С утра солнце. И все парит после ночного дождя.
Деревня такая умытая.
Железные крыши домов сохнут прямо на глазах. Травы за огородами блестят как реки.
Марит.
Надрываются петухи.
И то тут, то там аборигены заводят свои паскудные косилки. И название-то какое нелепое– триммер.
Днем опять дождь. Выходишь в террасу покурить – шумит по шиферу, как в детстве при чтении книжки на деревенских каникулах. И к вечеру иссякает.
А за деревней уже случилась точка невозврата. Пока только там она и ощутима, заметна. Едва-едва. Как будто выключили запахи теплых луговых клубник, отцветших лип. И перестала куковать кукушка.
Но проселочные дороги еще пахнут по-летнему – дышащей мокрой землей и хлебами, зверобоем и поспевающей полынью.
В пшенице васильки, а в лужах небо.
Проходит стадо и смахивает все запахи молоком своим и лепешками.
Темнеет.
Перед деревней красивые шары ветел. Там ночуют кузнечики.
В крайнем доме открыто окно. Женя –газовщик смотрит в темноте телевизор. Там выступает какой-то депутат из госдумы.
- Да? – поддерживает диалог Женя. – А нельзя ли хотя бы через два слова матом? А то непонятно нихера...
В стекле сарая отражается пыльный красный месяц, но за тобой не идет.
Скоро август – время всех жалеть и плакать.