Чертоги моей памяти нередко озаряются яркими всполохами воспоминаний. Это похоже на майскую грозу, когда отблески молнии и раскаты грома шалят в небесах, будто играют друг с дружкой в салочки. Так и внутри моей головы: стоит блеснуть искре воспоминаний, как следом, ворча подобно грому, является ностальгия. И с каждым осиленным мною годом, уж поверь, её ворчание становится невыносимее…
Май 82-го, раннее московское утро. Ну, разве такое действо можно проспать? Я прижал свой курносый носик к стеклу громадного окна, что из нашего с мамой номера в гостинице «Россия» прямиком выходит на Красную площадь. Смотрю во все глаза и боюсь моргнуть: по брусчатке идеально ровным строем идёт настоящая боевая техника. Только с того места, откуда я за ней наблюдаю, она выглядит очень игрушечно. Это генеральная репетиция военного парада самого главного праздника страны, что меня воспитала – Дня Победы. Признайся, сам бы ни за что такое не пропустил?
А этот божественный вкус столичных сосисок, что уплетал я на завтрак тем утром в гостиничном буфете. Мне, ребёнку эпохи социализма, казалось, нет на планете и за её пределами той силы, что посмеет сначала перестать класть мясо в колбасу, потом развалит наш Союз и снесёт исполинское сооружение гостиницы «Россия», а в далёком будущем посягнёт и на всенародный праздник Победы. Кто ж знал, что не пройдёт и десятилетия, как я стану очевидцем череды фатальных событий. И сомнительные добавки в колбасном фарше на фоне масштабной катастрофы людских надежд и судеб, будут самым безобидным из того, что уготовано пережить мне, тебе и нашей великой стране, в наследство от которой осталась не только Московская кольцевая автомобильная дорога.
Да, простит меня МКАД, но, как и любая из женщин, она – своенравна и капризна. Все её десять полос в обоих направлениях способны дать призрачную надежду на динамичное движение и отнять её разом у верениц водительских сердец. Дорога сутками напролет испытывает шофёрскую удачу, провоцирует скоростными участками, воспитывает терпение на подъездах к клеверным развязкам и дезориентирует размахом возведённых эстакад. В отместку за моё законное право беспрепятственно ехать вперёд, дорога так и норовит подставить мне чей-то зад. И всякий раз, благополучно минуя километры испытаний, я её прощаю. Лучше остаться великодушным и здоровым, чем принципиальным, но в гипсе. Женщина по имени МКАД знает истинную цену гонке за временем, снисходительна к неумелым попыткам сжульничать и только неуважения к установленным ею же правилам она не терпит.
Не помню более безжизненной дороги, чем МКАД в те апрельские дни 2020-го. Редкие машины москвичей и гостей столицы, как и сама возможность беспрепятственного проезда, настораживали и, чего уж там, пугали. Хотелось снова в пробки, снова к людям! Одиночество на дороге разрушало. Я вырубил звук инстинкту самосохранения и мчался к своей семье, почти готовой сорваться в водоворот массового психоза. Это чуть позже на дорогах столицы уже появятся блокпосты, электронные пропуска для поездок и принуждение граждан пешими патрулями к обязательному ношению масок и перчаток. Пока же меня накрывает грозовое облако тревоги. Непривычное ощущение, словно занесло в масштабные декорации постановки про апокалипсис. Мы все разом вдруг оказались перед угрозой, в реальность которой здравый смысл отказывался верить. Десяток вопросов и ни одного ответа. Пейзажей апокалипсиса в дорогой моей столице, слава Богу, я не увидел. Но, признаюсь, подмывало остановиться и прямо в пояс поклониться голливудским творцам стереотипов. Да, я один разве такой? Воображение многих из нас в те дни, лишенные душевного покоя, так и норовило подсунуть одно полотно краше другого.
Осознаю, моя история запустит цепную реакцию и твоих воспоминаний. Ведь позади – прожитая жизнь. И пускай мне памятно это, тебе – то, вместе нас вплели в одну нить времени.
Где-то вначале 90-х эта нить расплелась и железный занавес рухнул. Лишенная идеологических столпов, моя страна оказалась нос к носу с чуждой массовой культурой Запада. Тут тебе и кино сомнительного содержания на сеансах в кооперативных видеосалонах, и мировые литературные бестселлеры в бывших партийных изданиях. Именно в те лихие дни, наравне с алкоголем, я впитываю жадно всё неизведанное и когда-то запретное. В авторитетном журнале рабочей молодёжи «Смена» прочитываю, как выпиваю залпом, первый из трех пророческих романов Дэвида Зельцера «Знаменье», повествующего о приходе в наш мир Антихриста и обретении им здесь мощи. Раньше за один интерес к дьявольскому чтиву меня б из комсомола вышибли. А теперь, гляди, вольница, плюрализм, демократия…
Когда в захватывающей финальной сцене романа на кладбище появляются волки, за моим окном вдруг без ведомых причин взвыли собаки. Это было почище фильмов в 3D с объёмным звуком. От ужаса одеяло вжалось в меня ещё сильнее и я, не отрывая воспалённых глаз от текста, подумал: это знаменье, пора с ночным чтением завязывать.
И тут, с армейской прямотой круша ход мысли и событий, вспоминается оптимистичное обращение старшего прапорщика Ляхерова к личному составу:
- Чё, сынки? Пару лет-то подудим, а потом свои дудки как узлом завяжем!
В мае 86-го, в тридцати километрах от места самой масштабной техногенной катастрофы XX века, он крепил дух холостых пацанов не по Уставу. Старший прапорщик Советской армии Николай Ляхеров обменял боевой афганский опыт на морщины, что буквально изрезали его продолговатое лицо. Так он жалел нас.
В реальном бою жалость проявлять не положено. Легкие раны перевязываешь себе сам. Времени на тебя не тратят. Ну, а если уж капитально зацепит, тогда над тобою склонится не милая юная медсестричка, а целый медбрат Вова Хоменко. Вова и в Афгане это делал с успехом, пока вместе со своей ротой не попал под жуткий обстрел и не заработал контузию. Теперь он не может перевязывать раны. Его руки не находят себе места. Он хаотично хватается ими то за санитарную сумку на боку, то за фуражку на голове. Если не знать истиной причины его недуга, можно подумать, что прапорщик Хоменко отгоняет от себя пчёл. Или очень злых духов...
Я пришёл в свой полк в декабре 85-го. За год до этого весь его личный состав был поднят по тревоге и переброшен в Страну Безмолвия. Так с персидского переводится Афганистан. А потом оттуда в полк стали возвращаться какие-то странные люди: у них не было видно явных увечий, но безмолвие в их глазах зияло страшное...
Словом, мало ли чего у молодого солдата в будущем с общим самочувствием и мужским здоровьем может приключиться. Я, как на духу, в те годы и про потенцию-то толком ничего не знал. А тут ещё обиднее слово: радиация…
Я тороплюсь проехать последние километры по улице Николая Старостина, известного каждому болельщику «Спартака», и воссоединиться со своей обеспокоенной семьёй. А поскольку в нашем доме за хорошее настроение и веру в лучшее завтра отвечаю я, то пример Ляхерова дело может испортить.
Продолжение "Муж декабристки. Семечки" уже написано.