Часть 4
Могут вынести русский крест
Только наши с тобой горбы
В.С.Высоцкий
Глава 1
Молодёжное общежитие для одиноких сердец, после трёх лет существования, постепенно превращалось в семейное.
Просторная лестничная клетка в центре общежития, с оконным проёмом во всю стену, выходящую на восток, освещалась ночью светом уличных фонарей, по утрам утренним солнцем, была освещена круглосуточно. Не смотря на то, что в одиннадцать часов вахтеры выключали свет здесь всегда было светло.
Так вот лестничная клетка и бесшумные двери холлов были единственными свидетелями ночной жизни жильцов.
Стали заключаться браки, рождаться дети. У одиноких женщин за тридцать, тоже появлялись дети.
Сначала, такие семьи и женщин, имеющих детей, вызывали на профком, а коммунистов, на партком и требовали от них выселения.
Но, когда родила дочь Галия Сабирова, в свои сорок лет, она стала отстаивать свои права и права подруг. Она была юристом и депутатом райкома партии. После проигранных судебных тяжб, администрация отступись.
Рядом с общежитием строились три четырнадцатиэтажных коробки. Были составлены списки на очередь. И те, у кого по двое - трое детей стали получать квартиры. У остальных появилась надежда. Вначале получали жилье начальники цехов, инженеры из молодых специалистов. Первыми получили жилье Миша с Алей в доме напротив, в подъезде, где жил молодой певец Ренат Ибрагимов. Затем квартиру получили и Орловы Саша с Симой.
Но оставались не работающие на заводе медики, повара…
При заселении третьей четырнадцатиэтажки, Миша с Алей получили квартиру там, у них к тому времени было трое детей.
Этот заводской район назывался Адмиралтейской слободой. Это был рабочий район Казани, в котором жили рабочие завода тяжёлого машиностроения.
Общежития являлись неотъемлемой частью социализма. Росли города, росли фабрики и заводы, росло население страны. На их плечи ложилась обязанность обеспечения работой, жильём, продуктами питания.
Тяжёлый труд машиностроителей ложился в основном на девичьи плечи.
На одной из оперативок, директор поставил задачу:
- Давайте штамповщицами и учениками на станки ЧПУ принимать женщин. Только они могут выдержать этот монотонный труд. Мужики пьют, на работу не выходят. И места в общежитии бронируйте именно для этой категории работниц.
А что такое штамповка или станки ЧПУ? Стоит женщина на потоке и выбивает одну деталь изо дня в день. Станина под ней вся дребезжит и трясётся. А потом она еле добирается до дома на трясущихся, усталых ногах. А уж о здоровье и говорить не приходится. После нескольких лет такой работы, целый набор болезней.
2
Пороки социализма породили целые прослойки социалистического сообщества. Это детские дома.
Брошенные нерадивыми родителями, взращенные жестокой системой обращения, детдомовцы не могли вписаться в «приличное социалистическое общество».
- Мы люди государственные,- говорили четыре девчонки сиротки, пришедшие устраиваться на завод.
Следуя заветам директора, всех четверых приняли ученицами на станки ЧПУ с окладом в тридцать пять рублей. И доплатой за выполненную без брака продукцию.
Как перекати – поле они не задерживались нигде. После окончания Елабужского детдома их распределили в ткацкое училище Рязани. Но окончив училище, девчонки поехали в Ленинград, прослышав, что оттуда можно уехать на рыбные промыслы Дальнего Востока за «длинным рублем» (за «большими деньгами»- авт.). Но что-то там не сложилось, возможно, просто опоздали. Они узнали, что следующий набор будет из Казани, и приехали в Казань. Для того чтобы в этом-то году успеть уехать на заработки на рыбные промыслы Дальнего Востока.
Поэтому, появившись осенью, девчата устроились на завод и получили жильё в общежитии. Но работать они не хотели, не умели. Они хотели всё и сразу. Да и работать зачем? По осени они уже собирали справки и собирались уезжать в феврале.
Их поместили в стеклянный холл на втором этаже. Куда же их было заселять? Одеты как пацанки, в футболки и штаны. Курили и разговаривали на своём жаргоне? Этот холл находился над бетонным входом в общежитие, который по ночам превращался в выход из общежития. Они уходили в ночной город, пили с парнями пиво, курили и под утро возвращались домой, не шли на сожительство. За что не раз были биты. Им надо было кормиться и вести «клёвую жизнь». А как можно прожить на тридцать пять рублей ученических.
Профком им оказывал помощь одеждой, талонами в столовую. Работать они не желали. Они не шли на контакт. Достаточно сказать, что каждую из них усыновляли (и взрослых уже, Сашу, например, уже в Питере), но отъевшись, они сбегали от покровителей.
После ночных походов они простывали, брали больничные дни, по которым получали больше, чем за рабочие ученические.
Папа уезжал ночным поездом «Казань-Уфа». Проводив его, я возвращалась пешком по набережной Казанки. В конце перрона на моем пути встретилась Саша, наша жительница со второго этажа.
-А что тебя привело в такое темное время сюда?- спросила я девушку.
-Вам же страшно одной, вот я и подумала, что со мной будет спокойнее, - ответила Саша.
Мы вошли в общежитие, и расстались.
На другой день Саша подошла в кабинет с разговором и просьбой, оставить её в общежитие, дать ей возможность поступить в физкультурный институт.
Всю их компанию увольняли за частые прогулы на работе, да еще и уличили в краже мяса из холодильников на этажах девочек. Саша была на вид симпатичной, стройненькой девушкой, стриженой по моде, с стиле солистов групп «Бед бой блю», «Европа». Мальчиковатая на вид. И характером скверным и резким, в легком опьянении. Впрочем, принимала она вина частенько на грудь. И становилась мало управляемой. Девчонке было к двадцати годам. И она была талантлива: играла на гитаре и пела, выигрывала все партии в шахматы, рисовала, и имела множество спортивных грамот и дипломов. Пожалев её, я решила, что пусть поживёт, подготовится в институт, поступит и уйдет.
С появлением Саши в жизни нашей, казалось, всё перевернулось и завертелось в каком-то безумном колесе событий. Мы познавали мир, доселе неизвестный. Жизнь наша ранее не пересекалась с сиротами, этими детишками, лишенными родительской ласки, нежности, любви.
Детишками, живущими толпой в «детских домах», нет, не в домах детства…Вот тут-то стало ясно, что от перестановки слов очень меняется смысл жизни деток в этих заведениях. Каждый человек, а ребёнок в особенности, должен иметь личное пространство, свою безопасную зону, где его внутренний мир и его биологическое тело защищены от вредного воздействия и посягательств на этот мир и защищенность.
Именно этого обездоленным детям и не могли дать их родители, и тем более они лишены были безопасного личного пространства в этих рассадниках социализма - «детдомах». Делай как все, живи как все, думай как все, - стадный образ жизни. С большой долей агрессии и поиска способа выживания среди питомцев, и с более ранимо воспринимаемой агрессии взрослых.
С появлением Саши в моей комнате появились новые девушки. Они были её близкими подругами по детдому, и приглашены Сашей, для общения. Такие вечера за чаем с пирогами, превращались в вечера воспоминаний. Воспоминаний уже взрослых людей, вспоминавших детство с улыбкой, горечью, порой и смехом. Смехом, скорее от того, что эти воспоминания, сюжеты прошлого. Рассказывались с легкой радостью, что они никогда больше не вернуться в их жизнь.
Для этих подранков, мало видевших добра, и часто воспринимавших это добро за жалость, агрессию. Срабатывал инстинкт самосохранения беззащитного ребенка, уверовавшего, что он только сам может себя спасти. У этих подранков не было прививок от жестокости этого, окружающего их мир жизни. И они в детдомах получали эти прививки, невыносимо, запредельно болезненные для нежного еще восприятия. Из дома малютки их поселяли в дом ребенка. Оттуда в детдома, из одних переводили в другие.
В детдомах работали, порой, такие же обездоленные сотрудники, привитые жизнью к вседозволенности, равнодушию, стяжательству, жажде использования служебного положения. Лишь работницы кухни были лишены мародерства и жестокости ( по словам этих девушек). Видимо, их призвание кормить, было мерилом их поведения, выражающемся в сердечности и милосердии. Из воспоминаний девушек вырисовывалось светлое облако - место, куда они в трудные минуты сбегали за глоточком добра и защиты…Забегут ребятишки тайком на кухню к тёте Варе, а та сунет щедрой рукой, смахнув в ладонь с плиты теплых румяных хлебных сухариков в кармашек ребенку, чмокнет в щечку, или погладит по макушке теплой ладонью. И, уже как на крыльях бежит малышка в укромный уголок, улыбнется или поплачет, смакуя солоноватые сухарики. Да и проберется в палату на кровать и забудется тихим сном, в котором, конечно же, придет добрая мама. Сны – отрада, сны, это отдых и сказка.
Слышать все это, не подкованому на беды, жестокость и зло человеческое, без содрогания, слёз и мурашек невозможно. А рассказы эти, нескончаемым потоком воспоминаний, все лились из раненых душ девочек, уже взрослых, казалось бы, но, как и в детстве, не защищенных от холодного социума…
3
В нашем дворе стоял двухэтажный дом-барак из потемневшего дерева, послевоенной поры. В одном подъезде располагалось почтовое отделение. В другом подъезде жили одинокие пожилые бабушки. Две из них часто приходили в наше общежитие. Можно сказать, что мы, администрация общежития, с ними дружили, точнее сказать – общались. Скорее всего, это были послевоенные вдовы, по внешнему виду было видно, что они не местные.
Тетя Лина была очень маленькой худенькой старушкой. Одевалась она сверхскромно. При разговоре давала понять, что все знает, высказывая советы и непререкаемые мнения. Никто с ней и не вступал в полемику, себе дороже. Глаза старушки метали молнии, голос сбивался на фальцет, а маленькие ручки, то и дело взмахивали в такт словам. Одевалась она в темные, невзрачные одежды, темные курточки, как фуфаечки, юбки и кофты были такого же невзрачного цвета. А вот платочки она повязывала ярко зеленые или красные, завязывая на узел под подбородком. Глаза, оттеняемые яркостью платка, были выразительными, впрочем, как и поджатые губы. Разговаривая, бабушка причмокивала губами, в подтверждении своих слов. Её посещения были ежедневными. Дольше обычного она задерживалась в смену вахтера тети Маруси. С ней они находили общие темы разговоров. Если Лина была в добром здравии, она приходила после обеда, и переговаривалась несколькими фразами с жильцами, с теми, кто уходил во вторую смену на завод, или с теми, кто возвращался с работы. Некоторые парни подначивали бабульку:
-Баба Лина, вот с утра голова болит, ничего не помогает. Что посоветуете?
-Как что,- вскидывалась, почти радостно, Лина. - Конечно, отвар чистотела, но только осторожно, он ядовит. Одну чайную ложку залить стаканом кипятка, настоять и пить по столовой ложке три раза в день. Но, слышь, Леш, по одной ложке, не больше.
А то и сама к кому подцепится с разговором:
-Слышь, Коля, как дела-то, на заводе все в порядке?
-Да все нормально, баба Лин.
-Зарплаты-то хватает на жизть?
-Да хватает, баба Лин.
-Ну и ладно, ну и хорошо…
Потом зайдет в буфет, или мы пригласим:
-Баба Лина, пойдемте в буфет к Але, чайку попьем.
-Отчего же не зайти, надо поздороваться.
И угостим бабулю и яичницей, и чайком. И ванильной булочкой, которую она обязательно завернёт в носовой платочек и в карман положит:
-Вот уж вечером с булочкой чаю попью. Люблю эти ванильные булочки.
Аля, впридачу, даст две-три конфетки.
-Вот уж спасибо, уважили. Этот чистотел, да девясил, до чего ж горькие. А я их кажный день пью. Вот и не болею. А конфетой закушу, то и горечи как не было.
4
Анна Степановна была полной противоположностью. Она жила в том же подъезде, но при встрече они просто здоровались, для приличия, как посторонние. Она была неуклюже высокой, среднего телосложения с увесистой грудью. Под стать ей, лицо было крупное, с крупными же чертами, открытыми карими глазами, крупным носом и большим ртом. Эта женщина всем видом показывала свое достоинство, высоко неся грудь. Она здоровалась, проходила к столу с газетами и спрашивала:
- Можно я посмотрю, что сегодня пишут,
И получив разрешение вахтера:
-Конечно, почитайте, Анна Степановна.
-Спасибо,- отвечала женщина.
Она расстегивала пальто, снимала шляпу с небольшими полями и первым делом брала газету «Правда».
Анна Степановна в прошлом работала начальником диспетчерского отдела. Общалась она выборочно, с теми, кто ей был интересен. Она сама была прекрасной собеседницей. Много рассказывала о себе, когда вечерами мы ужинали у меня. Преклонный возраст сказывался. Она посещала нас не чаще трех раз в неделю. Иногда, в выходные или праздники приходила ко мне, всегда с угощением. То с баночкой соленых огурчиков, то с брусочком венгерского шпика. О своих хворях говорила мало, но поясняла, отчего долго не была:
-Да, меня старая хворь прихватила, лежала два дня.
Мы сдружились с ней. Мне казалось, она любила меня очень сдержанной ненавязчивой любовью одинокой женщины. Дружба наша была долгой. Я поделилась с ней сомнениями о желании иметь сына, после стольких предательств и несчастливых любовей, я дала себе решительное слово не расслабляться и ни одного мужчину не пускать в сердце, и жить одной. Но женская природа требовала семьи и дитя, и, конечно же, сына. Я поделилась с Анной Степановной своими желаниями. Она, умудренная жизненным опытом, поддержала меня, добавив:
-Но только не тяни долго с этим, тебе вот уже почти тридцать. На меня можешь рассчитывать, - буду помогать.
И она помогала. Ходила ко мне в роддом ежедневно, оставляя в записках незабываемые слова, дающие силы. Приносила смородиновые компоты и кисели. Нет ничего вкуснее их.
5
И вот в моей комнате поселилась Саша и стали приходить детдомовки. Когда я на кухне лепила тазами разных видов пирожки, пришла Анна Степановна. Я ставила по два листа пирожков в духовку, готовые несла в тазике в комнату. А следующие два завивала биссерной веревочкой, как мама. Вот два с луком доедают, а с яблоками еще только зарумяниваются, с капустой уже начиняются.
В перерывах между лепкой пирогов, я иногда задерживалась в комнате, слушала воспоминания девчонок о их детстве в детдомах.
Анна Степановна слушала девчонок, слушала и не выдержала:
Милые девчонки, да неужели в детдомах ничего не изменилось за пятьдесят лет? Я попала в детдом под Ржевом в возрасте четырех лет. Хлебнула горя полной чашей. Маленьких нас содержали в палатах с мальчиками. А как подросли, мы стали стыдиться их. Нас, как и вас, за любую провинность раздевали донага, ставили в круг лицом. Так мы стояли часами, прикрыв ладошками интимные места и глядя в пол. Это был один из воспитательных методов за непослушание.
А девочки рассказывали и рассказывали истории, то со смехом, то с горькой ухмылкой, одну нелепее другой.
Я же в силу своей неподготовлености, глотая слезы, выбегала на кухню за чаем и новой порцией пирожков.
Господи! Сколько же их, неприкаянных судеб, прошло через мою кровоточащую их страданиями душу!
Саша осенью стала все чаще разговаривать о своей детдомовской подруге, которая осталась в Рязани. С Люсей они росли с двух лет, рядом, как сестры. Люся приехала. Собрались детдомовцы Рая, Мила, Марина, у которой уже были муж и сын. Столько ужасов они «навспоминали», что волосы дыбом вставали. Рая и Мила устроились воспитателями в детский сад одного из заводов, в другом конце города. А Люся все никак не могла устроиться. Саша залезла к Люсе в сумку и из кучи бумаг поняла, что девчонка приехала с гонореей, да еще и беременной. Пока её прочистили и вылечили, а затем она поселилась в тоже общежитие, где Рая и Мила. Забегая вперёд, скажу, что Люся вышла замуж за мужчину старше себя и жили они в квартире Рината. Детей у них (неё) не было.
Саша наша вскоре родила мальчика и назвала его Янеком, по имени учителя физкультуры, которого боготворила и которому подражала, занимаясь спортом в детдоме.
Она всё так же собиралась на Дальний Восток, забыв, что собиралась учиться в физкультурном институте. Стала заявлять, что ребёнка сдаст в детский дом. Люся мальчика брать не захотела.
Тут неожиданно, как всегда, впрочем, приехала Ада – спасительница. Саша, оставив ребенка, где – то гуляла с новыми знакомыми, собиравшимися в ту же поездку. Янека кормили искусственно. Появилась Саша. Ада в отпуске, и она, забирает к себе Сашу с Янеком, до отъезда на Восток. Саша с девчонками собралась в поездку, оставив Янека Аде. Отпуск у Ады закончился. Жалея мальчика, мы с Адой пошли к Наталье, начальнику ЖКО. С подарком. Его принес Аде Дмитрий и предложил этот вариант спасения малыша от детдома. Ада написала расписку о том, что такая-то Алексанлра, является родственницей Ады, и Ада обязуется, до возвращения Александры воспитывать ребенка. Вручили Наталье кейс с коньяком, колбасой финской Салями, трюфелями, фруктами. Этой справки оказалось достаточно, чтобы Александре разрешили поездку.
В феврале девчонки уехали на Дальний Восток. От Саши не было ничего. Но и Ада с Янеком надолго пропала.
Но вот Ада приехала и рассказала, что Дмитрий снял ей квартиру, и она жила и занималась Янеком. А вот теперь они с Дмитрием зарегистрировали брак и она должна ехать на Новую Землю, за полярный Круг, а туда с ребёнком нельзя. А от Саши ни слуха и ни духа.
Уложив детишек спать, мы с Адой проговорили до утра. Она рассказывала, а я слушала. Передаю её рассказ. Чуть приукрасив.
6
После памятного дня рождения у Лиды, Дмитрий стал к Аде приходить чаще. Приносил полный «дипломат» гостинцев, доставая Янеку игрушки, экзотические фрукты. Аду баловал колбасой «финская-салями», лучшими сортами мирового кофе, доставал хорошее шампанское. В такие дни Ада оживала, детский смех и мужской басок, гора разных яств и ароматов разливались по комнате. Часто Дмитрий стал оставаться до утра.
Отношения то прерывались, то вспыхивали с новой силой. Он звал ее Адушкой, лесной феей. Говорил безумные слова любви, от которых плавились душа и сердце, он зацеловывал каждую ее клеточку. Он засыпал. А она стирала его рубашки, носки. А через час-другой вставала и гладила утюгом китель, рубашку, носки; сушила влажные вещи горячим феном, чтоб быстрее просохли. Заваривала утренний кофе в двух чашках и ставила на тумбочку у постели. Утренние мгновения любви особенно блаженны. Сигарета, выкуренная им у окна. Звон ложечки о кофейное блюдце. Наспех одетый китель и легкий прощальный поцелуй, превратились в неотъемлемый потенциал жизни Ады. Как она любила Дмитрия в такие минуты умиротворения! Она ждала вечера, торопя стрелки часов.
В один из грустных осенних вечеров за окном послышался грохот. Аде нездоровилось, хандра и мигрень свалили ее в постель. Подбежав к окну, она увидела огромный грохочущий БТР, задним ходом надвигающийся на ее окно. Ада в удивлении попятилась от надвигающейся громадины и, наблюдая из-за штор, сначала увидела ослепительной белизны калы и кроваво красные гвоздики на капоте военной махины. Ей показалось, что если отдернуть шторы, то можно достать рукой цветы. Машина остановилась, и сверху, из люка выпрыгнул Дмитрий. Тем временем в дверь постучали.
Дмитрий жил все четыре дня. Оказалось, что он был на « военных учениях». Ада подходила к окну, лунный свет освещал капот БТРа и восковые калы светились голубоватым серебром, освещенные лунным светом. Утром она смотрела на цветы сквозь тюль, глотая кофе мелкими глоточками. Цветы сохраняли свежесть, впитывая утренние росы.
- Если бы ты могла знать, как же я тебя люблю!- сказал Дмитрий перед отъездом и, легонько притянув ее рукой к себе, открыл дверь.
Хлопнула входная дверь. Ада глотала тихие слезы. Тихо подошла к окну, открыла створки. Увидела полусогнутый профиль. Димы на капоте, собирающего цветы. Вот он вытянулся в порыве, и цветы полетели в окно, падая на подоконник и к ногам Ады.
- Все цветы мира моей прекрасной леди!- услышала, сквозь грохот заведенной машины, Ада. Скрежет металла, запах машинного масла и романтики нарушили ночную тишину квартала. Ада медленно собрала цветы, машинально поставила в вазу с водой на стол. Постояла у окна. Вышла в холл и села в кресло, отдающее запах парфюма любимого мужчины. Ни одной мысли! Сказка… Тихая сказка любви!
Первомай! Возбуждение! Восторг! Улицы, весь город залиты потоками людей, флагов, цветов, шаров! А сколько разной вкуснятины предлагают кафе и рестораны, на открытых лотках и в кинотеатрах! Ада с Дмитрием отправились на набережную Волги.
Стояла глубокая полночь, когда молодые люди подошли к дому. Дмитрий закурил.
- Вынеси мне шинель, заночую в казарме, с ребятами, мы договорились.
Ада вынесла шинель, он накинул ей на плечи. Теплая тихая майская ночь располагала к молчанию, которое говорило о счастье и слова были не нужны.
- Я преклоняюсь перед твоей святостью и чистотой,- говорил Дмитрий, вставая на колени. Он взял ее руку, поцеловал ее и вложил что-то прохладное в ее ладонь.
- Таких как ты, больше нет. Будь моей женой,- продолжал он, вставая с колен.
Дмитрий повернул ладошку Ады вверх, блеснул голубой бриллиантик, затем он надел цепочку ей на шею.
- Это мой оберег, мой талисман. Пусть он бережет тебя по жизни.
Дмитрий стремительным шагом удалялся от нее, вот уж его не стало видно за поворотом дома.
Дмитрия долго не было. Ада взяла к себе детдомовскую Сашу. Но он появился поздним осенним вечером, сказав, что пришел с серьезным разговором, усадил в кресло и объявил, что он переводится за Полярный Круг, на Новую Землю, Дмитрий предлагал ей зарегистрировать брак.
В следующий приход Дмитрий объявил, что он едет на Новую Землю, где стоят испытательные полигоны, что времени мало, надо быстро оформлять все документы. Зарегистрировали брак.
Затем ей позвонил капитан Евгений. Он сообщил, что Дмитрий приехал в командировку на два дня, что сегодня ему надо срочно улетать, что он попросил ее приехать на военный аэродром.
Ада металась, мысли опережали одна другую:
- Уже не успею!
Она успела. Письма от неё приходили редко, оно и понятно - Полярный круг…Я очень радовалась счастью Ады.
Ада уехала. А я осталась. Осталась одна с двумя мальчиками на руках. Надо было выстраивать новую жизнь. И полагаться лишь на себя и свои силы.
Работы, как всегда не в проворот. Приближался очередной день Победы. Ремонт в общежитии. Работа в профкоме по чествованию ветеранов. Репетиции концерта. Текущие рабочие проблемы. Все это сменяло одно другое. Вот и праздник миновал.
На празднование Дня Победы был приглашен бывший директор завода. Седой представительный мужчина, стареющий, но еще довольно крепкий. Назовем его Игорь Вадимович.
Жизнь, иногда, представляла мне в трудных ситуациях сказочные развилки дорог, на выбор: направо пойдешь, налево пойдешь, прямо пойдешь??? Вот и ломай голову, по какой идти и что найдешь.
Так случилось и на этот раз. Игорь Вадимович, озадачил директора завода и Марию Петровну, председателя профкома, поговорить со мной о его предложении «принять его руку и сердце, и стать его женой». Мне объяснили, что человек очень порядочный, не смотря на крепкое здоровье, вечно не проживет, а я останусь полноправной хозяйкой его большого богатого дома. Что воспитает мальчиков, моих сыновей, запишет на себя, даст отцовство. Что он понимает, что мне надо подумать, прежде чем решиться, и что он подождет.
Я около месяца ходила мимо белоснежного большого здания с колоннами, окруженного пышными зелеными кустами, когда шла в магазины. Размышляла, делая большой крюк, чтобы взглянуть на место моей возможной жизни. Дом стоял на тихой окраинной улице, недалеко от завода, скрытый от посторонних просторным порталом из высоких зарослей. Сомневалась, взвешивала, но не смогла принять предложение. Мне было стыдно принять этот, заведомо эгоистичный шаг… Хоть он и был бы оправдан благородством ухода за пожилым человеком. Но больше всего смущала спальня! Я не могла переступить через себя. И я отказалась.
7
Не просто хочется, а необходимо дополнить рассказ и о сотрудниках общежития, которые обслуживали проживающих. Тех, кто менял белье и следил за мебелью и чистотой в холлах и здании. А больше всего о вахтерах, которые встречали и провожали жильцов, общались с ними по долгу работы и выдавали почту.
О женщинах, работающих на входе. Вначале тут стояла железная вертушка. Потом ее убирали, вновь ставили. Она была необходима чтобы оградить граждан общежития от местных пьяных жителей, которые стремились «погостить» и побезобразничать в сём заведении. Чтобы и вахтеров обезопасить от пьяных буйных незванных «гостей», построили комнату вахтера, управляющего вертушкой.
Вахтерами работали пожилые пенсионерки.
Тетя Валя. На внешность - божий одуванчик. Крохотная, крашеная блондинка преклонных лет. Красила губы яркой помадой. Прошла всю войну. Занесенная послевоенными ветрами судьбы из Липецка. Вдова артиллериста. Имела хрипловатый голос от вечно куримого «Беломора». Иные парни так и звали ее - тетя Валя-Беломор. Она жила с семьей дочери, и очень гордилась, похожим на нее внуком, подростком. Жили они близко от работы. И каждый вечер ее работы приносили ей горячий обед. Эта адекватная, малоразговорчивая женщина, относилась к работе ответственно. Была строга и независима при любых обстоятельствах. Работала с основания общежития, и относилась с уважением ко всем одинаково.
Ее сменяла тетя Маруся. И она работала уже, когда я устраивалась. Чуть выше среднего роста, полноватая, с рыхлым бледным болезненным лицом, на котором выделялись ярко крашенные губы и подкрашенные широкие седые, как волосы брови. Женщина была яркой наружности из-за ярких одежд. Она меняла яркие красные, зеленые, синие кофты. О таких говорят, что у них теплая водичка во рту не держится. Все тайное, что узнавала Маруся, становилось явным. К известному ей, она добавляла свои фантазии, за что и вовлекалась в различные скандалы и разборки. Когда дело оборачивалось неприятным образом, у нее на все была припасена фраза:
-Вы уж простите меня, я видно, не так поняла, я ведь переболела менингитом...
Она была разговорчива. Парни по-своему ее любили за заботу. Почти каждого она провожала на работу, выйдя из вахтерской:
-Что ребятишки, на работу? Ну, работайте хорошо.
-Что, Петенька, трудиться пошел? Ну, с Богом.
И у парней, лишенных домашнего тепла, поднималось настроение, на лицо ложилась улыбка, на сердце-теплый лучик.
-Спасибо, теть Марусь! Постараюсь (емся),- улыбчиво звучало в ответ.
А ласковое слово, как известно, и кошке приятно, не то, что человеку.
Как-то стала Маруся закладывать Валентину, приходя на смену, то Валентина была утром пьяна, то от нее пахло водкой. Начались среди бабулек скандалы. Пришлось менять смены.
Теперь тятя Маруся меняла новенькую, Надежду Сергеевну. До пенсии она работала начальником отдела кадров. Невысокого роста, Надежда Сергеевна, была интеллигентной, тактичной, ответственной, очень спокойной работницей. Абсолютно белые от возраста волосы, ухоженое лицо, короткая стрижка. Одета строго и красиво. Неизменно - отложной белоснежный воротничок на пиджачке или кофточке. Как то в этой женщине сочеталась суровость и приветливость, всегда к месту. Она прихрамывала на одну ногу, а потому на улице ходила с палочкой. Женщина одинокая, она жила в угловой однокомнатной квартире, за две остановки от работы. С ней было интересно, по-умному, общаться. Мы стали дружить. И когда мой беби перешел из яслей в детский сад, Надежда Сергеевна забирала его. Или мы заглядывали после детсада к ней. Она была гостеприимной хозяйкой, пекла вкусные пышные пироги, щедро угощала. И с Анной Степановной они сдружились, чему я была рада. Две одинокие души находили успокоение в дружбе.
Но, однажды случилось несчастье. Меня рано утром разбудила Вера, к шести ей надо в детсад, а общежитие закрыто, Надежда Сергеевна лежит на полу. Да, тетя Надя лежала в красной кофточке с белым воротничком на полу мертвецки пьяная. Вот ведь паразиты! Кто ж мог так напоить пожилую уважаемую женщину? Отвели ее в изолятор. Проспавшись, она написала заявление на увольнение. Не отвечала на звонки. Не открывала двери квартиры, сказав грубовато, чтобы не звонила и не приходила. Да и мне, вскоре, по семейным делам пришлось уехать на родину.
Вот так жизнь сводят нас с разными людьми, Каждый из которых оставляет свой след в судьбе, убеждениях, выковывая характер. Иных перемалывает как податливую глину, характер других превращая в сущий кремень.
Никто не объяснит, отчего из обоймы счастливых людей земли выпадают три четверти населения.
На родине уже, соседкой Тамарой сидели на крылечке ее дома, а она и говорит:
- Смотри, Оля, как живут соседи. Там, где в доме мужчины, там и машины по две стоят, и дома поднимаются в два этажа. А там где одинокие женщины, там нищета. А ведь когда живы были наши родители, все жили одинаково.
А я и не задумывалась об этом. Бегом на работу, бегом с работы. Тома же на крылечке весь день, ей видно все.
А как же женщине подняться с колен в России? Интеллигенция, врачи, учителя, пенсионеры, самая малооплачиваемая категория. Чтобы просто жить-существовать, они вынуждены работать на две-три ставки из последних сил, надрывая здоровье, иначе, ведь и на лекарства средств нет.
Глава 2
1
После смерти генсека Л.И.Брежнева в стране началась чехарда. И без того, русские люди богато не жили. Но хлеб и мясо были в каждом доме, на каждом столе. Богатенько жили все, кто у властной кормушки, они отоваривались в валютных магазинах. В «Березках», кто-то мог позволить поездки за границу, откуда привозили книги, красивые вещи.
Пришел к рулилу власти Андропов. Но, вот и Андропова сменил Черненко. Режим стал мягче, спокойнее. Но не на долго.
Новый молодой Генсек Горбачев решил перевернуть страну и поставить с ног на голову. Пришла молодая команда. Молодые, ярые, кабинетные работники, не знавшие жизни.
Началась гобачевская перестройка. Перестройка коснулась и нас и ЖКО. Чуть приоткрыли заграницу. Жить стало совсем не понятно как…
И у нас в ЖКО тоже началась перестройка.
Новый замдиректора по быту, привел с собой новую команду. Начальника ЖКО, которую стал метить на моё место. Пришло время красных пиджаков. Им хотелось грести государственное добро в свои карманы. Они занимали все руководящие посты. Началась кумовшина. Стали собирать анонимки, фабриковать жалобы. Начались слежки и вызовы с разборками. И ЖКО стало золотым дном. А уж общежитие, золотой жилой. Везли, меняли новую мебель, в общежитие два кресла, а пятнадцать на сторону…То же и холодильники, телевизоры. Коменданта (меня) решили убрать, оттого, что мешает проворачивать делишки.
Я решила искать другую работу.
И вот надо бы подвести итог десяти годам, проведенным в данном, ставшем родным, заведении. Мы пришли сюда молодыми, активными, дружными и жизнерадостными.
Теперь же и я стала другой. И в общежитии ничто не удерживало. Интересные деловые девчата и ребята разъехались. Кто-то обзавелся семьей и детьми. Общежитие становилось семейным, в семьях уже росли по двое - трое детей. В холлы не достучаться, там своя семейная жизнь.
А разбирать семейные пьянки, драки, в выходные, праздники, и по ночам бегать разнимать мужей и жен было сверх моих сил. В любое время ночи женщины вопили и стучали в мою дверь, требуя успокоить мужа, вызвать милицию. Возвращаюсь с этажей, а сынок сидит в пижамке на мраморных ступеньках лестницы в ожидании. А после совета и разборок, бабы приходят и умоляют простить мужа. Мужья же придут с угрозами и при ребенке начинают разборки. Надо было срочно уходить.
Вот и перестроечные мероприятия поспособствовали, помогли принять решение об уходе.
В виде заключения.
Десять лет прожиты в этом общежитии, десять лучших лет прошло здесь. Они мне так дороги. Дороги тем, что это Казань. Дороги местом: историческая Адмиралтейская слобода, или Биш Болта, красивая набережная Казанки, с неё виден железнодорожный вокзал, Речной порт, Памятник Ивану Грозному у Кировского моста и Казанский Кремль и Малиновый звон…и ресторан «Парус», покачивающийся на лоне вод Казанки. Всё видно взору. Все рядом, рукой подать, пройди лишь несколько минут…
И простор, Волжский, бескрайний, на горизонте которого виднеются разного формата и класса суда и суденышки, и противоположный берег вдали, с кромкой темнеющего леса…Зимой отсюда видна четкая линия лыжни. По воскресеньям, в добрую погоду, мы с Сашей, Мишей и маленьким Янеком в санках, уходили далеко по лыжне, прихватив бутерброды и термос с растворимым кофе «Пеле». Однажды нас застала пурга. С утра небо было ясное, солнечное, мы, по обычаю уже вышли далеко на Волгу. Как вдруг солнце заволокло тучами, налетел ветер, начался буран, и снежная круговерть быстро замела следы. Вокруг не видно ни зги. Холод и ужас охватили разум…Уж и не помню, как мы выбрались из этой снежной кутерьмы, но вот сквозь пелену стали проявляться очертания домов…И мы добрались домой. Домой, в общежитие. Да, общежитие было нам домом.
Все двадцать лет, прожитых в Казани, я прожила в общежитиях. За это время они, естественно, претерпевали временнЫе изменения. Из них в мехобъединении, я прожила и отработала меньше года, и университетских общагах прожито около трех лет. Это были общежития коридорного типа, по четыре человека в комнате с минимальным набором жизненных удобств. Две общих кухни, рядом с лестничными входами, и туалетами в разных концах коридоров. А также общим душем в подвальном помещении, котором горячая вода бывала не всегда. Здесь же была и постирочная.
Общежитие завода «Радиоприбор», здесь я прожила и отработала около трех лет, оно было более современным, с теннисным кортом, бильярдом, шахматно-шашечным, современным красным уголком и столовой на первом этаже. Жильцы в комнатах жили по - разному. Были комнаты, где жили по одному или два человека, в зависимости от статуса. На втором этаже были комнаты изолятора медицинского, комната медсестры, остальные комнаты занимали глухонемые парни и девушки, с лампочками над дверью и без замков.
И вот эта современная коробка секционная завода «Серп и Молот». На две секции по четыре комнаты - одна кухня, в каждой секции по два туалета и душевая комната, и умывальная, и постирочная. В холлах большие холодильники, массивные мягкие кресла, столы и стулья. На каждом этаже оборудованная комната отдыха и библиотека. И столовая, называемая буфетом. Здесь прошли десять лучших лет жизни.
Общежития эти являли собой своеобразные жизненные университеты, в которых кипела жизнь, выковывались характеры, приобретались прививки, болевые и шоковые…Это формировало из молодых девушек и парней, людей - будущих создателей семейных ячеек, и строителей социализма. В студенческих общежитиях воспитателей не было. А в рабочих общежитиях на воспитателя ложилась обязанность родителей, и дружинника, культорганизатора. Надо отметить, что культура населения того времени была не на высоте, особенно у рабочей молодежи. А где её взять культуру-то, если даже в университете не было такого предмета. Студенткам, родители с достатком, снимали квартиры на время учебы, ибо общежитий боялись. Надо отметить и то, что в общежитиях жили дети из малоимущих семей, как правило. Дети российской провинции. Плата за жилье в них была мизерной.
А рабочие, тем более, они приезжали из деревень в город не для того, чтобы тратить деньги на съёмные квартиры, жили в общежитиях. Чаще всего они зарабатывали деньги, чтобы помогать семье. Они везли домой не только подарки, украшения, но и вещи, и помогали родителями деньгами, помогали «поднимать» младших братишек и сестренок. В селах, особенно в колхозах, деньги выдавались редко, платили за трудодни натуральным продуктом. Единственно, где можно было сельчанину заработать наличные деньги, был рынок - на сколько продуктов продаст семейство (мяса, молока, масла, овощей, меда), это и был весомый денежный доход.
Обратно, в город сельчане везли родительскую помощь в виде тех же домашних продуктов ( картошку- моркошку, мясо-масло-молоко), это и было добрым подспорьем для проживания.
По сути говоря, общежития были жизненно важными объектами, решающие вопросы продвижения прогресса строящейся страны.
После ГУЛАГов – это было более гуманное привлечение рабочей силы из деревень и сел. И для перехода государства из аграрного в индустриальное, со всё возрастающими потребностями в рабочих руках, как в производительных силах. Тяжелый ручной крестьянский труд, (особенно, женский) в аграрном хозяйстве, работа в полях в жару и зной, и уборка свеклы, когда грянут морозы и выпадет снег. Не легче и в животноводстве, на фермах. А после этого до ночи, до пота, работа в личном хозяйстве также - не разгибая спины. Конечно же, родители, желая счастья и лучшей доли своим детям, стремились отправить их на учебу и работу в город. Те, кто хорошо учились в школе, ехали в город, чтобы поступить в техникумы и институты, но не многие возвращались обратно. Другие поступали в училища и на заводы, для работы на фабриках и заводах, при которых часто работали втузы (вечерние и заочные).
Труд на предприятиях восьмидесятых годов был заметно облегчен транспортерами, козловыми и подвесными кранами, был не столь тяжелым, как скажем в шестидесятых. По вечерам город представлял молодежи столько возможностей для отдыха: кинотеатры, драмтеатры, музеи, танцплощадки, парки отдыха. Люди стремились к лучшей жизни, к лучшей доле. Мечтали и верили. Большую идеологическую и воспитательную работу проводили лектории. На производствах в Красных уголках проводились лекции в рабочее время, с обязательным посещением. Темы лекций были самого широкого круга - освещали международные, семейные вопросы. В общежитиях так же работали лектории. И с уверенностью можно сказать, что «слово-зерно» лекториев ложилось в благодатные жаждущие души и сердца молодых. Эти зерна давали свои всходы и плоды. В своих селах, на вечеринках новоиспеченные горожане, на вопрос родителя, друзей, учителей:
-Ну, как там, в городе?
Почти, слово в слово пересказывали слова лекторов, под задумчиво притихшие взгляды слушателей, изредка вставлявших словцо:
- Вот оно как…
-Правда?
Вернемся к общежитиям. У жильцов общежитий было много общего. Это были провинциалы. Они были молоды. У них сходное происхождение – выходцы из семей среднего и малого достатка. Они были наделены разной долей авантюризма, романтики, стремления получить образование и профессию. В их душах жило стремление к самостоятельности и дух свободы, и целеустремленности. Здесь они учились жить в коллективе таких же молодых людей, доверию, дружбе, где «один за всех, и все за одного».
Девочки общежитий. Они взрослели, становились девушками, с годами переходили статусную грань женщин. И как же скоротечна жизнь. Вот ведь, казалось, что пролетающее счастье еще можно ухватить за перо… Или запрыгнуть в уходящий вагон …Ан, нет – перо счастья в руках у других счастливиц. И в вагон успели те, кто приложил старания. Возраст, женское нутро, скрученное пружиной воспитания свивалось все круче…чтобы…Однажды…люблю, хочу хочу..выстреливало, заглушая разум, заглушая родительские наказы…Со временем в общежитии стали слышны плачи и голоса младенцев. Общежития одиноких сердец постепенно переходило в статус общежития разбитых сердец или семейных, впоследствии. Не припомню, чтобы казанцы заводили семьи с общежитскими, это были единичные случаи. От любовей с казанцами появлялись женщины одиночки с детишками на руках. Семьи же возникали среди своих, игрались свадьбы, рождались дети, пополняя армию жильцов общежития.
Вот уж и Красный уголок второго этажа оформлен под детскую комнату.
Но на пустой платформе жизни, стоят уже убеленные возрастом бабушки…И позади…и впереди - даль, простор, ни-ко-го! Хоть оглянись- никого! Хоть закричи - никто не ответит, не услышит. Разве что эхо…да ветер…Ветер разносит эхо твоего голоса, эхо твоей судьбы.
Более отчаянные молодые романтики, комсомольцы, устремленные идеей. Они ехали на ударные Комсомольские стройки – БАМ, ТУРКСИБ, строительство новых городов среди сибирской тайги и другие ударные комсомольские стройки. Эта молодежь готова была жить средь тайги в палатках с комарами, в вагончиках, строить лучшие города, под песни с гитарой у костра… Они горели идеей и зажигали своим энтузиазмом других, идущих за ними.
И страна вставала с колен. Во имя счастья детей. Во имя жизни. Советская брежневская оттепель…Десятилетия без войны!
Даже за высоким кордоном от запада, советские люди были защищены государством. Государством, которое давало права на жизнь, труд, образование, лечение – БЕСПЛАТНО!