ПЕЙЗАЖ В РУССКОЙ ЛИРИКЕ:
К ВОПРОСУ О НАЦИОНАЛЬНОМ ОБРАЗЕ МИРА
Национальная природа, по определению Г. Гачева, в совокупности со складом психики и мышления составляет национальную целостность или Космо-Психо-Логос. Проблема национального пейзажа является составной частью общей проблемы национального своеобразия словесного искусства, поэтому опре-делить принципы изображения родной природы в русской поэзии (на примере стихотворений Н. Рубцова) представляется особенно важным.
Впервые проблема национального пейзажа была выдвинута в 1823 году критиком Орестом Сомовым в обширной статье «О ро-мантической поэзии». В этой статье поставлен важнейший вопрос о самой возможности русского национального своеобразия. «Часто я слыхал суждения, что в России не может быть поэзии народной… что природа нашего Отечества ровна и однообразна, не имеет ни тех блестящих прелестей, ни тех величественных ужасов, которыми отличается природа некоторых других стран, и потому наша природа не одушевляет поэтов…». С этим распространенным в то время суждением Сомов согласиться не может, он указывает на величайшее разнообразие природы и климата России: на севере – вечные льды и северные сияния, ближе к ним – дикие скалы Финляндии и великолепные озера, реки и водопады; на юге – равнины, «покрытые тучною травою и усеянные бесчисленными стадами…» [10: 129–132].
Именно таким, экзотическим и разнообразным, восприняли национальный пейзаж поэты-романтики, превратив его тем самым «в своего рода эстетизированный пейзаж» [6: 9]. И только со второй половины 20-х годов А. С. Пушкин вносит новое понимание национального пейзажа как обыкновенной природы средней полосы. Именно такое, пушкинское видение русского национального пейзажа, «станет во многом характерным для русской литературы» [6: 10]. Теперь и художники, и писатели представляют типичный национальный пейзаж как бескрайний простор, в котором отсутствие внешних красивостей возмещается особого рода лиричностью и приглушенностью колорита.
Традиционный художественный образ родной земли, по мнению литературоведов, был создан М. Ю. Лермонтовым в знаменитом стихотворении «Родина». Именно такое понимание русской земли, которая вызывает необъяснимое чувство странной любви «за что не знаю сам», и стало определяющим для писателей не только XIX, но и ХХ века. Л. Гинзбург отмечает, что именно Лермонтов сделал тему Родины главной для следующего века, с тех пор каждый писатель по-своему развивает и обогащает ее. Традиционные поэтические формулы, такие как «слава, купленная кровью», «полный гордого доверия покой», «темной старины заветные преданья» теснятся во второй части стихотворения новым худо-жественным ракурсом благодаря которому, «в стих сплошным потоком вступают прозаизмы…» [5: 248].
Действительно, Лермонтов не погружается в изображение «эстетизированного пейзажа», свойственного традиции романтической поэзии; напротив, описания родной природы отличаются строгостью, простотой и незатейливостью.
Холодное молчание степей, реки и бескрайние леса, проселочные дороги, дрожащие огни печальных деревень, холмы и березы, простые избы – такие константы образуют образ России в стихотворении М. Лермонтова, а также сквозной нитью проходят в творчестве разных поэтов, в том числе, и Н. Рубцова. При этом лирический герой Лермонтова смотрит на народный мир, хоть и «с отрадой», но все же – со стороны, взглядом постороннего человека, наблюдающего за жизнью народа. Лирический герой Рубцова занимает иную позицию: он сам часть этого природного мира, житель избы, покрытой соломой. Каждый писатель по-своему раскрывает этнопоэтические константы, повторение универсальных поэтических образов вовсе не означает их мертвого копирования: из сочетания разных констант и художественных акцентов рождаются новые, характерные для того или иного творческого мира, смыслы.
Родина в поэтическом изображении Рубцова – это грибные сказочные леса, древние погосты, вереницы птиц, журавли, избушки и цветущие луга, лошадь на мосту, безвестные ивы, омутные воды, березы и холмы, а также – жаркие небеса, молитвы, таинственные голоса (звон бубенцов, хоровое пенье) и Божий храм, исчезающий в веках, как сон.
Этнопоэтическая константа холма является одной из важнейших констант образа Родины и выполняет образотворческую и описательную функции: издревле на холмах возводили церкви. В стихах Н. Рубцова именно на холме сгущаются исторические видения. В одном случае, лирический герой скачет «по холмам задремавшей отчизны», в другом – взбегает на холм. Это действие перекликается с мотивом восхождения на гору Сион сакрального или мифического персонажа в восточночнославянских заговорах. Восхождение дается нелегко, ведь «гора – символ трудности. Она всегда сопровождается эпитетами высокая и крутая» [9:75].
В устном народном творчестве холм, как и гора – обозначает чужое пространство: «гора – центр и в то же время вертикаль (высшая точка)» [1:89]. Одновременно холм является сакральным местом, известная гора Сион «может выступать и как образ антимира, пространства, отмеченного такими признаками, как «не-звучание», «не-делание», отсутствие всего живого и признаков присущих объектам в «нормальном» мире. <…> В то же время Сияньская гора – это центр мира. На ней стоят дерево, камень, храм, церковь, столб, колодец, книга – славянские фольклорные аналоги «мировой оси»« [1: 90].
В художественном мире стихотворений Н. Рубцова на холмах, под березами, раскинулись большие русские деревни. Как правило, рядом протекает река. Так в стихотворение «Жар-птица»:
Когда приютит
задремавшее стадо
Семейство берез на холме за рекой,
Пастух, наблюдая игру листопада,
Лениво сидит и болтает ногой [7: 129].
Когда по весне река выходит из берегов, то холмы становятся островами:
Холмы и рощи стали островами.
И счастье, что деревни на холмах [7: 157].
На холмах – деревни и села, а в селе обязателен Божий храм с древней колокольней:
А дальше за лесом –
большая деревня.
Вороны на елках, старухи в домах.
Деревни, деревни вдали на холмах,
Меж ними село
с колокольнею древней [7: 129].
Глухие леса, реки и холмы, деревни и колокольни – вот типичный пейзаж русской земли, давно прошедшие события веют здесь смутной грустью:
В твоей судьбе, – о русская земля! –
В твоей глуши с лесами и холмами,
Где смутной грустью веет старина [7: 173].
Фольклорная традиция связывает холмы с воинственными противниками, определяя в один родственный ряд гору, курган, холм, насыпь и могильник. Таким образом, константа холма обрастает все большим культурным значением: при мифоло-гическом подходе гора или холм – это образ антимира, иной священной реальности, в которой ничего не происходит, древняя гора Сион, вбирающая «мировую ось»; одновременно гора в значении насыпи, могильника – это и средоточие национальной истории, ведь ее недра хранят останки павших воинов и память об их деяниях.
Старинная деревня, расположенная на холме, является своего рода и центром земли, из которого произрастает вся Россия:
Мать России целой – деревушка,
Может быть, вот этот уголок [7: 135].
Память об исторической судьбе России хранят старинные холмы и леса, овеянные «смутной грустью» народных песен. Непроходимые леса в художественном мире Рубцова соотносятся с особой, сказочной реальностью, с «краем чудес», где слышится «детское пение» [7: 147].
Мир таинственный и запредельный проникает к человеку своим звучанием. Если в стихотворениях «В лесу» и «Сапоги мои скрип да скрип» детским пением чаруют ведьмы, то в других стихотворениях Н. Рубцова упоминаются печальные звуки, пение незримого хора, звон бубенцов и приглушенные неясные голоса. Музыкальность оказывается очень важной составляющей духовного устройства реальности. Художественный мир Николая Рубцова во многом обусловлен особым поэтическим слышанием, умением воспринять и передать скрытую, не для всех доступную, музыкальность бытия, мелодические колебания различной напряженности: «Я слышу печальные звуки, которых не слышит никто» говорится в стихотворении «Прощальное». О необходимости внутреннего слуха, который бы улавливал звучание «мирового оркестра» писал еще Александр Блок в статье «Душа писателя». При этом «мировой оркестр» соотносится А. Блоком с народной душой так, что скрытая в предметах мелодия и народное мировоззрение оказываются едиными. «Неустанное напряжение внутреннего слуха, прислушиванье как бы к отдаленной музыке есть непременное условие писательского бытия. Только слыша музыку отдаленного «оркестра» (который и есть «мировой оркестр» души народной), можно позволить себе легкую «игру»« [2: 128].
В поэзии Н. Рубцова отдаленная музыка народной души присутствует постоянно, замирая между холодными небесами и холмами, тревожит и зовет лирического героя к чему-то далекому и неведомому:
Наслаждаясь ветром резким,
Допоздна по вечерам
Я брожу, брожу по сельским
Белым в сумраке холмам.
Взгляд блуждает по дремотным
По холодным небесам,
Слух внимает мимолетным,
Приглушенным голосам [7: 102].
Чудесное детское пение соотносится со «славным временем», с лучшими годами жизни поэта, повторяющиеся звуки наполняют душу лирического героя волнением:
Скачут ли свадьбы в глуши потрясенного бора,
Мчатся ли птицы, поднявшие крик, над селеньем,
Льется ли чудное пение детского хора, -
О, моя жизнь! На душе не проходит волненье [7: 421].
Константа детского пения в стихотворениях Н. Рубцова «У размытой дороги» и «Жар птица» перекликается с детским пением в стихотворении И. Бродского «Проплывают облака»:
Проплывают облака, проплывают облака и гаснут…» –
это дети поют и поют, черные ветви шумят,
голоса взлетают между листьев, между стволов неясных,
в сумеречном воздухе их не обнять, не вернуть назад [3: 48].
Константа музыки, связанная с вечностью и тайной мироздания, проникает и в творчество других писателей. Например, С. Селиванова в стихотворении «Ах, какая стоит тишина» также пишет о таинственной музыке:
Еле слышен, он льется с небес –
Колокольцев серебряный звук,
Заполняя собой все окрест –
И притихшее поле, и луг.
Колыбельную небо поет,
Погружая в дремоту и сон
Землю грешную. Пусть отдохнет
Под мелодию вечных времен… [7: 85].
В стихотворении С. Селивановой присутствуют все традиционные поэтические атрибуты, составляющую аксиологическую константу музыкальности: таинственный звон, похожий на перелив колокольцев, льется с небес и образует «мелодию вечных времен».
Детский хор, звон бубенцов и мимолетные приглушенные голоса образуют таинственную мелодию человеческого бытия. Этому музыкальному орнаменту соответствует и глубинная, невыразимая сущность образа Родины. Так в лирике Н. Рубцова воплощается со-кровенный диалог человека и мира.
Наиболее выразительно проявляется этот диалог в стихотворениях Н. Рубцова «Журавли» (1965) и «Последний пароход» (1969). И в одном, и в другом стихотворении звучание мира достигает, кажется, своего предела; так, что поэт уже не облекает не-земную мелодию в какую-либо привычную музыкальную форму – от детского хора и звона бубенцов до неясных голосов – но говорит прямо: согласным хором, вбирая небесные звуки, поют темный лес и стаи журавлей. Подобная напряженность проистекает из особой пограничной ситуации, когда жизнь и смерть, совмещаясь, становятся почти неразличимыми. В «Последнем пароходе» лирическое переживание связано со смертью известного вологодского поэта Александра Яшина, которому и посвящено это стихотворение. Именно смерть человека вызывает отклик природы, суровое и грустное звучание иной реальности. Точнее, не вызывает, но –
обнажает скрытые в обычное время (суетой ли, привычными делами, страстями) глубины реальности. Именно теперь, в том самом месте, где раньше смех царил и лад:
Одно поют своим согласным хором
И темный лес и стаи журавлей
Над тем Бобришным дремлющим угором…
<…>
Скажите мне, кто в этом виноват,
Что пароход, где смех царил и лад,
Стал для него последним пароходом?
Что вдруг мы стали тише и взрослей,
Что грустно так поют суровым хором
И темный лес и стаи журавлей
Над беспробудно дремлющем угором [7: 410–411].
Происходит нравственное становление человека: «мы стали тише и взрослей». Смерть странным образом оказывается не только концом, страшным завершением и антиподом всего живого, но и «проводником» к миру сакральному и вечному, источником повышенной сердечной чуткости.
Национальный пейзаж в искусстве, в живописи и в литературе, прошел свой долгий путь развития и становления: от романтической эстетизации, воспевания необычной экзотической природы, к видению глубинной красоты, даже святости, в обыкновенном и незатейливом, привычном ландшафте. Однако не только пейзаж, но и особое состояние духа, определяющего склад психики и мышления, формирует национальный образ мира. В лирике Н. Рубцова потусторонний мир настойчиво проникает в повседневную реальность через звучание. Пение незримого или детского хора, звон бубенцов, мимолетные приглушенные голоса, «печальные звуки, которых не слышит никто» образуют таинственную мелодию человеческого бытия, которому соответствует глубинная, невыразимая сущность образа Родины.
Литература
1. Белова О.В., Петрухин В.Я. Фольклор и книжность, миф и исторические реалии. – М.: Российская академия наук, институт славяноведения, 2008.
2. Блок А.А. Душа писателя / Собрание сочинений: в 6 т. – Л.: Художествен-ная литература, 1982. Т. 4.
3. Бродский И.А. Малое собрание сочинений. – СПб.: Азбука, Азбука-Аттикус, 2012.
4. Гачев Г.Д. Национальные образы мира. Космо-Психо-Логос. – М.: Акаде-мический Проект, 2007.
5. Гинзбург Л.Я. О лирике. – М.; Л.: Советский писатель, 1964. – 382 с.
6. Пигарев К.В. Русская литература и изобразительное искусство. Очерки о русском национальном пейзаже середины XIX века. – М.: Наука, 1972.
7. Рубцов Н.М. Сочинения: Прижизненные издания; Избранное / Сост. Н.И. Дорошенко. – М.: Российский писатель, 2006.
8. Селиванова С.Д. Стихотворения. – М.: Российский писатель, 2011.
9. Сидельников В.М. Поэтика русской народной лирики. Пособие для вузов / Под ред. Л.И. Тимофеева. – М.: Гос. уч.-пед. изд-во мин-ва просвещения РСФСР, 1959.
10. Сомов О.М. О романтической поэзии: Опыт в трех статьях. – СПб.: Типо-графия Императорского воспитательного дома, 1823.
Опубликовано: Чернова, А. Е.. Пейзаж в русской лирике: к вопросу о национальном образе мира // Национальные образы мира в художественной культуре: Материалы Международной научной конференции, посвященной 85-летию со дня рождения литературоведа, философа, культуролога Г. Д. Гачева (1929–2008). – Нальчик: Издательство М. и В. Котляровых (ООО «Полиграфсервис и Т»), 2015. – С. 349- 354.
24–26 октября 2014 года