К началу девяностых в Клятово оставалось тридцать шесть дворов. На стыке двух эпох страна жила в ожидании чего-то нового, неизведанного и пугающего. А здесь, в деревенской дремотной глуши, время текло лениво, принося неспешные изменения, словно выталкивало на берег неповоротливые брёвна-топляки. Пруды обмелели и заросли камышом, рыбу выловили бреднями подчистую, а кормивший всю область совхоз приказал долго жить.
Перемены начались, когда у бывших совхозных земель объявился новый хозяин, коннозаводчик Баяр Джемалов. Непривычное для слуха имя мужики переделали в боярина, не подозревая, как близки к истине (Баяр переводится с монгольского как барин, господин), и за глаза называли хозяина барином, а себя — крепостными. Новый хозяин очистил и углубил пруды, соединил узкими каналами и подвёл к ним протекавшую поблизости мелкую речушку, находчиво изменив её русло.
Деревня надолго лишилась тишины: днём и ночью на прудах шумели землечерпалки, скрежетали гусеницами экскаваторы, натужно ревели самосвалы. Зато для всех нашлась работа, за которую Баяр щедро платил и строго спрашивал. Все жилы из нас вытянул, говорили меж собой мужики. И, переиначив известную поговорку, работали не за совесть, а за страх.
Через год деревню окружало полукольцом рукотворное озеро. Купленная на «боярские» деньги и заселённая в него рыбья мелочь подросла, остепенилась и обзавелась потомством. А название так и осталось – Пруды.
Совхозное захудалое стадо «боярин» выгодно продал мясокомбинату, а коровник перестроил в конюшню. Выписал из Туркменистана ахалтекинских скаковых лошадей и в придачу к ним — тамошних конюхов, для которых построил кирпичные дома. Семейные пары жили в отдельных квартирах, неженатые — в общежитии.
На бывших совхозных полях колосился овёс, на выпасных лугах зеленели сочные густые травы, а здание совхозного правления, перестроенное на восточный лад, звалось административным офисом.
Конематки и жеребцы содержались в каменных утеплённых конюшнях: летом в них сохранялась прохлада, а в суровые зимы лошади не мёрзли. На открытом малом ипподроме длиной семьсот метров, устроенном перед конюшнями, тренировались молодые рысаки. Двухлетних животных, которым требовалась нагрузка сильнее, переводили на большой ипподром (длина круга полтора километра), расположенный за территорией усадьбы.
Через пять лет на конном заводе было девяносто конематок, а в Клятово насчитывалось пятьдесят дворов. Работы хватало всем. На территории бывшего совхоза «Заря коммунизма» стараниями Джемалова коммунизм был-таки построен — правда, для лошадей. Людям же приходилось трудиться, помня известную поговорку: работа черна, да денежка бела.
— Почем нанялся? — шутили меж собой мужики. — Да в неделю работать семь дней, а спать на себя.
— Рукам работа — душе праздник, — усмехался Баяр.
— Тебе-то праздник… — ворчали мужики себе под нос.
И не знали, чего ему стоило — поднять с нуля конный завод, расплатиться с банками-кредиторами, спать четыре часа в сутки и думать, думать, думать…
Не зря пословицу сложили: если ты думаешь, думай обо всём. Конезавод обошёлся Джемалову в астрономическую сумму:
1. Закрытые манежи для тренинга лошадей в непогоду.
2. Конюшня для кобыл.
3. Конюшня для молодняка до двух лет.
4. Конюшня для молодняка в тренинге от двух до трёх лет.
5. Две «бочки» (круглый манеж диаметром от 15 до 23 метров с ровным мягким грунтом) для обучения молодых лошадей.
6. Манеж для случки кобыл, душ, солярий, кузница, шорная мастерская, раздевалки персонала, технические помещения.
7. Конюшня жеребцов-производителей с индивидуальными денниками, солярием и душем на шесть голов.
8. «Бочка» для жеребцов.
9. Сенохранилище.
10. Хранилище кормов и подстилки.
11. Автовесы.
12. Навесы для автомобилей и сельскохозяйственной техники.
13. Трансформаторная подстанция.
14. Проходная и пункт охраны.
15. Администрация.
16. Два жилых пятиэтажных дома для туркменских конюхов и их семей.
Слух о Джемаловском конезаводе разлетался конским стремительным бегом, на лошадей приезжали смотреть из Москвы и Петербурга, восхищённо цокали языками и расточали похвалы. Выносливые ахалтекинцы с природной широкой рысью приносили своим владельцам победы в профессиональном спорте и стоили заоблачно.
Клятовских мужикиков и парней к лошадям не подпускали, доверили чистить денники и наполнять овсом кормушки. К своим помощникам конюхи-туркмены относились без кичливости, делились секретами ухода за лошадьми. При встрече с деревенскими улыбались и вежливо здоровались. Но клятовские категорически отказывались отдавать за них дочерей.
Отношение молодёжи к пришлым было иным: девушки, невзирая на отцовские строгие запреты, засматривались на красивых белозубых ребят, молодых парней восхищало их умение управляться с лошадьми и великолепная джигитовка, а деревенские мальчишки забросили все забавы и днями пропадали на конном дворе, где брались за любую работу, ничего не требуя взамен.
Конюхам хозяин верил как себе самому. На помощников смотрел будто не видел, а мальчишек предупредил, чтобы в загоны не заходили и к лошадям не приближались: укусят или ударят в грудь кованым копытом. Мог бы и не предупреждать: конюхи своё дело знали, кнутом огреют так, что дорогу к конюшням забудешь надолго.
Гостей Джемалов принимал радушно, сам выводил из денника понравившегося покупателю коня. С деревенскими дружбы не водил, при встрече кивком отвечал на приветствие и шёл дальше.
У Баяра был сын, двадцатипятилетний БаллЫ (ударение на последнем слоге), чьё имя переводилось как «медовый» и вполне соответствовало внешности. Клятовские девчата провожали БаллЫ глазами и вздыхали ему вслед, парни вознамерились поучить туркмена уму-разуму — и испытали на себе железные кулаки джемаловских конюхов, которые появились словно из ниоткуда, в несколько ударов уложили всю компанию в придорожную грязь лицом, отстегали кнутами до кровавых рубцов и заставили есть землю.
Клятовские усвоили урок и оставили Баллы в покое. По деревенским улицам он ходил, постёгивая себя по сапогам кожаной плёткой, глядел на всех со снисходительным прищуром и белозубо улыбался в ответ на робкое «здрасте вам». Сына коннозаводчика уважали, пожалуй, сильнее, чем его отца: Баллы от людей не отворачивался, просьбы и жалобы выслушивал не перебивая, а если обещал замолвить о ком словечко отцу, то всегда выполнял обещание. И клятовские получали – кто телегу конского навоза, кто долгожданную работу, кто денег в долг, за которые Джемалов не брал процентов, если их возвращали в срок.
— Ходит, смотрит… А вот спроси у него, чего он ходит? Чего ему надо-то?
— Дак известно чего. Кровь в нём играет — как у папашкиных жеребцов. Девку по сердцу выбирает, всё не выберет никак.
— За него любая пойдёт. Отец-то миллионщик. Будет жить как у Христа за пазухой.
— Кой тебе Христос, чего буровишь-то? Они мусульманы, своему богу молятся.
— Бог-то один, молиться ему всё едино как. А только зря наши девки глаза об него трут. Ему Верка Кожина глянется, глаз положил.
— Как положил, так и сымет. Степан дочку за басурмана не отдаст, видит Бог.
— Что ты про Бога заладил… Решать-то не Бог будет, Баяр со Степаном.
Приметливые клятовские мужики угадали верно: Баллы; приглянулась четырнадцатилетняя дочка Степана Кожина. А она и не помышляла о любви. Каталась зимой на санках с горы, на Рождество ходила с подружками по избам, распевала колядки и объедалась сладостями, на Ивана Купалу плела венки и, подражая взрослым девушкам, гадала на суженого.
И сама о том не ведая приворожила-присушила Джемалова-младшего агатово-чёрными длинными ресницами — такими же, как у отцовой любимицы, жеребой кобылы Дюрли (в переводе с туркменского: жемчужина). Обжигала озёрным холодом глаз, которых не опускала при встрече, как того требовали приличия. Искушала-дразнила губами — по-детски капризными в её неполные пятнадцать лет.
«Семнадцать исполнится, присылай к Кожиным сватов» — сказал Баллы отцу. — Калым богатый дам, не откажет Степан, отдаст дочку. Он на деньги падкий, за рублём на пузе поползёт». Баяр пробовал было его увещевать, мол, люби кого хочешь, а женись на своей. Да где там… Баллы не сводил с Веры глаз, о другой не хотел даже слушать. И не знал, что в своих снах Вера видела не его.
ПРОДОЛЖЕНИЕ http://proza.ru/2020/07/29/1981