Рассказ Валентина Ивановича Чулкова
Я был призван в Красную Армию в 1942 году. А до этого на третий день войны забрали дядю, чуть позже – второго, зимой отца, а далее и сестру.
Сначала меня направили в Кировскую область, город Слободской, в артиллерию. Новобранцы не тушевались, страха не было: убьют на фронте – так убьют…
А в сентябре 1943-го, после того, как помыли в бане и обмундировали, увезли на вокзал – поездом через Москву на фронт под Смоленск. Ехали долго, навстречу попадались горящие поезда.
Прибыли к месту назначения, разгрузились. А здесь только что был бой, кругом убитые люди и лошади, зрелище такое, что даже и есть не хотелось – напрочь пропал аппетит…
Затем нас направили к месту дислокации на передовую. Шли пешком, день и ночь, многие деревни, попадавшиеся на пути, были сожжены, узнавались только по запаху и оставшимся печным трубам.
Шли долго, с небольшими перевалами. Вечером – остановка, сразу стали окапываться около лесной опушки, несмотря на дождь. Утром построились и пошли дальше, а тут – немецкие самолеты: «Ложись! Воздух!». Повезло – ранило только командира роты. Новый комроты – весельчак: «Дойдем до Смоленска – будем пиво пить!».
Идём, а кругом слышно, как самолеты вражеские бомбят наши позиции. Наших же самолетов нет.
Дошли до передовой, записали нас и расставили по траншеям. Ночью – перестрелка, ранило пятерых наших. Здесь, на позициях, было неплохо – всего в наличии, кормили так, что все были сыты. Я все время с другом – из одной деревни.
Как-то вечером старшина сообщил: «Завтра наступление. Перед ним артиллерия путь расчистит».
И действительно, рано поутру началась сильная артподготовка, а в 8.00 – и само наступление на Смоленск.
Но не успело оно начаться, как ухнул снаряд, и через какое-то время я очнулся уже один: кто где – не знаю.
Наших побито было очень много. Нашел одного живого. Постояли, подумали – пошли искать своих.
Нашли землянку, где командир роты направил нас в свою часть. А там замкомроты приказал восстановить связь: «Давай, Чулков, ты помоложе, пройдись по проводу». Выполняя приказ, и попал я под черное око вражеского самолета – тот гонялся за мной, словно мы в «кошки-мышки» играли. Но мне повезло – вышел, как говорится, «сухим» из воды.
Только нашел после всех этих перипетий свою часть, как снова началась атака. Друга моего, что из одной деревни со мной, убило. А у меня закончились патроны, сел на колено перезарядить свою винтовку – пуля-дура нашла меня, и я пополз обратно.
Дополз до места, откуда пошли в атаку, там меня перевязал санитар (ранение было в бедро) и наказал ждать. Но я пополз дальше – идти-то не мог. Смотрю – идет другой санитар, пожилой мужчина. Увидел меня, подошел, оценил обстановку. Покурили мы с ним, передохнули, и потащил он меня дальше. Долго так тащил. А вокруг стрельба, пули шальные так и норовят попасть в нас.
Наконец, дошли до траншеи, там меня он и оставил. А я нашел блиндаж, забрался на сено и задремал. Позже меня обнаружили санитары, погрузили на тележку, запряженную собаками, и повезли на пересылочный пункт.
Привезли и разместили в каком-то сарае, где мы, раненые, находились 4 дня. Затем на машине увезли в санбат, где сделали мне операцию.
Лечили хорошо, по узкоколейке возили на осмотры, устроили концерт для раненых. А позднее все же отправили сначала в Москву (разместили в каком-то помещении на четвертом этаже, у каждого возле кровати табличка, где написано, какое ранение), а потом через Челябинск – в Красноярск, в госпиталь.
Весь декабрь находился в Красноярске, там получил весточку из дома, что погиб отец. Зимой 1944-го признали инвалидом и комиссовали из армии…