Ближе к обеду случилась геомагнитная буря и многие, связанные с нею, неадекватности. Без всякой причины лаяли собаки, горланили петухи, носились куры. Сельчане стали раздражительными и злыми. Оскорбительно ругалась дородная продавщица Инка, уличённая в обвесе. С нею неистово пререкались надутые покупатели. До боли сгущалась в жилах кровь. У кого-то в эти минуты повысилось кровяное давление, а у меня, у ослика Яшки, потенция. В нашем посёлке не было ни ослиц, ни кобылиц, ни иных плацентарных млекопитающих. Спариваться со своими подругами в пределах рода и вида я не мог и поэтому искал реализацию своей генетической мощи среди приматов. Желая увидеть Татьяну Алексеевну Удальцову, я отправился в её контору и застрял, словно пробка, в растворе входных дверей. Покинуть управу теперь никто не мог. А между тем приближался обеденный перерыв. Оголодавшие конторщицы подняли большой скандал. Они кидались в меня огрызками яблок. Самые смелые полудевы подходили и били между ушами увесистыми бухгалтерскими книжками. Распыляя в мои глаза вонючую отраву, предназначенную для ликвидации тараканов, осатаневшие технички нагло утверждали мне в морду, что я бесстыжий, упрямый и похотливый осёл. С уличной стороны их осатаневшие дети и супруги лупцевали меня палками как сверху по крупу, так и снизу в промежность, стараясь задеть при этом мои уязвимые гениталии. Я брыкался, но без всякой упрямости. Мне было больно.
— Уберите это срамное животное от наших дверей, — кричали кабинетные потаскушки. — Что на это скажет наш любимый президент, если его кортеж проедет мимо?
Палочные удары закончились. К поселковой шарашке примчалась пожарная машина, и, охлаждая мою потенцию, тушилы поливали меня из лафетного ствола едкой пеной. Но возбуждение нарастало. Мои гениталии угрожающе поднимались. Я необузданно ревел. На помощь к пожарным примчался милицейский капитан Удальцов. Он вызвал подъёмный кран. Цепкие такелажники меня связали и погрузили в кузов самосвала, словно горячий металлургический груз, используя цепи.
— Выбросьте его подальше в поле, — приказал Удальцов.
Водителем самосвала оказался Семён Маврицкий.
— Иначе этот ишак покроет всех наших женщин, — напутствовал ударник правопорядка.
Свои генетические подвиги капитан выполнял с другими подружками. Его супруга оставалась очаровательной и желанной, но неудовлетворённой в любви. Я бы не оплошал, добравшись до кабинета, где она решала вопросы животноводства.
Прихлебатель любого руководства Семён Маврицкий отвёз меня в Казахстан и отдал в рабство Ержану Асбергенову в качестве компенсации за пересортицу с углём. Когда переезжали российскую границу, к машине подошёл молоденький пограничник, ещё никогда не нарушавший уставы. Он увидел меня, обвязанного верёвками, жалкого, местами покрытого пожарной пеной, и доложил своему начальнику о том, что в кузове проходящего самосвала путешествует взмыленный осёл.
— Я видел этого осла во время прошлого дежурства, — ответил ему начальник. — Позавчера он уехал в Россию, а сегодня, вот, возвращается обратно. Ты не забудь про это отметить в нашей документации.
— Хорошо, — ответил ему солдатик, и, как жертва предательства многих соотечественников, я оказался в рабстве у иноземцев. Уже без помощи подъёмного крана за верёвочную обвязку, не церемонясь, меня стащили через задний борт поднятого кузова на навозную кучу.
— Плакали наши денежки, мать, — произнёс Ержан, развязывая узлы на моих отёкших ногах. — Берите-ка, старушка, большие капроновые мешки да поезжайте вместе с доченькой в поле за кизяками. Надеюсь, что вы навьючите это животное не хуже, чем свои велосипеды.
Ремонт шоссейки, ведущей на очистные сооружения сточных вод, был ещё не окончен, но уже с минуты на минуту ожидали приезда двух великих владык для подписания важного договора о переносе государственной границы от реки до посёлка, в котором проживали налогоплательщики Казахстана. Межа предлагалась по обновлённой дороге. Чадил гудроновый заводик. С виду чертоватые работяги бегло суетились около волокуши. Челночно передвигался тяжёлый каток. Уложенный асфальт парил под лучами беспощадного солнца.
Не познавший взаимности, больной и голодный, я стыдливо передвигался по чужеземному краю под улюлюканье басурманок. Надо мною кружились вражеские мухи, более сердитые, чем в России. Гнусавили комары. Ядовитые блохи скакали по шкуре от хвоста до головы. Ни деревьев, ни огороженных построек. Негде мне было приостановиться на полминуты и почесаться, чтобы немного отбиться от паразитов. Старая бабайка умело владела хворостиной. То справа, то слева она меня хлестала по отёкающим болячкам. Я перепуганный пленом бегло семенил по высушенной степи, в которой недавно выпасали коров и иную живность. Женщины подбирали встреченные плюхи коровяка и набивали ими мешки, привязанные ко мне.
Новая порция фотонов обрушилась на Землю в конце рабочего дня. Геомагнитная буря вспыхнула с бешеной силой, угрожая гуманитарной катастрофой. В России загорелись посевы дикой конопли. Оттуда, из-за кордона, потянулся сладостный дымок. И пограничники, и рабочие, только что прекратившие укладку асфальта, повернулись к нему лицом и захохотали.
Два дня тому назад Ержан Асбергенов мотался в Россию. Он оплатил покупку каменного угля, но антрацита на складе не оказалось. Желая вытянуть из покупателя карманные деньги, шельмоватый кладовщик убедил неграмотного казаха в том, что коксованный уголь намного лучше по качеству, нежели простой и ещё не обожжённый без доступа кислорода, антрацит, что кокс на складе есть, но стоит он немного дороже. Ержан не торговался и положил на лапу кладовщику запрошенные деньги. На весовой никто не обратил внимания на пересортицу. Гружёная машина благополучно доехала в Казахстан. Ближе к вечеру хозяин настрогал немного щепы, поджёг её в печи и подбросил лопату кокса. Эта первая растопка прошла неудачно. Щепа быстро сгорела, а коксованный уголь даже не просушился. Ержан почувствовал себя обманутым, но качать свои права в Россию не помчался. Водитель Семён Маврицкий, его помощник в неудачной поездке за углём, хотя и поддакнул кладовщику во время сделки не в пользу Ержана, оказался ни при чём. Правда облапошенного покупателя была не интересна Семёну. Она его не касалась.
Порция кокса, брошенная казахом в печку, ожидала второй растопки. Положив сегодня в подину сушёный навоз, хозяин отлучился, не ожидая никакого подвоха, но на этот раз коксованный уголь показал свою настоящую силу. Смеркалось. Мы уже возвращались в хозяйство, когда совершился пожар. Увидев, что их домишко полыхает, мои погонщицы оставили меня одного и помчались на зарево. Но возможно ли потушить огонь высокой температуры? Как сухостой, сгорели антисепти;рованные стены, в лужу расплавился несгораемый шкаф, в котором Ержан хранил своё ружьё, трещала шиферная кровля, метая осколки.
Было темно, когда я добрался до реки. Пахло дымом. Впереди слышался хохот обкуренных российских солдат, за спиною — горькие крики погорельцев. Измученный за этот день, я напился. Потом вошёл в проточную воду. Зудевшему телу стало немного легче. Ноги ослабли, а вьюки приподнялись. Течение реки подхватило меня и понесло к пограничной заставе. Сверкнули прожекторы. Раздались тревожные гудки. Под мостом появились бессонные часовые, вооружённые баграми. Батыры из Казахстана вцепились в левый мешок, а русские витязи — в правый. И те, и другие решили, что в баулах, навьюченных мне на спину, находится «чуйка». Около часа я болтался на растяжке у живодёров, то полностью окунаясь в воду, то, поднимая над нею морду. С рёвом сморкался фонтанами брызг, жадно выдыхая воздух, и утонул бы, да воины пограничья разорвали верёвки. Один мешок навоза достался казахской стороне, а второй остался в хозяйстве у россиян. Разочарованные крики я услышал не сразу. Течение реки уносило меня в Россию. В то самое место, где догорали посевы дикорастущей конопли.