Кн. 2. Казанские университеты Часть 3 Гл. 3-10

Глава 3

1

Счастливая
Пришло письмо от Вероники. Письмо было большое и содержательное, мы так давно не виделись. Да за разными делами и проблемами письма стали писать реже. В конце письма было приглашение на день рождения. Тридцать лет. Красивая дата.
Ехала поездом. Но в окна я не смотрела. До самого Свердловска проспала на верхней полке. Свердловский вокзал приятно удивил. Такие удобные платформы, из поезда и сразу на перрон. Не надо носиться с баулами вверх и вниз. И такие удобные двери, сами «видят тебя» и открываются! Утренний воздух сентября пахнул навстречу прохладой, растормошил волосы. Вот навстречу уже спешит Вероника.
Не обошлось и без казуса. Вероника оставила машину на льготной стоянке, что поближе к перрону. Подошёл служивый, взял под козырёк и только начал говорить:
-Стоянка для вас тут не положена, и я…
-Что Вы, сержант, погода хорошая, моя гостья из Казани может обидеться, что её встречают сразу штрафом…
-Мы уже уезжаем, - добавила Вероника и мы помахали ему ручками…
Ехали довольно долго. Но вот Вероника остановила машину «Форд.14» перед большими воротами внутри красного кирпичного забора, которому не было конца в обе стороны.
-Обычно я пользуюсь водителем. Но встретить тебя захотелось самой. Машину водитель поставит. Пойдем Мы приехали и это мой дом…Правда, еще не совсем достроенный…Достроим… Заходи.
Первым встретил  пес волкодав, внимательно смотревший на нас в конце дорожки.
-Этот товарищ у нас серьёзный, к нему близко не подходи,- сказала Вероника и взяв меня под руку открыла дверь дома.
Я оглянулась, быстрым взглядом окинув усадьбу. Сентябрь выдался на редкость сухим  и теплым. Паутинки летели с листьев и кустов, сорванные ветерком, серебрились и искрились на солнце, предвещая продолжение бабьего лета, а значит, и тепла. Вот у входа куст сирени. Вот ещё домик невдалеке под развесистой корявой ивой, сквозь крону которой осеннее солнце старательно проливало лучи.
-А это что  у вас, тарзанка?- вопрошала я, остановив за руку Веронику.
- Тарзанка, тарзанка, о ней еще услышишь,- рассмеялась Вероника и настойчиво подтолкнула внутрь дома.
С корабля, да на бал (пословица!). А я с вокзала, да,  в сауну.
Вероника за обедом озадачила меня тем, что попросила вести ее юбилейный вечер в ресторане, сказав, что будут приглашены высокие гости, и родня из деревни, сестры и мама. Я понимала, что нужен сценарий. Попросила в помощь себе соведущего. И удалилась с блокнотом ручкой и карандашами на третий этаж в отведенную мне спортивную залу с просторной софой. И тут же принялась за сценарий в стихах. Время поджимало.
С Владимиром Ильичем, её мужем, мы обмолвились несколькими фразами для знакомства.  А, за ужином он называл уже меня сЕстрой, как выразилась Вероника, что такой чести удостаивались только самые, самые.
  У хозяев были свои хлопоты. На вечерний чай собрались, когда стемнело, в большой зале. Попугай радовался людям,  кричал и передразнивал людей, заглушая наши голоса. На клетку накинули темный плед. Птица стихла. Лишь время от времени доносился его ворчливый клекот. Тут я впервые познакомилась с Петенькой, сыном Вероники и Владимира Ильича. За столом сидел и худощавый паренек, как оказалось, это будущий мой соведущий на торжестве, по имени Жора.
  После чая Жоре, по моей рекомендации, выдали некую сумму для приобретения шаров, лент, цветов, призов и разного реквизита для торжества. Затем мы с Жорой обговорили, как будем вести праздник. Что я распишу тексты для ведущих и один экземпляр дам ему.
Сказать легко, а  как же вести? Как же соединить интересы, как оживить и наладить общение таких разных гостей.
  Вот и наступил вечер следующего дня. Я опускаю описание  суетливого утра и дня. То и дело подъезжающие гости, знакомства,  воспоминания. Воспоминания о казанских днях с сестрой Вероники, Галиной, живущей у меня в годы учебы в КХТИ. С ее мужем Игорем, выпускником  юрфака Казанского университета. О днях учебы. С мамой Тамарой Константиновной вспоминали дни моего приезда к ним в Беловолжск, смеялись, вспоминая, как сельчане сбежались  к ним в дом и заполнили его, когда узнали, что у них гостит сестра  писателя Н.Ф. Евстафьева. Несли школьные   учебники со стихами Николая Филипповича и просили автографы.
 К обеду меня снова отправили в сауну, после чего на втором этаже, в  тишине я дописывала сценарий и репетировала его, читая и перечеркивая снова и снова.

   Но вот и подъехали к ресторану. Он полностью был в нашем распоряжении. Место за музыкальной стойкой и инструментами занял Костя, сын одной из приятельниц Вероники. Официанты…
 Приехали с поздравлениями и подарками, сначала сестра с сыном Владимира Ильича, Элеонора, и, сославшись на работу (диктор Свердловской студии телевидения), отъехали.
Затем приехала Анна Казимировна, мать Владимира, вручила алые розы и конверт, сказав поздравительную речь, уехала.
Тосты, тосты, подарки, подарки!  Мы с Жорой кружили по залу - от гостей к имениннице, от именинницы - к гостям. Выступали богатые и солидные друзья и подруги, профессорская семья.
  Когда наступило время поздравления сестры Галины, то  все, кто окончил Казанский университет, присоединились к ее поздравлениям и  пели « Гуадеамус», гимн географака «Глобус» стоя. Звучали тосты во здравие, во славу именинницы и славного университета.
 Но градус общения никак не поднимался...
  Такие разные люди сидели за столом! Хоть мы с Жорой крутились волчками, у меня начиналась тихая, внутренняя истерика…Ну, не пронять этих солидных важных персон ничем. Да и «деревенские» сидят скованно.
  Но вот слово взяла мама, Тамара Константиновна. Маленькая худенькая женщина, она говорила тихо. Только глаза светились таким ясным теплым светом. Она поздравила Веронику с юбилеем, поблагодарила гостей. И тихо запела чувашскую песню, потом другую. Потом завела русскую веселую, встала,  с рюмочкой и пошла по кругу, подходя по очереди к гостям, чествуя.  Все стали подхватывать песню все дружнее и дружнее. Вот уже песня льется громко, раздольно.  Гости повеселели, румянцем залились щеки, блеском наполнились глаза. Тамара Константиновна подошла к Веронике и Владимиру Ильичу:
-Зятек мой дорогой, Володя! Спасибо за дочь. Рада за  тебя доченька, ты счастливая у меня!
-Я счастливая! Я очень, очень счастливая! Спасибо вам мама! Спасибо Володя!- отвечала Вероника.
-В этот вьюжный не ласковый вечер, когда снежная мгла на порог,
Ты накинь дорогая на плечи оренбургский пуховый платок, - запели Вероника и Владимир, накидывая на плечи Тамары Константиновны их подарок, оренбургскую серебристую паутинку, подошли все гости, стали благодарить маму.
Песня отзвучала.
-Ну-ка, налейте мне шампанского, и гостям и давайте-ка, выпьем за всех мам,- провозгласила Тамара Константиновна.
-А теперь пора и танцам пришла, что мы сидим! - воскликнула Тамара Константиновна и пригласила зятя, мужа Галины на танец.
  Ну, мы с Жорой выдохнули, переглянулись, кажется, наши гости повеселели!
Но все еще чувствовалась скованность. Тогда я решила разыграть конкурс. Пригласила три пары, вышли две семейные пары и брат Вероники с двоюродной сестрой. Мужчинам Жорик завязал глаза, а женщинам я зацепила большие булавки и бельевые прицепки, в почти интимных, местах. Побеждает та пара, которая быстрее справится с заданием и соберет все зацепочки!
Развеселились все! Ну, наконец-то!!! Радость, веселье, громкий смех не стихали до утра. Разогрелись! Загорелось веселье.
Все гости перемешались. Вот и наступила желанная гармония. Призы за игры, танцы, песни - все завертелось, закружилось, смешалось в круговерти юбилея.
  Разъезжались гости под утро. Нас же, в дом Вероники,  поехало несколько машин. Обещали до рассвета все петь бардовские  и студенческие песни.
Вероничка нашла в студенческих книжечках бардовские, наши студенческие, походные. Но желающих погорланить осталось мало, мама посидела и ушла. Галина спела несколько песен и тоже ушла. Мы с Вероникой пели дуэтом для одного слушателя - Владимира Ильича. Но вскоре он заснул, а мы допели «блокнот» когда в окнах забрезжил рассвет.  Ах, студенческая юность! - песни у костров, молодец, Вероника, сохранила все блокнотики. А я уже некоторые слова стала забывать.
Разбудил командный голос Владимира Ильича:
-Тещенька, любимая тещенька, и что же Ваша дочь еще спит, как трофейная лошадь?- услышала я …
 Надо было вставать!
Спускаясь по лестнице, увидела, что все женщины заняты на кухне. Жарили мясо, варили круглую картошку, доставали из банок соленые огурчики, капусту, разнообразные салаты. Столы накрывали в большой зале. По той причине, что погода разморосилась мелким осенним дождем.
Мужчины топили сауну, готовили мясо для шашлыков.
Завтракали уже к полудню, весело, шумно, вспоминали прошедший прекрасный вечер, смотрели отрывки видеофильма. Гости собирали свои пожитки, чемоданы, подарки, пока готовилась баня и шашлыки.
Но вот все чистые, разогретые баней собрались под просторным навесом у мангалов. Осеннее золото листвы развесило кружева экзотических растений над столами. Дождь то стихал, то снова начинал моросить. Такая романтика…дымок от мангалов то поднимался вверх, то кружил средь людей, окуривая столы и листву, завораживал запахом свежего мяса. А за этой площадкой по всему газону разбежались фиалки, яркие, глазастые с нежнейшим ароматом.
Петя маленький бегал среди нянек. А Вероника с Владимиром Ильичем рассказывали эпопею своей семьи и этого красивого поместья, повели всех на экскурсию. Вот и та тарзанка, на которой качалась Вероничка, а Владимир ей делал предложение стать женой, преклонив колено. Вот гостевой домик. Вот тепличка. Вот хозпостройки, с загоном для голландских кур, несущих беспрерывно огромные, почти оранжевые яйца. Я видела сама, как поутру хозяин заходит в дом с яичной решеткой, наполненной отборными яйцами.
Тут же с десяток кур  выловили, опутали им ножки и упаковали в короба,  их увезут в Новочебоксарск  на размножение.
Ну как же пройти мимо сторожевых хозяев. Вот белый старфоршир, он очень злой, ему еду подают ухватом, он сторожит гаражи. Вот кавказец  алабай, гуляет меж домами и очень серьезный товарищ.  Его обходят стороной даже хозяева. Я подошла к нему в первый раз погладила холку, мордашку и лапы. Мы теперь с ним друзья.
Вот и подошли к гостевому домику, оттуда уже загружали по машинам коробки, сумки, баулы.
Стало темнеть. Несколько машин выезжали за ворота, вечером ехать удобнее,  трасса почти пустая.
Мы стояли за воротами, провожая гостей, а Вероничка говорила каждой машине в открывающиеся для прощания окна:
-Запомните меня такой счастливой!
-Мамочка, Я СЧАСТЛИВАЯ,-  говорила она, вышедшей из машины для прощания матери.
-Любимая тещенька, жди меня в гости,- говорил, обнимая маленькую женщину за щупленькие плечи, зять.
Машины помигали габаритами и скрылись за поворотом.

Хозяева и я вернулись под мансарду. Пили душистый липовый чай, настоянный на меду. Чаёвничали. Петенька мирно посапывал в коляске. Ребёнок не на шутку утомился средь такого гомона взрослых, но стойко терпел, не хныкал, и проводил бабушку, помахав ручкой, оглядываясь на папу. И хозяева рассказывали историю любви своей. А я перескажу вам её здесь. Мне кажется, она достойна внимания.
Когда они встретились,  Вероника жила в молодежном комплексе, имела однокомнатную современную квартиру. Она, окончив Казанский университет, по распределению приехала в Свердловск, как молодой специалист - экономикогеограф. Работала в научно-исследовательском институте ведущим специалистом. Первые годы она жила у дядюшки, профессора Уральского университета. Затем ее в организации выбрали парторгом. И она развила бурную деятельность по строительству квартир в молодежном жилищном комплексе  МЖК. После работы, вечерами и выходными днями, молодежь работала на стройке, занимаясь разгрузкой и уборкой стройматериалов, осуществляли дежурство. И вот, к тридцати годам, Вероника поселилась в собственной квартире, постепенно обживая ее и обставляя мебелью.
Вот в это время и встретился Владимир и начался свекольно-полевой роман. В те годы предприятия посылали на уборку свёклы.
По характеру Вероника была мягкой, очень общительной, доброжелательной. Но она была очень строгой и разборчивой в людях. Она и не дружила с парнями, как обычно клеявшимися к молодым девушкам, ей и в принципе этого было не надо. Но ведь тридцатник лет не за горами. И мама хочет внуков. Какая ж из женщин не желает ребеночка? Но без семьи, без мужа, Вероника  не могла себе этого позволить. Вероника выросла в многодетной деревенской семье, со строгим воспитанием и традициями. И не ей их нарушать. А о муже задумывалась не раз. Она же математик, экономист. И муж ей нужен был не только для любви, но и для счастливой полноценной семьи, с достатком и удобствами, да и чтоб для родителей был опорой, стареют ведь.
Отпрыск дворянской фамилии,  Владимир, был сложного характера, с претензиями на красивую, состоятельную жизнь. С кем попало, не общался. Одиночество его удручало. Его просторная трехкомнатная квартира тяготила размерами, требованиями в уборке, а он был чистоплюй еще тот. Высокий,  с  приятной благородной внешностью. Несколько резковат и прямолинеен в разговоре. Очень осторожный в общении и выборе друзей и подруг. Однако, Владимир имел широкий круг коммерческих деловых людей. Работая на крупном заводе, он раскручивал коммерческую деятельность в нескольких направлениях. Это был хваткий, нового вида российский капиталист. Он из дома проворачивал связи по гаджетам, привезенным из-за границы. Для него пригоняли автомобили из Азии, Д. Востока, а он умело сбывал на рынке недвижимости, умело создав свою сеть. И все это приносило хорошие доходы. Так что, этот человек был хорошо обеспечен материально. И с моральным обликом у него было все «о кей». Он занимался и реализацией уральских камней в крупных размерах.
В конце субботнего дня следующей недели телефон на столе Вероники требовательно звонил и звонил. Раскрасневшаяся, она забежала в кабинет и на одном выдохе громко крикнула:
-Я вас слушаю!
-У вас пожар, Вероника?
-Да нет, а с чего вы взяли это?
-Да вот слышу ваш взволнованный громкий голос, я и подумал так, -рассмеялся голос в трубке…
Он! Она же хватаясь за трубку телефона каким - то чутьем знала, кто звонит, тихонько опустилась в кресло и слушала долгожданный голос, затаив дыхание.
Встретились у входа  в оперный театр. Вероника не очень любила  оперу. Но выбора не было, она же приглашена в оперу. На гастролях был  Кировский балет. После спектакля, под впечатлением сильных чувств от балета, под впечатлением тихого осеннего города, бросившего  влюбленным к ногам проспекты и улицы,  убранные в золотую листву осеннего вечера. Владимир Ильич долго катил свой БМВ по проспектам, вдоль памятников, площадей. Остановились у тихого ночного кафе.
В уютном полумраке зала, тихо играл джаз. Блики  и отсветы светомузыкального шара кружились на потолке и стенах. Чувства молодых людей достигли своего предела. Пьяные до головокружения  от общения, восторга, желания казаться лучше и красивее, после фужера шампанского и танго, они, молча сидели за столиком, изучая друг друга глазами, пальцами рук. Казалось, что они знакомы и понимают  без слов давно, почти всю свою жизнь.
Каждый думал, что это: судьба,  что это навсегда. Но у обоих билась жилка на висках: а вдруг! А вдруг, этот сон  растает и небытие вернется.
 Ранним утром Вероника открыла квартиру, медленно подошла к окну, очарованная светом фонарей,  желтым осенним туманом, застилавшим комнату. Из окна было, не менее загадочное, видение, словно на картине: утренние спящие дома в окружении багрянца и золота кленов и берез. Вероничка, не раздеваясь, прикрылась пледом и крепко уснула.
  Владимир Ильич отдыхал не долго. Он был очень деятельный и активный мужчина. Сентименты были ему не свойственны. Он начал «ковать железо, пока горячо», пока девушка не сорвалась « с крючка», нельзя дать ей опомниться,  разочароваться, привыкнуть. Надо действовать напористо, быстро, увлекая и очаровывая, быстро завладеть всею ею. Он всегда мечтал о своем большом доме, особняке, окруженном садом и цветами. И он, проснувшись, развил активную деятельность. Просмотрел объявления, созвонился с владельцами продаваемых домов.
Все. Он готов сегодня вечером ко встрече с Вероникой.
 Он начинает другую жизнь. Каждый мужчина должен в своей жизни построить дом, для начала. И Владимир Ильич  начинал строить все сразу - дом, семейные отношения и все остальное. Совершив несколько сделок по телефону о пригнанных из Японии автомашинах. Подсчитав, сколько это принесет  в долларах дохода. Заварил кофе, прикрыв  глаза, посидел  несколько минут в кресле, задумался о сегодняшнем вечере.
  Взяв трубку телефона, с тихим задумчивым видом, Владимир услышал ответное:
-Алло! Я, Вероника, вас слушаю.
-Милая, леди! Я приглашаю Вас на свидание у фонтана, что в сквере у Вашего дома!- бархатным голосом предложил Владимир.
-Ровно в 18 часов,- помолчав, добавил он, вслушиваясь в звуки из трубки.
- Спасибо! Я приду!- коротко ответила трубка, голосом Вероники и последовали длинные гудки.
Владимир Ильич открыл дверцу шкафа, достал любимую беленно-мятную рубашку, привезенный из Швейцарии костюм, густо черного с оттенком индиго цвета и прошел в ванную.
Вероника  с разбегу плюхнулась на софу и долго лежала с закрытыми глазами, ощущая разливающееся по телу блаженство. Об этом можно было мечтать всю жизнь и проскочить без остановки мимо такого счастья. А тут,  вот оно, само в судьбу стучится. Она - то его не упустит. Ни за что, не упустит! И она будет стараться, и стремиться, она будет строить его всем сердцем, всем своим существом.
 Приняв легкий душ, Вероника одела строгое элегантное платье василькового цвета. С болгарской тонкой вышивкой   по низу платья  и рукавам. Она знала, что оно очень шло ей, облегало хрупкую стройную фигурку, подсвечивало синевой серые глаза и соломенные волосы.
Вероника издали увидала черный БМВ, но шага не ускорила. Спокойно подошла. Владимир Ильич вышел из машины, протягивая руку для приветствия, восторженно смотрел не нее.
-Эффектная девушка, под стать мне!- подумал он.
Вероника спокойно смотрела на Владимира, и  приветливо улыбаясь, не спешила убирать руки, чтобы лучше рассмотреть.
- Как он хорош! Очень  импозантный. Но, видимо, с твердым характером, не размазня и цену себе знает. С таким надо держать себя на высоте,- пронеслось в холодной голове девушки-экономиста.
 -Не совершить ли нам круиз по окрестностям осеннего города?- предложил Владимир.
-А, давайте!- согласилась девушка.
-Тогда, поехали!
Владимир вел машину по четко продуманному маршруту, с целью присмотреть  желанный домик. Если четыре просмотренных из машины домиков не вызвали интереса, то объехав со всех сторон пятый, Владимир заглушил мотор и предложил девушке прогуляться.
 Второй от угла дом, огороженный нехитрым забором, вокруг просторной территории, рядом, по обе стороны от него стояли добротные деревянные, но маленькие дома. Оценив хватким взглядом территорию, Владимир принял решение купить. А затем здесь можно размахнуться, скупив соседние. Около углового дома стояли вековые ивы, на одной толстой иве висела тарзанка. На другой висели качели. Владимир пригласил Веронику на качели, и крепко обняв ее за талию, оттолкнулся ногами от земли. Качели заскрипели, но сидеть было удобно. Закатное солнце лило свои лучи сквозь ажурные ветви, вызывая романтическое настроение.
-А почему мы сюда приехали? Вы хотите купить дом?- первой нарушила молчание Вероника.
-Да, Вероника, присматриваю дом, в котором нам с Вами будет жить уютно.  Дом для наших детей и для жизни. Потом мы посадим сад и цветы.
-Ой, ли!- Воскликнула бесхитростно девушка. - Знаете, я родилась и выросла в деревне, в своем доме. Дом у нас был просто огромный. Я нажилась в доме и теперь ни за что не хочу! Мне нравится городская жизнь в квартире,- продолжила она.
-А, впрочем, может какая Ваша избранница и согласиться жить в доме!- возбужденно продолжила Вероника.
-Знаете, милая Вероника, вы и есть моя избранница, и другой мне не надо.
А дом, я думаю, Вам все же понравиться, ведь это МЫ же его будем благоустраивать. Я уже не молод, мне все сорок  лет, да и вам к тридцати, пожалуй. В кошки-мышки нам играть не с руки, да я и не умею.
-Давайте-ка будем общаться на «ТЫ», я  делаю предложение, ТЕБЕ, Вероника. Будь, пожалуйста, моей верной и единственной женой, Вероника, в горе и в радости. - Придержав девушку на качелях, он привстал перед ней на калено, взял за руку, и глядя серьезно в глаза ей, сказал;
-Скажите: «да», Вероника.
-Вы мне нравитесь, Владимир! А ответ я Вам дам в следующую субботу, у меня день рождения.
-Вы дали мне надежду, не сказав: «нет», и за это спасибо. Вы мне нравитесь Вероника. И Вам бы я доверил свою судьбу. Я не тороплю с ответом. Но уже прохладно. Поедемте.
День рождения Вероника отметила с сослуживцами в ресторане в  пятницу. А субботу всю освободила для общения с Владимиром.  Этот день, двадцать девятое сентября, день ее рождения и  будет днем рождения их семьи, ибо она решилась стать его женой.
Как и договорились, она вышла из подъезда ровно в шесть вечера. БМВ Владимира  уже стоял, он был припаркован у тротуара. Завидев девушку, Владимир, вышел, поздравил, поцеловав в руку и в щечку. На Веронике было нежно алое платье с яркой розочкой  на поясе.
Владимир усадил любимую на заднее сиденье, усыпанное белоснежными с ярко-розовыми отворотами лепестками роз,  а сам поглядывал в зеркало:
- Как же она хороша, эта моя эксклюзивная роза! Как можно мечтать о другой,  когда сама радость живет рядом? Это платье в тон цветам, так идет ей, так к лицу!
Он привез ее к тому самому дому, который избрал сам, он помнил, что ей не хочется жить в дому. Владимир понимал, что рискует, но он так же знал, что риск дело благородное. Ну, посмотрим, что она скажет сегодня.
Открыв дверцу, Владимир за руку повел в дом Веронику, вложил в руку ключ:
- Открывай, любимая - это тебе подарок на день рождения.
Домик внутри оказался довольно уютным. Всюду горели свечи, стояли в вазах розы. В глубине единственной комнаты стоял столик и два кресла. Столик был сервирован нарезкой, фруктами, Свечи, дымок с восковым запахом, шампанское со льдом в ведерке, фужеры… Такого дня рождения у нее еще не было!
-Все мечты сбудутся только с ним,- подумала Вероника.
-Поздравляю, родная моя, дарю тебе этот наш дом, в котором мы создадим вместе наше уютное гнездышко. И я торжественно тебе обещаю: делать тебя счастливее и счастливее с каждым годом!
-Я думаю, что сегодня ты мне скажешь: «да»!
-Да!- тихо ответила Вероника.
Владимир взял правую ее руку и надел колечко с розовым бриллиантом. Затем он включил музыку и пригласил на танец.
Этот танец был началом новой семьи.

Свадьба была не многолюдной, но очень торжественной и богатой. Немногочисленные родственники и друзья были свидетелями безмерного счастья Владимира и Вероники.
Потом они принялись вить, обустраивать свое гнездышко. Хоть денег у него было достаточно, но, как известно их много не бывает. На годовщину свадьбы он подарил ей «Форд-фокус», на день рождения, приобрел домик, что справа. Сделал  в нем ремонт и меблировал. Он стал гостевым домиком. Через год Владимир прикупил домик, что стоял слева. Из него соорудили банный двухэтажный комплекс.
Затем он подарил на день рождения Вероники еще одну машину, «ТОЙОТУ».
Сначала  продали квартиру Владимира. Для размаха построек трехэтажного дома с мансардой, ванной, террасой вокруг, спорткомплексом внутри нужны были вложения и вложения. Затем они продали квартиру Вероники.
Все было хорошо. Дом полная чаша. Маленький первый домик стал залой, о шести окнах, в которую из большого дома надо было спуститься по четырем ступенькам. Вазоны с цветами на полу, шкафы и  стеллажи с книгами от стены до стены. Слева у входа клетка от пола до потолка с говорящим попугаем Ара.  В прихожей от стены к стене аквариум,  с дивными рыбками с музыкальной подсветкой. 
Все спорилось, строилось, получалось в семье прекрасных людей. Но не было радости, которую приносит в дом детский смех, суета вокруг пеленок и распашонок. Сначала не задумывались, первыми задачами были работа, карьера, строительство дома.
Вероника к этому времени ушла из КБ. Менялась жизнь в стране, менялись убеждения и социальные потребности в семье. Она открыла свою крупную фирму, собрав самых верных и преданных знакомых. Владимиру бизнес приносил стабильный достаток, и отрывал  все  новые коммерческие шкатулочки. Все бы хорошо, но надо лучше. А для этого нужен Сынок, наследник. Вот и родился Петенька.
На этом можно было бы закончить повествование о счастливой семье, о счастливой женщине.
Но мне довелось погостить в этом счастливом доме еще дважды


Глава 4


1
В конце сентября в комскомитете университета выделили билет на концерт  Владимира Высоцкого.

Он уже был популярным артистом, бардом. И вот посчастливилось посетить его концерт.
.
 Казань. Осень 1979 года. Молодежный центр на берегу Казанки.
.
 Единственный концерт для избранных студентов вузов Казани, туристов и альпинистов. Билеты распространялись через комитеты ВЛКСМ *** вузов. И  «достать»  их было просто невозможно.
 Зал наполнен до отказа. Стоять, сидеть было тесно. Я же сидела в первом ряду перед сценой.
Вначале выступала  неизвестная группа, видимо от номенклатуры,  выпущенная на сцену для пиара. Зрители постепенно покидали зал, бродили по фойе, возвращались с шоколадом и печеньем, шумно разговаривали, делились впечатлениями после турпоходов, сплавов по рекам, после трудовых сельхозсеместров. А концерт шел, звучали песни, заглушаемые дешевыми инструментами. Никто не слушал эту кокофонию звуков.
 Но вот открыли все двери.  И  зрители, затихая, возвращались в зал. Быстро устраиваясь на места. Наконец, свет приглушен. Зал затих на мгновенье.

  В черном строгом свитере, в темно-коричневом костюме, с гитарой в руках ОН вышел на сцену.
  Зал взорвался овациями и приветствовал кумира стоя. Очень долго Высоцкий не мог успокоить зал.
 Принесли стул. Выключили свет, оставив луч прожектора,  направленный на стул и на Высоцкого.
  Прозвучали несколько пробных аккордов, зрители, хлопая стульями, усаживались и затихали.
-Я очень рад сегодня петь для вас. Я  знаю, что здесь студенты, туристы, альпинисты. Это моя публика.  И сегодня я  буду петь  свои любимые песни без программы,- негромко сказал Высоцкий.
-Скажу вам несколько слов на предполагаемые вопросы: я не сидел в зоне, не был на войне, не восходил на вершины гор, я не люблю… Все остальные вопросы прошу присылать письменно.
-В конце концерта я исполню по заявкам. То, что вы захотите услышать.

Как сейчас помню этот концерт!
 Зал то затихал. Стояла тишина. То взрывался и соскакивал с мест, аплодируя любимому исполнителю, любимому барду, его голосу, его гитаре. Его рукам.
Высоцкий был ВЕЛИКОЛЕПЕН!

Вместо плановых час сорок Высоцкий пел около трех часов без перерыва. Плата за билеты была, студенческая, мизерная, - по два рубля, кажется. Наверное, для аренды зала. Сам же Высоцкий пел, дарил душу, песни свои –ДАРОМ!!!
  Снова и снова летели записки на сцену с пожеланием исполнить песню. Высоцкий читал. Коротко комментировал и ПЕЛ! КАК чудесно звучал в этот вечер его БАРИТОН! Как же звучали ЕГО ДУШИ серебряные  СТРУНЫ, как же красиво звучала в этот вечер ЕГО ГИТАРА!!  Как виртуозны и прекрасны были ЕГО РУКИ, ЕГО ПАЛЬЦЫ!
Как  же СВЕТИЛИСЬ ЕГО,  ВЛАДИМИРА ВЫСОЦКОГО ГЛАЗА!!!
 Светился и ОН САМ, строгий и  торжественный! От того, что он выступал «ДЛЯ СВОЕЙ ПУБЛИКИ»,  всем залом подпевавшей ЕМУ!
 
2.

Конец семидесятых, начало восьмидесятых. В стране железный занавес на все иностранное, Да и не только на иностранное, но и свое, что не одобрено жесткой цензурой компартии. Песни Высоцкого слушали тайно, передавая записи на бабинных кассетных магнитофонах, переписывая в тетрадки слова. Так же тайно слушали «Машину времени» Макаревича. Но уже пробивались через кардон пластинки с записями Битлз,     ……., которые скупали тайно через знакомых. Но в наших кругах было терпимо, стукачей не было, или мы были настолько осторожны, что не попадались им на крючок. Часто в коллективах знали, что среди них вращаются эти стукачи, даже подозревали, кто именно. Стали входить в моду джинсы. Настоящие стоили дорого, их было опасно открыто покупать, потому что продавали их только проверенным близким людям. Жора Синицын, заводской комсомольский вожак, часто бывал в общежитии, проводил молодежную работу. Мы с ним были в довольно доверительных отношениях. Отец его был партийный босс в обкоме партии. Жора иногда выезжал за границу и привозил шмотьё. Кое-что нам перепадало, по большой секретности. Иногда пластинки. Привозили и книги, в странах содружества наших классиков можно было купить не дорого. Так я приобрела первые свои джинсы у Жоры. Комсомольцам активистам можно было выезжать в страны соцлагеря. Путевка стоила триста тогдашних рублей, в Югославию триста тридцать рублей. Югославия была социалистической, но более прогрессивной, почти капиталистической. Не у всех были такие деньги, а съездить мечталось. Они брали у нас заказы на вещи. Так еще в радиоприборе женщины привезли мне югославские кофты - двойки, австрийские туфли, французские туфли, арабские духи. На свои заказы мы давали деньги до поездки.
Однажды вечером, уже стемнело, зашли Софья и Оля, предложили съездить к родственнице в другой конец города за вещами, которые та привезла для продажи из Польши. Вот под покровом темноты мы поехали к незнакомой девушке. Я купила себе белый плащ-разлетайку и темно синее красивое платье.
В магазинах иногда появлялись импортные вещи из Германии, Болгарии, Венгрии. Но они были штучными, стоили не дешево, просто можно было случайно купить, они не залёживались. С Анной Кузьминичной мы ездили в речной порт, там в промтоварном магазине, работала её приятельница. Она и предупреждала о поступлении импорта. Все покупали «по блату» (по знакомству). Хорошие вещи «доставали», (что значит-покупали по знакомству). Так и говорили «я   достала» или спрашивали: «где достала ?)
Но не только запрет был на импортные вещи и пластинки. Современную западную литературу было тоже не купить. Книги распечатывали на работе скрытно, так же и читали скрытно, давая самым верным друзьям. Наш руководитель музыки, преподаватель консерватории, еврейской национальности, имел на меня виды, но побаивался. То я была мягкая как кошечка, он начинал оказывать знаки внимания. Чтобы не обнадеживать человека, я выпускала коготки, отталкивая поведением, этого он побаивался, и наши отношения  уравновешивались в простые и добрые рабочие. В один из вечеров он пришёл на занятия с хором и тихо передал пакет, сказав, что это надо читать в закрытой комнате при закрытых шторах. И добавил, что постучит три раза, условно. Он поднялся на пятый этаж, где занимался хор. Я закрылась в комнате, развернула самопечатный на машинке пакет. Читала быстро, пропуская строчки по диагонали, останавливаясь на подробностях, стараясь успеть прочесть весь текст. Книга была о сверх тайной разведывательной сети Китая, Японии, Германии, Франции, куда попадали герои опасной профессии для выполнения заданий. Закрученный сюжет, опасность, пытки приводили в ужас. Волосы вставали дыбом, по рукам мурашки. Меня, воспитанную на зарубежной классике и романтике эпохи рыцарей, это было шокотерапией. Настолько была поглощена и испугана, что когда музыкант постучал, я не сразу открыла дверь, предварительно спрятав рукопись в платок и среди покрывал постели. Он даже чай отказался пить, взяв сверток, уложил в двойное дно аккордеона, быстро удалился. Насколько это было опасное время. За внешним, рабочим и мирным ритмом, скрывалась другая жизнь. Запретная и опасная.



3


Продуктовое обеспечение  было плохое. Так же надо было всё «доставать». Ездили ночным поездом «Татарстан» в Москву. В Москве занимали камеры хранения на вокзале по две ячейки и кружили по московским ГУМам, ЦУМам, занимали очереди на всех, кто рядом в разные отделы. Набив сумки вещами и продуктами, ехали в камеры хранения, оставляли всё и продолжали курсировать по Москве, пока не кончатся деньги. В одну из поездок, я проехалась на экскурсии «Москва обзорная» и поехала в Малаховку.  Уже знала, что вдоль станции по обе стороны там богатые магазины: тканей, галантерейный, спортивный, и кондитерские. Накупив того что нужно, пошла в кондитерский. Глаза разбегались от ассортимента. И баночки, и коробочки и весовые сладости. Вот я и спустила все остатки денег. Бегу к своему девятому вагону, а поезд начинает тихо набирать ход. Заводчане наши нажали «стоп кран», еле втащили меня в вагон с неподъёмными баулами. Весь вагон наш, профкомовский. Женщины есть женщины:  начали хвалиться покупками. Увидев у меня столько различных сладостей стали менять на вещи, у каждой из них дома детишки, ждут. И я теперь везла и апельсины, и лимоны, обмененные на конфеты. Как же я любила Москву. Столица. Кормилица.

А вот Питер с тех же самых лет не люблю. Профком организовывал экскурсии самолётом в Ленинград. Сначала нас водили по кладбищам: на Пискаревское, на Марсово Поле. После обеда дали время на магазины. Помню, как я была ошарашена Елисеевским гастрономом. Высотой до потолка в несколько метров, даже голове больно смотреть на свисающие от потолка грозди виноградов, фиников и фруктов. А уж когда подошла в гастрономический отдел, отойти не могла. Это сколько же тут было сортов масла: голландское, вологодское и ещё, и ещё… А сыров-то сколько сортов. Набрала. Теперь предстояло ехать на место встречи, чтобы ехать в Пулково. Наши женщины уже стояли на остановке в ожидании других. В руках сетчатые авоськи с апельсинами… Сначала одна питерская женщина напустилась на наc:
-Как вам не стыдно, едете, обираете нас, не войти в магазин, из-за вас всюду очереди…
-Обнаглели вообще, мы тут блокадники,- и последовало то, сколько чего они в блокаду перенесли…
Наши бабы сначала молчали, стесняясь. Но уж очень допекли эти ленинградки и пошёл скандал с криками, оскорблениями:
-Да, вы тут разжирели, а наши дети апельсины только на картинках видят да в новогодних подарках…
- А очереди вы сами создаете, по полчаса  выбираете кусочек мяса, то вам жирный, то косточка большевата…
-А приезжайте к нам, да походите по нашим магазинам, оливками маринованными забиты все полки, а масло привезут, так очередь в километр стоит…
-Вот простоишь с час в очереди и идешь домой с пустыми руками, а дома детишки…
Такой у меня осадок о Ленинграде остался, на всю жизнь…


4


Опять же. Командировочные приезжали на завод. Из главка приезжали Муранов, да Баранов, оба ветераны войны. Бывало, позвонят заранее, пойду к поезду и попрошу у приехавших два - четыре билетика, столько, сколько приедет, на всю группу. А они приедут назавтра. И вот эти пожилые москвичи привезут и хлеба бородинского, и фиников, и сушеных дынь, баночки шпрот, московские сушки (ветеранское обеспечение было лучше, чем у простых людей). Иной раз встречались и с лениградскими командировочными. Сядут вечером в холле за большой стол поужинать, тут и наше начальство. Выпьют водочки. Закусят. И вот эти ленинградцы начинают:
-Да вы, москвичи…да мы…
Никогда московские гости не опускались до таких разговоров… Лишь улыбаясь переводили тему.

Ездили и в Йошкар-Олу за продуктами. Пятничным вечером забежал с работы Жора:
-Поедешь  завтра в Марийэл, мы с сестрами едем за продуктами.
-Да не хочется такая жара, мне, если и надо, то яйца.
-Яйца возьмешь, я тебе обещаю. Там родственница, она принесет талоны, да еще за деньги талоны подкупим.
Город посмотришь, весь город в сиренях.
Наутро они заехали. На синем «Москвиче» доехали быстро. Они набрали полные ведра яиц. Действительно, тут же в магазине купили за деньги талоны у местных женщин. Жора с сёстрами пошли по магазинам, меня оставили в парке. Еще студентами нам йошкаролинцы рассказывали, что по весне их столица утопает в сиренях. А в центральном парке одна аллея в белой сирени, а напротив сиреневая сторона. Я сидела на скамеечке и удивлялась, что никто не ломает сирень. А ветки сирени склонялись до самого низа, закрывая меня от солнца. Сиреневое благоуханное царство. Так вот с оказией я побывала в городе Йошкар-Ола.


Глава 5

1

По осени, вечерком в  мои двери постучали две дамы. Обе изысканно одетые. Старшая была в очень дорогой соболиной шубке и изысканной белой шапочке. На вид я дала бы ей лет сорок. Младшая было лет восемнадцати, но выглядела она моложе. Она напоминала тургеневскую барышню. В белой кроличьей пушистой шапочке и в пальто ниже колен глубокого благородного синего цвета. Белые пушистые рукавички, как у школьницы, висели  в рукавах на резиночках. Не успела я полностью открыть дверь, как они заступили за порог, закрывая за собой дверь.
Извинившись за вторжение и, отказавшись раздеться, они присели на предложенные мною стулья. Я неуклюже стояла перед ними с уже заметным животом.
-Меня зовут Изольда Сергеевна,  мой муж командир вертолетной воинской части. А это моя племянница Инна, она живет у нас. А так как муж получил новое назначение и мы должны переехать, то Инне нужно жильё. С нами она ехать  отказалась, у неё в деревне, недалеко от города, живет мама, моя сестра. И мама не желает отпускать единственную дочь далеко от себя. В такое неспокойное время и мы не можем оставить Инну без защиты, она еще совсем чистый ребенок.  Инна окончила техникум, и работает в нашем «синеньком» магазине в парфюмерном отделе.
 Этот магазин был единственным таким большим промтоварным магазином в нашем жилом районе.
- А пришли мы к вам с просьбой устроить Инну в ваше общежитие.

Я аргументированно объяснила, что это невозможно по той причине, что я вскоре уйду в декретный отпуск,  Анна Кузьминична уходит на пенсию и комендантом станет другая женщина, поэтому я мало что теперь решаю. Скорее это в компетенции парткома, директора завода.  После смерти  прежнего директора завода, директором стал бывший зам директора вертолетного завода.
- Письмо и разрешение муж подпишет у директора. А я вас просто умоляю - возьмите Инночку к себе. Вы вот скоро родите ребеночка, вам одной будет справиться трудно. Она вас сильно не потеснит. Днём она на работе, в выходные она часто ездит к маме. Она у нас кроткая, работящая. И полы помоет, и посуду, и сварит. Да и чистые деревенские продукты вам и малышу не помешают. Вы не будете нуждаться ни в чем. Пожалуйста, возьмите её к себе. Смущенная, не зная  как и отказать, под тактичным напором этой обаятельной Изольды Сергеевны, я соглашалась,  а внутренний голос всё твердил: «зачем?». Ох, не умела я отказывать добрым  ласковым людям, даже в ущерб себе.

Как и сказала тетя, документы были оформлены. И дня через два, они приехали втроём. Солдатик внёс вещи Инны. Дамы разделись. Пили кофе с тортом и сладостями. Изольда Сергеевна оставила  мне телефон для случая, подарила шикарные арабские духи «Ночи Каира», так любимые мною. В юности, работая учительницей в селе, я купила их в магазине, продавцом которого работала мама моей ученицы. Вот она и привозила для меня разную красоту заморскую. Коробочку от тех духов я возила с собой, как шкатулочку, складываю в неё ценности.
Тётя уехала, а Инна осталась.
Ну, как можно описать этого милого ангелочка? Именно – ангелочка. Таких я не встречала в своей жизни не до, ни после. Ростом выше меня, стройная тростиночка имела покладистый добрый  характер. Добрая задорная улыбка никогда не сходила с её милого личика. Оно улыбалось всеми ямочками, на щечках и подбородке. Ясные светлые глаза смотрели открыто и несколько смущенно, придавая миловидности ещё больше.  Чуть вздёрнутый носик молодил.  Красивые губы не выделялись, а скорее  украшали образ русской красавицы, которую любят рисовать художники в сказках, царевны метелицы, феи.  Анна Кузьминична  не возражала.  Она собиралась на отдых. И, по большому счёту, ей уже было всё равно. И по своей добросердечности, встречались еще и такие коменданты в общежитиях, жильцам которых можно просто позавидовать. Они могли по-матерински сказать каждому слово, и даже пьяницу, так пожалеть, пожурить, с болью в голосе и глазах, что они просили прощения.
-Да что у меня-то просить прощения, ты мамку свою пожалей,- говорила она им.
 А тут такая чистая душа, девчушка, которая вся светится добром. Ну, куда её на этажи, где ночами не знаем, что и происходит. Конечно, она одобрила, «это хорошо, что у тебя, пусть поживет, ты не обидишь»- говорила она. Поставили в комнату кровать. Мы стали уживаться, знакомиться ближе.
Дождливым вечером я еще была на работе, приводила бумаги в порядок для новой воспитательницы. Запищал котёнок. Потом ещё. И ещё раз. Мы с вахтером вышли на крыльцо. Увидев нас, мордочка спряталась. Потом он пищал всё громче раз от раза. Мы заходили в теплое фойе, а котёнок в руки не давался,  убегал и прятался в бетонной трубе. Когда мы уже все трое устали, он мокренький выполз и покорно позволил взять на руки, дрожа всем телом и мокрой шкуркой. Занесла домой, Инна выкупала его в горячей воде. Напоила молочком и он уснул на её руках. Темно серенький комочек в почти черных четких полосках был похож на тигрёнка. Так и назвали - Тигра. Выросла очень умная кошара, только не могла говорить.


2.


 Я оформила декретный отпуск, к удивлению не знающих, оттого что было незаметно. А свободные одежды скрадывали издержки фигуры. Приняли нового коменданта. Приняли  Риту Андреевну на должность воспитателя. Мария Петровна вызвала меня в профком. По – матерински убедила меня принять горящую путевку в санаторий «Васильево». И я отправилась отдыхать.
Там уже  проходили экскурсии в дом художника Константина Васильева. Так я узнала о таком талантище и он стал моим кумиром. Я ценила талантливых трудяг, ценила людей, «не похожих на всех», тех у которых была  изюминка своя и твёрдый стержень в характере. А уж мужчин слабых вообще не признавала. Да уж, я была девушка - кремень, с обманчивой мягкой внешностью. И представить не могла, что любимый человек будет размазней и мягкотелой личностью. Но и брутальных жеребцов на дух не выносила. Мне нравились мужчины «бесполые» - интеллигентные, умные и благородные.

В свободное время мы гуляли в васильевских дубравах и ельниках. Воздух точно - исцеляющий, курортный и красота природы неописуемая, и лес-до небес. Вековой. Корабельный.  Обеды и завтраки в столовой, общение за едой сдружили нас, отдыхающих женщин. Образовался небольшой женский круг. Общение переросло в дружбу. И после санатория мы ездили в гости. Особенно с одинокими женщинами. У них и время свободнее и темы разговоров близкие.

 Тихими вечерами отдыхающие вели длинные разговоры. Женщина Тамара работала на авиационном заводе и рассказала необычную историю одной семьи. Историю про парня, работающего у них.
- На нашем заводе работал штурманом очень красивый мужчина. Он погиб при испытании самолета. Затем старший сын работал у нас, у него была девушка Оля, студентка,  и они много лет очень любили друг друга. А в цеху работала контролер Таня, она все безуспешно добивалась Антона. А потом забеременела как-то от него. Он вроде и жениться не собирался, но ее мать подняла шумиху на заводе. Антона разбирали во всех инстанциях. Его, конечно, заставили, и он на ней женился. Но с завода уволился. А с армии вернулся его брат и тоже стал работать на заводе. А Антона и ту девушку очень жалко.
- Вот ведь как на свете бывает,- вздохнув, закончила рассказ женщина.
Она недоуменно взглянула на меня, наверное, догадалась, когда увидела тихие слезы на щеках.
- Подожди-ка, а ведь тебя ведь зовут Оля. Да не ты ли  любовь Антона?- сказала и обняла за плечи.

3

Приехав домой, с удивлением увидела, как кошечка, откормленная Инной подросла. Шёрстка лоснилась шёлком.
Как же отрадно, после шумного санатория, множества чужих людей и глаз, вернуться в домашнюю тихую обитель. Хоть н нельзя назвать общежитие тихим домом, всегда случались какие-то эксцессы: то после дня рождения кто-то устраивает разборки, то муж с женой не поделили чего и крики ругань слышны на всех этажах. Но все равно, при всех неудобствах - это твой мир, то место, где ты защищен от людской суеты, это твоя крыша, твои двери за которыми только твой мир. Ибо другого такого места нет.
В холле обитали две девушки. Так интересно со стороны было наблюдать за двумя человеческими контрастами. Одна Рита Андреевна, жгуче черная, высокая, дородная. И Инна, - тоненькая, светленькая, нежненькая. А мне они были обе милы и дороги. Я им безмерно доверяла.
Мария Петровна снова меня пригласила в профком. Теперь она предлагала путёвку в санаторий с южным названием «Ливадия», что в центре города, у Парка им. Горького. Там был один корпус выделен беременным женщинам.
Здесь женщины были окружены вниманием и заботой. Проводили беседы, практикумы, на которых  учили, как кормить, пеленать, что делать… и много о  чем еще должны знать роженицы и будущие мамы.
Очень ждали гинеколога, о которой ходили легенды, что она предсказывает пол будущего ребенка точно. Этой женщине  было за восемьдесят, поэтому уверенности в том, что она приедет, не было. Но все очень ждали. И вот нас пригласили на беседу.  Она рассказала, что работала врачом во время войны в немецком госпитале. Мы от неё узнали, отчего немецкие дети крепкие. Оказывается, новорожденного младенца там сразу окунают в холодную купель. А у нас кутают в тепло. Вот это запомнилось. Потом она принимала каждую женщину отдельно.  Мне она сказала:
-Будет пацан.
А я и не сомневалась, что будет сын. С первых самых дней, как поняла, что я не одна, во мне живет роднулечка, я с ним разговаривала, общалась: «сынок, а теперь мы идем  в картинную галерею,  ты увидишь…», «пора бы нам и отдохнуть»…
Вернулась из санатория днем. Меня встретила Тигра. Бросалась на ноги, покусывала их. Затем успокоилась.
Пошла в женскую консультацию. Врач наша была довольно грубовата.
- У тебя будет девка. Точно говорю. Что кушаем?
- Очень хочется конфет «А, ну-ка, отними», по двести грамм в день съедаю, они есть только в магазине на остановке «Солнышко», езжу за ними туда.
- Ты с ума, видно, сошла! Никаких конфет. Голова у плода большая. Не разродишься. Литр кефира, двести грамм творога, одно яйцо. И никаких конфет, слышишь? Слышишь?
Иду домой и бурчу себе под нос:
- …от кефира у меня с детства  понос и я его никогда не употребляю.
-«Девка»…Не хочу я девку. Рожай сама. У меня будет сын. Всю дорогу я разговаривала  с врачом и с собой.
 Но розовые банты и пеленки приобрела…А вдруг …  «Девка»?


4


Зима 1978 года выдалась очень морозной.
Под Новый год выдались морозы под пятьдесят градусов. Остановился транспорт. На трамваях и троллейбусах облупилась краска, и в январе 1979 года по городу они ходили облупленные. В домах было холодно. Газ в плите горел еле-еле. Плов, в Новогоднюю ночь готовился часа четыре.

  Я  переживала, не повторится ли прошлогодний  суровый коллапс погоды и в этом декабре. Когда я была в санатории «Ливадия», а это был конец ноября, было довольно снежно. Но потом снега долго не было, остатки его потемнели, стаяли.
В четверг ночью мне стало плохо. Чета Ильдугановых препроводила меня в роддом, который был в квартале от общежития. Шли пешком по ночному городу. Было тепло и светло. С четверга по воскресенье я пролежала в предродовой, меня то усыпляли, то вливали стаканами касторку. Стимулировали. Я не ела, наслушавшись всяких страшилок. Обессилела окончательно. В воскресенье пришла санитарка Нюра, принимавшая меня в четверг.
-А ты все лежишь,- и поставила мне завтрак на тумбочку. Я отказалась от еды.
-А как рожать будешь, - возмутилась она. Есть надо!
Роженицы орали блажью все. В ночь привезли окровавленую девицу на носилках и собрались все медсестры. Ребенка спасти не удалось, этот окровавленый сгусток вынесли в тазу. Врачи ругались почти матом. Девку отправили в палату на первый этаж. Появилась милиция.
Пока я лежала, насмотрелась многого. Восточного вида солидная женщина за роды ночью раздавала врачам и сестрам золотые цепочки и кольца. Молодые девочки рожали быстро. Но орали все. Я же терпела боль молча. Она была невыносимой, все гимнастики, которым нас учили, не помогали. Мама нашей жительницы Рии работала старшей сестрой в стационаре, что в одном дворе с роддомом. Приходила она, часто забегала старшая медсестра роддома, приятельница Мира. Я им жаловалась, что не выдержу такой боли и сброшусь с лестницы, ну пусть хоть заглянут в меня. А дежурная в воскресенье толстущая врач не реагировала на мои мольбы, у нее дома гости собрались на день рождения мужа, и ей не хотелось работать. Наконец, она подошла ко мне и дала часы
- Измеряй, через сколько схватки (должны быть через семь - восемь минут).
А у меня их нет, лишь нестерпимая боль разрывает все нутро.
-Ну что, сколько?- задала вопрос врач. Я швырнула часы в нее:
-Вам заведующая утром сказала, что у меня уже начинаются роды, время обед, а вы не разу не посмотрели меня. Это ваша работа, которую вы не исполняете.
-Ну, давай посмотрю…

-Каталку!- заорала она, голова уже торчит, ребенок сейчас задохнется,- Раиса Ивановна готовьте раствор.
Меня быстро водрузили на родильный стол.
- Тужься! Тужься же! Какай!- кричали медики.
Я была почти недвижима и обессилена страданиями и голодом.
-Раиса Ивановна! Вливайте, - командовала врач.
-Семь?- спросила фельдшер.
-Пять хватит, а то все разорвет…Да держите головку покрепче, Раиса Ивановна, разорвет иначе все, вон какая большая голова.
Мне всадили укол, сначала стало тихо и легко, потом закричал ребенок. Прибежала Мира, схватила:
-Смотри, Юрьевна, сын. И убежала.
Раиса Ивановна что-то во мне зашивала и приговаривала:
-Как хорошо, мальчик родился к обеду в  воскресенье. А у тебя и разрывов, нет, удержала, сейчас, прихвачу чуток.
Пришла с чистым, запеленатым ребенком Мира и показала:
-Смотри, Юрьевна, весь в отца! Чего хочешь?, - положила ребенка, подошла.
-Киселя!
Мира принесла два стакана. Я выпила их залпом лежа на родильном столе.
-Еще, попросила я. Выпила еще два клюквенных обалденного вкусного и красивого яркого киселя.
-Хватит уже, Мира Ивановна, лопнет ведь,- сказала врач.
И Мира удалилась, о чем-то говоря с мамой Рии. Они так волновались за меня. Старушка в двадцать девять лет(я) рожала впервые…Нонсенс…
  Раиса Ивановна накрыла меня простыней, я же, трогая обеими руками бока, спросила ее:
-А талия восстановится? И брюки можно будет носить? Как же я мечтала, после родов одеть свои брючки и пойти не танцы!
Добрая женщина в ответ рассмеялась:
-Жить будешь, раз о талии и брюках...!
Соседку Ирину с дочкой увезли в палату. На ее место положили молодую роженицу. И заходит группа парней в белых халатах и молодой мужчина врач.
Они принимали роды.
-Ты, а теперь ты, ну смелее, парни лазили инструментами во внутренностях роженицы. А я возблагодарила Всевышнего, что прикрыта простыней и разродилась чуть раньше.

И вот спокойная, безучастная я лежу под простыней в холодной родильной и смотрю в окно, за которым повалили огромные хлопья снега. Как стайки птиц, за окном кружили редкие снежинки.
Отрешенная и безучастная, я смотрела на медиков. Руки по локоть в крови, на халатах кровь…Какую же надо иметь любовь к профессии, к людям, чтобы работать  здесь, в поте и крови!  Мира забежала в родильную. Схватила младенца, убежала с ним.
Меня увезли в палату и вывалили на кровать. Густой  предновогодний пушистый снег все валил и валил. В палате четыре женщины. Все прислушиваемся к звукам за открытой дверью. Плачут в детской детишки, и каждой кажется, что плачет ее малыш. Но громче всех слышен всегда один громкий басовитый крик.
- А это наш Ванька-отказник. Шалава родила и оставила. Не отдаем пока, может кто усыновит. Ему уж два месяца, мужик,- на вопрос ответила Нюра, она его и опекала. Светловолосая в медицинской косыночке, простая душевная женщина, в красном ситцевом платьице под белым халатиком. Киношная женщина, каких показывают в фильмах о русских сельских женщинах.

В мой день рождения меня не выписали, шел только четвертый день, как родился ребенок. Выписывали на пятый.
-Полежи еще денёк,- сказала завотделением.
Посетители все шли и шли. Поздравляли с днем рождения, несли подарки, записки.
Выписали на другой день. Ильдуганов Юра, муж коменданта, принял Мишу из рук  медсестры, положив в карман её халата пять рублей, и вручив букет медсестричке, выносящей Мишука. И они с Наташей повели нас домой.
Все еще были на работе. В холле стояли в ряд столы человек на двадцать. Стояли бутылки с греческим ликёром, испанским ромом. Пока в комнате я кормила и укладывала спать Мишу, стол уже был накрыт, и гости сидели за столами. Разошлись гости к полуночи.
Новый год тоже накрывали столы в нашем холле. Но после боя курантов, звона курантов и  бокалов с шампанским, и бенгальскими огнями, все разбрелись по этажам.
Впервые в жизни я встречала Новый Год одна, отказавшись идти куда-либо. И как велико было это счастье, рядом с сопящим ребенком пить шампанское у новогодней елки в тишине тикающих ходиков!

 Веселый народ разбрелся по городским елкам, по этажам. На каждом этаже были накрыты общие столы. На четвертом, по обычаю, гремела музыка и у елки танцевали.
Развеселая Тигра играла с елочными игрушками, подпрыгивая до холодильника и сбивая их лапами.
У меня начались проблемы. Малыш не хотел брать грудь и плакал. Мира Ивановна сказала, что молоко, наверное, жидкое и горькое. Принесла литровую банку молока, янтарного желтого, из роддома, излишки которого собирали, сцеживая, женщины. Им кормили Ваньку и тех детей, кто не наедался мамкиным. Прокипятили. Разлили по бутылочкам.
Сынишка наелся и проспал почти сутки. На другой день Роза Веселова    пришла, наварила жиденькой манной кашки, так и стали кормить малыша. Искусственно.

В январе я уже сдавала экзамены. Оставляла бутылочки  с едой для сына. Дверь комнаты не закрывалась. Кто был свободен, тот и заходил, кормил  ребенка. Над детской кроваткой на шкафу стояла красивая коробочка из-под духов «Ночи Каира». В неё я клала деньги. Тут были и декретные деньги, и приносимые подарки, я их не считала. Но примерно знала, какая там лежит сумма. Довольно приличная.
Из дома мне пришла посылка с пуховой шалью от соседки тёти Кати. И мне надо было отослать за неё деньги. Я подошла к коробочке. Она была пуста. Лежала одна новенькая пятирублевая зеленая хрустящая купюра.

 Со мной случилась истерика. На что жить? Я всю ночь проплакала.
Потом снова принялась за шитьё. Благо, что от заказчиц снова не было отбоя.
Моя машинка строчила беспрестанно в холле. Зимняя сессия сдана. Решила сдавать не экзамены, а защищать диплом. И всё шила и шила.
Весной я уже работала на износ. Не успевала обшивать подружек. К весне я была настолько истощена ночными примерками и бессонными ночами. Мне надо было выживать. А тут еще подружка  привезла много разных шоколадных конфет из Москвы. Я переела их. У меня случился криз. Мне нельзя было много шоколада. Я свалилась. Заболела, отпаиваясь хлористым кальцием и молоком. О дипломе не могло быть и речи. Пришлось сдавать экзамены. Сын уже сидел и мы с ним вместе  зубрили географию, научный коммунизм. Обложив сына подушками, давала ему блестящие журналы « Огонек», которые он тщательно трепал и рвал. Я же в это время изучала предмет. После сна, Миша играл транзистором, крутил ручку, включая и выключая звук. В теплые солнечные июньские вечера я сбегала от  подруг и их «хочу» пошить, на Казанку. Сажала ребёнка в коляску, и мы шли через дамбу на набережную. Тут я отдыхала, тупо глядя на речную гладь, на чаек. Миша спал. Или мы с ним ходили вдоль берега «туда-сюда».

Миша засыпал уже, когда Инна вернулась домой. Взяла его на руки и стала целовать.
- Инна, не разгуливай его, не уснет потом,- не успела я это произнести,  как картина «Мишки в лесу», висевшая над кроватью с грохотом упала, ударившись о шкаф и падая на подушку, где только что лежала Мишина голова.
Мы с Инной сначала застыли, а потом обе расплакались. Она еще крепче прижимала ребёнка к себе.

5

Выпускные экзамены сдавала успешно. Первым сдавали « Научный коммунизм». Но вот и последний экзамен сдан. Выпускной бал прошёл в Доме татарской кулинарии.

За неделю я дошила последние заказы подруг. Оформила отпуск на заводе, получив отпускные, декретные деньги. Мы стали собираться домой, к Мишиным дедушке и бабушке.

Помогла выживать Инночка.  Она распродала в магазине у себя все мои импортные бесчисленные  подарки, превращая их в деньги или нужные вещи.
Оставив комнату Инне, еще проживающей. Глупо оставив библиотеку общежития совету общежития. Потом, при увольнении, недостаток книг я возмещала своими ценными книгами, которых почти не осталось. Книги были в цене. Их читали, покупали, коллекционировали. Их просто разворовали. И глупо было надеяться, что их вернут.
Самолетом мы летели до Уфы, где нас ждали самые близкие люди, семья брата.




Глава 6

1

Диплом. Синий, долгожданный лежал в сумке. Это было самое ценное в моей жизни. Я столько пережила в этой жизни, чтобы быть дипломированным специалистом. Это был мой долг, цель жизни и завет отца. Я получила самое лучшее образование, в самом лучшем из вузов страны. Четырнадцать моих лучших молодых горячих лет я стремилась к тому, чтобы  когда-то книжица из мечты заняла самое важное место рядом с паспортом. Если обладать обычным паспортом ничего не стоило, надо просто родиться, и ты к этому процессу никак не причастна. То паспорт моего достояния - диплом, это мое лицо, моя цена, как человека, как личности, как специалиста, по которому решают, чего я стою. Географ. Преподаватель - стояло в графе «специальность».
Я самолетом летела в Уфу. Мишуку  подложила марлевую подкладочку, и он стойко перенёс полет, даже не пискнул. В аэропорту встречали брат Веня и зять Саша. На их синей машине мы добрались до их новой просторной квартиры на Шота Руставели. Дом стоял среди сосен, по которым сновали доверчивые белки. Шестнадцатое июля, был день рождения зятя Саши. Когда мы поднялись, Лена и Мила уже раскладывали на праздничном столе вилки и ножи. Быстро умылись, перепеленали Мишу. Положили в кровать Ланы, годовалой дочери Милы и Саши, которая бойко семенила ножками, еще не очень уверенно бегая по квартире, частенько падая и снова вставая.
Из спиртного была только бутылка шампанского, зато столько вкусностей. Как давно я не ела такой вкусной домашней пищи. Миша проснулся, хотели его накормить протертыми Ланиными кашами, но возмущённо выплюнув соску, он заревел. Я знала, что ему надо варить мою вкусную жиденькую кашку со сливочным маслицем, слатенькую. Как ни убеждали родичи, что распробует смеси из пачек, и привыкнет. Нет. Привыкать к такой пище сын не хотел. Поэтому наварив ему две каши, рисовую и овсянную, разлив по бутылочкам, поставили в холодильник, и, посадив сытого  ребенка на руки, продолжили праздник. После поздравлений и подарков, разговор зашел о родителях.   
Погостив два дня в Уфе, я отправилась автобусом домой. На автовокзале нас встречала Вера Сомова. Мы поехали к ней. Там уже ждала её мама, Анна Сергеевна. Вкусно пахло пирогами. Тетя Аня ловко управлялась с ребёнком, пеленала, тутуськала. Кормила. Мы с Верой не виделись давно, и нам было о чем поговорить и посекретничать. Сдвинули два кресла-улитки, связав  для прочности, снятой с балкона бельевой верёвкой и уложили малыша. Лакомились пирогами с луком и яйцом, со смородиной, плюшками. Какая же у Анны Сергеевны вкусная пышная выпечка. После её пирогов, другие я есть не могла.  Проводили маму Аню домой. Устроились спать и мы. Но Миша громко стал плакать. Не поняв причины, мы его распеленали и увидели большого напившегося клопа. Так повторялось раза три. Казалось, что всех переловили. И вдруг посмотрев на потолок, увидели, как несколько клопов ползут по нему к месту прямо над креслами.  Бедный ребенок обиженно хныкал и не мог заснуть, весь покусанный в красных раздувшихся ранах. Вера оправдывалась, что клопов и в помине не было у неё. На другой день мы поехали к моим родителям, знакомить внука с дедушкой и бабушкой. Вера помогла доехать до родителей. В отсутствии меня она часто приезжала к ним и помогала,  чем могла.
После отъезда Веры, папа сокрушался, как же так - внука так искусали клопы. Этих мелких кровососов в те, советские времена было видимо, не видимо в больших многоквартирных домах. Чем их только не травили, но они время от времени заползали в жилища. Работали целые службы в санэпидемстанциях.

2

Бедненькая мама, у которой была парализована правая сторона, а левая была без движения, увидев меня и внука, стала плакать и смеяться одновременно. Радуясь встрече. И плача от беспомощности. Бабушка с внуком подружились в первый же день. Мы положили его к маме в кровать, и они оба заговорили. Миша на своём языке что-то лопотал,  протягивал к ней ручки, трогал лицо. Мама прижимала одной рукой малыша, отвечала ему «то-то-то», других слов она не могла говорить. И снова  смеялась, и плакала, вытирая слезы кончиком головного платка.
И мы с папой, глядя на них, и смеялись и плакали.
Кроватку сначала хотели купить. Но проснувшись в первое же утро, услышала, что отец что-то строгает на улице. Выйдя в сад, увидела работающего папу у верстака. А на столе лежали отполированные реечки.
- Зачем покупать - то, как я, все равно никто не сделает. Это моя прямая задача, сделать внуку кроватку. Давно не держали руки мои инструмент. Уже с трудом дается тонкая работа. Ничего, полезно и руки размять, - приговаривал папа.
Когда работал, папа, что-либо мурлыкал, насвистывал. А работал он всегда с удовольствием. Было приятно  наблюдать, как человек отдается делу с душой.
С небольшими перерывами к вечеру он закончил кроватку и позвал, довольно улыбаясь и прищуриваясь от солнца.
В глазах у меня защипало. Вспомнилось детство, когда я вертелась вьюном вокруг отца, подавая фуганок, рубанок...
- Какое же произведение искусства, пап! Не потерял ты сноровки!
-Как скульптуру выточил.
-Подожди-ка, это еще не всё. Вот прикручу сейчас четыре шурупа, тогда будет закончено. Придержи-ка, да дай сверло…Насадил сверло на дрель. Всё, почти как в детстве – верстак, инструменты, но я уже тетя, и у меня сын, а папа уже седой, и он теперь дедушка. Всего-то тридцать лет прошло. Мне тридцать, а ему семьдесят пять…Куда бегут эти годы?
Прикрутил две дужки к ножкам кроватки и покачал:
-Вот тебе и кровать и качалка, не надо тебе соскакивать, покачаешь, и Мишок уснет.

3

В Москве проходила Олимпиада. И вот в один из черных дней июля 1980-го зашел в комнату мой седой отец:
-Выйди-ка, дочка. По телевизору в новостях передают, что умер Владимир Высоцкий!- плечи отца тряслись от плача.
  Сидя у телевизора, мы, объятые горем, плакали. Просто не хотелось верить в случившееся. Из нашего дома ушел очень родной и дорогой человек.
  Я нашла  ватманскую бумагу, карандаши « кох- и- нур», черную тушь и кисти. Часа три  я трудилась над портретом. Получилось хорошо  (рисовала я, с фото), во весь рост с гитарой в руках…
-Хорошо нарисовала, дочка,- сказал отец, подходя сзади.
 Тут же нашли рамку и повесили в зале.
Эти несколько трагических дней похорон Владимира Высоцкого грусть и печаль витали в углах дома и отсвечивались на наших лицах. Сыну было полгодика.

В родительском доме дни потекли однообразно размеренно, по режиму. Утром папа вставал, умывал маму, приговаривал:
-Вот, моя хорошая, сейчас умоемся, причешемся, потом я тебя накормлю.
Она ему в ответ:
-То-то, то-то…
Я в своей спальне заливалась слезами, разве можно, слыша это, уснуть. Днем заботился о маме папа. А ночью на дежурство заступала я. То надо подать воды. То просто посидеть. То лекарства дать.  Часто она «капризничала». Рядом с кроватью у неё в комнате стоял стул. У неё бессонница, она  начинала стулом двигать и бить по батарее, весь дом гудел. Ребенок пугался от  такого грохота, просыпался и плакал. Я бегала из спальни в спальню, через весь дом, успокаивала сынишку, потом бежала к маме в спальню, пытаясь успокоить её. Мне казалось, что папу она жалеет, а надо мной издевается. Однажды измотавшись за ночь, я прикрикнула:
-Мама, ну что ты делаешь, спи уже, ночь же!
Папа встал, подошёл:
- Никогда не кричи на мать! Поняла!
И ушёл снова спать. А спал ли?
Летом мы выводили маму под яблоню. Там стояли кресло и кровать.
Спели яблоки, порхали птицы, мы с папой возились в саду. Миша рос да подрастал. К осени стал ходить. Наступили новые проблемы, он лез во все ведра, трепал кошек. Нашли решение. Из зала сделали ясли: положили на пол старые толстые стеганые одеяла. В проем двери и мебели поставили  деревянную доску, обитую одеялом. Дали игрушек.
Так летели дни и ночи. Иногда мы ездили к Вере, помыться в ванной. Или сходить в кино. Папа сердился: женщина с ребенком не должна ходить по городу, собирать заразу.

4

Наступила зима. Мои деньги таяли. Вот уж и Мише будет годик. Я попросилась у папы съездить в центр, чтобы купить на годик подарок ребенку. Мне хотелось купить большую машину, да сандалики.
Все нервы отца, так долго сдерживаемые, взорвались:
-Никуда не поедешь, что за баловство - машину? Мало тут игрушек. А сандалики  нужны будут  летом, ножка вырастет, а эти выбросишь. Не поедешь никуда. Жестко. Как отрезал. Это было впервые.
Забежав в спальню, взяв сына в обнимку, я ревела. Очень горькие слезы текли по лицу, по сердцу. Было стыдно. Свалилась с сыном к больным родителям. Я ведь уже не та девочка, которая искала опеки и защиты у родителей. Теперь они нуждаются в моей помощи, заботе и защите. Разнюнилась. Взрослая дипломированная женщина, а веду себя все как балованная дочь. Пора повзрослеть. Какие могут быть игрушки. Что понимает годовалый ребенок? И как много понимает отец! Моих денег оставалось с кулачок. А дальше-то как жить? Вчетвером на отцовской не большой пенсии. Как не жаль, а о днях рождения, моём и Мишином нужно забыть. Приготовлю что-нибудь из подручного, вот и дни рождения. А впереди Новый год, и елочку хочется и подарков. Какие-нибудь подарочки и вкусности привезет Вера. Казалось, что выхода никогда не найти.
А если хорошенько подумать?
И решение пришло. У каждой женщины в комодах много отрезов ткани, даренных на разные праздники. В те времена, считалось, что подарить отрез, это дорогой подарок. Вот их складывали в комоды, шить стоило дороже в ателье. Близкие тетушки, которые приходили навестить маму, с радостью приняли предложение.
Так я стала зарабатывать деньги. Женщины приносили по три-четыре куска ткани. Было удобно, сделав одну выкройку пошить по ней несколько вещей одной женщине. Выкройки я рассчитывала сама, на каждую фигуру. Несли шелка, шерсть, и ситец, и сатин.
Появилась работа. Появились деньги, Появилась радость. Я взвалила на себя ответственность за семью. Папа теперь вместо советов, все чаще стал отвечать:
-Что спрашиваешь, делай так, чтоб не переделывать, все взвесь и как сама сумеешь и считаешь нужным.
Но и он хотел быть нужным, а не дряхлым. Поддерживала, советовалась. Толи моя горячая голова, способная чего натворить. А то мужской мудрый ум. Перевешивало второе.
Папа ходил довольный. После обеда приходили женщины, я принимала заказы, снимала мерки, согласовывала модели. Пригодились журналы мод, которыми были забиты шкафы. Дом моды Москвы, Рижский дом Моды, Дом Моды Киева…Появился кураж. Появился азарт.
С пустыми руками женщины не приходили, гостинцы для мамы и ребенка всегда пригласили. А у папы душа отходила в общении с людьми.
Ночью я раскладывала большой стол. Кроила, бывало до шести выкроек за ночь. Днем сметывала, назначала примерки. Всю ночь горел свет в прихожей, мама успокаивалась, звала, если действительно надо - понимала, что я работаю, она следила за моей работой. Иногда я заходила к ней и советовалась - хорошо? Тебе нравится? Она прижимала руку к сердцу, если нравилось. Или просила подойти ближе. Показывала, как лучше. Весной, к Пасхе я не успевала обшивать женщин, всем хотелось обновок. А там и Троица, лето.
У меня и самой было много ткани, да и Лена с братом стала присылать. Ведь мне в Казани тоже надо  выглядеть хорошо. Себе я пошила демисезонное бирюзовое пальто. Двум женщинам перелицевала зимние пальто.

Вот и лето. Наступило быстро. Внезапно. Стало легче жить. Не надо топить печь. Но прибавились работы в огороде. По весне с папой посадили  картошку в поле, что рядом с домом. Как же в своём хозяйстве без картофельного поля. Посажены и стоят крепкие кучерявые помидоры, еще под дугами с полиэтиленом. В нашем климате часты заморозки после тепла, в 5-10 числах июня, бывает, подует ветер северный, температура на градуснике падает за каждый час на градус, а то и больше. Значит, жди заморозка наутро. Верный признак. Для этого всегда берегли старую траву, ветки. Не миновал заморозок и в этот раз. Вышли с папой. Солнце ещё только первые лучи из-за горы показало, а на градуснике только плюс два. У соседей поют украинские песни. Свадьба разбрелась по группам, достигнув апогея. Голоса отовсюду-кто на крылечке сидел, кто на кухне, голоса доносились из открытого окна.
-А все ж мороз будет,- видишь пар изо рта.
-Давай поджигать кучи, иначе упустим,  будем дымить, - говорил папа, поджигая первую кучу с травой и мусором. Пробежалась по периметру сада со спичками. Задымились кучи. Теперь уж смотреть да смотреть, чтоб огнём не занялись. Надо поддерживать тление, чтобы хватило часа на два и более. Самый-то минус будет на восходе, как только лучи солнца, полные света озарят небо. Тут и «точка росы», самая низкая температура. И сразу же, быстро солнечные лучи начнут падать на землю, на листья, согревая. Подует ветерок. Уже не страшно. Если ветерок, то морозца не будет. Мороз падает в тишь и при ясном небе.
Пьяные гости свесились через забор:
-Вы чё, дымите, соседи, да нет тепло же, какой мороз?
-А что, Парфёныч, думаешь, будет мороз? Ой, погибнут мои огурцы!- запричитала соседка Зина. – Пойду, прикрою, если спасу.
Огурцы у неё были отменные, на навозных грядках, уже к свадьбе ведрами собирали, да молосольные к столу подавали. Они держали свиней.
Раньше родители тоже держали свиней, навозом удобряли огород справно. Теперь вот мама лежала, а у отца и сил не было ухаживать за скотиной.
-Ты бы, Парфёныч, свиней-то держал, всё подспорье. Мясо, сало своё. А где и продашь, копейка в кармане, советовали соседи.
-Какие мне свиньи, Василиса лежит. За собой бы сил хватило ухаживать. Животным уход нужен, а так – кинул корму, что ж мучить животное?- отвечал отец.
Когда родители были моложе, они держали свиней. По двое резали весной, а так же и в зиму. Веня, брат, приезжал за мясом. Если оставались излишки, летом продавали мясо. Солили, коптили мясо и сало. Делали колбасы разные: тонкие копчёные, толстые вареные, желудки набивали кровью, мясом, крупой, томили в печи.  Сало и копчености присылали мне бесконечными посылками в Казань, пока я училась. Да, за животными родители ухаживали. Попеременно кормили то хлебом, когда его стали продавать вдоволь, то кашами, то меню меняли на травы, а то кормили соленой килькой, чтобы не заводились паразиты. По науке, как у венгров. Опять же и лекарства давали. Ничего лучше домашних деликатесов не едала.

Так вот катилось время. Приближалась осень. Заканчивался отпуск. Пора готовиться к отъезду. И я готовилась. Заработала такую уйму денег. Оставила часть папе.
Вера частенько приезжала, помогала. Помогла собраться и проводила  на уфимский автобус. Там уже встречали Веня с Сашей на машине.
Мише было год и девять месяцев. Он уже хорошо бегал, Ланочке было больше двух лет, и дети уже играли вместе.
Уезжали из Уфы поездом. На радость мне приехала Ада. И мы ехали в купе втроем, радуясь встрече, после долгой разлуки.
Долгой дорогой захотелось поделиться с Адой одной историей, запавшей в душу.


Глава 7    тоня


Тополя с характерным щелчком сбрасывали клейкие почки с деревьев, земля была устлана пахучими тополиными липучками, и воздух стоял горьковато духмяный. Помнится, в детстве мы собирали клейкие почки в бутылочки из-под духов, заливали водой и получали духи. Майским тихим вечером,  на скамеечке  под тополем у  дома мы сидели с соседкой Лидой, с которой много лет не виделись. С детства были близкими подругами.  Лида, вышла замуж совсем молоденькой и жила с семьей в городской квартире. В родительский дом, что напротив, они приезжали как на дачу, - огород посадить, да баньку истопить. Летом тут бывали они чаще.  Встречи с дорогой подругой детства были всегда отрадны. А тень от огромного тополя над нашей скамеечкой в жаркий летний день давала прохладу и кислород, так легко под ним дышалось, что раньше наши с ней матери, после трудов праведных приходили  на скамеечку для отдыха.
   К нам подошла красивая стройная черноглазая женщина с  девочкой лет трех на руках. Так мы и познакомились с Тоней. Тоне было двадцать шесть лет. Жила с семьей мужа в небольшом домике, на соседней улице. Красивая, улыбчивая и спокойная женщина с короткой стрижкой  и улыбчивыми глазами вызывала симпатию. От нее мы узнали, что она была матерью трёх детей. Она была одета в яркое цветастое  платье. Звонко смеялась, при этом ямочки на щеках делали лицо милым и приятным. В серых  глазах искрилась улыбка.
Она посидела с нами не долго.
- Я что пришла-то, говорят, Оля, ты принимаешь заказы. У меня много отрезов. Лето вот, хотелось обновки справить, Троица вот скоро. Сошьешь ли мне платье? Я живу вот в том доме. Мы тут новенькие. - Она показала рукой на свой дом.
-Хорошо. Приходи в понедельник к обеду,- ответила я.
Так завязалась наша дружба с Тоней.

    Новые люди всегда вызывают повышенный интерес у жителей. Разговоры, суды - пересуды всегда в центре внимания кумушек. Знающие люди стали рассказывать, что муж у Тони был сильно пьющий, и в пьяном виде драчливый.  Бил и жену, и мать.   Тоня спасалась ночами у доброй  одинокой пожилой соседки.
    Тоня заказывала себе и дочке  пошить платья. На примерках разговоры невольно касались каких-то небольших женских секретов. Оказалось, что ее семья жила в   селе, каких так много на Руси. Назовем его Семёновка.  А теперь они переехали в город.
    Шила в мешке не утаишь. От тетушек на примерках я услышала «щепетильную историю» семьи Тони, что была притчей на устах поселковых наших женщин. Говорили, будто мать, свекровь Тони, с младшим сыном и снохой уехали из своего села в город от позора.
   А история была преинтересная, даже детективная. Неизвестно, только, что в ней было правдой, а что вымыслом. Ведь за каждым забором свои тайны, о которых молчат. А рассказывали, что несколько лет назад, в Семеновке несколько семей провожали сыновей  на службу в армию. По этому случаю гуляли проводины в армию. Уходил служить и Михаил, младший брат  Тониного мужа Ивана. Хорошо подвыпившие гости собрались на танцы в сельском клубе ближе к полуночи. Наутро новобранцев проводили в военкомат. А к вечеру в селе вдруг узнали, что в доме председателя сельсовета пропала дочь, выпускница школы. Искали долго и тщательно. Через какое-то время труп девушки  нашли в заброшенной бане села, в топке,  изрубленной на небольшие куски. Для небольшого тихого села это событие, как гром гремело отголосками разговоров долго, обрастая присказнями, все больше и больше, история эта передавалась из уст в уста. Провели следствие и посадили, ушедшего служить Михаила, деверя Тони, братишку ее мужа Ивана. Прошел суд, трибунал и присудил Михаилу двенадцать лет строгой тюрьмы.
   И вот после этих страшных событий  пожилая мать с семейством, продали дом и уехали из села в город, потому что им в селе житья  не было.  Разговоры, казалось, уж стихли. Тоня все терпела побои, дети пошли в школу. Старая больная свекровь совсем редко выходила на улицу. И вот под Новый год, возвернулся к матери в дом Михаил. Статный, строгий, мрачный, но красивый мужчина, редко выходил на улицу. Надо сказать, что мать и Иван были под стать друг другу, невысокого роста, оба сутулые, с толстоватой бесформенной фигурой. Михаил был полной противоположностью.
  Потом прошли слухи,  будто Михаил заступался за Тоню и детей, и давал сдачи Ивану. Рассказывали страсти с все более закрученным сюжетом. Откуда-то, кому-то стало известно, что в убийстве девушки был замешан Иван, именно он убивал, а не младший Михаил, которого осудили ни за что. А Михаил отсидел срок зря за брата. Иван пил не просыхая. Валялся под забором частенько.
Судачили, что Тоня стала жить с Михаилом и вот - вот от него родит ребенка. Вся родня от них отказалась. Они стали жить на съемной городской квартире. Тоня развелась с мужем, вышла замуж за Михаила. И родила сына. И Тоня и Михаил работают, живут дружно и в любви. Иван  долго жил один. И так случилось, что Михаил с Тоней, уже  в последствии, купили дом недалеко от  Ивана. Через две улицы. Иван совсем спился, и совсем потеряв самоуважение, стал все чаще посещать брата и Тоню.
   Да там ведь двое его, сын и дочь! Господи! Как же не исповедимы твои пути! Питался Иван  там, Тоня варила ему еду, носила к  нему в дом, обстирывала. Однажды случилась трагедия, Иван попал под поезд.
   А Тоня с Михаилом живут в любви и дружбе. У Михаила золотые руки, все в доме и усадьбе уютно устроено. В большой просторной кухне светло, много цветов и места и для семьи, и для многочисленных гостей. Тоня еще краше расцвела, глаза стали ярче. Улыбка открывала звездочки в глазах, а ямочки на щеках так молодили лицо, что казалось, что у  этой женщины нет возраста, она молода, задорна, счастлива. Михаил не любил общения с чужими, то-ли по характеру был сдержан да молчалив от рождения, то-ли жизнь наложила отпечаток: казалось, что его взгляд ускользает, смотрел он как бы исподлобья при общении и глаз его невозможно было разглядеть. А Тоня в нем  души не чаяла и любила открыто, светло, всей своей чистой  щедрой женской душой. Если случалось нечаянно встретиться с ней на улице, постояв, поговорив, она друг встрепенется и с искристым смехом скажет:
- Ой. Мне спешить надо, Миша с работы придет,- и с улыбкой непременно добавит - не любит он, когда меня дома нет.
Расстанешься с ней, а в душе  долго теплится воспоминание от встречи. И нахлынут воспоминания молодости и ностальгия, и радость, что живут рядом такие хорошие люди, красивые душой.
-Хочу новое платье пошить, когда прийти,- заглянув за забор, спросила Тоня.
-Да завтра же и приходи до обеда, давно не виделись, за чаем поговорим. А я на той неделе уезжаю,- ответила я.
Я уезжала, но судьба  прекрасной русской женщины запала в душу
Что же скажет Ада?
 -Да, в жизни и так бывает. Ведь жизнь прожить, не поле перейти,- выслушав внимательно, сказала Ада, и стала смотреть в окно.


Глава 8
1


Вернулись из дома в Казань. Положенный декретный отпуск подошёл к концу. Октябрь. Не успели опомниться. Устроила Мишу сына в ясли, что напротив нашего дома. Так удобно, забор детсада от общежития разделяет тротуар, но  вход сбоку. Очень удобно и комфортно.
Муж коменданта получил квартиру. Его жена, комендант Наташа увольняется. Меня уговаривают на должность коменданта. Я согласна только в том случае, если приказ не занесут в трудовую книжку. Мне не хотелось терять педагогический стаж. Воспитателем остаётся, принятая на мое место временно, пока я была дома, Рита Анваровна. Она занимала  комнату в нашем холле, напротив. Теперь Рита Анваровна перебирается в угловую комнату, она больше.
Начальник ЖКО тоже новый, Шарипов Равиль Анисович. Крупный волевой мужчина, видимо, занимавший ранее высокий пост. «Приквартированый» кем-то в это тихое место, где никто его не знал, отбывать судебное наказание. Якобы он убил жену. Но, как он однажды признался мне в приватном разговоре, что он не убивал, оттолкнул нечаянно, её, пьяную, и она ударилась об угол стола селезенкой и моментально умерла. Но это нас не касается, никто об этом в моих кругах не говорил. А работать с этим интеллигентным человеком было комфортно.
«Боевое комендантское  крещение» не замедлило проявиться.
Умер Генеральный Секретарь  нашей Компартии, Леонид Ильич Брежнев. Боялись провокаций. В общежитии сменялись милицейские патрули с собаками. Было страшно. Усиленно дежурили на вахте дружинники с повязками из мужчин общежития и администрации завода. Я днём и ночью не смыкала глаз. Все несколько дней, пока не прошли похороны Генсека, и не назначили Андропова, напряжение не спадало.
Началась другая жизнь. Ввели сухой закон. Тотальный контроль всюду. В кинотеатрах могли остановить просмотр фильма и подвергнуться проверке, почему ты не на работе. «Тунеядцев» и тех, под хмельком выводили из зала милицейские. Приходилось привыкать к новому режиму, но жизни общежития он особо не коснулся.
С новой воспитательницей быстро поладили. Вообще, какие милые люди в Казани. Такие культурные и воспитанные. Всегда помню об этом.
Но все же произошел на работе неприятный случай. По какой-то глупости повздорили две пожилые работницы, кастелянша и техничка, как это бывает, из-за перерасхода хлорки, которой обрабатывали санузлы. Для уборщицы, это причина веская: разница большая, туалеты у девочек инженеров и её подопечные туалеты на втором этаже, где живут парни - работяги, а по норме дают этой хлорки одинаково. В горячах, тётя Клава крикнула:
- Да чтоб ты сдохла!
На следующий Первомайский день, собираясь на демонстрацию, узнаём, что ранним утром, переходящую через трамвайные пути, нашу костеляншу перерезал трамвай.

2

Говорю же, люди казанские, милы и приветливы. Пришло время рассказать о моей новой знакомой, Рите Анваровне, воспитательнице нашего общежития,  дружбой с  которой судьба свела на многое годы, даже десятилетия. Девушка с непростой судьбой, из большой многодетной семьи. Рита училась в казанском авиационном институте на третьем курсе дневного отделения. Устроившись воспитателем, она перевелась  учиться в университет на вечернее отделение юрфака.
Тихими зимними ночами мы подолгу не спим. Она, приезжая с занятий, забегает ко мне, целует почти спящего Мишку.
  -Рита, не буди его, умоляю я.
Иногда потискав ребенка вволю, она же его и убаюкает. А мы сидим часами за разговором, пьём кофе при свечах, да с альбомами, рассказывая о своих семьях, своих судьбах.
Рита, конечно, крепкая и сильная, крупная в телосложении. С выразительным крупным лицом, большими черными глазами, короткой стрижкой черных пышных волос. Она в силу богатырского здоровья впрягалась в работу неистово. Устроилась подрабатывать уборщицей в общежитии. Мыла второй ребячий этаж быстро, вставая часа в четыре утра. Затем бежала на почту, что в нашем дворе, раскладывала корреспонденцию для почтальонов. Прибегала в общежитие, ставила будильник на 8-30, быстро умывалась, завтракала бутербродом с чашкой кофе и в 9-00 уже была в кабинете за своим столом. В обед мы шли в буфет к Але, ели её изумительную яичницу или что посущественнее.
Закончив рабочий день, Рита с часок отдыхала и бежала в университет на занятия.
К ней приехали два брата и мама из деревни. Одного они провожали служить в Подмосковье. Младший  уехал оканчивать школу с мамой Рашидой. Прекрасная спокойная женщина, рано оставшаяся одна после смерти мужа и воспитывающая  пятерых детей. Две старшие дочери обзавелись семьями и жили далеко от матери. Рита, помогала маме растить мальчиков, одевала, обувала их очень хорошо, не абы как. Впоследствии, помогла обоим получить образование.
Будучи студенткой  дневного вуза, она ездила проводницей в поездах со стройотрядами. Приобрела сноровку. Все горело в ее ловких руках.  И жизнь из неё щедро выплескивалась в помощь другим, в задорную улыбку, заразительным жизнерадостным смехом.
Вся она светилась добром и соучастием. Ей можно было доверять и верить. Она умела благородно и благодарно дружить.
Она рано полюбила  и вышла замуж будучи студенткой первокурсницей. Но он учился в Ульяновске, а она в Казани. Почтовая любовь и редкие встречи. Однажды, всей душой стремясь сделать ему сюрприз, она неожиданно приехала к нему и увидела там другую. Ничто не спасло брак. Не простила. Лишь оставила его фамилию. К её колоритной фигуре она подходила очень.
 Много времени не прошло, как её, страждущая душа встретила единственного мужчину, любовь единственную всей жизни. Она любила, не мешала ему, и ждала. Ждала своего времени, всей женской страждущей душой, что это время наступит…Ходила по коридорам вуза, не раз в день встречаясь с ним взглядами…Но он не знал и не догадывался, что в этой студентке живет большая к нему любовь, что она болеет его болью, видит его тревожные глаза, чувствует его, истерзанную домашними семейными неурядицами, душу.
Она не сразу после его развода бросилась его утешать, чувствуя, что его  цельная натура не приняла бы её…
И лишь когда он стал остывать…Судьба подарила им встречу в театре… Конечно же он проводил её…Конечно же этот день стал нача детейлом их новой жизни одной на двоих и будущих. Рита Анваровна умела всё. Умела стать прекрасной и верной женой и матерью…Но это будет через год-два позже.
А пока мы работали. И наслаждались дружбой и поддерживали друг друга во всем.
Каждое лето по выходным Рита ездила проводницей в поездах. Наверное, это были уже знакомые маршруты, я не знаю. Но она ездила в поездах «Новосибирск-Адлер» или брала полный маршрут на фирменный скорый поезд «Татарстан». В пятницу, после работы мы с девушками ей помогали, кто мог: приходили стелить – заправлять постели, мыть полы в вагоне, чтобы к отправлению её вагон сиял чистотой. В вагоне положено быть двум проводницам, Рита ездила одна. Мы встречали на другой день поезд обратно, иногда убирались, отмывали, а Рита, передав нам сумки и коробки с продуктами и московскими шмотками, ехала еще в одну ездку. Мы её встречали рано утром, отмывали вагон, Рита сдавала смену. Ехали домой, а это одна остановка на трамвае. И у нас оставалось время попить чайку и вовремя явиться на работу.

3

Описывая предыдущие события,  я упомянула « кто мог». А просто потому, что мы очень сдружились с Машей, Лидой, Фаей, Алей. И с инженершами завода отношения тоже были добрыми, но они заселились первыми, сдружились и у них на третьем и четвёртом этажах был свой круг общения среди молодых специалистов. Они считали себя элитой. Там и связи дружеские и любовные были не понятны постороннему привычному глазу. Они свободно относились к любовным современным отношениям. Все они были из западных городов страны - Воронежа, Смоленска, Брянска… Где и нравы даже в то время были уже иные, чем в глубинке, провинции, Татарии, мусульманской, по сути.
Однажды, один такой франт, зашел ко мне в холл, вроде бы по делам, затем положил руку на талию, привлек к себе:
  -Не стоит этого делать,- холодно оттолкнула я его…
 - Ну уж не думал,  что ты такая пуританка.- хмыкнул он и вышел.
Мне и потом было смешно. Наши отношения не испортились. Я ведь на работе. И тут нет места личному.

Конец июня. День медицинского работника и  не просто день рождения Лиды, а юбилей, двадцать пять.
  -Что, опять девичник, - говорили мы, готовясь к празднику.

  - А вот и нет, будет сюрприз,- со смехом сказала Лида,- но не пытайте, все равно не скажу, пусть праздник будет с сюрпризом.
Я же пригласила свою милую  подружку Аду.

 
4

Ну, вот и стол накрыт!
 Блестят хрусталем фужеры, запотевшие бутылки шампанского стоят в крахмальных салфетках в ведерках. Мира снимала последние бигуди перед зеркалом и встряхивала длинные завитки локонов тонкими изящными пальчиками. Последнее быстрое движение рук закрепило тяжелую алую заколку в соломенных светлых волосах и быстрый лукавый взгляд в зеркало:
- Как девочки, хорошо ли уложены волосы?
- Прическа удалась на славу,- подхватили разом подруги,- ты, Мирочка, красавица.
- А сами-то, одна другой краше,- парировала Мира.
- Ну, Лида, а где же твой сюрприз? Или у нас, как всегда, девичник? Или уже будем садиться к столу?- продолжала вопрошать Мира.
Словно услышав слова девушки, за дверью послышались шаги, и в дверь постучали.
- Да! - громко крикнула Мира.
А Лида, хитро улыбнувшись, сказала:
- А вот и сюрприз, а вот и наши гости,- она подошла к двери и открыла ее.
Вместе с запахом хорошего парфюма, в комнату ворвались возбуждение, суета, смешение ярких красок от букетов и защитного цвета офицерских одежд и ярко сияющих голубых звезд на погонах.
Три старлея и капитан вручили всем девушкам по букету цветов, а имениннице, Лиде, подарок - яркую большую коробку.
Виновниц торжества было двое. Лида праздновала свое двадцатипятилетие. У Мирочки был профессиональный праздник - день медработника. Фая, Света   и Ада были приглашенными подругами. Девушки сели по одну сторону стола, парней усадили по другую сторону. Невысокий чернобровый капитан познакомил девушек с друзьями:
- Меня зовут Евгений, красавец лейтенант с черными глазами - Сергей, Это - Павел, а высокого блондина зовут Дмитрий.
После небольшой, наступившей паузы, все принялись шумно поздравлять именинницу. Звучали тосты, смех под звон хрусталя. Постепенно, скованность уступила место легкому возбуждению. Зазвучала музыка, кавалеры приглашали на танец дам. В открытое окно проникали звуки улицы - пенье птиц, звонки проезжающих трамваев, запах свежей смолистой тополиной листвы.
Дмитрий взял сынишку Мишку  на руки и вальсировал с ним, о чем-то тихо разговаривая. Затем, взяв со стола большое красное яблоко, дал его малышу и, усадив мальчугана на диван,  подошел к Аде, пригласив на танец. Молодой мужчина крепко держал Аду и красиво вальсировал. Затем пригласил на танец меня. Танцевать с ним было так легко и приятно. Танцы продолжались, а юноши не меняли своих партнерш. Так Ада весь вечер протанцевала с Дмитрием. Малыш устал,  и мы ушли. Я сказала Аде, чтобы гуляла с молодежью, потому что, она  приехала ко мне  погостевать. Фая ушла еще раньше, она была уже замужем.
Ада пришла глубокой ночью. И возбуждённо стала рассказывать, мне, уже сонной.
Девушки пошли провожать гостей. Потом разбрелись по парам. Аде было не до гуляний, она хотела  попрощаться с Дмитрием и уже повернулась, чтобы уйти, но он так быстро снял китель и, надев ей на плечи, крепко обнял ее. Ада пыталась вырваться, но крепкие руки держали, а губы впились в ее губы. Задохнувшись от возмущения и с силой вырвавшись, Ада влепила Дмитрию пощечину, стряхнув с себя китель на землю, быстро убежала. 
- До встречи, милая девушка! И покойной Вам ночи!- по-доброму, рассмеялся Дмитрий, прижимая левую руку к щеке и наклоняясь за кителем.
На следующий вечер друзья летчики снова появились. Пили чай у Миры, доканчивая, оставшиеся со вчерашнего торжества, салаты, сладости, торты.
Дмитрий пошел провожать Аду, но в комнату она его не пустила, категорично заявив, что дальнейших отношений между ними быть не может.
Но каждый вечер Дмитрий, с друзьями, приходил и сидел в нашем холле. Парочки уходили гулять по городу, ходили в кино, и возвращались  с тортами. Рита любила креветки, и они часто приносили с Сережей пиво с креветками, и вечеринки продолжались то у Риты, то у Лиды.  Мы с Адой пиво не любили, а креветки вообще не употребляли.
У Миры был свой бой-френд, паренек из местной футбольной команды, ревнивец и забияка, поэтому она редко  принимала участие  в компаниях подруг.
Однажды, в тихий теплый июльский вечер, Рита взяла с собой Мишу, Дмитрий с Адой тоже ушли гулять в парк с молодежью. Ближе к ночи разразилась гроза. Ветер срывал листья с деревьев, гудел в проводах, навевая  тревогу.
- Ребята, ну где вы?- вглядывалась я  в заоконную темень.
- Ребенок промокнет, простынет, да и спать ему уже пора,- вслух возмущалась я, отмеряя шаги от окна до двери.
Но вот и послышались шаги и голоса за дверью. Навстречу  зашли смущенный Дмитрий с зонтом и Ада с сынишкой.
- Извините, знаю, что Вы беспокоились. Но мы увлеклись и совсем не заметили, как спустились сумерки. И он передал с рук на руки  ребенка.
Сухой и здоровый, ребенок прильнул к моей шее и лепетал полусонный:
- Я видел жирафа и совсем не боялся молнии.
А я, слушая ребенка, укоризненно смотрела на Дмитрия:
- Ну, разве так можно!
Я уложила мальчика спать. Выходя в холл, увидела сидящего в холле Дмитрия. Ада, стояла спиной ко мне и  отчитывала парня, как ребенка.
Мужчина спокойно сказал, что в такую ночь и такую непогоду просто глупо куда-либо идти. Пожав плечами, я  зашла в комнату.
За окнами брезжил рассвет, занималась ранняя летняя заря. Ада открыла окно, вместе с прохладой в комнату залетели птичьи трели. Ада задернула плотнее темные шторы, чтоб не разбудить нас с ребенком. Накинув пеньюар, взяла полотенце и открыла дверь. Дмитрий как этого и ждал, быстро заключил женщину в объятья и, схватив на руки,  посадил в кресло. Ада сопротивлялась, извивалась, царапалась. Но, наконец, стихла под ласками и требовательными требовательных рук. Обессиленная она прислушивалась к разливающейся по телу неге.
- Спасибо, милая,- сказал, и добавил,- будешь только моя и ничья больше! И тихо прикрыв дверь, ушел.
Дверь тихо закрылась. Вернувшись в комнату, и вытянувшись на постели в струнку, Ада блаженствовала от умиротворения, тихой радости,   которая разливалась по телу, по клеточкам, по ее душе. В ней рождалась женщина. Тело горело от прикосновения и памяти мужских рук, припухшие губы помнили каждый поцелуй. Она облизнула губы и погрузилась в легкий сон блаженства.
Проснувшись, Ада долго укоряла  себя в случившемся. Что же она наделала? Что же она знает об этом человеке? Возможно, он женат? Или разведен? Вопросы роились и жгли разум, как пчелы в улье. Она твердо решила не общаться с Дмитрием.
Придя с работы, я увидала в кресле Дмитрия. Ада гуляла по городу, по магазинам.
- Все флаги в гости снова к нам,- рассмеялась она, входя. Дмитрий вскочил и выбежал мимо нее в дверь.
- А еще, какие мы обидчивые!!! - не унималась Ада.
Она торжествовала !
-Вот и выгнала! Вот и прекрасно! С этими отношениями пора заканчивать! Она как бы почувствовала облегчение от того, что выговорилась.
Она поставила авоськи в кресло, где только еще сидел Дмитрий. И, с каким -то остервенением, стала показывать покупки. Что-то творилось в душе подруги, такой я её не знала.
Дмитрий появился  на следующий день. Принес билеты на балет. Ада не желала общаться с Дмитрием, но Рита обняла её:
- Иди, иди, ты же так любишь балет и оперный театр. Это я посоветовала Дмитрию пригласить тебя в театр.
Я не вмешивалась. Это её жизнь, на которую у меня прав нет.
После театра они долго бродили по городу, от политых улиц веяло свежестью. И пришли, когда уже стемнело. Ада в холл вошла одна. Притихшая, умиротворённая. Отказалась от ужина. Мы с Ритой сумерничали в холле вдвоём. Рита угощала меня калиновым желе, вкуснейшим, которое умела делать её мама, тётя Рашида. И они привозили его в литровых банках. Зимними вечерами, после университета, если у меня не было сил для общения, Рита совращала меня на вечерний чаёк с калиновым желе. Я, конечно же, соблазнялась. Дома я пробовала сварить такое желе, но у меня получилась горькая, как хинна масса.
В воскресенье вечером, Дмитрий принес торт «Татарстан», любимый всеми казанцами. Мы пили кофе в холле. Слушали классическую музыку. Уложили сына спать, а сами при свечах уже пили кофе по-французски, приканчивая остатки бизе от торта.
У Ады заканчивался отпуск. У неё были еще какие-то планы. И она уехала.

Глава 9
1

Сентябрь в этот год стоял солнечный, рябиновый. Улицы города горели  всполохами от сочных крупных рябиновых кистей. Мы ушли раньше с работы  с Ритой Анваровной, забрали Мишу из садика, и поехали в универмаг за покупками. Мы получили зарплату и беспечно бродили по универмагу, обеими руками держа Мишу, и часто делали  «гули-гули», высоко поднимая его над  землей. Беспечно веселились, смеялись, как оглашенные. « К добру – ли ?» - пробежала, как молния, в голове  мысль.
Как-то быстро прошёл наш променад по ЦУМУ. В общежитие  вернулись скоро. Там меня ждали две телеграммы. Одна от отца:
«Умерла мама Жду»
Другая телеграмма от Ады:
«Оля, держись Умерла тетя Васёна Я тоже выезжаю Встретимся»
Коротко пообщавшись с Ритой Анваровной, оставив Мишку с ней, я побежала с телеграммами в руках  на завод. Успела в дирекции и профкоме оформить отпуск на неделю, получить материальную помощь на похороны в кассе. Голова работала чётко, как механизм. В общежитии уже был Дмитрий. Ему позвонила Рита.
 Он примчался с авоськами пшена, гречки и другим провиантом. Рита Анваровна наложила полные сумки замороженного мяса кур, гусей, и другие продукты, которых она привозила из Москвы, работая проводницей. Все это они из холодильника  укладывали в сумки, приговаривая, что  это  все пригодится там, дома, в это полуголодное время, в котором жили советские люди. Дмитрий вызвал такси. В аэропорту, с телеграммой в руках он смог «достать» билеты и нас посадили  в самолет, который взлетел вскоре,
Это было самое трудное возвращение домой в моей жизни. И самое быстрое.  В Казани мы успели на последний самолет. В Уфе, в аэропорту мы успели на последний автобус, который довёз нас домой, водитель не взял даже денег за это. Мама скончалась рано утром. А, в час ночи я  уже переступила пород дома, где витала смерть во всех углах. Часа за два до нас приехала из Бор-Игара сестра Маруся. Дорога сложилась скорой и  по стечению обстоятельств, и благодаря помощи друзей, а так же сказалась разница во времени в два часа.
И вот мы ступили через порог моего родного дома, в котором уже не билось сердце моей мамочки. Оно, её большое щедрое сердце упокоилось в свертке под ризами, лежавшем  на двери на стульях.  Горели свечи. Пахло ладаном. Дмитрий раздел Мишу, уложил ребенка. Распаковал продукты, убрал в холодильник. И  ушёл в зал на диван спать.
Папа, съёжившийся, маленький, уткнулся мне в голову и всё бормотал-
-Осиротели мы, дочка, осиротели.
Я, заливаясь слезами, гладила седую голову отца, внутренне благодаря Бога, что он у меня есть.
Наступило тяжёлое утро. Дмитрий уехал в гостиницу. Оставив Мишу и покойницу на попечении Маруси и тёти Дуси,  мы с папой поехали по ритуальным делам: получили в больнице справку о смерти, у него на работе заказали гроб и автобус. Заехали к бабушке Кате – читальщице молитв и позвали её отпевать маму. Она была нашей хорошей знакомой и не взяла ни рубля. Приехали домой после обеда. Тут уже была Вера. Приехала кума Маруся Анисимова,
Вени не было. Получили телеграмму из Москвы:
- Приедем. Соболезнуем. Задерживаюсь командировке.
К вечеру приехала Ада и сразу же, вместе с Верой занялись хлопотами. Они разрезали, привезённые мною красивые кручённые тюли. Их хватило на все семь окон, на веранду и на входную дверь. Стояла дневная теплынь за двадцать градусов. Ночью было тихо. Безветренно. Душно.
Мама, высохшая от болезни лежала в гробу, беленькая. Казалось, что даже с румянцем, как младенец. Спокойное. Даже умиротворенное её лицо как бы улыбкой прощалось с этой тяжелой, ей выпавшей долгой долей, в ожидании встречи с Всевышним, долгих девять лет, в парализации и беспомощности, что-то и как-то, как-либо изменить.
Всё как во сне. Народ. Народ!! Народ!!! Люди…Толпа…Как же я всю жизнь боюсь толпы! Чужие глаза…много глаз…Истовые бабушки, спорившие громко: сначала надо простыней укрыть покойницу или покрывалом. Пришла еще одна «знающая», и потребовала покрыть тюлем на простыню, а покрывало снять «немедленно». Вера поехала за тюлем. Привезла. Успокоились, кажется, бабульки. Но вот пришла еще ода и завопила:
-Вы, что, антихристы? Надо же  хлеб поставить на стол, где свечи! – требовала она (ну, нет бы, тихо сказать или самой взять и положить спокойно).
Приходили. Поднимали покрывала. Проверяли чулки, заглядывали под платье. В гробу уже лежал свёрток из покрывала, ибо нельзя его теперь никуда. Рядом с мамой лежало мамино венчальное платье,  она при жизни еще завещала положить его с ней в последний путь. Кума Маруся достала его. Развернула. И я впервые увидела темно красное платье, вышитое чувашским красивым тонким узором с оборочками внизу. Даже в таких стрессовых условиях и поразилась тому, как  же она сберегла его, средь жизненных пучин и переездов?
Утром приехали Вена и Лена. Привезли продукты, водку. Ибо всё уже было в дефиците в нашей советской стране.
Люди шли и шли…Откуда столько людей?.. Обезумевшими глазами я смотрела на это скопище людей. Держала свечи, слушала заунывные молитвы, напоминающие вой раненых волков…Мне казалось, что я схожу с ума, и я-это не я…Стояла без слезинки, сквозь сознание слышала:
- Оля то окаменела. Дайте ей валерьянки, нет - лучше корвалола…-чем-то напоили.
Схватили  гроб, подняли. Хотели выносить…запели громче…
- Выйдите… пожалуйста…  все. Оставьте меня одну с мамой,- безжизненно прошептала я, обнимая Мишку.
Услышали, вышли. Я прощалась мысленно с мамой, слёзы заливали лицо и душу, и сердце; казалось я тону в них… и упала в беспамятство.

Опомнилась за столом. Кто-то из бабулек возмущенно спорил:
-Нет, не правильно это, сначала подают компот, а кисель потом…
        -Кисель на последок…Пели прощальную молитву.
«Когда же они уйдут? Скорее бы это закончилось» - оглушала голову мысль…

Погода испортилась на другой же день. Небо заволокло тучами. Зарядили дожди.
На девять дней выпал постный день. Мне надо  было уезжать. Веня взял отпуск и остался с папой на месяц.


2

Каждый праздник, как и все эти девять лет, я по привычке , летала самолётами в праздники, оформляя в отделе кадров день до и день после.
 Первый раз, приехав домой, удивилась: в косяке двери был вбит толстенный гвоздь, а на ручке двери висел ремень.
-Пап, ты что, боишься?- спросила я.
-Дочка, Василиса приходит каждую ночь и стоит там…

Не прошло и сорока дней, как к отцу стали наведываться сватья, уговаривая его жениться то на одной, то на другой «молодке».
Он нам с Веней говорил, и им всем:
- Я ещё из ума не выжил, чтобы предать такую женщину, как Василиса.-
- А им нужен не я, а дом мой.

Как быстро несется его величество «ВРЕМЯ». Оно так же безжалостно, вернее, равнодушно, как и мифический БОГ КРОНОС!  Ему нет дела до людских судеб. Оно стремительно движется, согласно земным законам. Оно не возвратно. Это человек должен думать, жить и знать, что в прошлое нельзя вернуться, нельзя его изменить, подправить. В работе, делах и заботах прошло еще три года.
Челночные поездки продолжались.



3


В апреле пришла телеграмма. Папу положили в больницу с инфарктом. Я не могла ехать. Веня взял отпуск и прожил с папой весь месяц. Мы приехали в конце апреля, когда  мне полагался отпуск.
Брат еще был дома. А отец ещё в больнице.  У Вени заканчивался отпуск, он уехал. Мы с Мишей по утрам ехали в больницу. Ухаживали за отцом. И возвращались обратно к вечеру. Голодные и уставшие.
Ребенку не место в больничной мужской палате. Пока был тихий час, мы с Мишей сидели в больничном скверике.  Или гуляли по аллеям. Он тоже спал на скамеечке, устроившись головкой на моих коленях. Я брала блокнот, писала стихи и новеллы. Или просто читала книгу. Вот папу готовили уже к выписке. Утром я варила борщ и уронила кастрюлю, обварив себе ноги. С Мишей осталась тётя Дуся, а я поехала в больницу. Больница находилась в Первомайском районе, очень далеко от остановки. Пока я доковыляла до больницы, волдыри под повязкой стерлись. Папа попросил врачей о помощи. Меня отправили в травматологию, оказали помощь, сказали, что  несколько дней лучше не перевязывать и обрабатывать облепиховой пеной. Папа уже сам ходил. Через несколько дней он приехал домой.
Апрель заканчивался. Веня приехал и забрал папу в Уфу погостить, увидеться с внуками. Вера приехала, вечер мы провели в разговорах. Чаевничали под Антоновкой, на столике под окном, сооруженном в тенечке для больной мамы, он так и остался. Наутро Вера забрала Мишу к бабе Ане на пироги.


Вера жила в своей квартире. Семья у неё не сложилась. Был заводской парень, который неистово ухаживал за ней. Он нравился Анне Сергеевне. Но, отчего-то, Вера его не жаловала. Я не спрашивала, Вера очень сдержанная в эмоциях, не говорила о своей личной жизни. Она, кажется, посвятила свою жизнь нам, отдавая заботу и привязанность Мише. Любила ли она кого? Если только в душе, но её душа была плотно закрыта ото всех,  и от нас с её мамой тоже. И работе своей она тоже отдавала много времени, работая конструктором, брала чертежи на дом, они лежали всюду, эти рулоны ватманов, в креслах, на столах, на подоконнике, скрутки ватмана стояли у стен и шкафов. Чтобы жить, имея самое необходимое, хорошую одежду, мебель, питание, надо было не только трудиться на предприятии, но и брат «левые» работы на дом. И эта точенная статуэтка, по имени Вера, конечно же восхищала знакомых, умом, красотой, умением одеваться, дружить, общаться, чистотой отношений. Мне порой казалось, что жизнь её напрямую зависит, от этой стерильности, непорочности, до рабства и самолюбования. Она, порой, бывала нарочито – грубоватой. Её привычное выражение:
- А, в общем-то, знаешь, Ольга…,-коробило меня и не вязалось с её внешним образом.
Этой черты её характера, я так и не разгадала. Возможно, за внешним футляром скрывался ранимый кокон бабочки, скрытый жестким хитином? Но эгоизма в ней доставало, проявлялось это в неприятии иных, чем у неё взглядов, не скрываемом высокомерии. Что, впрочем, не мешало нам преданно дружить и общаться. Я её боготворила, не сопротивлялась, прогибалась под ее характер, уважала. Она была моим кумиром. Забегая вперед, замечу, что так было до старости. Она была старше меня лет на пять. Лет через тридцать, я увижу её комплексы, не приемлемыми для меня, резкими, эгоистичными, мы обе станем другими, наши отношения изживутся временем. После её «наезда истеричного» по телефону, я, неожиданно для себя, ответила ей тихо, но категорично:
- Никогда больше не разговаривай со мной таким тоном,- и положила трубку.
А пока, мы были молоды. Мы дружили, дорожили нашими отношениями свято и преданно. 


Итак,  я осталась одна. Папа уехал в Уфу. Вера с Мишей к бабе Ане на пироги.
 Впервые за столько-то лет. Впервые, после стольких-то бед  у меня появилась возможность побыть наедине с собой. В родном доме. В любимом саду, цветущем маем.
Во-первых, как только щелкнула калитка, я пошла в теплую еще баньку. Набрала разных  кремов и мазей. Обварив кипятком крапиву, полынь, ветки смородины, набросала их на пол, лавки и камни.
И после баньки, напившись чаю, еще засветло, уснула крепким сном.

  Ранее майское утро. Разбуженная теплыми солнечными лучами, я не спешила открывать глаза. Потягиваясь в предутренней неге, лениво подумала, что чашечку раннего кофе все же надо  заварить.
  И, медленно, лениво встала.
Вышла в прихожую, залитую, сквозь тюлевые занавеси, ярким солнечным маревом. Я очень любила солнце с детства. Любила именно эту комнату в доме, залитую этим божественным светом по утрам.
   Подошла к окну, приоткрыв штору, замерла от завораживающего вида. Сад стоял в белой кипени цветущих вишен, веточки которых лежали на окне, как бы прося о приглашении в дом.
   Отвернув оконную ручку и  ощутив утреннюю прохладу, разливающуюся по дому: терпковатые запахи черемухи, сирени и свежести. Ветерок,  в благодарность за приглашение, качнул вишневые кисти, качнувшись, веточка и проникла на подоконник, осыпая белые лепестки.
   - Какой восторг! Какое блаженное утро!- подумала я, взяла свой огромный бокал, насыпала ложечку сахара, добавила порцию растворимого  индийского кофе.
   Вот кофе и готов!
   Умывшись, уселась  с бокалом в кресло у окна, поглощая мелкими глоточками любимый напиток и блаженствуя от такого чудного утреннего настроения, задумчиво сидела долго у окна. Как же хорошо побыть в родном доме, как в детстве, одной. Все же я любитель одиночества… Казалось, что все забылось, нет ни бед, ни душевных терзаний. А есть мой родной дом и я в нем…как же приятны эти обманчивые минуты забвения…
   Но поднялся ветерок. Комната наполнилась влажным утренним воздухом. Солнышко, однако, уже поднималось над яблонями и светило сквозь ветви, проникая струями лучей в комнату уже сверху.
   Озябнув, накинула на плечи голубую пуховую паутинку, с которой не расставалась, даже летом.   Все мое существо было объято трепетом, чего - то милого, близкого душе, но такого далекого…воспоминания о детстве. В задумчивости  просидела в кресле с бокалом кофе, не чувствуя, что он обжигает руки, губы, что он еще очень горяч…
Включила радиоприемник, по «Юности» звучали песни Рената Ибрагимова…
   Мыслями  унеслась далеко, в самые прекрасные дни юности, те дни, когда не пропускали ни одной казанской выставки в Художественном музее, затем посетили новую картинную галерею при ее открытии. Память напомнила, как  шокировало огромное полотно в два этажа, на которое я смотрела с балкона второго этажа. Это была картина Рената Ибрагимова, великого певца, который жил в доме, напротив, в Казани. На концерты которого, нас, комсомольцев  после пленумов и съездов приглашали, называя молодого казанского певца, вторым Магомаевым. Магомаев был для меня любимейшим тенором и человеком.
   Таковым стал и Ренат. И вот  открылся его еще один серьезный талант, поразивший - художество!

   Время катилось уже за полдень, к горизонту…Оно исчезло из гостиной. Лишь сад за окнами полыхал белым цветом. Белым маем.
   Я вышла  из дома...
   Сиреневое облако старой сирени укрывало крылечко от солнца. Как же буйно она цвела в этот год! Его дала мне подружка еще в детстве, принесла небольшой кустик. А вот уж с годами как разросся. Сирень цвела, будто для меня лично, будто знала, что этим маем я приеду домой, и специально набирала за год мириады бутонов.
   Справа, вдоль забора, зацветал, впервые, стройный кустик, в три ветви, белой сирени. Как же долго я ждала именно этого цветения. Густым ковром под сиренями расстилались ландыши, и их колоски белели над изумрудной листвой.
   -Да, я кинестет, так люблю в природе сочные краски,- подумалось.
   -Хотя в одежде предпочитаешь, черно - белое и пастельное,- усмехнувшись ответил  внутренний голос.
  Этот год весна так долго хмурилась непогодой, дождями. Но вот так внезапно наступившие солнечные жаркие дни «распустили» всю природу сразу. Все цвело,  благоухало – сирени, черемухи, вишни, ландыши, тюльпаны. Уже подернулись розоватым цветом яблоневые бутоны, готовившиеся вот-вот лопнуть.
   Я очень любила свой сад с детства. Посаженный руками отца, моими руками, он год от года набирал силу, тянул ветви вширь и ввысь. Прошлась по саду, остановилась в самом его сердце, под развесистой старой яблоней, повернув голову к вишне. И замерла от изумления. На вишневых веточках, на каждом цветочке жужжали, шуршали, трудились пчелы,  мушки. Там, где тяжелые шмели садились, веточки прогибались вниз.
   Какое же благолепие!    На обратном пути сломала три веточки сирени, добавила несколько ландышей и ландышевых листочков, и прошла в дом. Налила в вазу воды и поставила букет в гостиной на стол. Застелила новую казанскую скатерку.
   
   С детства  любила  я сумерки. Закатное солнце дарило последние лучи, вот они чуть касались горизонта, заполняя дом сумраком цвета индиго. Сквозь синий свет окон просвечивался профиль рябины, растущей у ворот. Затем, включали свет фонари за окнами. Как не  залюбоваться этим маревом, освещавшим  небольшую спаленку.
 В такие минуты я сожалела, что не дано стать художником. И погрузилась в мир искусства с радостью, с жадностью, человека, некогда желающего рисовать,  взяла простые мягкие «кох-и-нуры» карандаши и сделала несколько набросков майских цветов и маков.
   В детстве, в школе я рисовала на пятерки. Занималась после школы рисованием, выписывала много книг по технике рисования портрета, пейзажей. У меня было множество книг о художниках. Особенно выделяла творчество Поленова, Айвазовского, К. Васильева, казанского молодого художника, умершего странно и трагически, после его выставки. Особенно  нравилось творчество Архипа Куинджи. Его «Березовую рощу»  вышивала в детстве и  раздаривала вышивки.    Часто огорчалась от того, что не могу нарисовать закат, первый снег, туман на лугу, зимний или вечерний город! Ну, не дал Бог таланта! Одни желания.
По радио стали передавать новости. Вышла, чтобы выключить радиоприемник и опомнилась, посмотрев на часы… Ведь скоро приедут Вера с Мишкой, и Вена с папой. Надо варить обед. Надо открыть парничок с рассадой, иначе сгорит она от жара. Надо…надо…надо…И не забыть того, что «надо» бесконечно.


4


Первыми вернулись вернулись Вера с Мишей и баулами, полными пирогов и гостинцев. Веня с папой,  к вечеру. Надо было решать, как быть с  папой. Продавать ли дом, на чем он настаивал. Или принимать другое решение. Я не могла переехать из Казани, надеялась получить квартиру в строящемся доме. Папа настаивал на продаже дома, но нам было его так жалко. Мы уговаривали, что он еще сильный и поправиться. Ведь продажа дома для пожилого человека, что для дерева, у которого вырваны корни.

Папу я забрала  в Казань. За домом присматривали тётя Дуся и дядя Ваня Сошенко.
 Я работала. Папа скучал на лавочке около общежития. Или разговаривал с вахтерами. Постепенно он поправился, посвежел. За три месяца пришёл в себя.  И в начале сентября засобирался  домой. Я тянула время, уговаривала еще пожить.

В один из вечеров папа сидел на скамейке, Мишка играл рядом в песочнице. Вечерело. Детей разбирали по домам. А мы вдруг обнаружили, что Миша наш пропал. Подняли всё общежитие. Обошли все комнаты. Ребенка не было. Вызвали милицию. Обыскали весь район. Ребенка нигде не было. Во втором часу ночи заходит Мишка, живой и невредимый, только рубашечка выбилась их шортиков. Да волосы взъерошены. А в руке кулёк с карамельками. И идет он с нашим парнем за руку. Как оказалось, парню после получки захотелось погулять. Он позвал Мишку с собой, и все это время они провели в ресторане. История эта закончилась благополучно, и, слава Богу.

Папе было скучно, без привычных друзей, без дома он тосковал. В субботу утром встал и заявил. Что сегодня уезжает. Выбрав выходной для меня день, для сборов.
Папу уехал.

5


На работе организовали поездку в Москву. Выпадали дни именно в мой день рождения  и сына, ибо они приходились на одно число. Мне хотелось, в день рождения сына, подарить ему Москву, Красную площадь. Я очень любила Москву, ее живую, стремительную суету. И тихие московские бульвары, омытые дождем, когда они пустынны. И если выпадал случай,  непременно ехала в Москву, первым делом садилась в экскурсионный автобус, на экскурсию «Москва обзорная». И,  всегда любовалась величием любимой столицы. Ада, узнав об этом,  через несколько дней, через Дмитрия передав тысячу рублей на поездку. По тем, советским  временам, это были огромные деньги. Мне надо было работать полгода.
- Празднуйте, накупи себе подарков. И пусть Миша свое четырехлетие отметит на Красной площади. А мы посмотрим  потом фото,- сказал он, оставляя деньги под салфеткой на столе.
- А приедете, сразу отметим и мой день рождения и ваши здесь. Отметим сразу три дня рождения. Я родился на день после вас, леди,- сказал Дмитрий по телефону.
Поездка была не забываемой. День выдался теплый. Шел легкий снежок. На Красной Площади нас фотографировали.



Глава10

Юля

Время летело незаметно. Многие молодые специалисты стали разъезжаться по домам. Они отработали положенные три года по распределению после окончания вузов. Ден  уехал Соединенные штаты. Уехали и многие девушки специалисты  из холлов четвертого этажа. Кто в Воронеж, кто в Курск, или Самару. Другие создавали свои семьи, у них появлялись дети. Счастливчики получали квартиры.

Расставались с надрывом. Так прикипели друг к другу душой со многими. Связывала работа в совете общежития, походы, вечера танцев. Участие в концертах художественной самодеятельности и поездки в Москву и Ленинград.
 Собирали чемоданы. Прощались, вечером накрывали прощальные застолья. Я передарила все свои ценные книги, привезённые из разных поездок и собранные с таким трудом. Дарили, расставаясь, что-либо памятное. Проводили Валю и Лену. Только Юля осталась в комнате одна. Она понимала, что долго она так не проживет, что заселят к ней молодую деревенскую девчонку. Вот и она решила ехать домой, к родителям. С Юлей расставаться было особенно трудно. Так много нас связывало в эти годы, даже и родные реже бывают так связаны узами дружбы. Счастье ей в Казани не улыбнулось. Прощальный вечер мы провели в её комнате. В углу стояли коробки и сумки. Завтра приедет генеральская машина и все, что было прожито здесь, останется памятью. Но не падет оно в забвение. Ведь это были лучшие годы, дни и мгновения свободной беспечной молодости.
А сегодня мы пили шампанское, кофе с мороженым. На столе было много разного десерта. Горели свечи. Лежали на кровати фотографии и альбомы. Мы вспоминали лучшие яркие фрагменты из жизни,  смеялись,  грустили и плакали. Ближе к утру мы распрощались. Как же это трудно - отрывать от сердца частицу родной души!

Юлечка уехала, теперь общение осуществлялось почтой. Не часто. Но письма мы писали пространные и подробные. Через год я побывала у Юли в гостях в Самаре, познакомившись с городом. С бывшими подружками они переписывались и летом ездили отдыхать к морю. Юля уехала,  а я грустила и скучала о ней. Вспоминала, сожалея, о несбывшемся её счастье. Как же сложится её дальнейшая жизнь? В памяти вставали еще недавние картинки из жизни девушки. Наши походы на острова, лыжные вылазки на озеро Лебяжье, трамплины высотой в вековые ели. И курьезное плавание на теплоходе  «Грузия». За окнами вагона стремительно менялись картины природы. И под стук колес я вспоминала о подруге, мысленно возвращаясь в еще волнующее прошлое. А поезд все дальше увозил меня от Самары, от подруги. Увидимся ли когда еще? Почти не реагируя на мелькающий пейзаж за окном поезда, я вспоминала.
С Юленькой я познакомилась на первом собрании совета общежития. Как оказалось потом, жила она на четвертом этаже, в секции молодых специалистов. Приехала  из Самары по распределению и была дочерью генерала. Семья ее постоянно жила за границей, то в Германии, то в Венгрии или Польше, где нес службу отец. Отец Юленьки был коренаст, небольшого роста с ярко выраженными национальными чертами лица. Генерал был властным и  в семье. Мама являла собой полную противоположность папы. Это была яркая красавица, по национальности полячка. Полина Львовна, светловолосая, голубоглазая, стройная, как тростинка изящная женщина. Она полностью подчинялась мужу, не перечила даже словом. В семье царил и властвовал патриархат.
Юля была низкорослой толстушкой, с вьющимися черными негустыми волосиками. Для грузного тела, ножки Юленьки были маленькими, как у японочки. Юля работала инженером на заводе. Девушка была активная, улыбчивая, доброго нрава. Глаза ее светились весело, на лице всегда сияла добрая улыбка, делая ее личико приятным и привлекательным. Милые ямочки на щечках придавали шарма.
Жил  у нас парень Николай, работал водителем грузовика на заводе. Он проживал на втором мужском этаже общежития. Простой деревенский парень, с есенинским чубом, светлолицый. Лицо было испорчено следами от детской болезни  ветрянки. Серые глаза смотрели на мир весело, задорно. Он был добрым бесхитростным малым.
Трудно сказать, когда и где сдружились Юленька  с Николаем. То ли в походах, то ли работа в совете  общежития их сплотила. А может, на вечерах танцев, которые часто проводились по выходным в холле четвертого этажа общежития. Но эта пара открыто дружила. Они ходили в кино, на танцы. Всюду были вместе.  Она обрадовалась, когда узнала, что беременна.
Юля и не могла представить себе, что он от нее сможет отказаться. А любила она его неистово, души не чаяла в Николае. Покупала ему подарки, дорогие сигареты, а не папиросы. Совсем отказалась от своего круга друзей,  молодых специалистов. Привилегированного круга, которым молодые специалисты  держались обособленно от рабочих. Все чаще  Юля выходила по утрам со второго этажа, из  комнаты  Николая. Она всерьез готовилась к свадьбе, шила наряды.
В один из праздников Юля  сообщила новость своему избраннику. А он ответил отказом. Она не поверила! Николай стал избегать ее общения. Юленька вызвала маму на помощь. Но Николай ответил отказом и маме и отцу девушки. Девушку увезли домой, в Самару, где на пробыла с месяц на больничном. Лечили шок. Моральный и душевный срыв.
Когда Юля вернулась в общежитие, то ее было не узнать. Куда же девалась девичья веселость! Куда убежали искорки глаз? Как же осунулись ямочки, превратившись в лучики, складочки на коже.
Вместо юной девушки на нас смотрела зрелая, уверенная в себе женщина. Она сделала попытку примириться с Николаем, но он категорически и спокойно отказался от общения. Как же она его любила еще!
 Да и Юле без подруг было плохо. Что ни говорили бы, но у них, у институтских девушек, проживших дружной жизнью три года самостоятельно, вдали от родителей, была своя жизнь. Свои интересы и  свои секреты. А тут она оставалась одна. Уехала  к родителям и она. Холл опустел и мне стало неинтересно туда заходить, три из комнат заполнили молоденькие деревенские девчушки, все на одно лицо.
Но вот, по неизвестной причине, письма перестали от Юлии приходить. Я забеспокоилась. Будучи на заводе, зашла к инженерам и  поговорила с Еленой Васильевной о Юле. Я знала, что они переписывались. Она мне рассказала страшную историю о том, что Юля зимним утром, шла на работу и, поскользнувшись, попала под трамвай, ее госпитализировали. С работы ее уволили, не зная причин прогулов и не разбираясь. Родители ее нашли через несколько дней в больнице, в реанимации.

Произошло это в феврале. Морозном и ветренном.
Утро казалось обычным. Юля встала пораньше. Приготовила кофе. Позавтракав быстро бутербродиком с сыром и маслом, запила чашечкой любимого турецкого кофе покрепче. Разбудила  старшего Егорку. Петруша пусть поспит. Мама встанет и займется с ним. Он, младшенький, не ходил в детский сад и был на попечении бабушки Полины.
Собрав сына, Юля поправила шапку и варежки и вышла в темное февральское утро.
-Ух, какой ветер с морозцем,- сказала Юля, и добавила,- Егорка! Давай побыстрее!
Вот и детский сад. Обогнув здание, они вошли в теплое помещение
До работы далековато. Юля поежилась на ветру, заспешила. Сняла запотевшие очки, шагнула на трамвайную линию...Больше она ничего не помнила. Очень долго ничего не помнила...
 Поздний вечер. Дома родители беспокоились.
-Где ж Юля с Егором? - спрашивала мама у отца, стоявшего у окна и пытавшегося рассмотреть у подъезда дочь.
Зазвонил телефон.
Шамиль Рафаэлович снял трубку.
-Заберите, пожалуйста, Егора из садика.
-А что, разве дочь его не забрала?
-Нет, не забрала,- отвечала обеспокоенная воспитательница.
Отец посмотрел на часы.
-А где же Юля?- спросил он тишину, воцарившуюся в доме, как предчувствие беды.
-Виктор, едь в детский сад за Егоркой,- сказал он зятю.

Это было началом беды. Той беды, которая неожиданно врывается или вползает в тихий семейный уют. Беды, которая может все крушить и рушить на своем пути. А она, как известно, одна не приходит.
Юлю нашли на третий день в больнице, в реанимации, родители. Ни сумки, ни документов с ней не оказалось. «Скорая помощь» привезла в хирургическое отделение центральной больницы почти бездыханное тело. Врачи боролись за молодую жизнь. А родители еле узнали в прикрытой простынями женщине свою дочь
Всю заботу, по выхаживанию Юленьки,  взяли на себя родители. Отец уже по возрасту вышел в отставку. Он помогал своими связями и заботился о внуках. Мама почти год неотлучно находилась с Юлей в больнице.
Что же делал муж? А Виктор, после посещения больницы, увидев бессознательное тело жены,  и выслушав вердикт врачей, быстро собрав вещички, просто скрылся, оставив родителей в недоумении и наедине с горем, охватившем семью.
Отец Юли обменял большую генеральскую квартиру  на менее удобную, но четырехкомнатную же. Новую квартиру  подобрали поближе к больнице, в которой дочь и врачи, как могли, боролась за молодую жизнь. И жизнь по каплям, по клеточкам оживляла молодое тело.
Юлечка не позволяла себе раскисать, она боролась за жизнь. Совершая первые шаги по палате, с помощью мамы, она говорила себе, что надо жить ради своих мальчиков, для их счастья. И карабкалась по лестнице жизни ступенька за ступенькой, превозмогая боль. Силы ей придавала огромная любовь. Любовь материнская, которая соизмерима, разве что с океаном. Любовь безбрежная и безграничная. Такой любовью она одаривала своих сыновей. Родителям тоже доставалось тепло дочерней любви. Юля умела быть благодарной и любящей дочерью. Она ведь была умницей. А мудрость постигала с годами. С бедами и проблемами, которые закаляют  сильных людей. А Юленька была сильной женщиной, вся характером в папу.
Лучшие пластические хирурги собрали « из ничего», сделали новое  лицо. Носик выпрямился, от курносости и не осталось следа. Личико вытянулось. По фото врачи сохранили, или восстановили, ее обаятельные  ямочки. Глаза остались прежними с озорной улыбочкой, но в уголках поселились грустиночка и боль. Эту боль она старалась никому не показывать, особенно детям и маме.
Прошло три года. Юля мне писала, что жизнь, хоть и новая, требующая постоянной заботы, возрождается в теле и душе. Теперь она жила для себя, для своих мальчиков. Природа одарила мальчишек красотой папы и бабушки, и умом деда и мамы.
У Юли была своя отдельная  просторная и светлая комната, со всеми удобствами.  Ей постоянно требовались лечебные процедуры. Мама ее, будучи медиком, помогала. Родители занимали  свою комнату,  спальню. У мальчиков  была отдельная комната, оснащенная всем необходимым для учебы и развития. В этой комнате центральное место занимало просторное кресло деда. Он часто бывал у мальчиков и любил с ними заниматься и учебой, и шахматами, и различными настольными играми. Дед Шамиль все чаще приносил художественные книги для внуков.
В семье Юленьки царила семейная  идилия.  Любили собираться тихими вечерами в большой зале. Особенно все радовались, когда Юля, накинув оренбургскую паутинку, входила в залу, улыбаясь черными глазами и ямочками на щеках. Она часто говаривала:
-А давайте накроем стол для чая. Я заказала «Пражский торт», его сейчас привезут. Мама, я тебе помогу. Мальчики, ставьте серебряные приборы к чаю.
Или, подернув затекшие плечики, садилась у камина и с улыбкой вопрошала:
-Что у нас новенького? Какие у нас дела?
Все чаще Юля стала садиться за фортепиано. Пробежавшись пальчиком по клавишам, Юленька начинала играть музыку Бетховена. Сначала, для разминки, играла любимый сонет мамы « К Элизе». Затем звучали «Лунная соната», «Апассионата». Заканчивала игру Юленька  Первым концертом П.И. Чайковского или Пятым концертом Рахманинова.
Такие вечера были овеяны особым семейным теплом. Во всех уголках, в сумраке комнат квартиры, отголоском звучала великая оживляющая  музыка. Потрескивали лишь свечи в подсвечнике на рояле, которые неслышно зажигала  бабушка.
Счастье разными путями приходит в семью, к человеку. А женское счастье очень избирательно, оно приходит к той, которая может его ждать, творить, лепить душой и сердцем.  И находить.
Судьбы наши разбежались. По семейным причинам  я вернулась в родительский дом, к больному старому отцу. Юлю перевезли на новую квартиру. Адреса потеряны. Так бывает.
 Но, вспоминая молодые годы, вспоминаю милую Юленьку. И всей душой желаю ей, посылаю в эфир флюиды счастья. Душой и сердцем желаю большого счастья этой маленькой, и такой сильной духом, женщине. Юля любила стихи Асадова и читала их на наших вечерах со сцены. Они, как нельзя лучше говорят и о ней самой:
-Ведь счастье бывает просто
Нечеловеческого роста-
От кочки и до Казбека,
В зависимости от человека