"Слава тебе, безысходная боль!
Умер вчера сероглазый король.
Вечер осенний был душен и ал,
Муж мой, вернувшись, спокойно сказал:
«Знаешь, с охоты его принесли,
Тело у старого дуба нашли…”
Именно эти стихи Ахматовой Карина вспоминает каждый раз, протирая свою любимую белоснежную чашку, с золотистой трещиной по всей длине.
Золотистой эта трещина стала в руках Джеймса.
И весть о его смерти пришла к Карине именно так как и в строчках о сероглазом короле - муж сказал, вернувшись вечером с работы. Он знал, что для Карины это будет важным.
Хотя ее королем Эдгар так никогда и не стал.
Но, в ее воспоминаниях, у него был один золотой момент.
Момент позолоченной трещины на фарфоре.
Момент Кинтсуги, как сказали бы японцы.
В ту раннюю осень у Карины пропало ее привычно- солнечное настроение.
Марк уехал навестить умирающего родственника, в какую-то дальнюю деревушку, связь с которой практически не существовала.
Вернее, связь была, но для этого Марку приходилось взойти на самую вершину холма, найти ту самую точку, в которой мобильник оживал, и именно оттуда, не сдвигаясь ни на шаг, обзванивать всех родных и знакомых.
Карина еще не знала к кому в его жизни oтнес ее он. И к кому в своей жизни отнесла его она.
Знакомство толко завязалось, но уже было важным.
И потому ей было так скучно и тесно в оставшемся без Марка городе.
И любимая чашка к тому же треснула, выбрасывать ее не хотелось.
Карина вертела ее в руках, лениво просматривая последнюю страницу брошюры.
“Когда в последний раз вы делали чтот-то впервые?” - задавала вопрос реклама фирмы психологической помощи.
“Когда в последний раз вы восстанавливали вместо того чтоб выбросить”? - спрашивала фирма по восстановлению фарфора.
Солнечный луч упал на глянец страницы, соединив в одно светлое пятно вопросы, трещину на любимой чашке и грусть по отсутствию Марка.
Она никогда не восстанавливала фарфор, и даже никогда не бывала в этом уголке города, где рассположена фирма, и ей жаль выбрасывать чашку...и у нее есть повод выгулять новую юбку...а Марк все равно скоро приедет!
Карина развернулась и резко присела, позволив складкам винтадж- юбки осесть вокруг нее волнами маленького солнца.
День потерял серый оттенок монотонности, и вместе с любопытством вернулось и настроение.
_______________________________________________________
Фирма по восстановлению фарфора оказалась маленьким выставкой-мастерской. Просторная комната с экспонатами в стеклянных шкафах была отделена деревянной панелью с огромным окном, за которым трудился ...
Карина тут же узнала этого маленького, слегка нелепого человечка.
Джеймс, постоянный посетитель ее вечерних курсов по Античной Истории.
Невысокий, с огромным ореолом светлых куряшек вокруг огромной головы, так странно размещенной на маленьком теле.
Большие голубые глаза, всегда глядящие с детским интересом.
Глубокий, хорошо поставленный голос, привычно произносящий “Я прошу прощения”, “Я нижайше приношу извинения...”
Джеймс записывался на все ее курсы, даже те, которые дублировали предыдущие.
Всегда приходил вовремя, внимательно слушал и что-то записывал...но никогда не мог ответить ни на один вопрос.
“Прошу вашего прощения, я был очень занят...мне так неудобно..”
И Карина всегда кивала: Конечно, у всех - взрослая, очень насыщенная делами жизнь, занятия по вечерам после рабочего дня - это не легко.
Ей было просто приятно, что Джеймс продолжает упорствовать, посещая курсы, хотя бы и отмалчиваясь.
Но в этот раз пред ней предстал совсем другой Джеймс.
Выйдя из-за перегородки, он начал рассказывать подошедшей группе туристов о ...нет, не о восстановлении старых бабушкиных тарелок и тетушкиных соусниц.
Он говорил о сохранении семейных ценностей и о ценности самих жизненных инциндентов.
О том как по японской традиции, трещины в фарфоре заливаются тончайшим слоем золотого лака, превращая несчастные случаи в подарки судьбы. А сами трещины, как и шрамы, становятся линиями уникальности.
Кинтцуги - возвращение жизни тому, что дорого поколениям.
Джеймс открывал сверкающие под солнцем стеклянные шкафы и демонстрировал предметы обычной домашней утвари, ставшей в руках мастера предметами искусства.
На некоторые из них восстанавливающие слои золотистого лака накладывались несколько раз представителем каждого поколения в семье. Старые треснvвшие вещи приобретали иную ценность по сравнению с новыми, не отмеченными историей.
Карина слушала как зачарованная, полностью попав под власть этого нового, неожиданного Джеймса. Уверенный в себе, эрудированный настер, он стал выше, плечи распрямились, и даже ореол кудряшек превратился во львиную гриву.
В тот день он взял на восстановление ее любимую чашку.
На следующий день вернулся Марк, и стал практически не разлучен с Кариной.
В мастерскую за чашкой они зашли вдвоем.
Что-то промелькнуло в глазах Джеймса. Что-то так же в ответ отклинулось во взгляде Карины.
Он никогда больше не возвращался на ее курсы, был слишком занят с заказами.
Она и не продолжала вести те курсы долго - ей не хотелось уже работать по вечерам.
Воспоминания - о курсах, Джеймсе, его мастерской - остались изящной золотистой линией. Иногда она извивалась знаком вопроса: Что было бы если в на тот самый день в мастерской Карина уже не была знакома с Марком? Увлеклась бы она Джеймсом серьезно?
Вопрос повисал в воображении Карины не отвеченным.
Чашка с золотистой линией оставалась на камине.
Пить из нее уже было нельзя.
Но она всегда была наполнена красотой напоминания о ценности самых казалось бы незначительных эпизодов в нашей жизни. И самых, казалось бы, нелепых людей.
“Кинтцуги - не бойся показать свое несовершенство миру”, - голос Джеймса продолжал звучать из мастерской.