Глава вторая
Квартира Нееха сильно разочаровала Цилю. Она изобразила радость по поводу величины, не будет уставать после уборки. Ванна в кухне не мешает, зато туалет отдельный.
-- На Форштадте, Копеля считают богатым, а тебя выгодным женихом.
-- Все, правда, Копель, не бедный и у меня в банке достаточно латов, чтобы снимать красивую квартиру в центре. Было еще четыре тысячи семьсот долларов, на мое имя, в другом банке, я для Копеля снял пятьсот. Берку с Нюркой арестовали, ему не хватило для взятки. Берку вытащил, Нюрке дали год, скоро освободится.
-- У богатого отца, сын, мало того, что с гоей живет, еще с властью борется. Дядя чужими деньгами, как своими, распоряжается.
-- Запомни, Цильке, хорошо. Копель и Бейла самые дорогие для меня люди. Если надо будет, последнюю рубаху продам, чтобы им помочь. Никогда при мне не говори про них плохо. Квартира, конечно, плоховата, но удобная, мне до работы близко, тебе на базар удобно добираться, и к Голде по дороге заглянешь. Захочешь, другую, снимем, или купим. Я зарабатываю не меньше инженера.
Прелесть не престижной квартиры Циля быстро оценила, и чтобы не сидеть без дела, стала стирать белье соседей с верхних этажей.
У Европы наступил очередной турбулентный период. Обиженная Германия, объединенная и вдохновленная Гитлером идеей расового превосходства, необходимостью жизненного пространства и ненавистью к еврейско-коммунистическому движению, не скрывала своих намерений взять реванш. Договора и обязательства между государствами теряли силу. На глазах всего мира Германия начала уничтожение евреев, подмяла под себя соседние государства. Начало войны Германии с Россией, был вопросом только времени. Ульманис понимал беззащитность государства и его положения между молотом и наковальней, искал спасения и в Германии, и в России. Общее настроение в Риге было тревожное, у одних со страхом, у других с надеждой. Брат Карлиса был офицером, наверняка, перконкрустовецем. Возвращаясь из зала, он зло реагировал, на споры сидящих за столиками посетителей..
-- Придет Гитлер, все успокоятся. Поймут, что такое немецкий порядок.
Неех не реагировал, но чувствовал, что Карлис говорит для него. Политика Нееха не интересовала. В газете просматривал спортивные новости и криминальную хронику. Когда все и везде, встревожены настоящим и обсуждают варианты будущего, не реагировать невозможно. Все разговоры заканчивались вопросом, что будет с евреями. За столом у дяди, Гарри, заметил, что у офицеров с немецких пароходов, пришедших за лесом, изменилось отношения нему, они стали строго деловыми. Большинство матросов, избегают общения, те с которыми удалось поговорить, говорят, что быть евреем страшно, они должны носить на одежде звезду, их не впускают в рестораны, разрушают магазины, жгут синагоги. Пугающие истории о положении евреев в Германии и Польше приносил Копель из синагоги. Ощущение приближающейся опасности для семьи, и не родившегося еще ребенка, усиливалось, после прослушивания передач из Германии, которые он стал слушать, возвращаясь с работы. Много информации он получал при традиционной передаче заказных тортов, занимающей не менее четверти часа. После аккуратного открытия фирменной коробки, торт показывали клиенту со всех сторон. Закрытую коробку девушка перевязывала цветной лентой, с созданием банта. Громкий шепот посетителей за ближними к прилавку столами, Неех отчетливо слышал. За одним сидели трое постоянных посетителей, чиновников Министерства иностранных дел, любителей не только сладкого, но и коньяка. Ближний к прилавку поприветствовал Нееха, помахав рукой Алкоголь, притупил дневные проблемы и развязал языки. Они беседовали о значении Латвии в мировой политике. Сидящий к нему спиной, рассказал, как швед объяснил ему роль Прибалтики. Если они находятся на хвосте Европы, мы подхвостье. Место не почетное, но без него дети не рождаются. Шутка компании понравилась. Неех подумал, что шведский дипломат лукавил, сильно преувеличив роль Латвии.
Голда часто приглашала Нееха с Цилей на субботний обед. Они снимали просторную трехкомнатную квартиру, с девичьей. Муж Голды, Алекс, был популярным фотографом, у него заказывали портреты политики и артисты. В гостиной висели увеличенные фотографии дочерей Греточки и Сарочки. На одной, сделанной в Межпарке, девочки бегут по лугу, взявшись за руки, ветер играет подолами их сарафанов, и поднимает волосы. Он считал себя человеком искусства, на все имел категорическое мнение, одевался в клетчатые костюмы, повязывал бант, дома разговаривал только на немецком, Приход «товарищей» не одобрял, был уверен, что таких, как он, комиссары отправят работать на завод. Слухам о зверствах немцев, не верил, каждый месяц к нему приезжает агент из Берлина с материалом. Человек воспитанный и вежливый, ни о каких ужасах не рассказывает. По дороге домой, Неех удивлялся уверенности Алекса, он в кафе слышит, о чем думают не десятки, сотни. Большинство латышей предпочитают лечь под Германию, некоторые откровенно Гитлера ждут. Большинство евреев очень испуганы, обмениваются информацией из немецких газет и рассказами беженцев. География Европы менялась, как цвета в калейдоскопе. Ввод в Прибалтику Советских войск, по договору потенциальных противников, был не точкой, а запятой в выяснении отношений. Для Нееха более важным было рождение Хаима, который рос без проблем, исправно сосал грудь, резвился и спал. Домой с работы он возвращался усталый. К его приходу Циля готовила таз с холодной водой, табурет с мылом и полотенцем. Неех окунал ноги в таз, мыл, сушил и босиком входил в комнату, которую Циля называла столовой, садился на диван и читал принесенную газету Увидав, что Неех не снимая обувь, вошел через столовую в спальню, к кроватке Хаимки, очень удивилась. Она поняла, Неех чем-то очень расстроен, но спрашивать не стала.
-- Хочешь холодный свекольник со сметаной?
-- Есть не хочу. Пойду, остужу ноги.
Вернувшись на диван, читать газету не стал.
Цильке, слушай. Сегодня в кафе днем зашел адвокат Грундманис, я тебе о нем рассказывал, серьезный господин, чаевые хорошие дает, любит пошутить, он у нас деловые встречи назначает. К нему и латыши, и евреи за советом приходят. Как раз, мимо проходила демонстрация, с оркестрами, все поют «Катюшу». Несут полотна с просьбой присоединить Латвию к Советскому Союзу.
-- Нам, что до них? Мы как работали, так и будем работать. Что ты расстроился?
Ты слушай. Все работники и посетители вышли, мы с адвокатом одни остались, приготовил для него кофе и подал пирожное. Он поблагодарил и предложил мне присесть, показал на демонстрацию и сказал, что добром это не кончится, будет большая война Сталина с Гитлером. Она уже идет, пока к нам еще не пришла. В Германии евреев убивают, жгут синагоги, убивают только за то, что еврей. Ему об этом рассказал фолксдойче, который вернулся продать имущество. Если начнется война, Советы не станут воевать за Прибалтику, отдадут также легко, как получили. Здесь евреев защищать не станут, наоборот, помогут, те, кто сейчас с красными тряпками песни поют. Я спросил, что делать. Он сказал, надо бежать в Россию, здесь оставаться опасно. Ему я верю, он человек ученый. Что ты об этом думаешь?
-- Ничего не думаю. Слышу всякие разговоры на рынке и во дворе. Куда нам бежать с маленьким Хаимкой, нам о нем думать надо. Пока войны нет, поешь свекольник и пошли спать.
Алекс, прихода немцев не боялся. С коммунистами он никогда не водился. Что до латышей, они одни, евреи в подъезде, все соседи вежливые и предупредительные, всегда помогали Голде коляску поднимать. Не забывали с праздником поздравить. Душевный покой к Нееху не возвращался, Копель соглашался с Грундманисом, латышам веры нет, они мирные, когда в наморднике. Хотелось встретить Грундманиса, но он перестал приходить. Он спросил Карлиса, может он знает, почему не появляется адвокат.
-- Твои товарищи его отправили с семьей, отдыхать в Сибирь.
-- Какие мои товарищи?
-- Те, которые нас освободили, не твои, конечно, но многих из ваших, коммунистов.
-- Сам ты коммунист.
-- Ладно. Не обижайся, забудь о нашем разговоре. Мне Грундманиса жалко, он многим помог.
О ненависти Карлиса к новой власти разговоре с Карлисом рассказал Циле. Его брат-офицер, наверняка, прячется на хуторе у родителей, ждет немцев.. Не пойму, кто может сломать такую силу, помнишь, трое суток шли машины, танки и пушки, солдат, может миллион. Ведут они себя странно, мы удивляемся, один офицер взял шесть пирожных и все съел стоя. Женщины, заходят с детьми, по десятку булочек берут. Они, как будто, сладкого не ели.
-- На Матвеевском рынке о них всякие забавные истории рассказывают
-- Новая власть и порядки другие.
, -- Забыл тебе рассказать, так устаю на работе, что быстрее в кровать хочется. По вечерам набивается полный зал, таков раньше не было, молодые приносят водку, кричат и, даже, дерутся. Когда мы были у Ривкиных, дядя рассказал, что закрыл кондитерскую, выпекает теперь, только хлеб. К нему приходила Нюрка, он ее не видел, с тех пор, как Рейзел гимназию окончила. Передала привет от Берки, и передала его просьбу, чтобы Копель избавился от пекарни. Он, спросил как. Может пожар устроить? Она ответила, что пожара не надо, хватит написать заявление, что отказываетесь от пекарни, передаете ее государству. Копель так и сделал. Прихватил все ключи, и пошел в управу к начальнику. Начальник забрал заявление и попросил подождать, видно, с кем-то советовался. Он долго ждал. Его позвали в другой кабинет, там сидел начальник поважнее. Сказал, что его заявления рассмотрят. Ему посоветовал, идти и печь хлеб. Если надо будет, его вызовут. Пока никто к нему не приходил. Это как раз перед тем, как богатых выслали. Думаю, дядю, Берка спас.
-- А ты мечтал о своей кондитерской. У рабочего никто ничего отнять не может. Главное, чтобы мирно было .
С появлением новой власти, хозяйка приходила вместе со всеми, надевала одежду официанток, ко всем обращалась вежливо, замечаний не делала, сидела в конторе, редко заходила в пекарню. Роскошно одетые дамы в красивых шляпах и господа в дорогих костюмах разом исчезли. Странно одетые женщины, с детьми вели себя шумно, заказывали большое количество булочек и пирожных и торты, часть уносили. Чаевые стали редкими. Карлис спросил его, как ему нравятся новая публика. Неех ответил, что он приходит на работу пирожные и торты готовить, а не публику рассматривать, На самом деле, ему совсем не нравились шумные и он очень жалел хозяйку, она была доброй и не жадной, прилично платила, на праздники вручала конверт с пятьюдесятью латами. После Нового года, в кофе пришли четверо, трое мужчин и женщина, они показали хозяйке документ, она расписалась. Кафе закрыли. Карлис объяснил Нееху значение слов инвентаризация и национализация. Комиссия считала и записывала печи, столы, стулья, ложечки, даже салфетки. Карлис шепнул:
-- Смотри, как эти побирушки охочи до чужого добра. Сами за жизнь больше десяти сантимов заработать не могли. Того, который пишет, не узнаешь, подмастерье, у портного с Гертрудинской, Абрашка, или Йосьак
-- Он не один, трое, никак на евреев не похожи.
-- Придет время, всех на фонарях повесят.
Услышав, как сотрудников зовут подписывать опись, Неех вышел через черный ход. По дороге он думал о откровенных угрозах Карлиса, и не разумности государства, забирающего у хозяев, кафе, рестораны, или дядину пекарню, они и так справляются. Может завод, такой, как ВЭФ, нужен для армии. Назавтра, хозяйка не пришла, к девяти появились вчерашняя женщина, она пригласила всех в контору и сообщила, что ее назначили заведующей, всем следует работать, как обычно, зарплаты будет выплачивать кассир. С утра новая заведующая читала и подписывала документы, В пекарню заходила редко. Уходила рано, говорила, в райком.
О начале войны, Неех узнал в воскресение утром, у него был входной, он собрался погулять с Хаимкой в Верманском парке, на Лиго погода всегда хорошая, удивился, улицы были пусты. На углу Тербатской, знакомы еврей, не ответил на приветствие.
-- Неех, ты не слышал. Война.
По радио ругали немцев, и звучали военные песни. В понедельник утором Неех пошел на работу, все были встревожены. ждали заведующую, но она не появилась, Карлись радости не скрывал
-- Кончился бардак, хозяйка вернется. Я не отнес свой приемник, в пять послушал последние известия из Берлина. Русские бегут и сдаются в плен, немцы на танках движутся с сторону Риги. Через два-три дня, будут здесь, Неех, пришел конец товарищам. Печь сегодня не для кого. Можно идти по домам.
Домой Нееех, почти, бежал. Цила на примусе варила манную кашу, удивилась его неожиданному возвращению.
-- Цильке, быстро собирайся, Пойдем к дяде посоветуемся.
Копель и Бейла сидели на кухне. Неех спросил, что будет с ними. Как спасаться.
-- Бежать надо Неехл, быстро убегать. Немцы, люди аккуратные, но без души, будут убивать, латыши, помогут. Рано утром заезжали на автомобиле, Берка с Исером, с винтовками, велели не откладывать, собираться Я позвонил Рейзел, чтобы была готова. Запрягу коня, прикуплю у соседей еще коня и телегу и двинемся к русской границе. Можем и вас взять. Вам с Хаимкой лучше на поезд успеть. Здесь не отстаивайтесь.
Бейла заплакала, принесла завернутую в вощаную бумагу вареную курицу и рулет с корицей.
-- Господи, за что нам такое горе. Всю жизнь работали. Не воровали, не убивали.
Поцеловала Нееха. Взял на руки Хаимку, и прижал к себе.
-- Бегите, собирайтесь. Пусть вам Бог поможет.
Циля была готова уложить в матрасный мешок все содержимое шкафа. Как можно бросить постельное белье еще не пользованное, ее приданное и свадебное платье, его недавно сшитый у модного портного, костюм, только несколько раз ношенный. С Хаимкой на руках, Неех наблюдал, как Циля старается запихать в матрасный мешок содержимое шкафа, спросил, кто сможет нести такой груз, он, не лошадь. Надо в чистый мешок из-под муки, положить одежду для Хаимки, нижнее белье, два платья и пару брюк. Возьмем медный чайник. Циля. заплакала
-- Ватное одеяло я оставить не могу..
-- Сложи его плотно, положи простыню и наволочку, засунь в мешок. Привяжи веревки к углам, чтобы получился рюкзак. Ты его понесешь. Другой мешок, побольше и тяжелей, будет на спине у меня. Документы и деньги спрячь в трусах и лифчике. Надо пришить карман внутри моих брюк, Карманы вырезай из углов наволочек Важно, чтобы руки были свободны, чтобы ребенка нести.
Над городом с ужасным шумом пролетали самолеты. Неех вышел на улицу, самолеты поднимались высоко, затем стремительно опускались, издавая ужасный свистящий звук. Людская река плотно двигалась в сторону вокзала. Циля подогрела кашу для Химки, и уложили его спать. Сами перекусили булочками с чаем, в отдельную сумочку Циля сложила остатки хлеба и сыра.
-- Цилке. Надо отдохнуть завтра подымемся в полпятого. Вся улица забита людьми, трудно будет сесть в поезд.
-- Очень прошу, разреши, сбегать к Голде, Сердце у меня болит за Голду, девочек родителей и братьев. Что с нами всеми будет?
-- Каждая минута дорога. После пяти надо выйти. Не задерживайся.
Ночь провели беспокойно. В четыре часа Циля бежала по Крышьна-Барона, Навстречу двигались семьи, тепло одетых евреев, на тротуарах валялись развороченные о чемоданы. Мужчины с тачками везли пакеты постельного белья, коробки с обувь, Швейные машинки, шубы. Двери, некоторых магазинов были открыты. Проезжали машины с военными и перегруженные кареты извозчиков. У мастерской известного скорняка, загружали мешки в телегу с оградкой, жена уже забралась в телегу, кричала мужу, чтобы он не забыл запереть дверь. Семья глазного врача, усаживалась в автомобиль, дети- подростки, в форме скаутов, испуганно смотрели на непривычное зрелище. В подворотне несколько парней с бутылками пива в руках. громко смеялись. Циле открыла сестра в ночной рубахе, Алекс и девочки сидели на диване в нижнем белье. Циля поцеловала девочек и заплакала, сестры обнялись и так стояли молча. Со стороны рынка раздалось несколько выстрелов. Циля заторопилась, Голда вышла с ней на площадку. Каждая повторяла: Храни вас Бог. Не оглядываясь, бегом, направилась домой, народу прибавилось, семья глазного врача, сидела в машине, они отъезжали. Дома, на кухне, Неех стоял с мешком за плечами, Хаим в коляске, жевал булочку. Отдышавшись, Циля одела, на спину мешок и взяла медный чайник.
-- Неех давай присядем на дорогу, и чтобы нам вернуться.
-- Выйдем на улицу, возьми меня за ремень и не о чем не спрашивай. Закрыв, дверь, Неех положил ключ в карман. За воротами, толпа двигалась к вокзалу, У Мариинской, толпа сворачивала направо. Он, пересек улицу, миновал несколько домов и свернул в большой двор, и через проход вежду сараями, вышел к железнодорожным складам, за ними была насыпь, ведущая к путям. Этот путь ему в детстве показали братья. Ведущей вверх лестница исчезла.
Цильке придется забираться в гору. Я Возьму Хаима и коляску, , ты держись за мешок, чтобы не скатиться . Поднимались косо, тяжело, на насыпь забрались обессилевшие.. опустились на шпалы. На дальних от них путях стояли поезда, перемещались люди. Рядом с ними стоял пожилой железнодорожник, он осматривал стрелку, на них внимания не обратил. Неех поздоровался.
-- Друг, скажи, какой поезд идет на Россию.
Рабочий посмотрел в их сторону.
Все поезда уйдут в Россию, Смотри налево, видишь второй от нас семафор, он пока не поднят, подымется через 15-20 минут. Теперь смотри направо, видишь паровоз пар пускает, бросайте коляску и бегите, может, заскочите. Они добежали до паровоза, и побежали вдоль поезда, все вагоны были закрыты.. В конце состава оказалась платформа, передняя часть была занята ящиками, Сзади стояли красноармейцы с винтовками.. Неех опустил сына, Крикнул: «Цилька, бросай чайник, и ухватись за борт». Перекинув ее, как мешок, за борт положил на нее Хаима. Состав дернулся и медленно сдвинулся с места. Опершись локтями на борт, Неех выпрямил руки и свалился на чемоданы и тюки, лежа на них он телом ощущал ускоряющийся стук на стыках рельс. К нему медленно возвращалась способность, осознать и оценить произошедшее, и ощущение боли во всем теле от удара при падении на чемоданы. Приложив большие усилия, отодвинул багаж и подвинулся к Циле, мальчик лежал на ней, прислонившись к борту. Неех встал на колени, и увидел на крышах вагонов, людей, взрослых и детей. Они привязывались к торчащим трубам. Поезд шел быстро, проскакивал мелкие станции. В Крустпилсе оствновился не напротив вокзала, Все соседи по платформе, бросились в ближние кусты, из вагонов вышли женщины с детьми, мужчины в гражданском и в форме, с некоторыми Неех был знаком. Красноармеец, объяснил, в передних вагонах жены красных командиров и партийные и советские работники, в ящиках документы, их приказано доставить в Москву. После остановки, на платформе, беженцы стали, выбирать пищу и кушать с чемоданов, запивать холодной водой, которая была в бачке и красноармейцев. Появившийся над поездом странный самолет, похожий на квадрат, вызвал больше интерес, чем страх. Наступил вечер, Паровоз заправился водой в Резекне. по подсчетам опытных пассажиров, следующая остановка будет в Себеже. Появившиеся два самолета, с грохотом пролетели над поездом, развернулись на высоте и повторили маневр. Затем вернулись и, безостановочно стреляя, дважды пролетели над составом. Наступила короткая тишина, затем, затем плач и крики. Неех, не сознавая, что происходит, покрыл собой Цилю и Хаима, прижав у к борту. Стрелявший из винтовки красноармеец, лежал на нем. Кроме красноармейца погибла мать с грудным ребенком, целая семья, из четырех человек, Пять раненых лежали крови Облик, переживших потрясение и страх , еще не вышедшие из ступора, изменился, многие в порванной одежде, в грязными лицами. Пожилой мужчина, стоя на коленях, молился. На крышах вагонов, никто не шевелился. Убитых солдаты уложили у заднего борта. В Себеже коротко остановились., близко к полудню, пребыли в Велики Луки, платформу оставили у площадки, с умывальниками,. столами, и и длинными уборными. Убитых увезли на телеге, раненных осмотрел и перевязал, фельдшер, за двоих, которые не могли двигаться, унесли на носилках. Приехала полевая кухня, всех накормили гречневой кашей, жирной, с кусками мяса, и дали каждому четверть буханки хлеба. Пешком пришла большая толпа беженцев из Латвии и Литвы, все очень испуганные, многие без багажа, их бомбили не далеко от границы, спасли советские самолеты, они стали стрелять по немецким, один, из них загорелся и упал, но немцы улетели. До Великих Лук добирались на проходящих поездах.
-- Вместо платформы подогнали длинный состав теплушек, Перед погрузкой все проходили через палатку, военный, записывал в книгу, фамилию, имя и отчества, откуда и чем занимался, выдавал справку, и называл номер вагона. После платформы, вагон без окон, но с крышей, показался Нееху более приемлемым для существования местом. Из прежних спутников, в их вагон попала еще одна семья из Риги, их мальчику, черырех-пяти лет, пуля попала выше ботиночка, обожгла и содрала кожу Ребенок, требовал постоянного внимания, родители его держали не руках по очереди. При шуме встречного поезда, или гудка паровоза, он кричал: на идиш :» Мама я боюсь» и прятался под подол ее платья. Большинство беженцев были среднего возраста, из провинции, которые сумели сами добраться до Себежа. Среди них были мастеровые, они принесли, от передвижной кухни ящики из под консервов, собрали из них нары, сколотили из досок, раму на дверь, чтобы дети не смогли выпасть ,подобрали два старых ведра. К вечеру прицепили паровоз, прошло не более получаса быстрого хода, и земля под вагоном, стала зыбкой, как, потом узнали, немцы полностью разбомбили, вокзал, поезда пути. Состав двигался вглубь России с длительными остановками на узловых станциях. Война здесь еще не проявилась, на полях колосилась пшеница и рожь, крестьяне косили траву и ставили стоги. Рядом с вокзалами женщины продавали хлеб, кислое молоко, яблоки, ягоды, После остановок улучшались условия, появилось подобие стола, и табуретов. Споров не возникало, о пережитом ужасу, не вспоминали. Особняком держалась семья из Кулдыги, с девочкой подростком. Глава семьи, высокий, худой со строгим лицом. Неех принял его за учителя. Между собой они общались на немецком, к соседям обращались по латышски. После беспокойной ночи, из-за криков раненого ребенка, этот господин утром подошел к родителям раненого мальчика и не повышая голос произнес:
-- Уважаемая мадам, ваш ребенок не дает всем спать, будет лучше, если вы выйдете на следующей станции.
В вагоне стало тихо, все замолчали. Ответил с задержкой Зелик, сын единственной пожилой пары, из Риги, они его ласково называли Зюня, сыночек. После договора Ульманиса с Германией, и возможной национализации, их небольшого металлического завода, они продали его, и собирались уехать в Аргентину. Старшие дети уехали, они с младшим сыном, остались завершить дела, но не успели. Все оформленные документы оказались недействительными. Зелику было не больше семнадцати, незадолго до начала войны, он был на соревнование по боксу в Москве и получил медаль, которая висела у него на шее. На остановках он бегал, отжимался, прыгал через веревку и усилено месил воздух кулаками.
-- Ты, сопля вонючая, еще раз подойдешь к ребенку, сверну скулу.
В тишине отчетливо слышался шепот мамы Зелика.
-- Нельзя со старшими так разговаривать
-- Мамуля, я же ничего не сделал, только пообещал.
Ответ Зелика сумел вызвать тихий смех, у людей, которые успели забыть об улыбке. Неех почувствовал неприятно ощущение стыда, почему не он, а парень, не имеющий детей, ответил этому паскуднику. Его не покидала мысль, что пуля попавшая, в красноармейца, могла убить его, чтобы стало с Хаимкой и Цилей . Живы ли, оставшиеся в Латвии, родственники. Циля вспоминает их ежедневно
\ -- Неех, что с ними будет? Ведь немец в самолете видел, что на вагонах и платформе были дети. Он для забавы убивал беззащитных людей. Человек на такое не способен.
-- Не хорони никого. Возможно, кто-то успел убежал.
. Циля очень подружилась, с соседкой на нарах, Гиндой. из Екапилса. Их поезд разбомбили в Резекне, в вагоне остались все их вещи, ее муж, Яков, был нотариусом. Мальчик, погодки, дошкольного возраста, не отходили от мамы. Семья спала на двух фуфайах и накрывалась старой армейской шинелью. Яков рассказал, что в Великих Луках, командир, похожий на еврея, спросил, где их багаж, узнав, что у них ничего нет, приказал солдату принести две фуфайки, две рубашки, портянки и шинель. На Якове был дорогой светлый костюм, на Гинде, шелковое платье. О себе они ничего не рассказывали. На одной из стоянок, Неех с Яковом, пошли за водой, их остановил патруль, начальник потребовал у Якова документы. Прочитав бумажку, отдал честь.
-- Будьте бдительны, товарищ. Немцы забрасывают шпионов
Неех, спросил, что это за бумажка, перед которой честь отдают.
-- Это пропуск НКВД, дающий право передвижения в прифронтовой зоне и по всему Советскому Союзу и содействие.
-- Ты, из товарищей?
-- Я не из товарищей, я товарищ.
-- Как ты думаешь, Яша, немцы действительно, будут убивать евреев?
-- Думаю, что будут. В своей книге, написанной за десять лет до избрания канцлером, он открыто призывал к уничтожению евреев и цыган, за него проголосовало семьдесят пять процентов немцев, знавших об этом. После Хрустальной ночи, кровавого погрома устроенного властями, евреям не стоит надеяться, что он не исполнит обещанное.
-- Не могу представить, как может, нормальный человек убить ребенка
-- Для них, это не ребенок, а еврей.
Поразительные известия с фронта, рождали страшные предположения у Гинды, все ее родственники жили в Литве. Циля вспоминала прощание с сестрой и девочками и корила себя, за то, что не питалась уговорить ее бежать вместе с ними. Вначале июля, утром, пересекли Волгу, у Куйбышева, всех поразила ширина реки и множество пароходов. Состав поставили далеко от вокзала. Все пути были заняты эшелонами с солдатами, и вооружением. Громадный вокзал и привокзальная площадь кишела людьми, в продуктовых магазинах продавались бублики, пряники и конфеты-подушечки. В магазине одежды Якову удалось купить две рубашки и носки, платьев и детской одежды не было. Вернувшись в вагон, Яков обнаружил пропажу часов из внутреннего кармана пиджака. Неех его успокоил, по сравнению с тем, что они потеряли, это мелочь...На третий день, с утра, к их вагонам пришла женщина в форме, она попросила всех выйти, и окольным путем, минуя вокзал, отвела к зданию с вывеской «Фабрика кухня», В огромном зале стояли длинные столы с мисками, ложками и куском хлеба, на стенах висели плакаты «Кушай быстро. Миску не выноси». На тележке, привезли большущие кастрюли с гречневой кашей. На выходе каждому дали по ломтю хлеба и два кусочка сахара. Вернув беженцев к вагонам, провожатая велела далеко не отходить, сегодня их повезут дальше, куда она не знает. Яков изучил карту страны, в зале ожидания, есть два варианта, далее на юг, там, Казахстан, Узбекистан и Киргизия, или на Восток, в Сибирь. Вскоре поезд тронулся и набрал необычную скорость, после короткой остановки, домчал до небольшого вокзала с надписью Оренбург, железнодорожник предупредил, что ждут поезд из Москвы, отправление через двадцать минут. На соседних путях стоял состав из подобных теплушек, в них ехали немцы Поволжья, Они везли с собой домашнюю утварь, косы лука и чеснока, сено и, даже, телят. Рядом с эшелоном, на ящиках сидели пожилые . переселенцы. Неех успел сбегать на вокзал за водой, и послушать последние известия. Состав на большой скорости устремился на юг, останавливаясь на короткое время у приземистых глиняных построек, за которыми простиралась бесконечная степь. С перрона их с интересом рассматривали люди, с не привычной внешностью, мужчины в длинных стеганых халатах, с лохматыми папахами, при безжалостно горячем воздухе. В конце вторых суток, постепенно, облик проскакивающей за воротами вагона местности менялся, появились трава, кусты и деревья. Утром они остановились на небольшой станции, с кирпичным вокзалом, в окружении больших деревьев, и статуей Сталина перед входом, их поставили в тупик. Сцепщик, отстегнувший паровоз, объяснил: « Ташкент не принимает, когда разрешат, другой паровоз прицепят». Появились девочки школьницы, они записали фамилии и число членов семьи. Рядом с вокзалом стоял длинный прилавок, под навесом, арбузы, громадные помидоры, яблоки, сливы и арбузы продавали мужчины. Толстые блины, которые называли лепешка, кислое молоко в граненых стаканах -- женщины. По мнению беженцев, проехавших по России, цены были очень низкими, но у многих кончились деньги, у кого сохранились часы или перочинные ножи, выгодно их продали. Лучше всех отоварилась деньгами, жена, того, кому Зелик обещал свернуть скулу, она вернулась возбужденная с сетчатой сумкой полной овощей и фруктов, и обратилась к маме раненого мальчика, который уже перестал кричать по ночам:
-- Мадам, я решила продать шелковую ночную сорочку, предложила русской женщине, продающей морс, она закрыла киоск, завела меня внутрь, померила, выбрала из кармана передника пачку денег и отдала мне. Она в сорочке продолжила продавать морс. Мадам, вы представляете, в ночной сорочке, с бретельками. Возьмите, пожалуйста, мадам фруктов и две лепешки, нам столько не съесть. Мадам, она не знает, что такое ночная сорочка.
Друянам продавать было нечего, на узловых станциях, Яков заходил к начальнику или коменданту, и, обычно, возвращался, с хлебом, сахаром или конфетами. У Нееха с Цилей, продавать тоже было нечего, кроме обручальных колец, но деньги, спрятанные в лифчике, и у Нееха в штанах сохранились. В обеденное время к их поезду пришли женщины с большими кастрюлями риса с кусочками баранины Девочки, раздавали плов, по половнику на человека, согласно списку. К вечеру появился сцепщик, проходя вдоль состава, обещал, скорое отправление. Дорога до Ташкента оказалась короткой, их отвезли на дальние пути, далеко от вокзала. С рассветом, появились военные, они обошли все вагоны, проверили по списку всех беженцев, спросили, нет ли больных, ушли, пообещав, что ими займется отдел по приему эвакуированных. Вскоре подошла девушка в гимнастерке и сапожках, круглолицая, кареглазая, улыбчивая, хорошо говорящая по-русски. Спросила, есть ли врачи, медсестры, инженеры, просила приготовить подтверждающие документы. Тот, которого Неех считал учителем, оказался провизором. Девушка такого слова не знала, она ушла, вернувшись, сказала, фармацевты в Ташкенте тоже нужны. Вместе с доктором и фармацевтом, ушла семья Зелика, отец, оказался инженером, он окончил университет в Праге. Девушка, еще раз напомнила о документах, на бумажке написала номер комнаты в вокзале, куда им следует обратиться. Осмотрев документ Якова, направила его в военную комендатуру, на вокзале Остальным раздала анкеты с множеством вопросов, для многих не понятных, что значит, был ли ограничен в правах, или служил ли в белой армии. Собирая, заполненные листки, проверяла наличие подписи. Сообщила, что все формальности закончены, она будет в первом вагоне до семи, если появятся вопросы, можно обратиться. Кто хочет купить продукты или одежду, может сходить на рынок, у вокзала. Помнить, что там много воров и жуликов.
Неех решил составить Якову компанию, и заглянуть на рынок. Деньги у него во внутреннем кармане брюк, вор через ширинку не достанет. Путь к вокзалу оказалась длинным. Пришлось проходить через множество грузовых поездов, платформы с покрытыми брезентом пушками и танками. Вокруг громадного вокзала и внутри, толпа двигалась в противоположных направлениях. Дорогу к комендатуре указывали стрелки. В зале ожидания на стене, был нарисована, больших размеров, картина, Сталин, с красивой, черноволосой девочкой, на руках. Под ним они договорились встретиться, примерно через час. На покупку килограмма пряников с повидлом внутри, три леденца на палочке, четырех лепешек хватило получаса. Рядом с базаром в самодельных палатках или под навесами их простыней, семьи готовили еду на примусах, стирали белье, купали детей. Слышалась еврейская речь. Оказалось, это беженцы с Украины и из Белоруссии, они добрались до Ташкента поездами. Все заполнили анкеты и ждут, когда их отправят к месту временного проживания. Матерям с малыми детьми предоставляют койку на ночь, в комнатах «Матери и ребенка» на вокзале. Каждый день, по утрам, ходят в отдел для эвакуированных, за направлением, отправляют, обычно, в колхозы.. Девушка утром предупредила, завтра утром все должны покинуть теплушки, и они окажутся в этом таборе. К портрету вождя Неех пришел ко времени, Ожидая Якова, решил, завтра утром пойти в город, найти кондитерскую, показать работу и попробовать устроиться. Погруженный в заботы о будущем, не заметил появление Якова.
-- Извини, что тебе пришлось ждать. В комендатуре, толпа, несколько офицеров принимают, посетителей, отдельно, рядовых и комсостав. Дежурный молча выслушал меня, посмотрел справу из НКВД. Спросил число, когда покинул Латвию, поинтересовался, есть у него оружие, я показал справку полученную в Великих Луках., о том что сдал револьвер. Поднял трубку полевого телефона, очень коротко изложил услышанное, сообщил о сданном револьвере. Ответил, Есть. Выдал талон для получения сухого пайка на трое суток, и рекомендацию отправить с семьей в город Чурак, Самаркандской области, с печатью и подписью. Проездные документы оформят сотрудники Отдела эвакуированных, занятые нашим эшелоном.
-- Мне торопиться не куда. На вокзале встретил беженцев с Украины и Белоруссии, потом расскажу, что узнал. Последние известия плохие. Где такую торбу нашел?
-- Это не торба вещмешок красноармейца, вещь очень удобная. Получил продукты, хватит на несколько дней, две нижние рубахи, кальсоны, и котелок. Так как у меня не было во что сложить, кладовщик уложил все в этот вещ мешок красноармейца, очень удобный и вместительный…
-- Яшка, попроси, якобы и нас вписали в документ, скажи, мы двоюродные братья. Беженцы у вокзала говорят, что в Ташкенте мало кому удается остаться. Нужны знакомые, или большие деньги. чтобы снять жилье и прописаться. Остальных направляют в колхозы.
-- Тебе не стоит переживать. Гинда мне рассказала, что в Риге ты был известный кондитер. И в Ташкенте люди вкусное любят. Мы будем очень рады, если удастся уехать в этот городок вместе.
-- Смотри, уже половина второго, давай быстро дойдем до первого вагона, там находится наша девушка. Дорога к эшелону показалась не такой длинной. У первой теплушки, рядом с путями, стоял стол и стулья, за столом сидела женщина средних лет, передней была чернильница, и пачки анкет. Вся компания пила чай из кружек без ручек, в центре стояло блюдце с медом. Знакомая девушка прочитала бумажку, и отдала начальнице, которая прочитав, сказала:
-- В проездной документ надо вписать, сколько детей и взрослых. Яков ответил: « Четверо взрослых и трое детей. Мы двоюродные братья».
Женщина внимательно посмотрела на просителей.
-- Интересно, родственники и совсем не похожи, у нас так не бывает. Мы можем выписать отдельные проездные документы. Необходим паспорт главы семейства.
Паспорт Якова был во внутреннем кармане пиджака, Нееху пришлось расстегивать ширинку, прячась между вагонами. Девушка с трудом справилась с именем и отчеством Нееха. Начальница проверила, подписалась, выбрала из коробочки на столе печать, и придавила рядом со своей подписью,
-- Ваш поезд отходит от седьмого пути в двадцать тридцать, третий вагон. Желаю скорого возвращения домой.
К своему вагону, усталые физически и душевно, они шли молча, не торпясь. У их теплушки Неех спросил, как он, Яков, думает, начальница поверила ему.
--- Конечно, нет. Ей стало нас жалко.