать маслом и натирать до блеска. В доме у отца он часто занимался подобными делами, так что и здесь работа спорилась; примерно через год он был представлен к более тонкой работе: должен был он вместе с ещё несколькими белками ловить солнечные лучи и продавливать их через тончайшее волосяное сито. Старуха держала солнечные лучи для самых торжественный случаев, а ещё в силу того, что не могла она хорошо прожевать пишу, так как не было у неё более зубов, приказывала она выпекать себе из хлеб лучиков солнца.
На следующий год он однако уже служил тем, что собирал для старухи питьевую воду. Но не стоит думать, что им было приказано для этой цели выкопать цистерну или поставить бочку, чтобы собирать туда дождевую воду; все было гораздо тоньше: белки, а в их числе и Якоб , набирали в ореховые скорлупки утреннюю росу цветущих роз, так и получалась питьевая вода для старухи. Учитывая, что объем потребляемой воды был значительным, водоносы занимались весьма тяжёлой работой. Ещё через год его пристроили для работы по дому, а именно, ему досталось место полотера; пол был хрустальный, любой посторонний оттенок был на нем виден сразу, поэтому работа была не из простых. Ему нужно было натягивать ветошь на задние лапы да и скользить кругами по комнате. На четвёртый год его в конце концов перевели на кухню. Это была почетная должность, которую можно было получить только выдержав долгий экзамен. Он начинал с поваренка, а потом всё выше и выше, и дослужился до старшего пирожника. В конце концов, он оказался настолько опытным и знающим в кухонном деле, что порой сам себе удивлялся; сложнейшие блюда, паштеты с двумястами видов всеразличных эссенций, ароматные супы с применением всех пряных трав земли, всему он научился, всё он быстро постиг и был в состоянии сделать.
Так прошло почти семь лет в услужении старой женщине, пока в один прекрасный день она, сняв при этом кокосовые туфли, и взяв корзину и костыль для прогулки, не приказала ему ощипать курицу, набить её травами и прожарить до красивой коричневато-золотистой корочки у тому времени, как она вернётся. Он делал это по всем правилам искусства. Свернув курице шею, он опустил её в кипяток, после чего ловко её ощипал, поскоблил ей шею, чтобы стала та гладкой и тонкой, и вынул внутренности. Сразу же он начал собирать травы, которыми следовало набить курицу. В чулане, однако, он обнаружил настенный шкафчик, дверь которого была наполовину приоткрыта. Раньше маленький Якоб её не замечал. С любопытством подошёл он к шкафчику поближе и увидел, что там стоит множество коробочек, от которых исходит приятный запах. Якоб открыл одну из этих коробочек и увидел там ароматную траву совершенно особенной формы и цвета: сине-зелёные листья и такого же цвета стебель, несший маленький одиночный цветок огненно-красного цвета, отороченный жёлтым; он внимательно её рассмотрел, понюхал ещё раз и обнаружил, что это запах того самого супа, которым его впервые накормила старуха. Запах был настолько сильный, что засвербило в носу, чихание становилось все резче и злее и в конце концов, чихая, он проснулся.
Теперь он лежал на том же старухином диване и удивлённо озирался вокруг.
- Нет, но какими же яркими порой бывают сны, - сказал он сам себе, - я мог бы поклясться что я был простым бельчонком, товарищем морским свинками и прочим паразитам, а потом стал великим поваром. Ну и рассмеётся же матушка, когда я ей всё это расскажу! А не разбранится ли она за то, что я заснул в чужом доме вместо того, чтобы помогать ей на рынке?
С этими мыслями он встал, чтобы отправиться в путь; члены его ещё после сна были скованы, в особенности шея, ибо он решительно не мог повернуть голову ни в какую сторону; ему бы ещё посмеяться над собой, таким сонным, ведь едва потянувшись, наткнулся Якоб носом на шкаф или стену, а быстро повернувшись, ударился о дверной косяк. Бельчата и морские свинки с нытьём сновали вокруг него, будто желая его проводить; он пригласил эти милые создания отправиться с собой, когда они уже были на пороге, ведь там были и маленькие дверцы - но те споро убежали обратно в дом на своих ореховых скорлупках и долго ещё, идучи уже снаружи, слышал Якоб их рыдания.
Как выяснилось, старуха отвела его в довольно удалённую часть города; с большим трудом Якоб смог сориентироваться в узких переулках; к тому же там была большая толчея. Ещё казалось ему, что рядом должен с ним должен был быть какой-то карлик, ибо то и дело были слышны окрики:
- Посмотрите-ка на мелкого уродца! Откуда он только взялся? Ох, ну огромный же нос, а голова будто в плечи вколочена! Вы только посмотрите на эти уродливые коричневые руки!
В другое время он бы тоже побежал за ним, ведь он страсть как любил смотреть на великанов, карликов и прочие заморские диковины, но теперь он спешил к матери.
Взволнованный, пришёл он на рынок. Мать сидела ещё на том же месте, в корзине было ещё довольно много фруктов, так что подумалось ему, что проспать он должен был недолго; но уже издалека Якобу показалось, что она очень грустна; ведь не зазывала она прохожих как раньше, нахваливая свой товар, а подпирал ладонью голову, и когда он подошел поближе, она будто ещё побледнела. Он медлил, не понимая, что ему делать; совладав, наконец, со своими переживаниями, Якоб подкрался к ней сзади и положил свою руку на её плечо. Тогда он произнес:
- Что с тобой, матушка? Ты на меня сердишься?
Женщина обернулась и отпрянула с криком, полным ужаса.
- Что ты от меня хочешь, мерзкий карлик? - крикнула она, - прочь, прочь! Терпеть не могу такие игры!
- Но матушка, что с тобой? - спросил Якоб совсем испуганно, - тебе, верно, нездоровится; за что ты гонишь от себя своего сына?
- Я тебе уже сказала, иди куда шёл, - рассердившись, перебила его Анна, - у меня ты своим фиглярством денег не вытянешь, мерзкий выродок!
- Воистину, Господь помутил тебе рассудок, - сказал он про себя, опечалившись,- что же мне сделать, чтобы отвести её домой? Матушка милая, образумься, посмотри на меня по-доброму: это же я, твой сын, твой Якоб!
- Нет, ну это уж слишком! - крикнула Анна своей соседке, - только посмотрите на этого мелкого уродца! Стоит тут передо мной, отгоняет от меня своим видом всех покупателей, так ещё и смеет глумиться над моим несчастьем! Ишь чего говорит: я же твой сын, твой Якоб! Ни стыда ни совести!
Тут поднялись соседки и начали его костерить на чем свет стоит - а базарные торговки, как вы знаете, в этом понимают, - да бранили его, что он-де, такой-растакой, над материным горем потешается, что семь лет назад её прекрасного мальчика похитили, и грозились скопом наброситься да выцарапать глазенки-то ему бесстыжие, коли не уберётся подобру-поздорову.
Бедный Якоб не знал, что ему обо всем этом думать. Он-то верил, что только сегодня утром он пришёл с матерью на рынок, помог ей разложить фрукты, потом пошёл со старухой к ней домой, поел супчик, немного поспал и вот он опять тут как тут, а мать и соседки твердят про какие-то семь лет! Да ещё и назвали его мерзким карликом! Что же тогда с ним произошло? - когда Якоб увидел, что мать не хочет даже о нём слышать, слёзы навернулись ему на глаза и он печально побрёл вдоль по улице к будке, где целыми днями починял ботинки его отец.
- Я хоть увижу, - подумал он про себя, - хочет ли он со мной знаться. Встану-ка я у двери да поговорю с ним." Когда Якоб подошел к будке отца, встал он у двери и заглянул внутрь. Но мастер был так занят своей работой, что поначалу даже не увидел Якоба. Однако, бросив случайный взгляд на улицу, он выронил на землю туфлю, дратву и шило, и в ужасе вскрикнул:
- Ради Бога, что это, что это ?
- Добрый вечер, мастер, - сказал Якоб и зашел в ларёк, - как Ваши дела?
- Скверно, скверно маленький господин, - ответил отец к большому удивлению Якоба, словно бы не в силах узнать своего сына, - работа из рук валится, видать, стар становлюсь… Эх, как бы мне сейчас пригодился подмастерье!
- И неужели у Вас нет сына, которому мало-помалу Вы могли бы передать своё мастерство? - стал дальше выведывать малец.
- Был у меня сын. Якоб его звали и был бы он сейчас стройным и ловким юношей двадцати лет от роду… он-то бы сейчас меня выручил, вот бы жизнь была! Он еще в двенадцать-то показал себя башковитым да сноровистым и уже в ремесле кой-чего понимал, красавец был, да и в общении приятен; как клиента начнёт зазывать, так вскоре кто починить придёт, а кто и новую обувь закажет! Да видно так устроен мир…
- И где же он сейчас? - дальше спросил Якоб дрожащим голосом,
- А это уже одному Господу известно, - промолвил обувщик, - уж семь лет прошло, да, как раз сегодня семь лет, как у нас его с рынка украли.
- Семь лет? - вскрикнул в ужасе Якоб.
- Да, маленький господин, семь лет назад; как сейчас помню, как жена моя домой пришла с криком и воем, что ребятенок наш почитай целый день как не возвращается; она уже везде его искала да о нём расспрашивала, да только не нашла. А я ведь всегда думал и ей говорил, что так и будет: парнишка-то у нас был красавец, надо сказать; жена моя всегда им гордилась и с удовольствием смотрела, как его люди хвалили, и посылала его с овощами и прочим товаром в дома к знатным господа. И то правда, что его там часто богато одаривали: но, говорил я ей, будь осторожна! Город большой, плохих людей много, следи за Якобом! И как я сказал, так оно и случилось. Пришла как-то эта противная бабка на рынок, торговалась-торговалась за овощи да фрукты да под конец накупила столько, что унести не смогла. А моя бабенка, добрая душа, возьми да и пошли с ней мальчонку - и с того часа больше его не видели.
- Так сейчас семь лет, Вы говорите?
- Да, семь лет назад, весной. Принялись мы его кликать, от дома к дому ходили, всё спрашивали; некоторые кому мальчонка наш был знаком да люб, тоже вместе с нами искали, да всё было без толку. Да эту женщину, к которой он в последний раз товар носил, тоже никто не знал. Только одна древняя старушка, лет так девяносто, припомнила, что то могла быть злобная фея-травница, что раз в пятьдесят лет приходит в город купить себе всё необходимое.
Так и говорил отец Якоба, исправно стуча туфлёй и обеими руками вытягивая дратву. А мальцу становилось все яснее и яснее, что же произошло; что он, собственно, и не спал, а наоборот, служил бельчонком при злой колдунья. Гнев и скорбь так переполнили его сердце, что оно готово было лопнуть. Семь лет его юности украла старуха, а что же взамен? Что он начищал до блеска туфли из кокосовой скорлупы? Что он мог натирать до блеска хрустальный пол в комнате? Что выучился у морских свинок всем премудростям поварского дела? Долго он стоял так и размышлял о своей судьбе, пока отец не спросил его:
- Может я Вам чем-то могу быть полезен, молодой человек? Желаете себе какую-нибудь обувь или, может быть, - прибавил он, усмехнувшись, - футляр для Вашего могучего носа?
- Что не так с моим носом? - удивился Якоб, - почему ему должен потребоваться футляр?
- Ну, - ответил башмачник, - тут дело вкуса. Но я Вам вот что скажу: будь бы у меня такой ужасный нос, я бы заказал на него футляр лакированной кожи розового цвета; правда, вам для этого понадобится не меньше локтя. Но как бы он вас берёг, маленький господин; ведь такой-то нос любой дверной косяк посчитает, будьте уверены.
От ужаса малыш остолбенел. Он ощупал свой нос: он был толстый и длиной в две здоровых ладони! Так старуха ещё и изменила ему фигуру! Так вот почему не узнала его мать! Вот почему обзывали она его мерзким карликом!
- Мастер, - обратился он с дрожью в голосе, - а нет ли у вас на руках зеркала, в котором я мог бы себя увидеть?
- Молодой человек, - серьёзно ответил ему отец, - не то лицо Вам досталось, чтобы им любоваться, так что нет у Вас причины всякий раз в зеркало глядеть. Отучались бы вы от этой привычки, а то с Вашим лицом - смех один.
- Ах, да дайте же мне посмотреться в зеркало! - крикнул малыш, - разумеется, не из щегольства!
- Оставьте меня в покое, нету у меня зеркал в наличии! У жены моей было зеркальце, да только не знаю, куда она его подвала. Ну, а ежели Вам решительно нужно в зеркало посмотреться, так через дорогу живёт Урбан, брадобрей, у которого зеркало вдвое больше Вашей головы. Посмотритесь у него, а засим доброго утречка, - с этими словами вытолкал его отец из будки, закрыл за ним дверь и продолжил работать дальше. Удрученный, Якоб пошёл дальше по улице к цирюльнику Урбану, хорошо знакомому ему с прежних времён.
- Доброе утро, Урбан, - приветствовал он брадобрея, - я бы хотел попросить вас об одолжении. Не будете ли Вы так любезны, дать мне посмотреться в ваше зеркало?
- С удовольствием, там оно стоит, - ответил смеясь брадобрей и клиенты, которым он в это время подстригал бороду, раскатисто расхохотались, - такой прекрасный юноша с лебединой шейкой, с ручками, достойными королевы, и курносый носик, краше которого и увидеть нельзя. Правда, немного посмотреться - напрасный труд, Вами нужно любоваться вечно! Никому не суждено сказать обо мне, что я из не позволил Вам посмотреться в зеркало!
Так сказал брадобрей и оглушительным хохотом заполнилась цирюльня. Тем временем малец подошел к зеркалу и увидел себя. Слёзы навернулись на его глаза.
- Да, таким ты своего Якоба узнать бы и не смогла, милая моя матушка, - тихо произнес он, - таким его не рассмотреть с радостью при свете дня и таким бы ты перед людьми не похвалилась…
Его глаза стали маленькими, как у свиньи, зато чудовищной длины нос свисал, закрывая рот и даже подбородок; шея, казалось бы, исчезла и голова выглядела вколоченной глубоко в плечи и только с чудовищной болью мог он её повернуть вправо или влево. Тело было точно такого же размера как и семь лет назад, когда ему было двенадцать, но, когда остальные с двенадцати до двадцати росли ввысь, он рос вширь: спина и грудь были сильно изогнуты, и корпус его напоминал маленький рыхлый мешок; выглядел он теперь почти как заполненный мешок ячменя; этот толстый верх сидел на слабеньких коротких ножках, что, казалось, никогда не вырастут под такой тяжестью, но какие большие были у него руки, свисавшие вдоль тела - размером как у рослого человека - а также грубые жёлто-коричневые ладони и длинные и острые пальцы, настолько длинные, что растяни их ещё и пола можно касаться, не нагибаясь. Так и выглядел теперь маленький Якоб, ставший калечным карликом.
Теперь и он вспомнил то злосчастное утро, когда он встретил старуху у корзины своей матери. Всё, что он в ней тогда порицал: длинный нос, уродливые пальцы, всё теперь по её воле было присуще ему, и только длинная трясущаяся шея отсутствовала у него абсолютно.
- Теперь вы достаточно налюбовались собой, мой принц? - спросил Цирюльник, подойдя к Якобу и, посмеиваясь, его рассмотрев, - вот уж точно, такое даже нарочно не приснится. Но я хочу сделать вам предложение, маленький господин. Цирюльня моя хоть и посещается, но ныне не так активно, как хотелось бы. А происходит это потому, что мой сосед, брадобрей Шаум, где-то отыскал великана, чтобы тот заманивал к нему клиентов. Но стать великаном это вовсе не великое искусство, а вот быть таким, как Вы - это совершенно другое дело. Если вы поступите ко мне на службу, то я гарантирую Вам кров, пищу, питье и одежду; за это по утрам Вы стоите у моих дверей и приглашаете моих клиентов пройти. Также Вы взбиваете мыльную пену и подаёте клиентам полотенце и мы оба в выигрыше: у меня больше клиентов, чем у того с великаном, а Вам за такое каждый с удовольствием даст чаевых.
Коротышка был внутренне возмущён предложением стать завлекалкой для клиентов брадобрея, но не стоило ли ему перетерпеть это оскорбление? Он спокойно ответил цирюльнику, что не располагает временем для подобной службы и пошёл дальше.
Хотя злобная старуха изуродовала его тело, ей не удалось сломить его дух и он это хорошо почувствовал: ведь он уже больше не думал и не чувствовал, что напрасно потерял семь лет; наоборот, он верил, что за это время стал мудрее и понятливей; он уже и не горевал ни по своей утраченной красоте, ни из-за своего уродливого тела, ни тем более о том, что его как собаку прогнал отец. Поэтому он решил последний раз осмелиться посетить мать.
Якоб пришёл к ней на рынок и попросил её спокойно его выслушать. Он напомнил ей о том дне, как он ушёл со старухой, о случаях из его детства и потом рассказал ей, как семь лет прислуживал бельчонком фее и как она заколдовала его за то, что он её тогда обругал. Жена башмачника не знала, что ей и думать. Всё, что карлик ей рассказывал о детстве, соответствовало действительности, но когда он сказал о том, что семь лет был бельчонком, она воскликнула:
- Не может быть! Не бывает никаких фей! - и увидев его, она так пропиталась отвращением к мерзкому карлику, что так и не поверила, что он мог быть её сыном. Наконец, она посчитала лучшим рассказать об этом мужу. Итак, она собрала коробки, позвала карлика, чтобы он пошёл за ней. Так и дошли они до будки башмачника.
- Смотри - ка, - сказала она мужу, - этот человек говорит, что он наш потерянный сын Якоб. Он мне все рассказал, как был семь лет назад похищен и заколдован феей.
- Да? - прервал её башмачника, вскипая от гнева, - значит он тебе рассказал? Погоди, малыш. Я же ему сам это всё рассказал ещё час назад, а теперь этот молодчинка пришёл сюда, чтобы тебя одурачить! Ай-яй-яй, заколдовали тебя, сыночек? Ну погоди, сейчас я тебя обратно расколдую! - с этими словами взял он связку ремней, подбежал к "сыночку", да так хватил его по спине и длинным рукам, что карлик, страдая, заорал и с плачем удрал.
В том городе, как и везде, мало было сердобольных душ, готовых поддержать несчастного, который ещё и сам по себе представляет нечто смехотворное. Поэтому весь день несчастный пробыл без еды и воды, и вечером вынужден был выбрать остаться на ночлег на ступеньках церкви, хоть и там было так же холодно и жёстко.
Когда на следующее утро его разбудили первые лучи солнца, он первым делом подумал о том, как он, обиженный матерью и отцом, может обустроить свою жизнь. Он чувствовал себя слишком гордым, чтобы служить вывеской брадобрея, не хотел он и наниматься шутом, дабы показывать себя за деньги. С чего же начать? Пришло ему в голову, что будучи бельчонком он достиг больших успехов в поварское деле; Якоб не без оснований верил, что может надеяться возобновить его с каким-нибудь поваром; решил он использовать своё поварское мастерство.
Поэтому сразу же, как оживились улицы и утро вступило в свои права, Якоб перво-наперво зашёл в церковь, помолился и после отправился в путь. Герцог тех мест слыл записным гурманом, что любил хорошую трапезу и искал всяких яств со всех концов света. В его-то дворец и направился наш коротышка. Когда он подошёл к внешним воротам, привратники спросили, чего он желает, и стали над ним глумиться. Он же потребовал вызвать шеф-повара. Они посмеялись и повели его через передний двор и везде, где он проходил, слуги останавливались, глядели на него, весело хохотали и присоединялись к провожающим, так мало-помалу а по парадной лестнице наверх шла уже огромная процессия из слуг всех мастей: конюхи побросали свои скребки, гонцы сбегались кто во что горазд, а челядь, выколачивавшая во дворе хозяйские ковры, сразу же позабыла про своё занятие - все толкались и пихались, было такое ощущение, что за воротами стоял враг и крики: "Карлик! Карлик! Видали карлика?" - носились в воздухе.
Тут в дверях появился смотритель дворца с угрюмым лицом и огромным кнутом в руках.
- Ради всего святого, что за шум вы тут устроили? Или неведомо Вам, собакам, что Господин ещё почивать изволит? - при этом он взмахнул плетью и немилосердно огрел ей по спине нескольких конюхов и привратников.
- Ах, господин, - воскликнули они, - ужель Вы не видите? Мы привели вам карлика, коротышку, что Вам ещё не встречался.
Увидев карлика, смотритель дворца усилием воли заставил себя не рассмеяться в голос, ибо побоялся смехом навредить своей репутации. Отогнав плетью посторонних, он завел Якоба в дом и спросил о цели его прихода; услышав о том, что ему нужен шеф-повар, он возразил:
- Ты, верно, ошибся, сынок. Тебе нужно ко мне, управляющему дворцом. Ты же хочешь быть придворным шутом, не так ли?
- Нет, господин, - ответил карлик, - я являюсь искусным поваром и сведущ в приготовлении всевозможных редких блюд; не угодно ли Вам направить меня к шеф-повару, возможно, ему могут пригодиться мои умения.
- Всё, что пожелаете, маленький мужчина; хотя, скорее, безмозглый юнец. На кухню! Был бы ты придворным карликом, то не знал бы забот, зато вдосталь еды и питья и красивое платье. Но посмотрим, едва ли твоё искусство достигает высот, которых достиг наш придворный повар, но может, будешь ты хорошим поваренком, - с этими словами взял его управляющий дворцом за руку и повёл в покои шеф-повара.
- Милостивый государь, - сказал карлик и поклонился так, что задел носом ковёр на полу, - нужен ли Вам искусный повар?
Шеф-повар окинул его взглядом с головы до ног, затем разразился громким смехом:
- Что-что? - воскликнул он, - ты, - и повар? Ужель ты думаешь, что наши плиты столь низкие, что ты хоть на оду сможешь посмотреть сверху, даже если встанешь на цыпочки и вынешь голову из плечей. О, любезный карлик! Скорее, тот, кто послал тебя ко мне, просто решил над тобой поиздеваться!
Сказавши это, шеф-повар громко захохотал, а вместе с ним рассмеялся и управляющий и все слуги, находившиеся в комнате.
Однако карлик не терял самообладания:
- Что вам стоит дать мне яйцо или два, немного сиропа и вина, мёда и пряностей, которые в любом доме имеются в достаточном количестве? - сказал он, - скажите мне, какое изысканное блюдо нужно приготовить и дайте мне всё, что для этого мне необходимо, и оно будет быстро приготовлено на Ваших глазах, и Вам лишь останется сказать: "Это повар по праву!".
- Ладно, - воскликнул шеф-повар, взяв под руку управляющего замком, - ладно, забавы ради так и сделаем. Пойдём на кухню.
Они пошли дальше через залы и коридоры и наконец пришли на кухню. Это было большое широкое, роскошно украшенное помещение; в двадцати печах не переставая горел огонь; чистая вода, также служившая для охлаждения, текла по мраморным желобам, запасы драгоценных дров были расположены так, чтобы быть всегда под рукой, справа и слева находилось ещё десять залов, где накапливалось все деликатесы и вкусности найденные по всему подлунному миру, от земли франков до восточных стран. Везде сновали кухонные служаки всех мастей, гремели и возились с кастрюлями и сковородками, двузубыми вилками и шумовками; но стоило только шеф-повару войти на кухню, все встали как вкопанные; только слышалось, как трещит огонь и журчат ручейки.
- Что приказал господин сегодня себе приготовить на завтрак? - спросил шеф-повар первого по завтракам, старого повара.
- Господин изволит откушать датский суп и красные фрикадельки по-гамбургски.
- Хорошо, - снова промолвил шеф-повар, - ты слышал, какие блюда хочет господин? Осмелишься ли ты приготовить столь сложное блюдо? Фрикадельки тебе в любом случае не под силу, ведь это секрет[ный рецепт].
- Нет ничего проще, - ответил карлик ко всеобщему удивлению; ведь он-то будучи бельчонком частенько готовил эти блюда, - подайте мне для супа трав, этих и вон тех пряностей, жира дикого кабана, кореньев и яиц. А для фрикаделек, - тут он заговорил так тихо, что лишь шеф-повар и первый по завтракам могли его слышать, - мне понадобится четыре вида мяса, немного вина, топленый утиный жир, имбирь и известный травяной сбор, который ещё называется "услада желудка".
- Святой Бенедикт! У какого же кудесника ты учился? - воскликнул изумленно повар, - всё тютелька в тютельку, как он сказал, разве только "услада желудка" в нем у нас не используется; да-сс, а должно быть от неё блюдо станет ещё приятней. Ох, кудесник меж поваров!
- Кто бы мог подумать? - удивился шеф-повар, - но давайте-ка его проверим. Дайте ему всё, что он затребовал, и пусть он приготовит завтрак.
Принесли всё, что он приказывал, и приготовили утварь. Тут выяснилось, что коротышка лишь кончиком носа может дотянуться до плиты, и то едва едва. Поэтому поставили около плиты несколько стульев рядом, водрузили на них мраморную плиту, и пригласили маленького чародея начать творить свой шедевр. Повара, поварята, кухонные слуги и прочий люд встали вокруг него в большой круг, смотрели и изумлялись, как споро и умело двигались его руки, и как чисто и изящно он готовил. Когда он закончил предварительные приготовления, то приказал он обе кастрюли поставить на огонь и оставить в точности до тех пор, пока он не крикнет. Тогда начал он считать: раз, два, три и далее, и досчитав ровно до пятисот, крикнул: "Довольно!". Горшки сняли и карлик пригласил отведать.
Повар-дегустатор взял у поваренка золотую ложку, сполоснул её чистой водой и передал шеф-повару. Тот с торжественным выражением лица подошёл к плите и взял немного блюда. Попробовав, он протёр глаза, щёлкнул от удовольствия языком и произнёс:
- Вкусно, клянусь жизнью герцога, вкусно! Не хотите ли и себе ложечку, господин управляющий дворцом?
Тот наклонился, взял ложку, и, [попробовав], был вне себя от восхищения.
- Ваше искусство в чести, дорогой мастер завтраков, вы воистину сведущий повар; но так вкусно у Вас не мог получиться ни датский суп, ни фрикадельки по-гамбургски.
Повар также попробовал, после чего благоговейно пожал Якобу руку и сказал:
- Малыш! Ты мастер своего дела, да, а сбор "услада желудка" придаёт всему своё собственное очарование.
В это время зашёл камердинер и доложил, что Его сиятельство желают завтракать. Блюда поместили в серебряные тарелки и отнесли герцогу. Карлика же шеф-повар отвёл в свою комнату и остался с ним до того, как позовёт гонец. Едва ли они пробыли там половину того времени что необходимо для прочтения молитвы "Paternoster" *( есть такая молитва у франков**, о повелитель, и длится она вполовину меньше молитв правоверных), как пришёл гонец и позвал шеф-повара к господину. Тот наспех надел свой парадный костюм и отправился за посыльным.
Герцог выглядел очень довольным. Он проглотил всё, что было на серебряном и уже вытирал себе бороду, когда к нему зашёл шеф-повар.
- Послушай, - сказал он, - твоими поварами я был всегда доволен. Но скажи, кто сегодня приготовил мне завтрак? Так вкусно мне ещё никогда не было, сколько я сижу на троне, доставшемся мне от отца; объяви его имя, дабы мы могли его вознаградить несколькими дукатами.
- Господин, это странная история, - ответствовал шеф-повар и рассказал как сегодня утром ему привели карлика, который непременно хотел стать поваром, и как всё сложилось дальше. Герцог был тому весьма изумлен, велел позвать карлика и спросил его, кто он и откуда. Бедный Якоб не мог сказать только правду о том, что был заколдован и раньше служил бельчонком, зато держался истинного положения вещей, когда рассказывал о том, что нет у него ни матери ни отца и что учился он готовить у одной старухи. Герцог же ничего не спрашивал боле, а только потешался над причудливой фигурой своего нового повара.
- Если ты останешься у меня, - сказал он, - то буду я тебе в год платить пятьдесят дукатов, одаривать праздничным платьем и сверх того у тебя будут две пары брюк. За это должен ты мне будешь каждое утро готовить завтрак, а также указывать, как следует готовить обед. Так как всякий в моём дворце принимает от меня имя, отныне называешься ты Нос и исполняешь должность младшего кухмистра.
Карлик пал ниц перед могущественна герцогом франков, поцеловал ему туфлю и обещал служить верой и правдой.
Так что теперь малыш был пристроен и он честно нёс свою службу. Можно сказать, что герцог был совершенно другим человеком, когда в его доме пребывал Карлик Нос. Обычно ему частенько доставляло удовольствие швырять поварам в голову те блюда и тарелки, которые ему подавали; даже самому шеф-повару в гневе запустил прямо в лоб тушеной телятиной, что оказалась недостаточно мягкой, дс ещё и с такой силой, что бедняга рухнул наземь и три дня не мог встать с постели. И хотя несколькими пригоршнями дукатов герцог поправил последствия своей вспышки гнева, тем не менее повара уже никогда не подавали блюда без дрожи и боязни. С приходом карлика все изменилось, как по мановению волшебной палочки. Вместо трех раз в день господин стал кушать пять раз, чтобы по праву насладиться искусством своего самого маленького слуги и при этом ни разу не делал он недовольной физиономии; наоборот, он находил всё новым, прекрасным и становился все более приветливые и ласковым и тучнел изо дня в день.
Часто в середине трапезы велел он позвать шеф-повара и Карлика Носа, сажал одного справа, а другого слева от себя и своими собственными пальцами запихивал им в рот несколько кусков вкуснейшего блюда; то была милость, которую, пожалуй, они оба почитали за уважение.
Карлик стал городским чудом. Часто у шеф-повара нижайше испрашивали позволения увидеть, как готовит карлик, и некоторые знатные мужи зашли так далеко в просьбах герцогу, дабы их слугам было позволено насладиться часами обучения на кухне у карлика, что приносило немало денег, ибо каждый из них платил ежедневно по половине дуката. А чтобы другие повара были в хорошем расположении духа и не завидовали ему, Нос уступал им те деньги, которые ему должны были заплатить господа за обучение своих поваров.
Так прожил Карлик Нос почти два года во внешнем благополучии и почёте и лишь думы о родителях печалили его; жил он не ведая потрясений до следующего случая. Он оказался особенно искусен и удачлив в покупках на рынке. Поэтому, если ему позволяло время, он всегда лично ходил на рынок и покупал там фрукты и домашнюю птицу. Одним прекрасным утром он опять пошёл на рынок и разыскивал там упитанных, жирных гусей, которых так любит его господин. Прицениваясь, он уже несколько раз прошёлся по рынку. Его фигура, когда-то давно вызывавшая насмешки и глумление, теперь внушала благоговение, ибо ныне он был известным придворным поваром и каждая торговка была счастлива, стоило Карлику Носу лишь обернуться в её сторону.
Однако, в самом конце торгового ряда, он увидел женщину, у которой также были гуси на продажу, но не расхваливала она свой товар подобно остальным; к ней-то он и подошёл, измерил и взвесил гусей. Они были точно такие, как он хотел, и Карлик купил сразу троих вместе с клеткой, погрузил её на свои широкие плечи и отправился обратно. Тут ему показалось странным, когда только двое гусей стали гоготать и кричать. Третья же гусыня отвернулась и сидела тихо, свернувшись, вздыхая и стеная, словно человек.
- Эта больная. - пробормотал Карлик - Нос, - надо бы поспешить её приготовить, - но гусыня ответила громко и чётко:
- Ткнёшь - покусаю. Задушишь - заберу с собой в могилу раньше срока.
Сильно испугавшись, Карлик Нос поставил клетку на землю. Гусыня посмотрела на него большими глупыми глазами и расплакалась.
- Вот те раз! - воскликнул Карлик Нос, - ужель Вы, Госпожа Гусыня, можете и говорить человеческим голосом? Вот уж не подумал бы! Но только не бойтесь! Кто знает жизнь, тот столь редкой птице шею не свернёт. Бьюсь об заклад, и перья вы не всегда носили. Мне и самому довелось побывать презренным бельчонком.
- Ты прав, - отозвалась гусыня, - говоря, что не в этой постыдной тушке я родилась. Ах, не пели мне в моей колыбели, что я, Мими, дочь могущественного рода Веттербоков, так жалко кончу свои дни на герцогской кухне.
- Не волнуйся, милая Мими, - утешил её карлик, - я - малый честный, да ещё и унтеркухмистр Его Светлости, никто твою шею не тронет. Я построю Вам загон в своих покоях, корма у Вас будет вдосталь, а в своё свободное время буду Вас поддерживать беседой; остальным же людям с кухни скажу я, что специально для герцога я откармливаю гуся всевозможными особенным травами, - и как только предоставится возможность, отпущу Вас на свободу.
Гусыня благодарила его со слезами; а карлик, как и обещал, выпотрошил только двух остальных гусей. Для Мими он построил собственный загон под предлогом того, что готовит её герцогу в качестве особого блюда. Только он не кормил её гусиным кормом, а носил ей выпечку и сладкие блюда.
В каждую свободную минуту шёл он к ней, себя занять, да и её утешить. Она же со своей стороны рассказала свою историю, и таким образом он узнал, что гусыня была дочкой волшебника Виттерброка, что жил на острове Готланд. Довелось ему вступить в бой со старой феей и лишь хитростью она его одолела, а её из мести превратила в гусыню и перенесла сюда. После того, как Карлик Нос рассказал свою историю, и, выслушав, Мими сказала:
- А я ведь не желторотик в подобных загадка. Мой отец дал мне с сестрой много наставления, столько, сколько смог рассказать. История о споре у корзины с ароматными травами, твоим внезапным превращение, когда ты понюхал ту травку, а также нескольких словах старухи, которую ты мне поведал, свидетельствуют мне, что ты был заколдован с помощью травы, с если найдёшь ты ту траву, которой фея удумала тебя околдовать, так, может быть, и спадёт заклятье.
То было небольшое утешение для карлика, да только где ему найти ту траву? Но он её поблагодарил стала прорастать в нём новая надежда.
А в это время герцог удостоился визита одного из соседствующих князей, своего друга. Он приказал своему карлику явиться перед ним и сказал ему:
- Вот и пришло время показать, что ты являешься истинным мастером. Князь, что приедет ко мне погостить - большой знаток тонкой кухни и мудрый человек. Теперь позаботиться о том, чтобы мой стол был настолько люб, чтобы все постоянно удивлялись тому всё больше и больше. Но не позволено тебе под страхом моей немилости одно и то же блюдо подавать дважды покуда он здесь. Позволяю тебе требовать у моего казначея всё, что для этого необходимо. Даже если тебе придётся замешивать смалец из золота и бриллиантов, мы не должны упасть в грязь лицом. И лучше мне стать бедняком, чем краснеть перед князем.
Так сказал сам герцог! Карлик же ответил на это, отвесив вежливый поклон:
- Да будет по Вашему слову, о господин! И да будет так угодно Господу, я же приложу все усилия, дабы угодить изысканному вкусу князя.
Карлик Нос собрал всё своё искусство воедино. Он не жалел денег господина и ещё меньше себя самого, ибо целый день его только и видел, что в облаке пара и огня и голос его постоянно звучал под сводами кухни, потому как будучи начальником, он постоянно раздавал указания младшим поварам и поварятам. О, господин! Я могу сделать, как погонщики верблюдов из Алеппо, когда в историях, что они рассказывают во время путешествий, люди у наслаждаются восхитительными яствами. Они битый час проводят у принесенного блюда, возбуждая тем самым в слушателях сильную тоску и ещё больший голод, отчего те исподволь открывают свои запасы на чёрный день и щедро делятся с погонщиками верблюдов. Но я не такой.
Четырнадцать дней чужой князь жил у герцога в роскоши и развлечениях. Они трапезничали не менее пяти раз в день и герцог был доволен мастерством карлика. Однако на пятнадцатый день случилось так, что герцог призвал Карлика Носа к столу. Желая им представиться, он спросил князя, насколько ему было вкусно.
- Ты чудесный повар, - ответил ему князь, - ты знаешь толк в приличной кухне. За всё время ты ни разу не повторил одно и то же блюдо, и всё было великолепно приготовлено. Ну скажи мне пожалуйста почему на этом столе я до сих пор не вижу короля блюд, пирог сюзерена?
Карлик Нос был чрезвычайно напуган, ибо он совсем не слышал об этом короле пирогов. Он ответствовал дрожащим голосом:
- Ах, господин! Я надеялся, что Вы ещё долго пробудете на этом дворе. Посему и медлил я с этим блюдом, ибо чем же может Вас приветствовать повар в день прощания, как не королём пирогов?
- И что ж, - смеясь, подытожил герцог, - ужели для того, чтобы ты поприветствовал меня подобным образом, мне нужно было бы помереть? Тогда бы не видать мне этого короля блюд. Но давай подумаем о завтрашнем прощании, ибо тебе следует завтра подать к столу этот пирог.
- Да будет, как Вы сказали, - ответил Карлик Нос и ушёл. Ушёл он совсем не радостным, ибо день его несчастия и бесчестия пришёл. Он не знал как приготовить этот пирог. Посему ушёл он в свою комнату и стал рыдать о своей судьбе.
Тут встретила его гусыня Мими, которая всегда могла к нему зайти и спросила о причине его несчастья.
- Осуши свои слёзы, - промолвила она, услышав о короле сюзерена,- это блюдо часто подавали к столу у моего отца и я, наверное, знаю, что для него надобно; возьми вот этого и вон того в таких-то и таких-то количествах и даже если это не всё, что для этого надобно, их сиятельствам все равно никогда не ставили на стол столь изысканных блюд.
Так сказала Мими, а карлик подпрыгнул от радости, благословил тот день, когда он купил эту гусыню на рынке и отправился готовить королевский пирог. Сперва он сделал пробный кусок и смотри-ка, получилось так дивно, что шеф-повар, которому он дал попробовать, вновь восхвалял его универсальное мастерство.
На следующий день он приготовил пирог огромного размера, который, только украсив цветами, с пылу с жару он послал на господский стол, а сам, надев самое лучшее праздничное платье, пришёл в трапезную залу. Когда он входил, обер-форшнейдер*** как раз занимался тем, что, нарезав пирог на куски, раскладывал его серебряной лопаточкой герцогу и его гостю. Откусив добрый кусок, герцог широко раскрыл глаза и, проглотив, воскликнул:
- Ах, ах, ах! Недаром называют его королём пирогов! А мой карлик тогда - король всех поваров! Не так ли, любезный друг?
Князь откусил маленький кусок задумчиво его прожевал и лукаво и таинственно улыбнулся.
- Штука, конечно, галантного вкуса, - промолвил он и отодвинул тарелку, - но это не совсем пирог сюзерена, как я и думал.
Герцог наморщил лоб и покраснел от стыда.
- Затравить собаками карлика! - заорал он, - как ты посмел так поступить со своим господином? Может мне теперь твою голову запечь в пироге в наказание за отвратительную стряпню?
- Ах, господин! Я же приготовил блюдо по всем правилам искусства, заведомо без недостатков! - сказал карлик и задрожал.
- Это ложь, негодяй! - прервал его герцог, оттолкнув его ногой, - мой гость не сказал, что там якобы чего-то не достаёт! Тебя самого надо изрубить и запечь в пироге!
- Пощадите! - взмолился карлик и рухнул на колени перед князем, вцепившись ему в ногу, - скажите, что не хватает в этом пироге, что он вам столь не по вкусу? Не дайте мне умереть из-за горстки мяса и муки!
- Тебе это вряд ли поможет, - ответил, смеясь, чужак, - уже вчера я подумал, что тебе не сделать это блюдо, как моему повару. Знай же, не хватает лишь одной травы, совсем неизвестной в этих землях. - ответил князь, - называется она любочих. Без неё пирог превращается в обыкновенное блюдо. А твоему господину, герцогу, истинным пирогом сюзерена никогда не насладиться.
Разозлился герцог:
- Завтра же я съем этот пирог, - прокричал он, сверкая глазами, - клянусь честью, завтра же вам покажут тот пирог Сюзерена, такое, какой вы просите, - а если нет, то я насажу на ворота голову этого слуги! Пшёл вон, пёс, я даю тебе ещё двадцать четыре часа!
Так кричал герцог; Карлик же Нос с плачем побежал к себе в комнатушку и пожаловался гусыне на свою судьбу и на то, что должно будет ему умереть.
- Это только травка, - сказала она, - пожалуй, я могу тебе помочь, ибо мой отец учил меня в своё время различать все травы. Пожалуй, тебе в другой час написано на роду погибнуть, ведь сейчас как раз новолуние, именно в это время и зацветает трава. Скажи мне нет ли здесь по соседству с замком старого каштана?
- Конечно! - ответил Карлик Нос с лёгким сердцем, - у озера, что в двухстах шагах от замка, растёт их целая рощица. А почему ты это спрашиваешь?
- Только под сенью старых каштанов расцветает эта травка, - ответила гусыня, - нам не следует медлить, чтобы найти то, что тебе необходимо. Дай мне руку и спусти меня вниз; я тебе их найду.
Он сделал, как она сказала, и они отправились к воротам замка. Но там стражник вытянул перед ними оружие и сказал:
- Мой дорогой Нос, с тобой разговор короткий: тебе не разрешено выходить из замка, у меня на твой счёт строгие распоряжения.
- Но хотя бы в сад могу я пройти? - возразил ему карлик - будь добр, пошли товарища к управляющему дворцом, чтобы спросить, можно ли мне пойти в сад поискать траву.
Стражник так и сделал и ему разрешили: сад был окружён высокими стенами и нечего было и думать оттуда бежать. Когда же карлик с гусыней обрели свободу, он осторожно ссадил её и она быстро пошла в то самое место у озера, и где росли старые каштаны. Карлик Нос следовал за ней с тяжёлым сердцем, ведь это была его последняя, единственная надежда: ведь если не найдёт она той травы, то ему одна дорога: лучше в омут головой сам, чем завтра без омута и без головы. Напрасно гусыня искала под всеми каштанами и переворачивала каждую травинку своим клювом: трава так и не показалась, а бедная птица начала плакать от страха пополам с жалостью, ибо становилось всё темнее, а местность вокруг всё менее узнаваема.
Тут взгляд карлика упал на озеро, и он воскликнул:
- Смотри, смотри, с той стороны стоит ещё один старый каштан! Нам нужно пойти туда и поискать ещё, вдруг именно там цветёт моя удача.
Гусыня прыгнула и полетела вперёд, а Карлик Нос поспешил вослед так быстро, как мог на своих коротеньких ножках; каштан отбрасывал огромную тень, вокруг него было темно, почти ничего не разобрать. Вдруг гусыня остановилась, хлопнула от радости крыльями, нырнула головой в высокую траву, что-то сорвала клювом, изящно протянула это изумленному Карлику и сказала:
- Вот она, эта травка, - сказала она, - и растёт её тут достаточно, чтобы хватило.
Карлик Нос вдумчиво рассмотрел травку. её сладкий вкус против воли унёс его отсюда, навеяв ему воспоминания о сцене бессознательного превращения: те же сине-зелёные листья и такого же цвета стебель, несший маленький одиночный цветок огненно-красного цвета, отороченный жёлтым.
- Боже милостивый! - наконец-то воскликнул он,- что за чудо! Знаешь, я думаю, что это та самая трава, что превратила меня из бельчонка в это постыдное тело! Может, мне попробовать?
- Не сейчас, - попросила гусыня, - возьми с собой полную ладонь этой травы. Сперва мы пройдём в твои покои и соберём твои пожитки. И только после этого мы испытаем силу этой травы.
Так они сделали и пошли в его комнату и было слышно, как колотится сердце карлика в ожидании. После того как пятьдесят или шестьдесят дукатов, одежда и обувь были завязаны в узелок, он сказал:
- Если Господь благословит, тотчас же скину с себя это карликово бремя, - погрузил свой нос глубоко в траву и втянул в себя её запах. Вдруг что-то щелкнуло в его конечностях и они начали вытягиваться. Он почувствовал, как его голова приподнялась над плечами. Он покосился на свой нос увидел, как тот всё уменьшался и уменьшался. Его спина и грудь начали сглаживаться, а ноги стали расти.
Гусыня смотрела на него с удивлением.
- Ха! Какой ты нынче большой и красивый! - воскликнула она,- слава Богу, ничего прежнего от тебя не осталось.
Обрадовался тут Якоб и возблагодарил господа. Но радость не дала ему забыть, какой благодарностью обязан он гусыне; и хотя душой он рвался увидеть своих родителей, но подавил он это чувство чувством благодарности и сказал :
- Кого кроме тебя мне благодарить за то, что я снова обрёл себя? Без тебя я бы не никогда не нашёл эту травку и так и остался бы в том теле, а может быть и суждено мне было пасть под топором палача. Послушай, я отнесу тебя обратно к твоему отцу. Он, судя по всему, волшебник и, наверное, сможет тебя расколдовать.
Расплакалась гусыня крупными слезами радости и приняла это обещание. Никем не узнанный и оттого счастливый, Якоб покинул дворец и отправился в путь-дорогу, побережье на родину к Мими.
Стоит ли мне говорить, что путешествие его удалось и Веттербок расколдовал свою дочь Мими, осыпал Якоба подарками и наколдовал, чтобы юноша вернулся в свой родной город, чтобы родители с радостью признали в этом молодом человеке своего потерянного сына, что на подарки, что он принёс от Виттенброка, он прикупил лавку и стал жить-поживать счастливо и в достатке?
Ещё я хочу сказать только, что исчезновение Карлика Носа вызвало большой переполох в замке герцога, ибо когда герцог пожелал исполнить свою клятву приказать лишить карлика головы, коли тот не нашёл травы, Носа нигде не было; князь же утверждал, что герцог позволил своему карлику бежать домой, дабы не терять своего лучшего повара и обвинил его в вероломстве. Из-за этого между ними возникла большая война, которая в историографии широко известна как Травяная; кого-то даже убили на этой войне, но в конце концов все помирились и этот мир известен у нас как "пирожный мир", потому что на празднике по случаю этого мира княжеским поваром был и приготовлен Сюзерен, король пирогов, вкусом которого герцог с дорогой душой позволил себе насладиться.
Так часто совсем ничтожные причины приводят к весьма серьёзным последствиям; и такая, о господин, вышла история Карлика Носа.
*Отче наш (лат.) (прим. пер.)
**под франками подразумеваются все европейцы.
*** Обер-форшнейдер (от нем. Obervorschneider), главный разрезатель кушаний — придворный чин