Как вы думаете, какая профессия – самая востребованная в народе? Для какой профессии не требуется специальное образование? Какая профессия не устаревает морально?
Нет, это не та «древнейшая профессия», о которой вы подумали. И не парикмахер: на него нужно учиться.
Конечно, это няня. При любых катаклизмах и кризисах люди не перестают рожать детей, а за ними кто-то должен присматривать. Считается, что ухаживать за ребенком может каждый человек. Да, но не каждый захочет. Хлопотно это.
Но если долго-долго посидеть без работы, то и такая будет за счастье.
– Я бебиситтер. Няня то есть. Беру пару-тройку малышей, за каждого платят по сто рублей в час, милое дело, – описывает Люба. – Работаю, не выходя из дому. Занимаемся арт-терапией. То есть рисуем с детками.
Люба, моя приятельница, похожа на сдобную булку: полная, добрая, волосы, как пшеница, к тому же веселая, вызывающая доверие. Да и «бебиситтер» звучит пафосно, не так стремно, по-деревенски, как «няня».
– Да, мне бы подошло, – прикинула я.
Еще бы не подошло. Я только что встала на учет по безработице, отчаявшись найти работу, и получала аж … тысячу сто рублей в месяц. Смешно. То есть не смешно.
Будучи профессиональным музыковедом, я даже не пыталась найти работу по своей элитарной специальности: в России 2012-го давно не до понтов, кризис на кризисе. Народ озабочен выживанием. То ли дело торговля едой или теплой одеждой. Или этот, как его, – «бебиситтинг».
В бебиситтеры пойду, пусть меня научат. Люба по старой дружбе готова мне выложить все секреты мастерства. Ну, если уж я освоила фортепиано, то нехитрую премудрость ухаживать за маленьким ребенком – и подавно. Только где же найти родителей с еще не пристроенными детишками?
– Элементарно: зайти в агентство по найму. Знаю аж два. Хочешь, схожу с тобой? – любезно предложила Люба.
Все подобные организации после перестройки снимали комнаты в монументальных зданиях из-под расформированных институтов.
На каждой двери – название организации.
В одну такую Люба уверенно, как к себе домой, распахнула дверь.
– Садитесь, пожалуйста, – окинув ее опытным взглядом, пригласила дама-рекрутер, сидевшая за письменным столом. Меня не пригласила.
Люба с достоинством опустилась на сидение.
– Какая работа вас интересует?
– Работа няни.
Женщина понимающе кивнула и протянула анкету:
– Заполните, пожалуйста. Рекомендации имеются?
– А как же, – ответила Люба и принялась вносить паспортные данные в анкету.
Я тоже попыталась выклянчить себе экземпляр. Женщина с сомнением взглянула на меня.
– Какое образование?
– Высшее музыкальное, – ответила я.
Парадоксально, но факт: консерватория не произвела на нее никакого впечатления, даже наоборот: тетя поглядела на меня насмешливо.
В общем, меня даже не зарегистрировали. Все не так просто.
Самое интересное, что во втором агентстве все в точности повторилось: Любу приняли, как родную, как свою, с порога распознав в ней перспективный кадр для сотрудничества, а ко мне отнеслись, как к несерьезному, случайному посетителю. Да что же это, у меня на лбу написано!
– … Леля, у меня к тебе дело, – позвонила Люба. – Не возьмешь девочку? Почти семь месяцев, живут в центре. Водили ко мне, но обстоятельства изменились, и со следующего месяца просят сидеть с Машей у них дома. Я не могу, у меня же группа. Я порекомендовала мамочке тебя. Согласна?.. Вот и славно, записывай телефон.
Люба попутно рассказала мне печальную историю мамаши.
…Молодая женщина по имени Наташа жила с мужиком. Тот сделал ей ребенка, заставил набрать кредитов в банках – и смылся. Ребенок родился нервный, крикливый. Наташина мать отказалась сидеть с внучкой, пришлось Наташе нанять помощницу, ей ведь теперь нужно много работать, чтобы выплачивать кредиты за того парня.
– Крикливая, говоришь? – насторожилась я.
– Ну, так-то Маша хорошая девочка, мы с ней неплохо ладили. Это бабушка у них с характером: то буду сидеть, то не буду, такая трудная девочка, мол. Да не бойся, соглашайся!
– А у меня есть выбор? – вздохнула я.
– … Здравствуйте, я от Любы. Вам нужна няня? – позвонила я.
– Сколько вам лет? – в трубке раздался требовательный молодой голос.
– Сорок восемь, – растерялась я: это не та информация, которую женщины разглашают с удовольствием встречным и поперечным.
– Извините, – незнакомка сменила гнев на милость. – Просто у вас такой молодой голос, что я…
– Это профессиональное: приходилось много петь, – объяснила я.
– Петь?! – приятно удивилась женщина и назначила мне встречу в этот же день.
…Это был панельная пятиэтажка в самом центре города.
Я взобралась на пятый этаж и позвонила в нужную квартиру.
Дверь мне открыла высокая девушка с темной косой, судя по всему, моя потенциальная работодательница.
Несмотря на все беды, которые мне живописала Люба, у нее было лицо человека, который вот-вот рассмеется.
– Какая вы загорелая, – не выдержала она. – Это плюс: хочу, чтобы моя Маша видела вокруг себя симпатичных людей.
– Несколько лет жила в Таиланде, – кратко объяснила я причину своей черноты. – Какие у вас требования?
– Для меня самое важное – это здоровье и безопасность, – заявила она мне, усадив на кухне на табуретку. – Я бы хотела, чтобы вы с Машей каждый день гуляли в парке, на свежем воздухе.
– Хорошо, – с готовностью согласилась я.
Я так давно не видела осени, ведь на тропическом острове круглый год лето.
– И вот еще: я категорически против того, чтобы няня включала телевизор, – заявила она с некоторым вызовом.
– Не проблема: я и сама не смотрю, дома даже нет телевизора, – улыбнулась я.
Наташа вздохнула с видимым облегчением.
– Тогда давайте попробуем. Начнем сейчас.
– Прямо сейчас?
– А почему бы и нет. Познакомьтесь, попробуйте, получится ли у вас, – и Наташа распахнула дверь в комнату. – Она вот-вот проснется, а мне как раз надо уйти на пару часиков. – Молодая мамаша склонилась над кроваткой: – Ой, моя радость, глазки открыла…
– Да, но я…
Но Наташа уже деловито звонила по мобильнику:
– Таня, зови клиентку, я спускаюсь.
Хлопнула входная дверь, и я осталась наедине с девочкой Машей. Из кроватки раздавался истошный крик.
Я вытянула влажного со сна ребенка, покачала ее, но девочка продолжала плакать. Я схватила соску и заткнула красный ротик, но она тут же выплюнула ее. Ребенок показался мне настоящим тираном: упрямый наморщенный лобик, агрессивный взгляд голубых глазок, требовательное выражение личика. Договориться, увы, невозможно.
В общем, довольно точно повторилась сцена из «Тутси», когда Дастин Хофман в женском костюме вызвался посидеть с малышкой. Моя Маша проорала часа два, до самого прихода матери, а когда раздался звук открывающейся двери, ее слезы моментально высохли, девчонка просияла и скоренько поползла к матери.
– Солнышко мое! – схватила дочурку Наташа и нежно прижала к груди. – Кто это пукнул? Как вкусно пахнет! – заворковала сумасшедшая мамаша, затем отсылающим жестом махнула мне. – Все, вы свободны, завтра жду вас в восемь.
Она сделала вид, что не в курсе поведения ребенка в свое отсутствие. Да уж, сообразила я, недаром даже бабушка отказалась сидеть с родной внучкой.
«Может, я не люблю детей?» – уныло подумала я, шагая домой по серому и пыльному проспекту и жалея себя.
В целях экономии я передвигалась пешком, – на маршрутку нужно еще заработать.
***
Я действительно не очень люблю детей.
Мой собственный ребенок не столько желанный, увы, сколько случайный. Я родила дочку, будучи студенткой первого курса консерватории, перспективной, амбициозной, поэтому меньше всего в тот момент помышляла о материнстве.
Тогда я даже представить себе не могла, как повезло мне и моему мужу, тоже студенту. Ребенок нам достался просто потрясающий. Хорошенькая, обаятельная, по мере роста она демонстрировала все больше и больше талантов, во всех мыслимых и немыслимых областях. Повзрослев, выиграв грант, дочка отправилась учиться в Бостон, в Беркли, в самую престижную в мире джазовую академию. Стоит ли удивляться.
И вот что замечательно: Инга никогда не добивалась внимания криком. Слишком рано она поняла простую истину: занимаясь творчеством, скорее получишь признание окружающих.
– Инга, что ты такое рисуешь? – останавливалась однокурсница, забежавшая за «шпорами» к экзамену. – Как красиво!
Малышка спокойно сидела на наших лекциях на задней парте, с ручкой и листком бумаги, когда детский сад закрывался на ремонт.
– Инга, что ты делаешь? – непременно спрашивал кто-нибудь из студентов, глядя, как кроха с умным видом выписывает ровные ряды каракулей.
– Пишу статью по психоанализу, – не поднимая голову, отвечала наша небанальная девочка.
Все вокруг падали от хохота.
– Вам досталась идеальная дочь, – повторяла мама, несколько неодобрительно: типа, молодые легкомысленные родители сами не понимают своего счастья.
Другая сторона этой медали состояла в том, что наша дочь избаловала нас: по наивности мы думали, что такой ребенок, как Инга, – это норма, а не редкая благодать. Как можно преподавать с такими взглядами на детское поведение?
А теперь я еще и в няни подалась… Не много ли я на себя взяла? Так ли мне нужны это деньги?
Но деньги действительно были нужны.
***
Наташа работала в салоне красоты «Бьюти». Она занималась наращиванием ногтей.
Сама я никогда не носила длинных ногтей: с ними неудобно играть на пианино. Но дело это, похоже, было достаточно прибыльным. Кто бы мог подумать, что столько дам могут себе позволить длиннющие искусственные ногти с рисунком, приклеенные специальным гелем? А картошку как чистить, как в огороде работать? Похоже, я что-то пропустила, просидев столько лет в тропиках: у сибирячек явно жизнь наладилась, раз дело дошло до эстетики ногтей.
Сдав собственную квартиру в поселке близ аэропорта, Наташа сняла жилье в центре Новосибирска, в том же доме, что и салон красоты, на пятом этаже. Квартира маленькая, страшненькая, но Наташе пока не до хорошего: надо кредит выплачивать и ребенка поднимать.
У подъезда я нажимала кнопку домофона. Пока поднималась, Наташа уже обувалась на выход.
– Маша проснулась в восемь, поела титю, – коротко докладывала она. – Часов в девять покормите ее овощами. Сегодня вернусь в четыре. Все, удачи.
Или в пять. Или в шесть. И так четыре раза в неделю.
Я уносила домой в среднем рублей по восемьсот. По пути заходила в какой-нибудь магазин низких цен и накупала продуктов со скидками, страшно довольная собой. Я в буквальном смысле слова кормила семью, на данный момент состоящую из нас с Шуриком, собаки и пары кошек. Призрак голода больше не маячил перед глазами.
Все бы ничего, если бы не эта крохотная капризуля.
– Люба, да она же постоянно орет! – пожаловалась я бывалой приятельнице. – С тобой так же?
– Ну да, Маша – девочка с характером, – подтвердила Люба. – Чтобы она не плакала, мне приходилось ее постоянно держать на руках. Поначалу ничего, а потом она выросла, потяжелела…
– Это что же, я не должна ее с рук спускать? – возмутилась я. – От спины ничего не останется.
– А что делать, – невозмутимо возразила Люба.
Ну нет уж. За сто рублей в час тяжести таскать – на это я не подписывалась.
Лишь бы не плакала
…Как только в первый мой рабочий день дверь за Наташей закрылась, Маша устроила истерику.
Я честно попыталась успокоить ее, взяв на ручки. Потрясла перед носом погремушкой, походила с ней по комнате. Не помогло, увы.
Спустив девчонку на пол, я в растерянности уселась на диван. Так мы и сидели друг против друга, она кричала во все горло, а я молча смотрела на нее.
Плачет, хочет к матери, требует своего. Тут я ничем ей не помогу, такова жизнь. А почему бы ей не поплакать? Это ее святое право.
Чем бы дитя не тешилось, лишь бы не плакало, гласит русская народная мудрость.
По традиции у нас детям плакать не разрешают. Мне, например, в детстве от отца здорово попадало за слезы. Собственно, я выросла с мыслью, что плакать нельзя, что это недостойное поведение.
Я была в этом абсолютно уверена, пока в томской католической церкви не познакомилась с Доротой из Польши, молодой мамой.
– Гуляла я вчера со своим малышом, – поделилась с прихожанками Дорота. – Он упал, ударился, заплакал. К нему подбежала девочка лет пяти и сказала: «Не плачь! Нельзя плакать». Я спрашиваю: «А почему нельзя плакать? А если больно?»
Реакция польки явилась для меня просто откровением каким-то: «Почему нельзя плакать?»
Действительно, почему ребенку нельзя плакать?
Ведь плач – это единственный способ маленького человека, который не умеет говорить, заявить о своих чувствах, выразить свои эмоции. У нас принято подавлять подобные порывы, любой ценой стараясь устранить причину плача. Угождая ребенку, дабы его утешить любой ценой, мы последовательно взращиваем манипулятора: малыш моментально усвоит, что слезы и крик – это верное средство добиться своего.
К тому же не всегда взрослый в состоянии исполнить детское пожелание. Например, где я сейчас возьму маму для Маши!
Так что пусть поплачет, раз ей так хочется. Рано или поздно надоест, и она успокоится. Боюсь, это не та логика, которая бы устроила Наташу, но ее же рядом нет.
Твердо решив не обращать внимания на Машин рев, я огляделась. Добрую половину комнаты занимала цветастая палатка в виде кукольного домика. Ух ты, какие у Маши игрушки! Вот уж на чем мать не экономит. Тут тебе и куклы, и зверюшки, и кукольная мебель, и игры. Эх, мне бы в свое время такое богатство… А это что такое? Никак музыкальный инструмент?
Разглядев металлофон, я потянула его из кучи игрушек. А вот и деревянная ударная палочка в комплекте. Так, для начала сыграем гамму.
Я отстучала туда и обратно весь звукоряд. Сойдет, хотя четвертая ступень звучит низковато. Но пару-тройку песенок исполнить можно.
Маша перестала плакать и застыла с открытым ртом. Затем подползла и вырвала у меня палочку, оборвав песенку. Усевшись перед металлофоном по-турецки, она принялась сосредоточенно лупить палочкой по инструменту, забавляясь оглушительными звуками. Зато забыла про рев.
Хватило минут на десять. Бросив палочку, Маша повернулась ко мне и с новой силой принялась рыдать. Надо срочно отвлечь ее чем-нибудь еще.
Вон барабан валяется. Хороший, мембрана из кожи. На таком можно поиграть ладонями и пальцами, как на бонге. Бум-бара-бум-бара-бум-м!
Маша снова замолчала, явно заинтересовавшись. Моментально отжав у меня барабан, она бросилась исследовать новый принцип звукоизвлечения. Бум-м-м!
Ребенок любопытный, это плюс. Будем использовать это качество в мирных целях.
Играть едой
Наташа все еще кормила дочку грудью, но во всю прикармливала фруктами и овощами. Она научила меня готовить пюре при помощи погружного блендера. Ничего хитрого, справлюсь.
– Пусть учится есть сама, – высказала она пожелание. – Засовывайте ей ложечку в ручку. Ничего, если она набрызгает вокруг или испачкает одежду, я выстираю. Если захочет сунуть ручки в пюре, ничего страшного, пусть поиграет едой, если захочет.
Хорошо, что квартира была чужая, съемная, без особой обстановки, можно было не церемониться, в крайнем случае протереть обрызганные панели. Кажется, у Наташи был правильный подход к делу.
Аппетит у Маши был отменный. Благодаря свободе поведения она воспринимала трапезу, как развлечение, и росла, как на дрожжах.
У природы нет плохой погоды
Кажется, предыдущая няня напрочь отказалась от прогулок с Машей, предпочитая целыми днями сидеть в комнате, перед телевизором, – за сериалами время быстро пролетает. Слишком уж хлопотно одевать вертлявую девочку и на руках спускать вниз, предварительно собрав все необходимое для похода на природу – памперсы, плед, судочек с едой, бутылочку с соком.
Но напрасно опасалась Наташа, что я откажусь гулять с ребенком.
Я страшно обрадовалась возможности побыть на природе. Честно говоря, соскучилась по Сибири – все пальмы да пляжи, море да джунгли. Тропики – это неплохо, но не наш пейзаж.
Когда мы с Машей приступили к прогулкам, на дворе стояло взаправдашнее лето. В Сибири оно такое короткое, что немудрено пропустить этот день, как шутят сибиряки.
Но мы с Машкой его застали. В Нарымском сквере в полдень было зелено, солнечно, чистенько. Доцветала пышная сирень, знойно благоухая. Солнце светило, но не грело. Чуть зайдешь в тень, сразу хочется накинуть куртку, что я и делала.
Вокруг расхаживали пенсионеры и мамаши с колясками. А может, мои коллеги-няни.
Маша крутила головкой по сторонам. Постоянная смена пейзажа ее нравилась, да и меня устраивало, что она молчит, а не хнычет.
Отыскав свободную скамейку, я располагалась на ней со всем барахлом и с ложечки кормила Машу овощным пюре. После еды голубые глазки туманились, и девочка отрубалась.
Ура, полтора или даже два часа свободы! Я доставала книжку и по уши погружалась в чужую жизнь…
…С каждым днем парк менялся. Одни растения отходили, другие расцветали. Я останавливала коляску и обращала Машино внимание на цветочки. Ребенок тянул ручки, и я подавала цветущую кисть, шишку или лист, пусть поиграет.
Несмотря на то, что старый парк был разбит в самом центре большого города, в нем было тихо. Шуршание листвы под ногами наполняло меня удивительным покоем. Да, у меня непонятная жизненная ситуация, и я чувствую себя так, будто сижу на заборе, но тем ценнее для меня эти минуты одухотворенной тишины. Благодатный оазис посреди каменных джунглей порождал мир в моей душе, а с ним и уверенность в том, что все идет правильно, к лучшему, по плану Высших Сил.
Однажды, когда Маша спала, я вдруг за скамейкой обнаружила черемуху, усыпанную красными плодами. Именно красными, а не черными: эта черемуха была скрещена с вишней. Ягодки были крупными, но терпкими. Прямо подарок!
Порывшись в сумке, я отыскала полиэтиленовый пакет и быстро наполнила его кисточками. Попутно сама наелась плодами, затем угостила проснувшуюся Машу. По привычке потянув бусинки в рот, девочка не одобрила вкус, зато с удовольствием поиграла веточкой с ягодками.
А дома я сварила Шурику обалденный компот.
Топ, топ, топает малыш
Маша начала ходить рано, в девять месяцев.
Наташа страшно гордилась этим. Но если бы она видела, как это получилось…
Шустрого ребенка больше не удовлетворяло ползание. Маша так и норовила встать, цепляясь за мебель, все чаще и чаще.
Однажды, застыв в вертикальном положении, Маше вдруг взбрело в голову отцепиться. Конечно, она грохнулась на пол. Ее ротик искривился, глаза моментально наполнились слезами, и она приготовилась вот-вот издать качественный вопль…
И тут я … засмеялась. Маша выпучилась на меня – и тоже неуверенно улыбнулась. Я расхохоталась еще громче. Маша радостно вторила мне. Она была польщена, что развеселила меня. Наверное, падать – не так плохо, как ей показалось вначале.
И Маша решила повторить свой подвиг: хватаясь за стул, она поднялась на ножки, затем демонстративно, как клоун, упала, весело глядя меня.
Я снова захохотала, и Маша следом за мной.
Так мы целый день развлекались: Маша падала, а я смеялась.
Я по опыту знала, что ничего плохого с ребенком не случится: в этом возрасте падать не опасно, никаких переломов и сотрясений мозга. Наоборот, падая нарочно, он учится группироваться, тренирует мышцы.
К вечеру Маша уже могла пройти несколько шагов самостоятельно.
А я для себя открыла важную вещь: взрослые сами, своей реакцией, делают происшествие хорошим или плохим. Заохаешь, запричитаешь, бросишься поднимать – ребенок подумает, что падать – это ужасно, и будет бояться падений. Засмеешься – и ребенок решает, что это очень смешно, и страха нет как нет.
– Леля, представляете, радость-то какая: Машенька пошла! – так встретила меня на следующий день Наташа.
Будто бы мы с Машей не работали над этим целый день.
– Да что вы говорите! – наигранно удивилась я.
– …Девочка что, уже ходит? – удивилась в парке бабушка толстенького годовалого мальчика. – А сколько вам?
– Девять, – ответила я, наблюдая, как Маша ковыляет по дорожке между деревьями.
– Как, всего девять? А мы вот еще нет. Осторожно! Не боитесь, что упадет? – встревожилась женщина.
Нет, не боюсь. Поэтому и Маша не боится. Топ, топ, топает малыш…
С осенью на сердце
Благодаря этим прогулкам, мне удалось поэтапно отследить весь таинственный переход от лета к осени.
Одни и те же деревья на глазах меняли цвет – одни желтели, другие краснели. На тротуарах и газонах появился ковер из листьев, испускавших крепкий, ни с чем не сравнимый аромат. Я подбирала самые красивые и складывала букеты. Маша с восхищением перебирала крупные листы – то серебристые, от тополя, то резные, от крупного дуба, то желтые, березовые, то красные, от боярышника.
А вот и рябина, двух видов: красная и оранжевая. А какие у нее листья – просто хохломской платок! Машенька, смотри!
Под дубом мы нашли желуди – чем не игрушки.
Машенька уже довольно ловко бегала меж деревьев. Иногда падала на мягкую землю, но тут же поднималась. Мы давно не делаем из этого проблемы. Подстелив плед, я присаживалась на траву, как это делают в Булонском лесу, и вытряхивала на землю игрушки. Схватив то одну, то другую, ребенок развлекался сам, как мог. Именно так играла моя дочка, совершенно не испытывая потребности в общении со взрослыми.
Я поняла, что маленький человек обязательно должен научиться занять себя сам. Вернее, этому должны научить его взрослые, и тогда он никогда не будет скучать, хныкать и приставать к родителям. Это важно: жизнь сложится совсем по-другому. Его все будут любить.
В три приема
– …Леля, с сегодняшнего дня я попрошу вас делать Маше одну медицинскую процедуру, – озабоченно произнесла Наташа перед тем, как уйти на работу.
– Какую процедуру?
– Сейчас я покажу. Один раз сделаю сама при вас, – и Наташа подняла дочку, раздела и уложила на кухонный стол. – Мы вчера были у врача, и нам сказали, что от употребления памперсов у ребенка развивается патология вот здесь, – Наташа раздвинула Маше ножки.
Энергичный ребенок занервничал, захныкал, задергался, рискуя свалиться со стола.
– Подержите ее!
Я схватила Машу за ножки.
– Чтобы не срасталось, надо несколько раз в день мазать вот этой мазью, – Наташа раскрутила небольшой тюбик, выдавила капельку. – Вот здесь, – она ткнула пальцем в промежность.
Маша уже оглушительно орала.
– Ну все, все, мое солнышко, – мать прижала обиженного ребенка к груди. – Все, мне пора.
«Жуть. Бедный ребенок. Надо как-то минимизировать моральный ущерб», – задумалась я.
Настал час экзекуции. Нет, даже речи быть не может о том, чтобы раскладывать живого ребенка на столе в подобной позе. Да и не будет она спокойно лежать. А у меня всего две руки. Придется разбить процедуру на несколько этапов. Как в анекдоте: в три приема посадить слона в холодильник…
Раз: я подхватила пробегающую мимо Машу и, резко сдернув трусики, поставила ее на пол, откуда она без штанов продолжила путь.
Два: открутила у тюбика колпачок и выдавила себе на палец буро-коричневую массу.
Три: свободной рукой подхватила девочку и на лету быстро мазнула, где полагается.
Вот и все. Маша уже бежала по траектории. Осталось догнать и напялить штанишки.
– Ну как? – спросила вечером мать. – Получилось?
– Да, конечно.
– Она плакала? – тихо спросила Наташа, а у самой слезы на глазах.
– Да вы сами-то не плачьте, – улыбнулась я. – С чего? Мазь не щиплет.
– Да, но Машеньке не нравится лежать на раскоряку…
За кого она меня принимает? За садистку-маньячку?
– Ей не пришлось лежать, и намазала я так быстро, что она даже не поняла, что произошло, – успокоила я мать.
С этого дня памперсы мы использовали только для прогулок. По дому Машенька бегала только в штанишках из натурального материала. Нет беды, если обмочится: нетрудно подтереть пол и лишний раз сменить штаны.
В игрушки мы добавили красный пластиковый горшок. Правда, Маша пока предпочитала надевать его на голову вместо шляпы или хранить в нем кубики. Ничего, пусть для начала просто подружится с полезным предметом, а там разберемся.
Телефонный глюк
В этот прохладный осенний день Машенька спала особенно сладко и долго.
Мы устроились в дальнем уголке парка, на крайнюю скамейку. Укрывшись пледом, я читала детектив и наслаждалась отдыхом на свежем воздухе, нежданным бонусом от нелицеприятной работы. Опавшие листья почему-то пахнут розами, не замечали?
Вот в коляске возникло шевеление, проснувшийся ребенок подал голос.
– Привет! Как спалось? – заглянула я в коляску, и ребенок слабо улыбнулся. – Яблочко хочешь?
Достав судочек с фруктовым пюре, я принялась ложку за ложкой скармливать проголодавшейся Маше. Как вдруг…
К нам неслась Наташа. На ней лица не было.
– Леля, что же вы со мной делаете! – женщина выдернула из коляски ребенка и судорожно обняла, покрывая поцелуями.
– Что случилось? – удивилась я. – Все у нас нормально. Она так хорошо поспала…
Но Наташа уже успокоилась, заглянув в сияющие глаза дочки, теплой и розовой со сна.
– Вы почему не отвечаете на звонки? Я вам звоню, звоню… А ведь у меня даже копии вашего паспорта нет, где вас искать… Чего только не передумала, отменила клиентку и из салона побежала в парк, вас искать.
Я выхватила телефон из сумки. Точно, на экране высветилась куча не отвеченных звонков… Что за ерунда? Конечно, Наташа успела накошмарить, как я продаю ее ребенка на органы.
– Наташа, наберите меня, проверим связь.
Наташа нажала кнопку на своем мобильнике, и мой телефон беззвучно завибрировал. А куда же исчез звук рингтона?
– Как же так… На телефоне сменился режим звонков сам по себе, без объявления войны. Кто мог знать!.. Наташа, извините, ради Бога! Сама не понимаю, как это…
Но Наташа уже и думать забыла о происшествии: она держала на руках невредимого, бесценного, довольного жизнью ребенка и была совершенно счастлива.
Рисовать
Пошел ливень, и нам с Машей пришлось остаться дома. Чем бы заняться?
Я обнаружила на столе коробку остро заточенных цветных карандашей. О, как я соскучилась по рисованию! До отъезда в Таиланд я ведь ходила в изостудию для взрослых.
Взяв со стола один из листков бумаги, я выбрала из кучи игрушек симпатичного сиреневого слоненка и усадила его на передний план на фоне домика.
Маша тут же приблизилась. Голубые глазки внимательно следили за движением очередного карандаша. Вот уже проступает сходство с моделью. Все, портрет слоненка готов! Кто следующий? Тигренок?
Когда я изображала нового зооморфного персонажа, Маша предприняла собственную попытку попрактиковаться в цветной графике: выдернув из моей руки сиреневый карандаш, она принялась размахивать им над поверхностью бумаги, в подражание мне. Она еще до конца не поняла, как рождается линия.
На следующий день на столе появился большой толстый альбом с качественной бумагой. Мы с Машей продолжили серию портретов.
Сегодня ребенок продвинулся: понял, что на карандаш нужно нажимать. Силенок пока маловато, поэтому линии вышли слабенькие, тоненькие, но у Маши все впереди. Было бы желание.
– …Леля, я вам альбомчик купила, на столе лежит, – позвонила Наташа.
– Да мы уже половину изрисовали, – засмеялась я.
– Маша тоже рисовала, – сообщила я Наташе. – Видите эти линии?
Наташа бросилась разглядывать результаты творчества ее чада с таким видом, будто это шедевры Ренессанса. По щекам текли слезы. Похоже, для нее это было важно.
Пока у меня был выходной, она сносила наш альбом на работу и похвасталась перед всеми сотрудницами салона красоты, какая золотая у Маши няня.
Мери Поппинс
Я и забыла, когда была в гостях у подруги.
– У нас конференция в ваших краях, а потом у меня будет минут сорок перерыва. Хочешь, встретимся в сквере? – как-то предложила Соня.
Я обрадовалась. В обеденное время Маша как раз заснет, можно и с подругой поболтать.
Соня увидела нас издали. Подошла, заглянула в коляску, где белело личико с закрытыми глазами.
– Как ангелочек, – восхитилась она.
– Пока спит, – усмехнулась я.
– Пойдем, угощу тебя, – предложила Соня.
Мы добрели до павильона с блинами и пирожками. Взяли по блинчику с творогом и по стакану чая с лимоном в картонном стаканчике. На свежем воздухе все это показалось нам таким вкусным. Я чувствовала себя на седьмом небе.
Маша открыла глаза и увидела наши лица, склонившиеся над коляской. Повернувшись ко мне, она улыбнулась.
– Ах ты, солнышко! Солнышко вышло, – запела я.
– Какая хорошенькая, – одобрила Соня. – Надо же, какое чудо!
Я вдруг про себя отметила, что Машенька и впрямь чудо. Упрямый агрессивный деспот куда-то испарился. Когда это произошло?
– Она такая прикольная, настоящий стендап-комик, – похвасталась я перед Соней и подмигнула Машке.
Малышка скорчила уморительную рожицу и захихикала.
– Просто ты хорошая няня, – сказала Соня.
– Да какая из меня няня, – не согласилась я. – Вот Люба профессионал, а я – так, погулять вышла.
– Зато ты Мери Поппинс, а она нет, – на полном серьезе произнесла Соня.
Я так и застыла с открытым ртом.
У бабушки
Наташа твердо решила бросить кормить Машу грудью, сколько можно.
– Врач сказал, что мне нужно туго перебинтовать грудь и так походить дня два. А Маша пока побудет у моих родителей, – предупредила Наташа. – Сегодня за ней заедет моя мама, пока я буду на работе.
Бабушка оказалась нестарой, модно одетой дамой.
– Я так беспокоюсь, – поделилась она со мной. – Как мы с ней справимся! Будет орать все выходные, я ее знаю.
– Да ладно, с Машенькой можно договориться, – успокоила я ее.
Действительно, бабушка с дедушкой были приятно удивлены позитивным общением с внучкой: Маша оказалась веселой, забавной и вовсе не капризной. Что самое главное, девочка оказалась в состоянии сама себя развлечь.
Правда, после этих выходных ребенок настойчиво тянул ручонки ко мне с требованием «на ручки». То же самое Маша проделала и с Наташей, стоило той вернуться домой, да еще сопроводила просьбу оглушительным ревом.
– Что такое? – нахмурилась Наташа.
– С сегодняшнего дня у нас новая мода: хотим на ручки, только так, – пожаловалась я.
– Я все выскажу отцу, – Наташа смекнула, в чем дело. – Он два дня сюсюкал, а нам расхлебывай.
Правда, отец на это заявил дочери: воспитывай сама, а я хочу баловать. Все же лучше, чем категорический отказ сидеть с ребенком. Кто-то же должен баловать!
Однажды произошла странная вещь: вернувшись с работы, Наташа вошла в дом, а Машенька никак не отреагировала на ее приход. А когда я, переодевшись, собралась уходить, девочка кинулась в рев. Мать была неприятно поражена.
Что же это получается: Машка меня любит? – вот уж не ожидала.
За что? Я принципиально не нежничала с ней, не сюсюкала, не ласкалась, – на это есть мать. У меня ничего личного, только бизнес.
Зато мы много смеялись, и в последнее время девочка совсем не плакала. Но чтобы такая привязанность…
Тем не менее я была тронута. Я шла по унылому городу, обходя лужи, ежась от холода, закрывая лицо от противного шквального ветра с дождем и мокрым снегом, а на сердце у меня было тепло.
Церковь в парке
В парке стало неуютно. Мы пока не отменяли прогулки, но с каждым днем возрастал риск угодить под противный дождь.
Как-то раз мы забежали в православную церковь, стоящую на углу парка, чтобы спастись от внезапно хлынувшего потока с серого неба.
Внутри было пустынно, темно и странно, таинственно пахло. Маша топала новыми сапожками, и гулкое эхо разносило звук ее шажков. Но нас некому было ругать. Я присела на скамеечку у входа, а Маша бродила туда-сюда. Вот она заинтересовалась свечками, затем подошла к лику Спасителя.
Я-то сама католичка, но Машу недавно покрестили в православии, и у нее на шейке появилась цепочка с крестиком.
Я взяла ребенка за руку и подвела к своей любимой иконе Пресвятой Богородицы, кажется, Черниговской иконе. Она большая, почерневшая, будто закопченная. Вид у иконы такой, будто вещь перенесла серьезные бедствия. И такое же выражение на лице у Мадонны – боль, тревога, вместе с тем это прекрасное женское лицо, больше реалистичное, нежели условное, что для икон редкость.
Я давно ее приметила. Вот и решила познакомить ее с Машей. Заодно поручу девочку Ее заботам.
Ведь вскоре нам предстоит расстаться. Мы с Шуриком завершили наши сибирские дела и собрались в теплые края.
Странно, но я вдруг почувствовала, что мне будет не хватать моей Машки.
– …Ой, как жалко! – не притворно расстроилась Наташа. – Так хорошо все пошло… Где мы найдем такую няню!
– Вернитесь к Любе, – посоветовала я.
На прощание Наташа неожиданно для меня вручила пакет с фирменным черным чаем и большую коробку шоколадных конфет.
Я была очень тронута: когда тебя благодарят на исходе отношений, это дорогого стоит.
…Через месяц, когда мы уже были в Таиланде, я вдруг получила письмо от Наташи, с фотографиями.
Как Машка повзрослела, льняные кудряшки отросли. Выражение лица было таким же шкодным.
Наташа писала, что у них все хорошо, что Машенька «такая балдежная», поет, танцует, рисует. Новую няню они даже не стали искать: родители с удовольствием помогают, берут к себе, охотно сидят с внучкой. Кроме радости, они от нее ничего не получают.
Еще бы, с удовлетворением подумала я. Значит, кое-что в жизни я сделала правильно.
Новосибирск, 2011