-Ну, - отец строго, серьёзно и даже зло, посмотрел на меня и младшую дочь, - не умеете дружно жить со своими мужьями, - выбирайте, на чём поедете сено метать!
Мы с сестрой стояли перед ним, как нашкодившие котята: опустив головы, разгребали пыль резиновыми сапогами.
Вчера Татьяна сообщила отцу, что хочет развестись с мужем, а я уже месяц жила у них в деревне с сыночком, оставив суженого – ряженого в городе.
Выбор, предоставленный отцом, был не велик, но ужасен по своей непредсказуемости и железобетонной логике.
Перед нами стояли – гусеничный трактор ДТ -75, машина «Нива» и запряжённая лошадь с механическими, железными граблями.
Сестра, вздрогнув и набрав побольше воздуха в рот, чтобы не расплакаться, пошла к легковушке.
Она окончила аграрный факультет сельскохозяйственного института, водительских прав ещё не имела, но опыт вождения, кой- какой был.
Папа сел за рычаги трактора, а мне махнул рукой: - «Догоняй!»
Делать было нечего: я потихоньку подошла к лошади, та покосилась на меня своими чёрными, блестящими глазами, навострила уши и дико заржала.
Под её всхрапывания, жертва будущего развода, попыталась забраться на грабли, напоминающие полукруглый гребень, каким бабушка закалывала свои жиденькие волосы, только огромный и страшный.
Наверху у этой чудо техники возвышалось сиденье и рядом, как тупая сабля, торчал железный рычаг.
Водрузившись на этот подиум, я взяла в руки вожжи, отчаянно крикнула:
-Но, пошла!
И лошадь пошла, а вернее понесла - по кочкам…
А я зарыдала в голос. До нашего покоса добираться было часа полтора по лесной дороге. И почти всё это время эхо разносило по округе мои жалобы на горькую судьбину и проклятия в адрес очередной пассии мужа:
- «Господи, покарай её за сиротские слёзы моих детей».
Вспомнила и пересказала, размазывая сопли, всю историю нашей первой любви. Как отказавшись от всех предложений, ждала его из армии. И слова «граница», «погранзастава» не сходили у меня с губ.
Когда дошла до того случая, в котором муж, переступив через больного сыночка, взял свой рюкзак и уехал сплавляться по горным рекам на две недели, лошадь замедлила свой бег.
Потом остановилась совсем.
Тяжело, по-бабьи, вздохнула и тихо пошла по дороге, которую давно и хорошо знала.
На нашей делянке папа уже срубил берёзку, сделал из неё «волокушу» и ждал меня, для дальнейших инструкций.
Сколько нервов и седых волос стоила ему эта поездка, он признается мне лет через десять.
- Вначале сгребай всю « ручку», то есть скошенное сено в валок, периодически поднимая и опуская рычаг, стряхивая сено. А потом заезжай перпендикулярно и превращай эти валки в кучки. Ну, как вы тесто на пельмени с матерью делайте: катаете жгут, а потом режете его на шарики.
И уже с плохо скрываемой тревогой, посмотрел на меня.
Я и «Чалая», так, оказывается, звали мою спасительницу, внимательно слушали его наставления.
Лошадь всё поняла, казалось вперёд седока. Мне оставалось только держаться за вожжи одной рукой, а другой выжимать этот тяжеленный механизм.
Исправно, не торопясь, делая своё дело, Чалая внимательно, ободряюще поддерживала меня, то взглядом, в котором сквозила вековая мудрость, то весёлым ржанием.
-«Коня на ходу остановит? В горящую избу войдёт?» - читалось в её взгляде.
Никогда в жизни ни до, не после, не работала я на граблях, но со своими делами справлялась великолепно, благодаря её поддержке.
-Какого лешего мужику твоему надо? – возмущался подошедший через два часа хозяин кобылы.
-Такая ладная, работящая. И мать твоя такая же, - шепнул тихонько, покосившись на отца.
Родители дружно таскали кучки сена на волокушу. Сестра, которая тоже благополучно добралась на машине, сгребала остатки запашистой, духмяной травы.
Друг отца дядя Володя, видя, что я и его любимица прекрасно справляемся с поставленной задачей, пошёл помогать отцу. А мама умело вершила стожок, укладывая навильники душистого сена в самую середину и плотно утаптывая его, чтоб ни дождь, ни снег не испортил будущий корм для её любимицы коровы Ночки.
-Не обижайтесь на меня, доченьки, - проговорил вечером отец. – Трудно жить сыновьям без отца, да ещё в мирное время. Не правильно это. Постарайтесь найти заросшую тропинку к сердцу друг друга. Я, конечно, выращу внуков любимых. Но отец – есть отец. Своего я потерял в войну. Мама одна тянула четверых. Дед с бабкой помогали, не голодовали. Правда, круглую картошку, не могу, есть до сих пор. Но я помню каждую редкую минутку, проведённую с отцом. Он работал на МТС и запах бензина с тех пор, дороже всех запахов на свете. Как сегодня помню последние его слова: «Толик, ты остаёшься за главного. Живите дружно. Любите людей». И ласковую, шершавую ладонь на своей голове. Восемь лет мне было в сорок первом, когда похоронка пришла.
Папуля утёр слезу и сказал громко всем, сидящим за столом:
- Ну, за дочек моих, - умниц, красавиц и тружеников с детства!
-И за жён наших, продолжили негромко, неожиданно появившиеся на пороге брошенные мужья.
Смущённо потоптались там и вдруг спросили у отца:
- Пап, а где у тебя бредень, мы бы вместе с супругами сходили, рыбки на утро наловили…
-Там в омшанике поищите, как ни в чём не бывало, - ответил отец и выпил стакан самогонки до дна, не предложив зятьям.
- Схожу, помогу им, а то память у них девичья, - сделав ударение на последнем слове, через минуту сказал папа, обратившись к нам, глаза опустившим долу.
…Закинув за плечи сеть для ловли рыбы, мы в очередной приезд вновь пошли с мужьями на речку.
- Снова рыбалить? – выглянув из-за своей ограды, спросил дед Паша.
-Хватит, хватит, - и он хитренько подмигнул нашим любимым. – Бабы – то ваши уже на людей не похожи!
И от общего весёлого смеха вздрогнула улица.
Сестра была на шестом, а я на седьмом месяце беременности.